Новая страница 1

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие................................................................................................. 4

Часть I. Словосложение и функции языкового выражения Глава I. Основные закономерности современного русского

словосложения........................................................................................... 11

§ 1. Проблема словосложения в современной русистике.................... 11

§ 2. Деривационные модели «слово+слово» (с дефисным

написанием дериватов) в современном русском языке................. 27

§ 3. Мотивация при словосложении...................................................... 38

Глава И. Лиигвистический взгляд на номннацию и нредикацию

§ 1. О номинации.................................................................................. 53

§ 2. О предикации................................................................................... 67

Часть II. Разноуровневые языковые единицы, образованные но моделям «слово+слово», в нх отношенни к номннацни нредикацин

Глава ИТ. Функцнональиый статус аинозитнвных словосочетаннй 77

§ 1. Структурно-семантическая организация аппозитивных

словосочетаний............................................................................... 77

§ 2. Типология аппозитивных словосочетаний на основе

функциональной направленности................................................... 85

Глава 1У.Предикативный нотенциал аинозитнвных словосочетаннй.. 139 § 1. Структурно-семантическая приспособленность

аппозитивных словосочетаний к выражению предикации.......... 139

§ 1. Аппозитивные словосочетания в структуре высказывания......... 162

Глава V. Сложносоставные слова как единицы номииацнн в системе русского языка

§ 1. Номинативная сущность сложносоставных слов......................... 201

§ 2. Сложносоставные существительные и аппозитивные

словосочетания............................................................................. 219

ПРЕДИСЛОВИЕ

Словосложение традиционно связывается со способом образования лексических единиц, В современных исследованиях но словообразованию языковые единицы, возникающие ио модели «слово+слово» (с дефисным написанием деривата), не имеют унифицированного терминологического обозначения и квалифицируются по-разному: слоэ/сносостаеные слова (Г. М. Абакшина, 1981; Е. В. Клобуков, КС, 1991; М. Ф. Тузова, 1982; Т. И. Кочеткова, 1983; Н. М. Шанский, 1968), комплексные наименования (А, И. Моисеев, 1968); сблиэюения (М. И. Привалова, \95Ъ); сочетания сопрялсенного типа (Е. А. Орлова, 1991), биномины (М. В. Костромина, 1992) и т.д. Такое многообразие интернретаций единиц, образующихся сложением слов, отражает, по сути дела, диапазон действия способа деривации, результатом которого являются единицы разного функционального назначения. Признание словосложения не только как способа образования лексических единиц, но и как способа образования синтаксических единиц (аппозитивных словосочетаний), должно способствовать формированию дифференцированного подхода к изучению одноструктурных разноуровневых единиц словосложения.

Диссертационное исследование посвящено проблеме образования способом словосложения языковых единиц, предназначенных выполнять разные функции языкового выражения — функцию номинации и функцию предикации.

Объектом исследования являются разноуровневые языковые единицы, образованные способом словосложения. Продуктивность действия модели «слово+слово» в области образования сложносоставных существительных и аппозитивных словосочетаний предопределила нашу исследовательскую ориентацию.

Предметом ucaiedoemum является структура и грамматическая организация единиц словосложения, их семантика, парадигматические связи

и отношения друг с другом, а также с изосемичными единицами, образующимися по другим моделям, — все то, что раскрывает функциональный потенциал единиц словосложения.

Актуальность диссертационного исследования определяется продуктивностью словосложения и неизученностью системы единиц словосложения (в их полной разноуровневой репрезентации) как функциональных знаков номинации и предикации.

Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы представить целостную (типологическую) систему единиц словосложения и установить роль разноуровневых единиц словосложения в реализации двух основных (наряду с локацией) функций языкового выражения — номинации и предикации — и тем самым доказать, что словосложение является средством номинации и предикации.

Систематизация единиц словосложения проводится на основе их уровневой принадлежности. Выделение одноструктурных аппозитивных словосочетаний и сложносоставных существительных строится на учете их значения и семантики отношений между слагаемыми компонентами, а также на установлении денотативного различия между аппозитивными словосочетаниями и сложносоставными существительными. Функциональная дифференциация единиц словосложения осуществляется на основе их типологического представления.

Цель исследования обусловливает решение следующих задач:

1. Выявить и систематизировать языковые единицы, образование которых
подводимо под модель «слово+слово» (с дефисным написанием) — таким
образом определить сферу действия способа словосложения.

2. Установить языковой статус единиц словосложения разных типов.

3. Раскрыть закономерности структурно-грамматической организации разно
уровневых единиц словосложения.

4. Исследовать особенности деривационной мотивации структурно соотно
сительных сложносоставных существительных и аннозитивных словосоче
таний.

5. Доказать, что существуют межуровневые связи и взаимодействия сложно-
составных существительных и аппозитивных словосочетаний.

6. Определить функциональную направленность разноуровневых единиц сло
восложения; установить систему их соотношений как знаков языкового
выражения.

7. Установить функционально-семантическую типологию аппозитивных сло
восочетаний как единиц номинации и потенциальной предикации; выявить
предикативный потенциал аппозитивных словосочетаний.

8. Разработать структурно-семантическую типологию сложносоставных су
ществительных как единиц номинации.

9. Определить функциональный статус гибридных единиц словосложения.

10. Установить основные тенденции в развитии словосложения в совре
менном русском языке.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней:

- разработана концепция функционального подхода к интерпретации единиц
словосложения;

- системно, с функциональных позиций, рассмотрены разноуровневые язы
ковые единицы, образующиеся в современном русском языке по модели
«слово+слово», получающие полуслитное оформление;

- установлена способность единиц словосложения (аппозитивных словосо
четаний с характеризующим компонентом) к выражению не только
номинации, но и предикации;

- выявлена способность потенциально предикативных аппозитивных сло
восочетаний с характеризующим компонентом осложнять структурно-
семантический план предложения;

- определен корпус изосемичных (с единицами словосложения) структур
разных типов и разной функциональной направленности;

- установлена типологическая соотнесенность одноструктурных единиц раз
ных уровней, образованных словосложением (сложносоставных существи
тельных и аппозитивных словосочетаний); выявлена изофупкциональная
соотносительность сложносоставных существительных и аппозитивных
словосочетаний определенных типов;

- выявлена специфичность грамматической формы аппозитивного слово
сочетания;

- приложение интерпретировано как особый член предложения;

-   раскрыты новые понятия: «отягощенный актант», «цельный аппозитивпый
оборот»,     «аппозитивный     оборот     с     обособленным     приложением»,
«аппозитивная парадигма», «гибридные единицы словосложения».
Основная   гипотеза   диссертации.   Разноуровневые   языковые   единицы
модели    «слово+слово»    (с   дефисным    написанием)    обладают   разным
функциональным    потенциалом:    сложносоставные    существительные    и
аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом являются
единицами номинации; аппозитивные словосочетания с характеризующим
компонентом — единицами номинации и потенциальной предикации.

Пололсения, выносимые на защиту:

1. Словосложение является способом как лексической, так и синтаксической
деривации.

2.        Разноуровневые единицы словосложения, имеющие одинаковую структуру
(сложносоставные существительные и аппозитивные словосочетания), разли
чаются, во-первых, на основе общелингвистических критериев различения
слова и   словосочетания,   во-вторых, по содержанию отношений   между
слагаемыми     компонентами,     которые     (отношения)     предопределяют
функциональную направленность разноуровневых языковых единиц.

3. Сложносоставные существительные формируются по моделям двух типов
(модели «сочинительного» типа и модели аппозитивного типа) и образуются
в языке двумя путями: либо путем постепенной трансформации
аппозитивных словосочетаний, либо сразу по деривационным моделям на

основе мотивирующих сочетаний «сочинительного» типа или аппозитивных словосочетаний. На синхроническом уровне точно установить путь появления слова невозможно.

4. Сложносоставное существительное имеет статус слова, является
системной единицей элементной (предметной) номинации.

5. По содержанию отношений между соположенными компонентами («опре
деляемым» и «определяющим») аппозитивные словосочетания разделяются
на три основных типа:

1) аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом;

2) аппозитивные словосочетания с классифицирующе-характеризующим
компонентом;

3) аппозитивные словосочетания с характеризующим компонентом.

6. Аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом и аппо
зитивные словосочетания с характеризующим компонентом функционально
различны: аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом
являются единицами номинации, аппозитивные словосочетания с характе
ризующим компонентом — единицами номинации и предикации; аппози
тивные словосочетания с классифицирующе-характеризующим компонентом
являются единицами номинации и слабой потенциальной предикации.

7. Аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом явля
ются источником пополнения класса сложносоставных существительных.

8. Аппозитивные словосочетания структурно соотносительны не только со
сложносоставными существительными, но и с бисубстантивными предложе
ниями, имеющими нулевую форму связки.

9. Аппозитивная модель парадигматически объединяет разноуровневые
единицы, имеющие разную коммуникативную перспективу (аппозитивные
словосочетания, бисубстантивные предложения, сложносоставные существи
тельные).

10. Аппозитивное словосочетание с характеризующим компонентом, облада
ющее потенциальной предикативностью, в высказывании употребляется как
знак ситуации.

11. Между компонентами аппозитивного словосочетания существует особая
грамматическая связь — координация.

12.          Аппозитивное словосочетание, реализуя в высказывании определенное
коммуникативное   намерение   говорящего,   функционирует   как   цельный
аппозитивный   оборот   или   как   расчлененный   аппозитивный   оборот   с
обособленным приложением.

13. Аппозитивный оборот с характеризующим приложепием является эле
ментом структурно-семантического осложнения предложения.

14.          Предложение, содержащее цельный аппозитивный оборот (аппозитивное
словосочетание),      является      полипропозитивным       и       потенциально
полипредикативным;   предложение,   содержащее   аппозитивный   оборот с
обособленным приложением, является полипропозитивным и полипредика
тивным.

Материалом исследования послужили сложносоставные слова, извлеченные путем сплошной выборки из словарей различных типов (в том числе — из словарей новых слов), а также аппозитивные словосочетания, выделенные, наряду со сложносоставными существительными, из литературных произведений различных жанров и периодической печати; в ряде случаев анализу подвергались зафиксированные нами речевые употребления сложносоставных слов и аппозитивных словосочетаний современными носителями русского языка.

Исследование проводится на синхронном уровне в рамках структурно-семантического метода способами индуктивного и дедуктивного анализа языкового материала с использованием приемов наблюдения, сопоставления, описания, а также трансформации (иначе — приема лингвистического эксперимента).

Теоретическая значимость исследования заключается прежде всего в новой интерпретации словосложения (как способа образования разноуровневых языковых единиц, функционально дифференцированных), что открывает перспективу для системного изучения словосложения как способа лексической и синтаксической деривации. Теоретически важным является подход к решению проблемы разграничения единиц разных уровней — слов и словосочетаний, — а также установление соотношения между изосемичными единицами разных уровней — словами и словосочетаниями, словосочетаниями и предложениями.

Практическая значимость диссертации состоит в комплексном анализе семантики и структуры сложносоставных слов и аппозитивных словосочетаний. Материалы и результаты исследования могут быть использованы при изучении синтаксиса простого предложения, а также раздела «Словообразование» в курсе современного русского языка, могут найти применение в практике школьного преподавания русского языка и в вузовских спецкурсах и спецсеминарах.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЛОВОСЛОЖЕНИЕ И ФУНКЦИИ ЯЗЫКОВОГО ВЫРАЖЕНИЯ

ГЛАВА I

ОСНОВНЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО

СЛОВОСЛОЖЕНИЯ

§ 1. ПРОБЛЕМА СЛОВОСЛОЖЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РУСНСТНКЕ

Феномен словосложения отмечен многими учеными. Об этом явлении писали М, В, Ломоносов, А. X. Востоков, Ф.И. Буслаев, И, И. Срезневский, Ф. Ф, Фортунатов и др. В современной русистике проблемам словосложения посвящены исследования Г. О. Винокура, Е. В. Василевской, В. В. Виноградова, Е, А, Земской, Е. С. Кубряковой, А. Н. Тихонова, Н. М. Шанского, В. В, Лопатина, И. С, Улуханова, А. И. Моисеева и других ученых. Ряд работ содержит обзор исследований по словосложению (К. Б. Воронцова, В. П. Григорьев), установлена даже периодизация изучения словосложения в славянском (в том числе русском) языкознании (В. П. Григорьев).

В работах по словообразованию исследуются разные аспекты словосложения: природа словосложения, закономерности словосложения, особенности действия этого способа деривации в разные периоды исторического развития языка и т.д. Эти и некоторые другие вопросы будут затрагиваться и нами в процессе установления отношения словосложения к двум основным (наряду с локацией) функциям языкового выражения — номинации и предикации.

В настоящем параграфе мы намерены дать свое общее представление о словосложении с выделением тех проблем, которые существуют в русистике и нам представляются наиболее важными.

В современной лингвистической науке словосложение понимается главным образом как один из способов образования лексических единиц и не

соотносится с синтаксической деривацией*. Между тем результаты словосложения свидетельствуют о широком иоле действия этого способа, что побуждает к раскрытию и изучению потенций словосложения на разных уровнях языка.

Является очевидным то, что в системе современного русского языка функционируют совпадающие в структурном отношении единицы разных уровней. Мы имеем в виду, в частности, слоз1спосоставные существительные (типа хлеб-соль, ракета-носитель), аппозитивные словосочетаиия (типа земля-кормилица, осетин-извозчик, девица-красавица) и единицы переходного характера (типа горе-охотник).

Внешнее, структурное сходство их обусловлено общностью способа образования, каким является словосложение.

Заметим, что в современной русистике отсутствует единое понимание словосложения. В рамках лексической деривации способ словосложения рассматривается как разновидность сложения вообще (наряду со сращением, аббревиацией, чистым сложением, а также в тождестве с последним). Наиболее распространенным является толкование словосложения в узком смысле, т.е. отождествление его с чистым сложением, к которому принято относить основосложение:1) «словослоэюение (основосложение)... Цельнооформленное соединение двух или более морфем, выступающих в качестве корневых в отдельных словах; ср. сложное слово» (О. С. Ахманова, 1969, с. 426); 2) «словосложение. Образование новых слов путем объединения в одно целое двух и более основ» (Д. Э. Розенталь, 1976, с. 416); 3) «.словослолсение — один из способов словообразования, состоящий в морфологическом соединении двух или более корней (основ)» (Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, с. 469). Такое

* Под синтаксической деривацией мы понимаем образование единиц синтаксического уровня.

понимание словосложения находим в работах А. Н, Кожина (А. Н. Кожин, 1951), 3. А. Потихи (3. А. Потиха, 1970, с. 161) и других.

Е, А. Земская к чистому сложению относит соединение «одной или нескольких основ какой-либо части речи с самостоятельным словом» и в качестве примеров приводит разноструктурные слова: черно-белый, сине-зеленый, диван-кровать, плащ-палатка, водонепроницаемый, засухоустойчивый (Е. А. Земская, 1973, с. 177; см. также: Е. А. Земская, 1992, с. 43—49). По существу, при таком подходе не различаются понятия «словосложение» и «основосложение». Подобный взгляд на словосложение отражается и в академических грамматиках 1952—1954, 1970, 1980 гг. Так, «Русская грамматика» (1980) не употребляет термин «словосложение», однако все виды образования сложных слов, когда «опорный (последний) компонент равен целому слову, а предществующий ему компонент (или компоненты) представляют собой чистую основу», называет сложением (или чистым слоэ/сением); в качестве примеров приводятся слова первоисточник, лесостепь, износостойкий, слепоглухонемой, полуобернуться, царь-пушка (в последнем слове отмечается нулевой интерфикс) («Грамматика- 80», с. 139). То же находим и в «Краткой русской грамматике» под редакцией П. Ю. Шведовой и В. В. Лопатина (1989, с. 45).

Разнобой в определении словосложения «усугубляется» отсутствием единых критериев классификации способов словообразования и отсутствием единого подхода в установлении места для словосложения в классификации способов лексической деривации.

Проблемы словосложения во многом обусловлены разными исходными позициями классификации способов словообразования: что является определяющим элементом в установлении способов словопроизводства ( 1) производящие единицы, 2) полученные производные единицы или 3)сам процесс словопроизводства). Словосложение относится или к морфологическому

словообразованию (самый распространенный подход), или к лексико-

синтаксическому. Е, А. Василевская разделяет мнение тех ученых, которые относят словосложение к морфолого-синтаксическому способу словообразования, и связывает словосложение с процессом развития словосочетаний (Е. А. Василевская, 1968, с. 3—4). При этом она ссылается на В. В. Виноградова, который считал словосложение «своеобразным комбинированным типом словообразования — синтаксико-морфологи-ческим» (В. В. Виноградов, 1964. №1. С. 5).

К. А. Левковская выделила в качестве основных видов русского словообразования морфологическое, синтаксическое и семантическое словообразование и отнесла к синтаксическому словообразованию «в первую очередь словосложение (или точнее, основосложение)», отметив при этом, что «чисто синтаксического словообразования в языке быть не может, так как, например, в словосложении (основосложении) мы имеем дело не с сочетанием слов, как оно осуществляется в предложении, но с сочетанием основ слов» (К. А. Левковская, 1954, с. 17).

Многообразие существующих определений, интерпретаций словосложения можно проиллюстрировать и на разных вузовских учебниках. по современному русскому языку. Хотя в научных исследованиях почти не принято ссылаться на учебные пособия, в данном случае нам представляется целесообразным обращение к ним, так как именно в вузовских учебниках, представляющих собой научное и одновременно нормативное описание, в концентрированном виде отражаются существующие в науке проблемы. Кстати, отсутствие определения словосложения в некоторых из них — тоже свидетельство позиции авторов.

В учебнике А. Н. Гвоздева «Современный русский литературный язык» (А. Н. Гвоздев, 1973, с. 217—^218) словосложение характеризуется как основосложение, а образование слов типа «диван-кровать», «ракета-носитель» не рассматривается.

В учебном пособии «Современный русский язык» (М., 1978), авторами которого являются Р. Н, Попов, Д. П. Валькова, Л. Я, Маловицкий, А. К. Федоров (раздел «Словообразование» написан Р. Н. Поповым), не упоминается термин «словосложение»; при характеристике морфологических способов словообразования дается понятие только основосложения, а «сращение в одно слово двух или более слов, входящих в состав свободного или устойчивого словосочетания», рассматривается как лексико-синтаксический способ словообразования (с. 168).

В другом учебном пособии того же года (Ф. К. Гужва. Современный русский литературный язык. Ч. 1. Киев, 1978) употребляется только термин «сложение», под который подводится «создание слова в результате объединения в одно целое двух и более основ или знаменательных слов», а также указывается, что «этим способом создаются сложные, сложносокращенные и составные слова» (с. 221).

Общим термином «чистое сложение» называется образование сложных слов разных типов {диван-кровать, лесостепь, водонепроницаемый) в учебнике В. А. Белошапковой, Е. А. Земской, И. Г. Милославского, М. В. Панова «Современный русский язык» под редакцией В. А. Белошапковой (1981, с. 204).

Рассматривая вузовские учебники в хронологическом порядке (в их выборке по десятилетиям, начиная с 70-х годов XX в.), мы не заметили унифицированного подхода в интерпретации сложения двух (или 3-х) самостоятельных слов в одну лексему.

В учебном пособии Н. М. Шанского и А. И. Тихонова «Современный русский язык» (В трех частях. Ч.П. Словообразование. Морфология. М., 1981) рассматривается способ сложения (среди морфологических способов словообразования) и определяется так: «Сложение представляет собой образование нового слова путем объединения в одно словесное целое двух и

более Основ» (с. 67). Способ словосложения не называется, однако при

характеристике структурных типов слов выделяются в отдельный тип «составные слова, представляющие собой целостное объединение раздельнооформленных слов» (там же, с. 20), Способ их образования не указывается, однако описание его соответствует определению лексико-синтаксического способа словообразования, который рассматривается авторами пособия как «сращение в одно слово двух или более лексических единиц» (там же, с. 64). Таким образом, понятия «сложение» и «словосложение» разводятся.

Четко определяется словосложение (среди морфологических способов словообразования) в учебнике «Современный русский литературный язык», вышедщем под редакцией П. А. Леканта в 1982 г. (раздел «Словообразование» написан М. Ф. Тузовой): «Сложение — это способ образования новых слов соединением двух или более основ или слов. В зависимости от того, что объединяется при образовании новой лексической единицы, различают основосложение и словосложение. При словосложении образуются составные слова. <...> При основосложении образуются сложные слитные слова» (с. 155; в качестве примеров составных слов приводятся выставка-продаэ/са, диван-кровать. — Т. К.). Остается при этом проблематичной отнесенность словосложения к морфологическому способу словообразования, который определяется автором раздела учебника, в соответствии со сложившейся традицией, как «создание новых слов путем сочетания морфем», а не слов (с. 152; разрядка наша. — Т. К.). К морфологическому словообразованию относится «сложение слов» {диван-кровать, платье-костюм) и в учебном пособии Д. Э. Розенталя, И. П. Голуб, М. А. Теленковой «Современный русский язык» (М.: Международные отношения, 1994, с. 207; раздел «Словообразование» написан Д. Э. Розенталем).

В учебном пособии Л. В. Алпеевой «Современный русский язык, Морфемика и словообразование» (Соликамск, 1999) отмечается особое

положение в системе русского языка слов типа какао-бобы, суп-пюре, дом-

музег}, вагон-ресторан, которые (со ссылкой на Е, С, Кубрякову) относятся к сложным составным словам, образованным «в рамках сложения сложно-составным способом» (с_Л 21). Таким образом, образование слов по модели «существительное + существительное» (без соединительной гласной, с дефисным написанием) не связывается со словосложением, а рассматривается как отдельный, сложносоставной, способ синхронического словообразования.

Описание способов словообразования в нынесуществующих вузовских учебниках дается чаще всего в русле традиции, основывающейся на классификации В. В. Виноградова, где противопоставлены морфологические и неморфологические способы словообразования без их соотнесенности с языковой синхронией и диахронией.

Принципиально иной подход в классификации способов словообразовапия современного русского языка представлен в учебнике «Современный русский язык» 2001 года под редакцией П. А. Леканта (раздел «Словообразование» написан Е. В. Клобуковым). Опираясь на достижения современной словообразовательной науки (в частности, на работы В. В. Лопатина, И. С. Улуханова, Е. А. Земской и других ученых), автор раздела «Словообразование», Е. В. Клобуков, представил описание способов современного словообразования с учетом отнесенности их к синхроническому и диахроническому словообразованию*. Традиционно выделяемые неморфологичес кие способы словообразования (лексико-семантический, лексико-синтаксический и морфолого-синтаксический) признаются языковыми

С таким учетом проводится классификация способов словообразования и в вышеупомянутом учебном пособии Л. В. Алпеевой. См. также: В. Н. Немченко, 1984, с. 117 и далее; «Современный русский язык» под редакцией В. А. Белошапковой, 1999, с. 364 и далее.

фактами истории и не рассматриваются в современном словообразовании*. Классификация способов словообразования современного русского языка проводится с точки зрения синхронии, с учетом характера дериваторов («Дериватором называется элемент словообразовательной структуры, представляющий собой конкретное средство, с помощью которого данное производное слово образовано от производящего» [с. 210 названного учебника]). Словосложение не связывается с морфологическим словообразованием (в отличие от ранее названных учебников, в данном — морфологический способ словообразования не выделяется вообще); словосложение относится к безаффиксным (операционным) способам словообразования, рассматривается как разновидность сложения и отождествляется со сложносоставным способом словообразования.

Приведенные описания словосложения отражают в определенной мере разнообразие подходов в интерпретации этого способа деривации, а также дают возможность увидеть, как на протяжении четверти века (рассматривались учебники с 1978 г.) формировался и наконец утвердился взгляд на словосложение как на соединение не основ, а слов_^ как получил признание сложносоставной способ словообразования. Этому предществовали исследования ученых по словосложению и выделение сложносоставного способа словообразования в «Кратком снравочнике по современному русскому языку» под редакцией П. А. Леканта (1991)**, где он отождествлен со словосложением, нричислен к разновидностям сложения и определен как «образование производных слов путем объединения

* Субстантивация, причисляемая чаще всего к морфолого-синтаксическому способу словообразования, в даииом учебнике относится к безаффиксным (операционным) способам синхронного словообразования и онределяется как снособ, «при котором средством выражения словообразовательных отношений является коренное изменение грамматических признаков производного слова по сравнению с производящим» (с. 215 названного у^1ебника).

** Словообразовательные аспекты русского языка интерпретируются в справочнике Е. В. Клобуковым.

производящих слов целиком: музей-квартира, диван-кровать, выставка-продаэ/са» (с. 179); полученные в результате действия данного способа сложносоставные слова отнесены к единицам, занимающим «промежуточное положение между целостным дериватом и сочетанием слов» (там же).

Нам такая интерпретация словосложения кажется наиболее приемлемой (при последующем нашем уточнении положения производных единиц в уровневой системе языка), хотя со словосложением мы будем соотносить не только способ образования сложносоставных слов (сложносоставной способ словообразования), но и способ образования аппозитивных словосочетаний.

Ранее мы упоминали о том, что словосложение в современной русистике рассматривается в основном в качестве способа лексической деривации (и все вышеизложенное касалось пока именно этого аспекта). Однако учеными не раз отмечалось отношение словосложения и к образованию аппозитивных словосочетаний. При этом языковые единицы, возникающие способом словосложения, квалифицировались исследователями по-разному.

3. А. Потиха пишет: «Особо различаем слова типа город-герой, изба-читальня, телефон-автомат, слесарь-монтажник, летчик-космонавт, социалист-революционер <...>. С одной стороны, эти слова примыкают к сложным словам, так как они представляют собой лексические единства; а с другой стороны, они состоят из двух самостоятельных существительных, сохранивших параллельное склонение обоих компонентов (ср. телефона-автомата, телефону-автомату, телефоном-автоматом). Они, в сущности, являются словосочетаниями с приложением [разрядка наша. — Т. К.]. Мы склонны,— нродолжает автор, — вслед за некоторыми исследователями языка подобные слова называть составными (или сложносоставными) словами» (3. А. Потиха, 1970, с. 271).

В «Русской грамматике» (1980) указывается на необходимость различать одноструктурные единицы различных уровней: «Сложные слова,

перечисленные в п. 8 [слова типа инженер-полковник, меч-рыба, царь-

колокол и некоторые другие. — Т. К.], содержат несклоняемый первый компонент. Этим они отличаются от составных наименований, представляющих собой словосочетания, в которых склоняются обе части: платье-костюм, ковер-самолет, сад-ясли, социалист-революционер» (с. 253). Таким образом, признается общность способа образования разноуровневых языковых единиц.

Эта особенность действия способа словосложения отмечена и такими учеными, как И. В, Агаронян, А. А. Ашурова, С. С. Вартапетова, М. В. Костромина, К. С. Маркарова, А. И. Мельникова, А. И. Моисеев, Л. А. Шеляховская и другие. И тем не менее словосложение не квалифицируется исследователями как способ синтаксической деривации в современном русском языке.

Обобщая сказанное, выделим те проблемы словосложения, которые нам кажутся наиболее важными. 1.Определение понятия «словосложение».

2.Установление закономерностей и диапазона действия словосложения в современном русском языке.

З.Квалифицирование языковых единиц (дериватов), образованных способом словосложения, их характеристика, определение роли и места в уровневой системе языка.

Под слоеослолсепием в современном русском языке мы поншгаем соединенне па основе существующих моделей в одну языковую едшшну двух (нногда трех) самостоятельных слов для номшшцнн одного сложного нонятня.

Следует иметь в виду, что термин «словосложение» может употребляться в нескольких значениях:

1) как процесс сложения,

2) как название способа деривации,

3) как обобщенное именование деривата, возникшего в результате процесса словосложения.

В данном случае нам кажется более предпочтительным дифференцированное именование дериватов, поэтому мы будем избегать использования термина «словосложение» в последнем значении; для удобства термин «словосложение» отнесем к названию способа деривации; процесс словосложения преимущественно так и будем называть — «процесс словосложения (сложения слов)». В случаях, когда окажется несущественным разделение процесса и способа словосложения, станет уместным употребление термипа «словосложение» как общего (в соответствующей емкости его значения).

Как уже отмечалось нами, словосложение действует не только в сфере лексической деривации, но и в образовании синтаксических единиц — аппозитивных словосочетаний. Мы соотносим словосложение с аппозитивными словосочетаниями, конечно же, не потому, что толкуем образование словосочетаний буквально, как соединение, сложение слов, а потому, что видим некоторую общность в действии словосложения при образовании сложносоставных слов и аппозитивных словосочетаний (см. подробно в III— V главах диссертации). Таким образом, словосложение мы разделим на два типа:

1) тип лексической деривации,

2) тип синтаксической деривации.

В установлении отнесенности словосложения в рамках лексической деривации к тому или иному ее виду (традиционно выделяемым морфологическому или неморфологическому словообразованию) оказываются не вполне состоятельными наиболее распространенные критерии классификации способов словообразования (по участию в образовании нового слова исходных, производящих, единиц и словообразовательных средств), в

особенности при толковании морфологического способа (к нему в

большинстве случаев относят словосложение) как способа, заключающегося «в создании новых слов путем сочетания морфем на базе имеющихся в языке основ и словообразовательных аффиксов» (Д. Э. Розенталь, М. А. Теленкова, 1976, с,415)*. При таком толковании морфологического способа словообразования оказывается неправомерным отнесение к нему словосложения: ведь производящими элементами при словосложении являются не части слова, а целые слова.

Нам представляется вообще нецелесообразным выделение самого типа морфологического словообразования, получившего такой статус, вероятно, в период преобладания морфологического подхода в теории словообразования.

Если и относится словосложение к морфологическому типу деривации, то по другим основаниям — как противопоставление синтаксическому типу. Имеется в виду, что результатом процесса словосложения могут быть единицы разных уровней: сложносоставные слова (лексические, морфологические единицы) и аппозитивные словосочетания {синтаксические единицы). Ориентируясь на дериват, лексическую деривацию можно соотнести с морфологическим типом деривации, а образование аппозитивных словосочетаний — с синтаксическим. В этом смысле морфологическая деривация — то же, что лексическая деривация. Однако во избежание путаницы (учитывая, что в традиции морфологический тип определяется другими ориентирами) образование слов мы будем называть лексической деривацией, а образование аппозитивных словосочетаний - синтаксической ■■ деривацией.

* Аналогичное толкование морфологического способа словообразования находим у 3. А. Потихи (3. А. Потиха, 1970, с. 153), а также в некоторых вышеупомянутых учебных пособиях по современному русскому языку.

В таком случае словослоэюение в рамках лексической деривации займет место среди безаффиксных (операционных) способов словообразования*; синонимичное название его — слолсносостаеной способ.

В современной лингвистической науке под синтаксической деривацией понимаются разные языковые явления. Е. А. Земская рассматривает синтаксическую деривацию как словообразовательный процесс и связывает ее с изменением синтаксической функции деривата (нео/снып— ^неэ/сиость). Как явление словообразования синтаксическая деривация рассматривается и О. П. Ермаковой. «Синтаксическая деривация» является и обозначением процесса образования разных синтаксических конструкций путем трансформации базовой (ядерной) конструкции (В. А. Белошапкова, Л. И. Василевская, Л. Н. Мурзин, Н. П. Потапова и др.). Так, Л. Н. Мурзин соотносит синтаксическую деривацию с синтаксической производностью и определяет синтаксическую деривацию как «процесс образования предложения в речевой деятельности на основе некоторых заданных исходных предложений» (Л. Н. Мурзин, 1976, с. 11). Таким образом, синтаксическая деривация связывается с парадигматикой предложения.

В нашей работе синтаксическая деривация интерпретируется как процесс образования способом словосложения аппозитивных словосочетаний — единиц синтаксиса, соотносительных с изофункциональными единицами других уровней.

Говоря о словосложении как о способе лексической деривации современного русского языка, необходимо обратить внимание на соотнесенность его с синхронным и диахронным состоянием языка.

Разграничение синхронического и диахронического аспектов в словообразовании в последнее время стало не только актуальным в русистике, но

Словосложение как способ лексической деривации соответствует положению его в классификации способов словообразования, представленной в «Современном русском языке» (2001 г.) под редакцией П. А. Леканта (с. 211—219).

и, кажется, утвердилось как необходимое условие изучения словообразовательной системы современного русского языка.

Поставленный несколько десятилетий назад (в 50—60-е годы XX столетия) вопрос различения синхронического и диахронического словообразования разрешился в конце XX— начале XXI века признанием его правомерности и включением в вузовские учебные пособия по современному русскому языку классификаций способов словообразования с учетом их действия на синхроническом или диахроническом уровнях языка (см., например, учебник 1999 г. под редакцией В. А. Белошапковой, где раздел «Словообразование» написан Е. А. Земской, учебник Л. В. Алпеевой того же года, а также вузовские учебники под редакцией П, А. Леканта с 2001 г. и последующие, в которых раздел «Словообразование» написан Е. В. Клобуковым).

Проблема разграничения синхронии и диахронии в словообразовании рассматривалась в ряде работ Е. А. Земской, Е. В. Василевской, А. И, Моисеева, Е. С. Кубряковой, В. В, Лопатина, И. С. Улуханова, М, Г. Шкуропацкой и других. К. А. Тимофеев так объяснял необходимость дифференцированного (с точки зрения синхронии и диахронии) подхода в описании способов словообразования: «В синхроническом состоянии языка не происходит образования слов. Говоря, мы не занимаемся производством слов по определенным моделям, но применяем уже существующие в готовом виде <...>. Поэтому применительно к синхроническому состоянию языка лучше говорить о системе структурных форм слова» (К. А. Тимофеев, 1960, С.426). Термин «словообразование» К. А. Тимофеев предложил оставить для названия «исторического процесса появления новых слов» (там же), относя его, таким образом, к диахроническому аспекту языка. С диахронией связывает словообразование и О. Н. Трубачев.

Отдавая должное синхроническо-диахроническому принципу исследования системы словообразования современного русского языка, отметим, что

он не всегда может быть четко и последовательно применим. По сути дела, критерием разделения производных слов на «синхронические» и «диахронические» является фактор известности/неизвестности: известно или не известно носителю языка о существовании слова в тот или иной исторический период. Но этот критерий нельзя признать абсолютным: степень освоения языка у его носителей различна, кроме того, трудно, даже невозможно уловить момент появления нового слова в языке, и словари часто фиксируют слова с опозданием. Если же все производные слова признать результатом исторического (диахронического) словообразования, то тем самым мы должны будем подвести черту под словопроизводством и признать закрытость списка слов в русском языке. Но ведь новые слова рождаются — процесс словопроизводства не останавливается. Поэтому деление словообразования на синхроническое и диахроническое в определенной степени условно; оно верно принципиально, скорее даже теоретически, но неосуществимо в полной мере практически.

А. Н. Моисеев высказал мысль о том, что «акт образования слова вообще, видимо, не может быть схвачен каким бы то ни было срезом» (А. И. Моисеев, 1968, с. И), В этой связи представляется целесообразным ставить вопрос о синхроническом и диахроническом действии словообразовательных моделей, связывая синхронию и диахронию с продуктивностью и регулярностью моделей (такой подход представлен в работах Е. С. Кубряковой). Именно продуктивность и регулярность действия в современном русском языке той или иной словообразовательной модели может дать основание для признания способа образования слов по такой модели как синхронического.

Рассматривая словосложение под этим углом зрения, соотнесем понятие синхронии и диахронии не только с лексической деривацией, но и с синтаксической. Поскольку образование свободных словосочетаний, к которым мы относим, в частности, большую часть аппозитивных

словосочетаний, происходит в потоке речи, то есть сиюминутно по

определенным синтаксическим моделям, то можно говорить о синхронии синтаксического словосложения. Признак продуктивности синтаксической модели в этом случае оказывается нерелевантным.

Словосложение как способ лексической деривации (сложносоставной способ словообразования) является продуктивным в современном русском языке в силу продуктивности и регулярности действия словообразовательной модели (например, модели «существительное+существительное» без соединительной гласной, с дефисным написанием слов), а значит, и является синхроническим способом словообразования.

О продуктивности модели сложносоставных слов (соответственно и способа словообразования) свидетельствуют факты активного функционирования сложносоставных слов в современном русском языке, лексикографическая закрепленность многих сложносоставных слов, а также образование по данной модели большого количества потенциальных слов.

Активность процесса образования сложносоставных слов в настоящее время можно подтвердить, например, фиксацией сложносоставных существительных в Словарных материалах серии «Новое в русской лексике». Так, в «Словаре-справочнике по материалам прессы и литературы 60-х годов» отмечено только 9 сложносоставных существительных, в Словарных материалах прессы-77 зафиксировано 73 с толкованием и 22 без толкования лексического значения сложносоставных существительных, в Словарных материалах-78 дается толкование 187 сложносоставных существительных и приводится 59 без толкования. «Словарь новых слов русского языка» под редакцией Н. 3. Котеловой (1995) включает 160 сложносоставных существительных с их толкованием. «Новый словарь русского языка» Т. Ф. Ефремовой (2000) содержит 88 сложносоставных существительных и 32 сложно-составных слова, относящихся к другим частям речи.

Рост сложносоставных существительных особенно показателен в сфере

наименований лиц по профессии, что находит отражение в специальных

словарях (например, в Систематическом словаре занятий с 1939 г. по настоящее время).

Таким образом, словослолсение по модели «существительное + существительное» (с дефисным написанием) можно квалифицировать как синхронический способ лексической и синтаксической деривации. С диахронией мы соотносим лищь формирование деривационных моделей сложносоставных слов и аппозитивных словосочетаний, а также историю возникновения сложносоставных слов из словосочетаний (только в тех случаях, когда это можно установить).

Изучение словосложения в синхронии следует проводить на основе выделения «релевантных словообразовательных моделей, под которые могут быть подведены структуры современного языка» (М. Д. Степанова, 1966, с. 117). Модели являются организующим началом словообразовательной системы языка.

§ 2. ДЕРИВАЦИОННЫЕ МОДЕЛИ «СЛОВО + СЛОВО» (С ДЕФИСИЫМ ИАНИСАНИЕМ ДЕРИВАТОВ) В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ

В соответствии с наиболее распространенным определением модели любую языковую модель можно рассматривать как схему (образец) языковой единицы, в которой показывается последовательное расположение составляющих элементов (Ср.: Словарь-справочник лингвистических терминов Д. Э. Розенталя и М. Э. Теленковой, с. 182; Словарь лингвистических терминов О. С. Ахмановой, с. 238, а также другие лингвистические словари).

Модель значимой языковой единицы (слова, словосочетания, предложения) имитирует соотнесенность плана содержания языковой единицы с ее планом выражения. Поэтому модель нельзя рассматривать только как абстрактную формулу, отражающую сочетание производящих

элементов, иначе под одну модель окажутся подводимыми структурно совпадающие разные языковые единицы (например, сложносоставные существительные [роман-газета] и аппозитивные словосочетания [злодейка-западня] или слова различных типов [Новгород, Звенигород, дом-музей, суп-пюре, худо-бедно], объединенные общей моделью «слово + слово»)*.

Модель всякой значимой единицы помимо формальной стороны содержит смысловую составляющую. Двуплановость словообразовательной модели признается сейчас, кажется, всеми исследователями (см., например, работы Е. С. Кубряковой, И. С. Торопцева, М. О. Минеева, В. И. Караващкина, А. А. Пановой и других), хотя и интерпретируется не одинаково.

Нам представляется, что формальная сторона модели значимой языковой единицы заключает в себе: 1)внещнюю оболочку, представленную звуковой стороной входящих компонентов (на письме — буквенной), и 2)структурно-грамматическую оформленность, выражающуюся в формальном сочетании составляющих компонентов.

Смысловая сторона модели представляет собой общее, типовое деривационное значение, основанное на семантических. мотивационных отношениях мел<ду составляющими компонентами.

Формальная и смысловая стороны модели находятся в тесной взаимосвязи (вспомним сказанное ранее: модель имитирует соотнесенность плана содержания языковой единицы с ее планом выражения). Учитывая это общее свойство языковой модели, определим деривационную модель как типизированный схематичный образец языковой единицы с линейно раснололсенными компонентами, находящимися в определенных мотивационных отношениях.

Понятие деривационной модели в равной мере применимо и в сфере лексической деривации, и в сфере синтаксической деривации. Поскольку

* Именно необходимостью дифференцировать образования иодобного рода и объясняется скобочное уточнение в названии нараграфа.

объектом нашего исследования являются единицы, образованные способом словосложения, то дальнейшая характеристика деривационных моделей будет связана со словосложением. Как уже было сказано, способом словосложения образуются сложносоставные слова и аппозитивные словосочетания. Каждый из названных дериватов соотносится со своим типом модели и в то же время соответствует общей модели словосложения — «слово+слово». Следует отметить, что определение моделей сложно-составных слов и аппозитивных словосочетаний не идет вразрез с общим определением любой деривационной модели, так как все модели имеют общую организацию — единство формальной и смысловой сторон.

Остановимся подробнее на рассмотрении моделей лексической деривации.

Когда мы говорим о формальной стороне модели как о структурно-грамматическом сочетании комнонентов, то имеем в виду, что тот или иной структурный тип модели возникает благодаря разному характеру формального взаимодействия компонентов.

Например: 1. Сочетание в структуре модели производящей основы и аффикса нредставляет тип модели простых (слитных) слов, относящихся к той или иной части речи. Причем сочетательная словообразовательная возможность некоторых аффиксов может быть ограничена сочетаемостью только с определенным типом основ. К примеру, суффикс -тель- сочетается с производящей основой глагола {писать —» писа-тель, читать —^ читатель), но не сочетается с основой прилагательного или существительного.

Кроме того, некоторые аффиксы, содержащиеся в раскрытой модели (то есть в модели, включающей конкретный словообразовательный аффикс), могут «задавать» грамматическое оформление слова. Например, по модели

Сл. = (О_глаг.+С (-ЩИК-)) ⁺ Фс-'-!) * могут быть образованы только существительные мужского рода.

2, Сочетание в структуре модели двух (или более) производящих основ,
соединенных при помощи интерфикса, представляет тип модели сложных
слитных слов {водоворот, вертолет и т.д.).

3. Сочетание в структуре модели двух (иногда трех) фиксированно
расположенных раздельнооформленных слов представляет общую модель
сложносоставных слов {роман-газета, дом-музей).

Закрепленность модели сложносоставных слов за той или иной частью речи зависит от структурно-грамматической оформленности модели: если сочетаются компоненты, относящиеся к разным частям речи, то частеречная принадлежность сложносоставного слова определяется по второму компоненту, а модель соотносится с этой частью речи (например, модель Слово—Глагол+Существительное представляет сложносоставное существительное типа гуляй-город, вей-ветер); если происходит сложение одноименных частей речи, то к такой же части речи относится сложносоставное слово, а модель представляет эту часть речи (модель Слово=Наречие+Наречие представляет сложносоставное наречие неэ/сдаипо-иегаданно; модель Слово=Существительное+Существительное представляет сложносоставное существительное типа пистолет-пулемет, ракета-носитель). Таким образом, структурно разнотипные модели отражают существующие в русском языке типы слов (в нащих примерах представлены: 1) простые (слитные) слова, 2) сложные слитные слова, 3) сложносоставные слова).

Типовое деривационное значение модели (смысловая сторона) соответствует типовому значению соотносительных дериватов и определяется характером мотивации.

* Модель должна представлять исходную (начальную) словоформу.

Типовое значение модели формируется исторически и связано с возникновением модели, поэтому оно диахронично. Поскольку сама модель действует в синхронии, то ее типовое значение раскрывается в современном русском языке на определенных типах дериватов, У дериватов разных тинов можно выявить характерные мотивационные отношения с их производящими и по ним установить деривационное значение соответствующей модели (исследовательский подход, связанный с изучением и описанием моделей). В самом же словопроизводстве типовое деривационное значение моделей проявляется иначе. Лингвистическое чутье носителей языка помогает из существующих в языковой памяти моделей с тем или иным типовым значением выбрать нужную и, ориентируясь на нее, произвести слово соответствующего значения. Лишь исследовательские цели заставляют нас прибегнуть именно к выщеназванному способу выявления типового деривационного значения моделей (то есть через характеристику типовых значений дериватов).

Сравним с этой точки зрения разные типы дериватов и их модели. Слова нежность, смелость, глупость и т.п. имеют общее деривационное значение «абстрактное название непроцессуального признака»; их образование мотивируется сочетанием основы прилагательного и форманта (здесь суффикса) -ость- с соответствующим словообразовательным значением. Такому значению соответствует модель Сл.=(О_„рил.+ С_{абстракш}. _су1ц.)⁺Ф i-^) •

Типовое словообразовательное значение модели сложносоставных слов также определяется характером мотивационных отношений производящих компонентов. Например, у модели Слово=Существительное+Существи-тельное (с дефисным написанием деривата) два типовых деривационных значения:

1) «комплексное наименование предмета» (хлеб-соль, купля-продаэюа и т.п.) — основывается на суммарной мотивировке слагаемых комнонентов;

2) «признаковое наименование предмета» (ракета-носитель, суп-пюре) — мотивируется синтагматическими отношениями, существующими между производящими компонентами. Формально модель одна, но она соотносится с двумя типами дериватов. В таком случае возникает вопрос: одна ли здесь модель? Думается, следует говорить о двух моделях сложносоставных существительных, типовое различие которых наметилось в период формирования моделей, когда одна модель соотносилась с сочетанием слов сочинительного характера (на этой основе образовались сложносоставные существительные типа хлеб-соль, купля-продажа), а другая — с аппозитивными словосочетаниями (на этой базе образовались сложносоставные существительные типа ракета-носитель, суп-пюре).

Сопоставление примеров проявления типового деривационного значения у моделей простых слов и у моделей сложносоставных слов дает возможность увидеть общее в устройстве моделей разных типов слов — наличие формальной и смысловой составляющих — и в то же время показывает специфичность проявления типового деривационного значения у сложносоставных слов и их моделей. Простые дериваты, относящиеся к разным словообразовательным тинам, могут быть образованы по одноструктурным моделям, отнесенность слов к разным словообразовательным типам определяется наличием у них разных формантов и разного словообразовательного значения. У простых дериватов один и тот же формант не может выражать разные типовые значения — в противном случае следует говорить о разных, омонимичных, формантах, которые обладают разным деривационным значением (сравним: писа-тель, чита-тель; выключа-тель).

Отнесенность сложносоставных слов одной структуры к разным словообразовательным типам обусловлена разным типовым деривационным значением соответствующих моделей. В этом отнощении

словообразовательные свойства сложносоставных слов не отличаются от

свойств простых слов. Однако модели простых одноструктурных слов, относящихся к разным словообразовательным типам, различаются формантами (в раскрытых моделях, где указывается, например, конкретный суффикс); у сложносоставных слов различных типов формант всегда одинаков (сложение с фиксацией слов-компонентов)* и в моделях разных типов не различается. Деривационное значение форманта обусловливается характером семантических мотивационных отношений между производным словом и производящими компонентами.

Выделение типов моделей сложносоставных слов опирается главным образом на «расшифровку» частеречной принадлежности компонентов, соединяемых по общей модели «слово + слово»: «существительное +сущест-вительное», «глагол + глагол», «прилагательное + прилагательное», «наречие + наречие» и т.д.

Как уже отмечалось нами, некоторые структурно однотипные модели сложносоставных слов могут различаться деривационным значением, которое формально не выражается, так как форманты у них одинаковы. Дифференциальные признаки таких моделей определяются содержанием семантических мотивационных отношений производного и производящего (имеется в виду, что «производящее» у сложносоставных слов представляет собой двух- или трехкомпонентное сочетание). Поэтому, классифицируя модели сложносоставных слов, следует выделять не структурные их типы, а структурно-семантические, что, собственно, будет отражать двуплановость деривационной модели. При классификации в таком случае должны учитываться модели высокой степени раскрытос^ти (4 ступень раскрытос^ти — см. далее).

Деривационная модель сложносоставных слов может иметь общий вид — «слово + слово», а может быть и конкретизирована, раскрыта. По степени

Некоторые исследователи к форманту при словосложении относят ударение. Мы не причисляем это языковое средство к форманту, так как оно не отражается в модели.

раскрытос^ти все модели сложносоставных слов располагаются по ступепям (в порядке возрастания степени раскрытос^ти):

1 ступень — модель общего вида («слово + слово»).

2 ступень — модель частеречной принадлежности («сущ. + сущ.»,

«глагол + глагол», «прилаг. + прилаг.»., «наречие + наречие», «слово кат. состояния + слово кат. состояния»)*.

3 ступень — модель частеречной принадлежности с указанием грам-

матической формы слагаемых компонентов («синтетич. форма повелит, накл. ед.ч. + сущ.» и т.д.).

4 ступень — модель с раскрытием типового деривационного значения

(«сущ. + сущ.» [сочинительного типа]; «сущ. + сущ.» [аппозитивного типа], «глагол + глагол» [усилительного типа] и т.д.).

Модель может совмещать 3-ю и 4-ю ступени раскрытос^ти. В этом случае она наиболее точно предсказывает свое воплощение — сложносоставное слово. Иначе говоря, модель предопределяет выбор материала, то есть слов, соединение которых в сложносоставном слове отвечает деривационному значению модели.

Грамматическое оформление сложносоставного слова задается типовой моделью и завершается строгой фиксацией компонентов (перестановка их невозможна) с формированием у сложносоставного слова унифицированной грамматической формы. Это также является свидетельством того, что словообразовательным формантом при словосложении является операция (процесс) сложения и строгая фиксация местоположения компонентов.

Тому или иному типу словообразовательной модели соответствует определенное, мотивированное, линейное расположение компонентов в слове. При словосложении в отношения словообразовательной

* Название части речи в модели предполагает ее пачальпуга форму (для измепяемых частей речи).

производности вступают полнозначные лексические единицы, содержание этих отношений выражается через семантическое взаимодействие компонентов. Разделяя мнение Е. С. Кубряковой о том, что «внутренняя связь элементов [сложного слова. — Т. К.] достигается их соположением, в котором порядок следования компонентов значащ» (Е. С. Кубрякова, 1981, с. 69), уточним, что в сложносоставном слове позиционная релевантность компонентов соотносительна с частеречной принадлежностью композита. Так, образование прилагательных {груб-неказист), наречий {негадапно-нелсданно), глаголов (пить-есть), слов категории состояния (морозно-чисто), как правило, мотивируется свободной компонентной последовательностью источника деривации, поэтому компоненты при сложении могут вступать в семантико-грамматические связи и лексикализоваться при любом порядке их следования. Этим и объясняется существующая вариантность некоторых сложносоставных слов: пить-есть, есть-пить; поить-кормить, кормить-поить; негаданно-неэюданно, нежданно-негаданно и др. Лишь в некоторых случаях строгий порядок следования компонентов производящего сочетания обусловливается логическими отношениями (как, например, в сложносоставном прилагательном жив-здоров: нелогичной окажется линейность компонентов «здоров-жив», так как «здоров» уже означает и «жив»). У наречий, прилагательных, слов категории состояния и глаголов только один структурно-семантический тип модели образования сложносоставного слова. Иначе обстоит дело со сложносоставными существительными. Мотивированность линейного расположения компонентов детерминирована закономерностями организации синтаксических сочетаний, являющихся источником формирования двух типов деривационных моделей сложносоставных существительных — модели «сочинительного» типа и модели аппозитивного типа.

Образование сложносоставных существительных по модели «сочипительного» типа мотивируется, подобно сложносоставным словам вышеназванных частей речи, свободным местоположением семантически равноправных компонентов производящего синтаксического сочетания. Такие сложносоставные существительные кодифицируются в системе русского языка с определенным, фиксированным, порядком следования компонентов {купля-продалса, отец-мать и т.д.), который, в сущности, мог бы быть и иным («продажа-купля», «мать-отец»); существуют в языке и единичные вариантные сложносоставные существительные данного типа, получившие лексикографическую закрепленность (например: сад-ясли, ясли-сад; кассир-контролер, контролер-кассир; заказ-наряд, наряд-заказ — СМ, 1984).

Линейное расположение компонентов сложносоставных существительных, образование которых происходит по модели аппозитивного типа, мотивируется синтагматическими отношениями источника деривации — аппозитивного словосочетания. Определяющий компонент аппозитивного словосочетания, выражающего отношение «предмет-признак», как правило, следует за определяемым (если определяющий компонент не является метафорой — метафоричный компонент может быть и в препозиции к определяемому). Соответствующее компонентное расположение наблюдается и в сложносоставных существительных, образованных по модели аппозитивного типа: признаковыражающий (уточняющий, дифференцирующий) компонент сложносоставного существительного следует за семантически ведущим компонентом {изба-читальня, а не «читальня-изба», врач-терапевт, а не «терапевт-врач»). Модель аппозитивного типа предопределяет место ведущего и признаковыражающего компонентов в структуре сложносоставного существительного. Вариантное образование сложносоставных

существительных (с разным порядком следования компонентов) по модели аппозитивного типа исключено.

С общей моделью лексической деривации 1-ой ступени раскрытости («слово + слово») и моделью сложносоставных существительных («существит. + существит.») 2-ой ступени раскрытости формально совпадает модель аппозитивных словосочетаиий, которая относится к синтаксической деривации. Установленные нами ступени раскрытости моделей сложносоставных слов применимы и в отношении к моделям аппозитивных словосочетаний. Однако это не означает, что модели лексической деривации и модели синтаксической деривации одинаковы.

Модель синтаксической деривации (в данном случае — аппозитивных словосочетаний), отвечая общему определению языковой модели и закономерностям ее организации, отличается от словообразовательной модели тем, что в модели синтаксической деривации отражаются синтагматические отношения (в частности аппозитивные), существующие между составными компонентами и обусловливающие типовое значение модели. Поэтому сходство моделей аппозитивных словосочетаний и сложносоставных существительных ограничивается 1 и 2-ой ступенями их раскрытости. Для аппозитивных словосочетаний 3-ей ступенью раскрытости может являться общая аппозитивная модель (то есть модель выражения отношений «предмет — признак»: «определяемое существительное + определяющее существительное» или «определяющее существительное + онределяемое существительное»). Четвертой (высшей) ступенью раскрытости модели аппозитивных словосочетаний является типовая модель аппозитивных словосочетаний (то есть модель типовых отношений между определяемым и определяющим существительными: 1) модель тождества, 2) модель характеризации).

Нетрудно заметить, что в моделях 3-ей и 4-ой ступеней раскрытости

отражается синтаксическая связь между компопентами аппозитивного

словосочетания. Смысловая сторона модели аппозитивных словосочетаний обусловливается значением соположенных компонентов.

Как уже отмечалось нами, типовое деривационное значение моделей (как лексической, так и синтаксической деривации) соответствует типовому значению деривата, сформировавшемуся вследствие мотивационных отношений деривата с его производящими компонентами.

Рассмотрим особенности мотивации при словосложении.

§ 3. МОТИВАЦИЯ ПРИ СЛОВОСЛОЖЕНИИ ЛЕКСИЧЕСКАЯ ДЕРИВАЦИЯ

При словосложении, как и при любом другом способе лексической
деривации, мотивация играет ведущую роль в производстве новой
лексической единицы и связана с формированием ее лексико-
грамматического значения. В результате словосложения образуется
сложносоставной дериват, непосредственно мотивированный

составляющими компонентами — словами преимущественно той же части речи, к которой относится дериват: роман-газета, худо-бедно, о/сить-поживать (но гуляй-город, вей-ветер).

Исходя из того, что образование лексической единицы рассматривается нами с ономасиологических позиций (от значения к звуковой оболочке), представим механизм образования лексической единицы следующим образом: логическое понятие и его языковое значение (идеальное содержание) подводятся под существующую в языке модель с определенным типовым значением, подбирается подходящий «строительный материал» — происходит словесное воплощение понятия (лексическая объективация*).

Под лексической объективацией мы понимаем материализацию смысла целиком, то есть словоцроизводствеицый процесс (Ср.: И. С. Торопцев, 1980, с. 3).

Иначе говоря, идеальное содержание формируется до словопроизводственного процесса и является толчком к образованию производного слова. (Мысль о первичности идеального содержания в словопроизводственном нроцессе высказывалась И. Л. Лосем, И. С. Торопцевым, А. А. Пановой.) Материализация идеального содержания осуществляется за счет использования известных носителю языка соответствующих словообразовательных элементов, способных мотивировать новое слово.

При образовании сложных слов, а тем более сложносоставных, происходят более сложные процессы реализации идеального содержания, чем при образовании простых слов. Во-первых, из нескольких моделей сложных слов нужно выбрать ту, которая была бы адекватна воплощению в ней имеющегося идеального содержания (ведь «сложное слово представляет собой в подавляющем большинстве случаев аналогическое образование, то есть оно создается по образу и подобию уже имеющихся сложных слов» [Е. С. Кубрякова,1965, с. 63]); во-вторых, семантические отношения между компонентами сложносоставного слова должны соответствовать типу мотивационных отнощений, лежащих в основе формирования типового значения модели. Следовательно, в-третьих, производное слово должно быть семантически и грамматически соотносительно с производящими словами — мотивировано ими.

В соответствии с наиболее распространенным взглядом на мотивацию она заключается в установлении семантико-словообразовательных соответствий между производящим и производным (см.: Е. А. Василевская, 1968, В. В. Лопатин и И. С. Улуханов, 1969 и др.). Иными словами, значение производного слова обосновывается значением производящего слова (при словосложении — значением производящих слов). Для нас словообразовательная мотивация — это семантико-грамматическое

аргументирование возможности образования новой лексической единицы на

базе существующей лексической единицы (или существующих нескольких лексических единиц — нри образовании сложных слов) по соответствующей модели. При определении мотивации многие исследователи обращают внимание главным образом на семантическое соотношение производных и производящих слов и различают словообразовательную производность (иногда ее называют словообразовательной мотивацией) и семантическую (смысловую) мотивацию слов, связывая словообразовательную производность с формальной стороной обусловленности деривата, а семантическую — с установлением смысловых отношений между производным и производящим в словообразовательной паре. Возможное расхождение формальной и семантической мотивации производпого слова отмечает Е. А. Земская (Е. А. Земская,1965, с.1О2—ПО); О. П. Ермакова видит расхождение структурной и семантической производности «только там, где производящее не может быть семантически мотивирующим, поскольку не обладает самостоятельным, отличным от своего мотивирующего лексическим значением» (О. П. Ермакова, 1977, с. 9).

Расхождение формальной и семантической производности касается образования слитных слов. При словосложении словообразовательная производность (формальная) не расходится с семантической мотивацией, так как дериваты и формально, и семантически мотивируются непосредственно составляющими компонентами. Поэтому в словосложении следует говорить о словообразовательной мотивации вообще, имея в виду единство формальной и смысловой сторон обусловленности сложносоставного слова. Учитывая, что при образовании сложносоставного слова «производящее» — это всегда сочетание двух (иногда трех) слов, для аргументирования возможности возникновения нового слова на базе данного сочетания слов нужно знать (чувствовать), что лежит в основе семантического соотношения в словообразовательной паре: сумма смыслов или взаимодействие смыслов

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ

БИБЛИОТЕКА

составляющих компонентов; прямое или переносное (косвенное) значение компонентов.

Составляющим элементом словообразовательной мотивации при сложении является и грамматическое обоснование деривата. Ведь в самом категориальном значении производящих слов содержится мотивационная перспектива деривата (например, сложением существительных мотивируется сложносоставное слово со значением предметности — сложносоставное существительное). Кроме того, характер мотивационных отношений зависит от грамматической оформленности «производящего» — сочетаний компонентов. Например: если сложносоставное существительное мотивируется сочетанием слов сочинительного характера, с грамматически независимым положением компонентов, то следует говорить о мотивации «сочинительного» типа, если сложносоставное существительное мотивируется аппозитивным словосочетанием, с зависимым характером отношений между компонентами, то следует говорить о мотивации аппозитивного типа.

По справедливому замечанию А. И. Моисеева, «словообразование отражает лишь то, как создано само данное слово, поэтому в словообразовательном отношении любое слово двучленно: одна часть слова показывает, что послужило базой его образования.., вторая — как на этой базе образовано это слово...» (А. И. Моисеев, 1968, с. 9—10). Данное положение в равной мере верно по отношению к любому способу словообразования: этим объясняется двуплановость словообразовательной модели (см. § 2 данной главы).

Как уже отмечалось нами, базой образования сложносоставных слов является сочетание двух (иногда трех) слов, новое слово формально образуется соединением (сложением) слов с определенным лексическим и грамматическим значением, семантически — взаимодействием смысловой

стороны слагаемых компонентов. Установление семантико-

словообразовательных соответствий между производным и производящим раскрывает те смысловые отношения, которые являются основными (базовыми) в формировании нового значения. Это значение должно быть определенным образом формализовано, причем так, чтобы в новой лексической единице сохранилось базовое значение мотивирующих слов и чтобы появилось новое, самостоятельное, значение. Образованное способом словосложения слово по лексическому значению не является суммой слагаемых компонентов (иначе не было бы необходимости в его образовании, а для выражения суммарного значения использовались бы сочетания слов с соединительными союзами), но даже если какое-то сложносоставное слово в своем значении и содержит суммарность значений составляющих компонентов, то значение деривата не равняется только сумме этих значений — оно обязательно содержит какую-то дополнительную сему, благодаря которой возникает самостоятельное лексическое значение сложносоставного слова. Например: сложносоставное существительное новелла-очерк в словарных материалах «Новое в русской лексике» под редакцией Н. 3. Котеловой (М., 1980) толкуется как «жанр литературного произведения, сочетающий черты новеллы и очерка» (с. 92); дополнительной семой является «особый жанр», она же определяет самостоятельность лексического значения сложносоставного слова. Слова наряд и заказ с лексическим значением соответственно «документ, распоряжение о выполнении какой-нибудь работы, о выдаче или отправке чего-нибудь и т. п.» (СО, 1973, с. 356), «поручение на изготовление чего-нибудь» (СО, 1973, с. 190) при сложении образуют сложносоставное существителыюе наряд-заказ, которое обозначает «документ, выдаваемый снабженческо-сбытовым органом поставщику и потребителю (покупателю) производственно-технической продукции и содержащий условия выполнения заказа» (НСЗ, 1984, с. 395). Из толкования сложносоставного существительного видно, что

при его образовании произошло смысловое приращение к значению

слагаемых компонентов: {документ), содерэ1сащий условия {выполнения заказа). Эта дополнительная смысловая составляющая аргументирует самостоятельность лексического значения сложносоставного слова. Прав Н, А. Шехтман: «Слово имеет значение, если можно указать, чем оно отличается от значений других слов» (Н. А, Шехтман, 1988, с, 13).

Специфичность мотивирования при словосложении заключается в том, что формально и по смыслу сложносоставное слово всегда мотивируется соединяющимися производящими компонентами целиком, в формировании же содержательной стороны сложносоставного слова не всегда участвует полный набор сем производящих слов-компонентов.

В словосложении рассматриваемого нами вида — «слово+слово» (с дефисным написанием) — можно выделить два основных типа мотивирования (или мотивации): 1)мотивирование всем содержанием составных компонентов; 2)мотивирование полным содержанием одного из компонентов и ведущей мотивирующей семой (возможно несколькими семами) другого компонента.

При образовании любого сложносоставного слова происходит мотивирование взаимодействием сем производящих компонентов. Это свойство является общим для всех видов мотивирования при словосложении, хотя характер взаимодействия сем в двух названных типах мотивирования различен.

Так, образование сложносоставных существительных «сочинительного» типа мотивируется суммарным содержанием слагаемых компонентов, при взаимодействии их значений (когда между компонентами происходит «обмен информацией», как бы в дополнение друг к другу, с целью адекватного обозначения нового понятия, логически соотносимого с теми понятиями, которые обозначаются слагаемыми компонентами в отдельности). В основе формирования семантики сложносоставного слова лежит семантическая

диффузность слагаемых компонентов. Например, компоненты

сложносоставного существительного смотр-конкурс («публичное ознакомление с чем-либо с целью проверки, оценки и выявления победителя» — НСЗ, 1984, с. 664) имеют некое логико-семантическое объединяющее начало: каждый компонент обозначает мероприятие, процедуру (Конкурс. Соревнование, имеющее целью выделить наилучших участников, наилучшие работы. — СО, 1973, с. 266. Смотр. 1 .Торжественный официальный осмотр чего-нибудь, ознакомление с чем-нибудь. 2.Публичный показ результатов деятельности, общественная проверка чего-нибудь. — СО, 1973, с. 677). В формировании семантики сложносостав1юго слова участвуют все семы прямого лексического значения слагаемых компонентов: у слова «конкурс» — «соревнование», «оценка», «лучший», «победитель» и т.д.; у слова «смотр» — «торжественный» (участвует приглушенно), «публичный», «ознакомление», «проверка», «оценка», «результат». В процессе семантического • взаимодействия слагаемых компонентов формируется семантика сложносоставного существительного смотр-конкурс. Образование сложносоставного слова ярмарка-базар («Специально организованная где-либо широкая распродажа сезонных промышленных товаров населению по сниженным ценам». — СМ, 1989, с. 427) также мотивируется полной семантической структурой слагаемых компонентов с прямым лексическим значением: у слова ярмарка («регулярно, в одном месте и в одно время устраиваемый большой торг...» — СО, 1973, с. 841) в качестве мотивирующих выступают семы «торг», «большой», «в (определенном) месте», «во (определенное) время»; у слова базар («место для торговли, обычно на площади...» — СО, 1973, с. 34) мотивирующими семами являются «(определенное) место», «торговля». Мотивированное сложносоставное слово имеет собственное лексическое значение и собственную семантическую структуру.

Аналогично (суммарной семантикой) мотивируются сложносоставные

слова мотор-колесо, порт-пристань, пристань-вокзал, детсад-ясли и т.п.

Иным способом семантического взаимодействия компонентов мотивируются сложносоставные существительные (чаще аппозитивного типа), образование которых происходит сложением одного компонента с прямым значением, другого — с метафоричным. Компонент с прямым значением (это может быть одно из значений многозначного слова) формирует семантическое ядро сложносоставного слова всем комплексом своих сем; у метафоричного компонента актуализируются глубинные семы, которые, вступая в связь с семантической структурой второго компонента, участвуют в формировании семантики сложносоставного слова. Так сформировалось значение сложносоставного существительного вечер-портрет («общественное вечернее собрание, посвященное встрече с кем-либо и знакомству с его жизнью, деятельностью». — НСЗ, 1984, с. 116). Семантика слова вечер, с его вторым значением — общественное собрание, проводимое в вечернее время (СО, 1973, с, 72), — является базовой семантической составляющей сложносоставного слова; ведущими мотивирующими семами слова портрет при образовании сложносоставного слова выступают коннотативные семы «описание», «отображение», которые, сцепляясь с семантическим корпусом компонента «вечер», участвуют в формировании семантики производного слова, получающего свое самостоятельное лексическое значение.

Коннотативными семами первого компонента и полным семным составом второго компонента мотивируется значение сложносоставного существительного мастер-станок («особо точный металлорежущий станок для обработки основных точильных деталей...» — НСЗ, 1984, с. 349). Аналогично мотивируется и ряд других сложносоставных существительных, содержащих метафоричный компонент.

Следует заметить, что ведущий характер конкретной семы (или конкретных сем) актуализируется в процессе лексической объективации, а в

отдельном компоненте-лексеме, вне сложносоставного слова, ведущий

характер может быть у другой семы (у других сем). Например, при образовапии сложносоставного существительного бал-маскарад актуализировались основные семы каждого из компонентов, соответственно: 1) «вечер», «большой», «танцевальный», 2) «бал», «в масках», «в костюмах»; при переносном употреблении слова «маскарад» (в значении «притворство») актуализируются другие семы — «прикрытие», «обман», — они не участвуют в семантической мотивации сложносоставного существительного.

Таким образом, производящие компоненты предопределяют значение производного слова, но не определяют его полностью (как абсолютную сумму двух значений).

Тип словообразовательной мотивации определяется несколькими факторами:

1) содержанием номинации и, следовательно, функцией, которую должно
выполнить словосложение как средство нового наименования (например, для
существительных: дать комплексное наименование чего-то, дать признаковое
наименование);

2) семантическим видом словообразовательной производности (на прямом
или переносном значении базируется дериват);

3) действием словообразовательной модели того или иного типа (не ниже
4-ой ступени раскрытости).

Существенным моментом в мотивационном процессе является словообразовательная направленность деривата, которой определяется вид словообразования*. Преобладающим в словосложении является номинативное словообразование (создаются слова с новым значением). Для этого вида словообразования нри словосложении характерен преимущественно первый тип мотивирования.

* В выделении видов словообразования мы придерживаемся классификации Е. А. Земской (номинативное словообразование, экспрессивное, стилистическое, конструктивное, комнрессивное).

Комплексное наименование основывается чаще всего на нрямом значении производящих компонентов и мотивируется всем их содержанием (I тип мотивирования), но, как уже отмечалось нами, не равняется сумме значений этих компонентов. Дериват может иметь как прямое значение {купля-продажа, бал-маскарад, порт-пристань), так и переносное, возникшее в ходе лексической объективации (путь-дорога в значении «путешествие», во мн. числе — «судьбы»; род-племя в значении «происхождение»): Бал-маскарад был улсе в полном разгаре...(П. Павленко); Вот Иванушка поднялся, в путь-дороэ1ску собирался... (П. Ершов); Увы, их пути-дороги расходились, едва соприкоснувшись («Будуар», февраль 2004 г.); И сказал ему Кирибеевич: "А поведай мне, добрый молодец. Ты какого роду-племеии. Каким именем прозываешься?» (М, Лермонтов).

Признаковые наименования (например, название предмета с присущим ему признаком, свойством — слова характеризующие) могут основываться на прямом значении компонентов — тогда они мотивируются всем содержапием компонентов (I тип мотивирования) {ракета-носитель, телефон-автомат)', они могут основываться на переносном (метафорическом, иногда метонимическом) значении — такие дериваты мотивируются полным содержанием одного из компонентов и ведущей мотивирующей семой (или несколькими семами) другого компонента (II тип мотивирования) {луна-рыба, лампа-молния, рак-отшельник).

Комбинированное мотивирование наблюдается при образовании 3-ком-понентных сложносоставных существительных: автоприцеп-дача-амфибия, жук-дровосек-корнеед.

В формировании значения сложносоставного слова принимает участие не только значения составляющих компонентов, но и сама сочетаемость (соединение, сложение) их. Другими словами, новое слово мотивируется не только семантикой составляющих его компонентов, но и структурной

предопределенностью. В этом проявляется действие формальной и

смысловой сторон модели. Путем перечисления слов в сочетаниях «хлеб и
соль» или «хлеб, соль» называются две разные реалии, каждая из которых
соотносится с лексическим значением соответствующего слова. И только
соединяясь по модели «существительное+существительное»

(«сочинительного» типа), составные компоненты начинают семантически взаимодействовать друг с другом, в результате чего появляется новая базовая сема — формируется целостный смысл и новое лексическое значение («гостеприимство», «угощение», а главное — «пища, «еда», «самое необходимое»).

Сцепление мотивирующих сем при материализации определенного содержания может произойти только по определенной модели или по ее варианту.

Определенному типу модели соответствует определенный характер мотивирования. Характер мотивирования связан с лингвистической предсказуемостью, которая в свою очередь определяется взаимодействием лингвистических и экстралингвистических факторов. Так, например, для названия существующего в реальном мире предмета, обладающего признаками другого предмета, применима модель «существительное+ существительное» (аппозитивного типа), под которую подводимы слова диван-кровать, магазин-клуб, портрет-картина и т.п. Такая же модель применима и для обозначения предмета, похожего на другой предмет (меч-рыба, кафе-грот).

Таким образом, установление мотивационных отнощений между дериватом и его производящим при лексическом словосложении носит сложный характер. В мотивационном процессе принимают участие разные функциональные элементы языка: сочетательные возможности мотивирующих слов, переносность значения, тип словообразовательной модели, словообразовательная направленность.

СИНТАКСИЧЕСКАЯ ДЕРИВАЦИЯ

К синтаксическому типу деривации мы относим производство синтаксических единиц, в частности аппозитивных словосочетаний (см. § 2 данной главы), которые квалифицируются нами как синтаксические дериваты.

Аппозитивные словосочетания образуются способом сложения слов и мотивируются* составными компонентами. Однако характер мотивации у сложносоставных слов и аппозитивных словосочетаний не одинаков. У каждой производной языковой единицы он в первую очередь предопределяется ее уровневой принадлежностью и той функцией, которая присуща деривату. Даже структурно совпадающие сложносоставные существительные и аппозитивные словосочетания мотивируются по-разному.

Мотивация сложносоставных существительных обеспечивает образование номинативной единицы, которая обладает целостностью номинации, проявляющейся в едином лексическом значении сложносоставного существительного. Рассмотренные выше виды мотивирования сложносоставных слов связаны с формированием именно такого значения, основанного на идиоматичности, которая свойственна всякому производному слову. Она заключается в невыводимости значения лексического деривата из простой суммы значений его словообразовательных элементов: «признаки лексического значения выражаются единой и целой звуковой оболочкой, а не ее частями» (И. С. Торопцев, 1964).

Целостность значения любой лексической единицы обусловлена тем, что она предназначена в языке для нерасчлененного именования. И этим она отличается (в плане именования) от словосочетаний, также обладающих номинативной функцией.

* Данное нами определение словообразовательной мотивации вполне подходит по принцнииальным позициям и для синтаксической деривации.

Спецификой аппозитивных словосочетаний является то, что им, помимо функции номинации, присуща и функция предикации: в предложении аппозитивные словосочетания именуют предмет и одновременно приписывают ему признак через отнощение к другому предмету — таким образом создается пропозитивная номинация. Комплексному функциональному предназначению этих языковых единиц отвечают и закономерности их образования. Именно соположенные компоненты способны выразить грамматическое значение аппозитивного словосочетания.

Так как приписывание признака именуемому в аппозитивном словосочетании предмету (это «определяемое») происходит через соотнощение с другим предметом, также называемым в аппозитивном словосочетании («определяющее»), то можно предположить, что образовапие аппозитивного словосочетания мотивируется лексическим значением каждого компонента, один из которых должен обладать свойствами предикатных слов. Иначе говоря, мотивация аппозитивного словосочетания определяется способностью сочетающихся в нем слов создавать в предложении пропозитивную номинацию. Такая способность в свою очередь обусловливается отнесенностью слов к таксономическому ряду (civt., например, таксономию Ю. С. Степанова [Ю. С. Степанов, 1981, с.71 и далее]), а также их сочетаемостью.

Нельзя полностью согласиться с К. П. Орловым, который считал, что «аппозитивные отнощения, если их рассматривать в логическом плане, сводятся к отнощениям между совместимыми понятиями» (К. П. Орлов, 1961, с. 17). В аппозитивную связь нередко вступают компоненты, обозначающие логически несовместимые понятия (например: горы-горны, конь-огонь, щеки-пончики, небо-кисет — В. Маяковский). Такая сочетательная возможность слов обусловлена тем, что в аппозитивных словосочетаниях признак выражается существительным, которое

семиотически (как знак обозначения логических понятий) обладает высокой функционально-семантической валентностью.

Семантическая валентность слова представляет собой его семантические потенции, она берет свое начало в глубинной сфере слова и основывается на логических взаимосвязях понятий, выражаемых словами. Семантическая валентность формально проявляется в возможностях слов сочетаться друг с другом при образовании словосочетаний, а также при образовании сложносоставных слов. Таким образом, сочетаемость слов опосредована их семантической валентностью; сочетательные возможности слов зависят также от их (слов) грамматических свойств, типа лексического значения слов и от функционального назначения языковой единицы, в состав которой входят сочетающиеся слова. Так, при метафорическом выражении признака уровень семантической валентности существительного, обозначающего признак, максимален.

Сочетательные возможности составляющих компонентов анпозитивных словосочетаний и сложносоставных слов играют важную роль в создании этих языковых единиц, предназначенных выполнять определенные функции языковых выражений логических понятий.

Выводы

1 .Словосложение — это способ образования языковых единиц сложением целых слов по модели «слово+слово» (с дефисным написанием деривата). 2.Словосложение — синхронический способ лексической и синтаксической деривации; словосложение как способ лексической деривации — то же, что сложносоставной способ словообразования.

3.Результатом словосложения в области лексической деривации являются сложносоставные слова.

4. Результатом словосложения в области синтаксической деривации являются аппозитивные словосочетания.

ГЛАВА II

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ взгляд НА ИОМИНАЦИЮ и ИРЕДИКАЦИЮ

Несмотря на давно сложившуюся традицию логического и лингвистического изучения трех основных функций языковых выражений — номинации, нредикации и локации, — нроблемы их исследования не утратили актуальность и в настоящее время*. Установление материальной составляющей, а также тинологии номинации, нредикации и локации является одной из важных задач современной лингвистики, и русистики в частности.

В арсенале языковых средств номинации и нредикации значительное место занимает словосложение (с локацией словосложение мало связано). Установление отношения словосложения к номинации и нредикации требует репрезентации нонятий «номинация» и «нредикация».

§1. О НОМИНАЦИИ

Не углубляясь в философскую интерпретацию частных проблем номинации (объективности/субъективности знака, его истинности или ложности и т.д.), рассмотрим явление номинации в том объеме и в том ракурсе, в каком нам представляется это необходимым для осмысления этого явления в лингвистическом плане.

Существующие ныне в лингвистических словарях определения номинации (от лат. nominatio — (на)именование) отражают не только неоднозначность термина, но вместе с тем и разные лингвистические подходы к изучению номинации (см., например, словари: О. С. Ахманова,

Акцептируя внимание на возможности изучения номинации, нредикации и локации в разных аснектах, мы нреднамеренно раздельно называем научные направления в исследова1П1и функций языковых выражений.

1969, с. 270; ЛЭС, 1990, с. 336; Д. Э. Розенталь, 1979, с. 208 и 517 (понятие номинативной функции слова); Русский язык. Энциклопедия, 1979, с. 162— 163). Сосредоточивая внимание на основных аспектах интерпретации номинации, представим ее в единстве трех основных дефиниций: \)иом1тация — функция языковой единицы (функция языкового выражения); 2)номинация — процесс, акт именования, означивания; Ъ)номилация — значимая языковая единица (результат именования).

Мы оставляем в стороне все другие толкования термина «номинация», хотя и принимаем их: 1 )обозначение раздела языкознания, изучающего акты именования; 2)обозначение совокупности лингвистических проблем, связанных с именованием, и др.

Функциональность (предназначение) номинации является

основополагающим элементом в ее интерпретации; она нризнается и логиками, и лингвистами разных направлений, только с той разницей, которая определяется ономасиологической или семасиологической позицией исследования данного языкового явления.

В соответствии с ономасиологическим подходом номинацию-функцию следует понимать как предназначение языковой единицы именовать; она (номинация-функция) осуществляется созданием номинативной единицы, материализующей идеальное содержание (понятие о вещи, явлении, процессе, признаке*, факте, ситуации), сформировавшееся в представлении человека в процессе познания мира и выделения его фрагментов. Создание номинативной единицы есть акт именования — номинация-функция связывается, таким образом, с процессом образования номинативных единиц (с номинацией-нроцессом).

В соответствии с семасиологическим подходом номинацию-функцию также следует толковать как предназначение языковой единицы именовать; осуществляется номинация-функция установлением соответствия языкового

Материализацию понятия о вещи, явлении, процессе, признаке (что чаще всего обобщают в одном слове — «вещь», или «предмет») мы называем лексической объективацией (см. §3 первой главы диссертации; ср.: И. С. Торопцев,1980, с. 6).

знака (номинативной единицы) референту (термин «референт» в последнее время стал употребляться широко — не только применительно к речевому акту, — и мы используем его как синоним термина «денотат»). В таком случае конкретное соотнесение языковой единицы с данным референтом и является сутью называния (именования), т.е. номинацией-процессом.

Трактовки номинации с точки зрения ономасиологии и с точки зрения семасиологии не представляют методологических противоречий; обе интерпретации — это две стороны изучения одного языкового явления. В несколько утрированном виде (на уровне речевой номинации) эти два подхода могут быть истолкованы так: ономасиологический подход связывает номинацию с позицией говорящего, семасиологический — с позицией слушающего. В самом деле, путь именования языковой единицей сформировавшегося в сознании человека понятия о фрагментах действительности соотносится с деятельностью говорящего, а установление приложимости языкового знака (номинативной единицы) и его значения к понятию о референте (а значит, и к самому референту) соотносится с деятельностью слущающего (см. в этой связи: Е. С. Кубрякова. Ономасиология (ЛЭС), 1990, с. 345—346). Однако при том и другом подходах в номинации (акте именования) усматриваются, с разной соотносительной направленностью, все компоненты «семантического треугольника» Г. Фреге («реалия — понятие — имя»), что составляет предмет изучения в теории номинации.

При признании дихотомии «язык — речь» номинация описывается и в ономасиологическом, и в семасиологическом ключе как явление языка и как явление речи. Ономасиологический подход в исследовании номинации связывается прежде всего с изучением процесса образования номинативных единиц, то есть с динамической стороной номинации; семасиологический подход касается проблем использования языковых единиц и, таким образом, связан больше с изучением статической, результативной стороны номинации. Вообще говоря, всякое лингвистическое осмысление номинации

основывается на анализе языкового материала. Именно на изучении конкретных результатов акта именования в естественном языке устанавливаются закономерности образования номинативных единиц, их модели и типологии, а значит, — и возможности создания новых номинативных единиц. В идеале языковую номинацию надлежало бы исследовать одновременно с позиций ономасиологии и с позиций семасиологии. По сути дела, процесс именования в сознании говорящего носит циклично-обратимый характер: первой фазой в акте номинации является движение от объекта и понятия о нем (идеального содержания) к знаку (сфера ономасиологического исследования); вторая фаза заключается в проверке адекватности знака (его значения) — в приложимости к референту (сфера семасиологического исследования). Обе фазы номинации схематично можно представить так:

Объект->понятие (идеальное содержание)^ з//а/(//5«а/с (с его значением)—> понятие^>объект (референт).

При любом подходе в описании номинации закономерно установление возможных корреляций, связанных со взглядом на номинацию с точки зрения ономасиологии и с точки зрения семасиологии. Объем диссертации заставляет нас ограничиться ономасиологическим исследованием номинативной сущности разноуровневых языковых единиц, образованных способом словосложения (возможно, при необходимости, обращение и к семасиологическим аспектам изучения номинации).

Номинация с точки зрения ономасиологии — это вербальное выражение идеального содержания (понятия), сформировавщегося в сознании человека на основании его опыта как отражение фрагментов действительности.

Номинация в любом аспекте ее лингвистической интерпретации может быть определена как решшзация способиости языковой единицы именовать фрагменты действительноети.

Обладание языковой единицы такой способностью является ее функциональным значением (свойством) — номинативностыо.

Материальным выражением номинации (функции и акта) являются номинативные единицы — номинации (см. третье толкование номинации)*.

Среди многих проблем современной лингвистической теории номинации можно выделить три основные, с которыми теснейшим образом связывается объект нашего исследования — словосложение: \)Что может быть поименовано?

2)Какими единицами Это может быть поименовано (какими типами наименований)? 3)Какие средства и способы используются в языковой номинации?

Названные проблемы следует рассматривать, как нам представляется, на уровневых плоскостях: поскольку областью определения номинации-функции является язык и речь, то необходимо соответственно разграничивать номинацию языковую (системную) и номинацию речевую. Системную номинацию часто отождествляют (и совершенно справедливо) с лексической номинацией, что можно объяснить признанием главенствуюшей роли слов в языковой номинации. Единицами речевой номинации являются слова, входяшие в определенные синтаксические конструкции, следовательно, и сами эти конструкции — словосочетания и предложения. Речевую номинацию можно назвать по-другому синтаксической номинацией. Особое положение в ряду номинативных единиц занимают идиомы — на наш взгляд, периферийное, скорее даже промежуточное между единицами системной номинации и речевой,

И лексическая номинация (системная), и синтаксическая имеют коммуникативное предназначение и осуш,ествляются в речи. Значит, лексическая номинация-функция имеет две области онределения — язык (так как слова входят в лексическую систему языка) и речь, а синтаксическая — речь. Однако не следует думать, что единицы синтаксической номинации.

* Употребление термина «номинация» применительно к языковым единицам кажется нам неудобным но причине его многозначности, поэтому предпочитаем употреблять дифференцированное название номинативных единиц (слово, словосочетание, нредложение).

словосочетания и предложения, являются единицами только речи, В данном случае мы подчеркиваем проявление этих единиц в речи; типы же их и модели построения принадлежат языку (ср.: П, А. Лекант, 2002, с. 50).

Слова, узуальные и потенциальные (но не окказиональные!), являясь арсеналом системы, представляют собой знаки первичного означивания. В речи они приобретают функциональную коммуникативную направленность, становясь таким образом в составе высказывания знаками «вторичного означивания» (А. А. Уфимцева, 1977, с. 7, Е. С. Кубрякова, 1986, с. 99) (в нашей терминологии — знаками речевой, синтаксической, номинации), но сохраняя при этом и статус единицы лексической номинации. В таком случае очевидна связь синтаксической номинации с лексической.

Решение многих лингвистических проблем, в том числе проблем словосложения, ставится в зависимость от решения их на уровне лексической номинации. В частности, для установления типа языковых единиц, образованных способом словосложения, и особенностей их номинации важно знать свойства единиц лексической номинации, благодаря которым самостоятельные номинативные единицы (слова) способны соединяться и образовывать новую номинативную единицу. Например, способностью лексических единиц именовать прямо и косвенно объясняется возможность сложения несовместимых, с точки зрения логики, слов для создания новой номинативной единицы — сложносоставного суш,ествительного типа царь-колокол, жар-птгща, луна-рыба и т.п. Свойствами единиц лексической номинации объясняется и тот факт, что разные понятия могут обозначаться одним и тем же словом.

Использование существующих в языке слов для обозначения новых понятий часто называют вторичной лексической номинацией (Э. С. Азнаурова, 1977, с. 88, 90; О. П. Ермакова, 1982, с. 109; В. Н. Телия, 1977, с. 130 и др.); В. Г. Гак вторичную номинацию в данном значении отождествляет с названием «косвенная номинация» (В. Г. Гак, 1998, с. 322). Однако в рамках ономасиологического исследования вопрос о первичной и

вторичной номинации не может ставиться, если вторичную номинацию понимать как приспосабливание одного слова для обозначения не только того объекта, для которого оно создавалось, но и для другого или других (вторичная номинация в таком случае связывается со вторичным использованием знака). Установление вторичности использования существующего в языке слова (знака) для именования другого объекта (и понятия о нем) возможно только с учетом его (слова) предществующего значения, предшествующей соотнесенности данного слова с его референтом — это семасиологический взгляд на номинацию, С позиций ономасиологии вторичная лексическая номинация может усматриваться, как нам кажется, там, где происходит именование другим словом уже обозначенного понятия (в противоположность первичной номинации, представляющей собой именование понятия, еще не названного в языке) (ср,: А, Ф, Журавлев, 1982, с, 50),

В использовании существующего слова для выражения нового нонятия нами усматривается (с позиций ономасиологии) акт мотивированной номинации, но не вторичной (ведь сам акт именования нового понятия первичен). Мотивированную номинацию мы соотносим , со словообразовательной производностью. Результатом мотивированной номинации (процесса) являются производные слова; к ним, на нащ взгляд, следует относить слова, которые в лексикологии рассматриваются как многозначные, а также как слова с переносным значением. Таким образом, материализацию понятия в знаке, равном слову*, мы связываем со словообразованием, В самом деле, именуя нредмет, мы облекаем понятие об этом нредмете в определенную звуковую оболочку, структурно организованную, и одновременно закрепляем за ней то значение, которое соотносится с обозначаемым понятием. Независимо от того, возникает ли новое слово путем создания ранее не существовавшего, уникального.

* Имеется в виду лексическая номинация, в отличие от номинации синтаксической, осун1ествляемой по типу номинативных и генитивных предложений {Зима. Снегу!).

морфонематического комплекса или путем использования имеющегося готового материала в виде частей слов или целых слов (так называемым путем «выбора»), — это есть процесс словообразования.

Общепризнанным является тот факт, что путем произвольного придумывания слова (уникального морфонематического комплекса), получающего закрепление в системе языка, предметы именуются крайне редко (исследователи приводят единичные случаи такого образования слов, которые вощли в лексику современного русского языка, как, например, гном, лилипут, мурзилка и некоторые другие, а также слова, придуманные фантастами). Большая часть новых слов образуется с использованием имеющегося материала, который таким образом становится производящим.

При мотивированной номинации происходит установление соотнесенности между уже обозначенным понятием, закрепленным в значении существующего слова, и тем, которое предстоит обозначить (то есть с идеальным содержанием, еще не материализованным). В результате сцепления этих понятий появляется возможность материализовать новое значение в известной звуковой оболочке (и графической форме), воплощающей понятие, сопоставляемое с новым понятием. При этом звуковая оболочка, начиная обозначать новое понятие и приобретая при этом новое значение, либо отрещается (полностью или частично) от прежнего и представляет собой уже новую номинативную единицу, либо и сохраняет прежнее значение, и приобретает новое (налицо разные номинативные единицы). Так, оказываются совпадающими номинативные знаки двух понятий: 1) туча. «Больщое, обычно темное густое облако, несущее дождь, снег или град» (СО, с. 750); 2) туча. «Множество, густая движущаяся масса» (там же).

Механизм такого именования объясняется тем, что человек, обозначая новое, стремится опираться на известное, ищет общие признаки между именуемым предметом и уже поименованным. «Мы всегда оперируем известным значением известного нам слова», — отмечает О. П. Ермакова

(О, п. Ермакова, 1977, с. 13). В памяти человека существует запас готовых значений (закрепленных в словах понятий), сформировавшихся на основе его предшествующих знаний, опыта, освоения языка. И если находятся какие-то общие признаки между обозначенным и обозначаемым предметом или явлением, то они находятся и между понятиями о них. Это и предопределяет общность в оформлении понятия. В таком случае говорят о развитии у слова нового значения (или о расщирении семантики слова) — слову (а по сути дела, звуковой оболочке и графической форме) приписывается многозначность. Подчеркнем, однако, что вторичной номинации при этом нет, так как каждое выражение понятия в определенной звуковой оболочке, даже при использовании одной и той же, представляет собой самостоятельную номинацию. Иначе говоря, определенное количество значений, закрепленных в одной звуковой оболочке, соответствует такому же количеству самостоятельных номинаций (при этом мы не имеем в виду форм грамматических парадигм одного слова). В лексикографической традиции разные номинации, представленные общей звуковой (и графической) формой и общим морфолого-категориальным значением, интерпретируются как значения одного слова. Следуя традиции, в подобных случаях мы признаем слово, как материальную сущность, многозначным, однако считаем, что звуковая (графическая) форма, соотносимая с отдельным значением, представляет самостоятельную номинацию.

У каждой мотивированной номинации есть свое мотивирующее (производящее) значение. Мотивированная номинация может быть прямой и косвенной. Прямая мотивированная номинация осуществляется установлением прямых поверхностных связей между значением известного слова (мотивирующего) и тем значением, которое должно сформироваться в ходе лексической объективации нового понятия (то есть его материализации). Это относится ко всем типам слов (простым, сложным, составным), являющихся результатом прямой мотивированной номинации. Приведем примеры сложносоставных существительных (номинативных единиц), которые

возникли в результате прямой мотивированной номинации; порт-пристань — «пристань, оснащенная портовым оборудованием» (НСЗ, 1980, с, ПО); поход-кросс — «поход по пересеченной местности в ускоренном темпе движения» (там же, с. 111); кресло-кровать — «раскладное кресло, функционально приспособленное для использования в качестве кровати» (НСЕ, 2000, т. I, с. 736); музей-квартира — «квартира писателя, художника и т.п., сохраненная после его смерти для обозрения» (там же, с. 902); табель-календарь — «календарь, представляющий собой таблицу» (НСЕ, 2000, т. II, с. 743); кафе-столовая — «учреждение общественного питания, совмещающее назначение кафе и столовой» (НСЗ, 1984, с. 261). В словарном толковании этих номинативных единиц отражается прямая связь каждого сложносоставного существительного с прямым значением его составляющих слов-компонентов; в последнем примере номинация оформляется с использованием в качестве одного из составляющих компонентов субстантивированного прилагательного «столовая», известного уже носителям языка как существительное, обозначающее учреждение общественного питания. Так что все слова, участвующие в создании новых номинативных единиц, употреблены в прямом значении (осуществлена прямая мотивированная номинация).

Косвенная мотивированная номина1[ия основывается на эпидигматике (внутренней структуре значения) производящих слов, на установлении «глубинных» мотивирующих признаков, существующих в значении (в семантической структуре) известного слова. Установление семантических связей между мотивирующим и новым словом возможно в том случае, если существует связь между обозначенным и обозначаемым понятиями. Косвенная мотивированная номинация осуществляется в определенной синтагматической позиции и зависит от дистрибуции слова. Это в первую очередь относится ко всем видам тропов, а также к некоторым номинативным единицам составного характера, в частности к сложносоставным существительным, содержащим метафорический

компонент. Например, сложносоставное существительное «лампа-молния» («большая керосиновая лампа, дающая яркий свет» — MAC, т. II, с. 398; в настоящее время встречается как неофициальное название яркой хирургической лампы) представляет собой результат косвенной мотивированной номинации, основанной на установлении логических связей между объектами именования и семантических связей между знаками их именования. Для воплощения понятия «осветительный прибор, дающий яркий свет» необходимо образовать слово, содержащее признаковый элемент. В ходе лексической объективации данного понятия происходит установление ассоциативных логических, а также семантических связей между понятиями, обозначенными словами «лампа» и «молния»: лампа излучает свет — молния представляет собой яркую вспышку света. Признаковое значение в сложносоставном существительном «лампа-молния» выражается компонентом «молния», несмотря на то, что этот компонент — существительное, обладающее категориальным значением предметности. При соединении слова «молния» со словом-компонентом «лампа» утрачивается прямое значение слова «молния» (электрический разряд в виде яркой вспышки света) — при помощи этого слова выражается иное понятие (однако только в соединении с другим словом). Лексическая объективация нового понятия в сложении компонентов «лампа» и молния» оказывается возможной благодаря установлению глубинных семантических связей между мотивирующими словами и актуализации общей семы «свет». В слове «молния» при сложении со словом «лампа» эксплицируется периферийная сема («яркость света»), ядерные же, на которых основывается значение слова «молния» («электрический», «разряд», «в виде вспышки»), приглушаются, а в новой номинации вообще утрачиваются. Сложносоставное существительное представляет собой результат косвенной мотивированной номинации: новая номинативная единица мотивируется не только прямым значением слова «лампа», но и метафорическим значением слова «молния» (яркий свет подобен молнии).

Образование сложносоставного существительного «телеграмма-молния» (телеграмма, передаваемая и доставляемая незамедлительно, очень быстро) мотивируется прямым значением слова «телеграмма» и метафорическим значением слова «молния» при актуализации у последнего коннотативных сем «мгновенный», «незамедлительный». Характер мотивации сложносоставного слова обусловлен соотношением слагаемых компонентов.

Подводя итог сказанному о лексической номинации, подчеркнем, что при ее осуществлении предметы и явления окружающей действительности могут обозначаться: во-первых, непосредственно определенным словом (при немотивированной номинации, когда тот или иной звуковой комплекс (и его графическое оформление) является необоснованным, с точки зрения современного русского языка, означающим) — при этом заметим, что структурное оформление номинативной единицы, как правило, обосновывается ее категориальным статусом; во-вторых, опосредованно, через связи с другими словами (при мотивированной номинации — прямой или косвенной).

Лексическая номинация в системе языка (в лексике) представлена словами именования предметов (вещей, растений, животных, людей), абстрактных понятий, процессуальных и непроцессуальных признаков, состояний. В речи функция слов усложняется: именуя, они выражают определенные отношения между именуемыми реалиями. Проецируя единицы лексической номинации (слова) на компоненты синтаксически элементарного предложения, можно заметить, что одни слова называют (именуют) то, что в предложении является семантическим субъектом*, другие называют то, что является предикатом. Таким образом, по предназначению в оформлении предикативной основы предложения первые можно квалифицировать как слова предметные, вторые — предикатные. В лексической таксономии.

* Заметим, кстати, что в теории лексической номинации понятия «субъект» и «объект» не дифференцируются и рассматриваются как одна, нредметная, сущность, и то, что именуется, называется общим словом — объект. Этому будем следовать и мы (кроме тех случаев, когда окажется необходимым отметить субъект и объект в высказывании).

разработанной Ю. С. Степановым, такому разделению слов соответствует различение имен «предметов» («имен субъектов») и имен «процессов» («имен предикатов»), правда, с оговоркой об относительной способности предикатов именовать (Ю. С. Степанов, 1981, с. 49). Разделение слов на предметные имена и предикатные имена на основании семиологических признаков представлено в работах А. А. Уфимцевой (см., например: А. А. Уфимцева, 1977, с. 36). Основной фонд предикатных слов составляют слова, обозначающие процессуальные и непроцессуальные признаки. Однако в функции предикатных слов могут выступать и слова предметные. Лексическая таксономия (предмет изучения в семасиологии) имеет более сложную структуру (слова классифицируются по разным параметрам). Мы же выделили только те компоненты, которыми будем оперировать, характеризуя номинативную и предицирующую сущность единиц, образованных способом словосложения.

Современные философы, логики, лингвисты (Н. Д. Арутюнрва, Л.Витгенштейн, С. Д. Кацнельсон, А. В. Кравченко, Ю. С. Степанов и др.) отмечают эволюционно изменившееся в сознании человека восприятие действительности: картина мира отражается в мышлении человека не только в виде существующих в пространстве предметов, но и в виде фактов и событий, которые он (человек) способен вычленить на основе социального, исторического и иного опыта и оформить вербально, назвав эти события и факты (то есть осуществив номинацию).

Выделение в теории номинации трихотомии «вещь»—«факт»— «событие» (Н. Д. Арутюнова, 1988) заставляет признающих ее выявлять и описывать технические возможности (средства, способы, процесс) именования этих различных по сути фрагментов действительности.

В общем и целом, номинация по своей направленности может быть разделена на элементную («предметную») — лексическая номинация — и

неэлементную (пропозитивную) — синтаксическая номинация*. К последней относится номинация фактов и событий, которые не безоговорочно выделяются лингвистами как разные объекты номинации: в зарубежной лингвистике и логике есть противники различения фактов и событий (Horgan, Homsby).

При выделении двух названных объектов нропозитивной номинации факт интерпретируется как «нечто лишенное пространственно-временной актуализации и в этом смысле близкое к вещи» (Ю.С. Степанов, 1998, с. 299). В качестве основного способа языкового выражения факта исследователи называют номинализацию предложения: Тот факт, что мы с вами встретились —> паша с вами встреча (см. указ. раб. Ю.С. Степанова, с. 299); Иван уехал —> Отъезд Ивана был печальным событием (см. вышеуказ. раб. Н. Д. Арутюновой, с. 153).

Событие интерпретируется как «неповторимое пространственно-временное сочетание явлений; обычной языковой формой выражения события является полное предложение: Мы с вами встретились наконец сегодня» (см. указ. выше раб. Ю. С. Степанова, с. 299).

Факты и события именуются в речи сверхсловными единицами, а в ряде случаев — словом (например, в номинативных и генитивных предложениях: Утро. Народу!) **.

Признание сверхсловных единиц (словосочетаний и предложений) в качестве номинативных не является в современной лингвистической науке бесспорным и безоговорочным. В теории номинации выявляется три подхода к установлению номинативного инвентаря: 1) признание в качестве номинативных единиц только слов (В. П. Сухотин, И. С. Торопцев), 2) признание номинативными единицами слов и словосочетаний (традиционная точка зрения, обоснованная в трудах А. А. Шахматова,

* Особое именование идиомами отмечалось нами ранее.

При выделении в таких конструкциях нулевой связки следует говорить о том, что номинация нредставлена формачыю одним словом.

в. в. Виноградова, Н. Н. Прокоповича и др.), 3) признание номинативными единицами слов, словосочетаний и предложений (Н. Д. Арутюнова, В. Г. Гак, О. И. Москальская, Ю. С, Степанов и др.). Последняя точка зрения получила распространение в современной лингвистике в связи с развитием семантического направления в изучении синтаксиса.

Разделяя последнюю точку зрения, мы исходим из признания уровневой закрепленности единиц номинации: единицами лексической номинации являются слова, единицами синтаксической номинации — слова, словосочетания, предложения; межуровневое положение занимают идиомы.

Номинативные единицы функционируют в речи в составе предикативных единиц, следовательно, они имеют прямое отношение к оформлению предикации.

§ 2. О ПРЕДИКАЦИИ

Термин «предикация» не имеет однозначного толкования в лингвистике. В работах ученых, а также в различных лингвистических словарях предикация интерпретируется по-разному, причем в толковании данного понятия часто переплетается лингвистическое с логическим. «Словарь лингвистических терминов» (1969 г.) О. С. Ахмановой так определяет предикацию: «Предикт^ия англ. predication. Отнесение данного содержания, данного предмета мысли к действительности, осуществляемое в предложении (в отличие от словосочетания)» (с. 346). Близкое к этому определение предикации находим в «Словаре-справочнике лингвистических терминов» (1976 г.) Д. Э. Розенталя и М. А. Теленковой: «Предикация (лат. praedicatio — высказывание). Отнесение содержания высказывания к действительности, осуществляемое в предложении. В предикации логический субъект раскрывается логическим предикатом (что-то о чем-то утверждается или отрицается)» (с. 309).

В «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (ЛЭС) дается развернутое определение предикации, также с усиленным логическим

акцентом: «Предикация (от лат. praedicatio — высказывание) — одна из трех основных функций языковых выражений (наряду с номинацией и локацией), акт соединения независимых предметов мысли, выраженных самостоятельными словами (в норме — предикатом и его актантами), с целью отразить «положение дел», событие, ситуацию действительности; акт создания пропозиции» (ЛЭС, 1990, с. 393, статья Ю. С. Степанова).

В «Кратком справочнике по современному русскому языку» (1991) под ред. П. А. Леканта представлено лингвистическое определение предикации: «Предикация—соединение компонентов предложения, выражающих отношение предмета и признака, основа высказывания» (с. 324).

Отметим, что толкование предикации представлено далеко не в каждом справочном пособии по русскому языку (его нет, например, в энциклопедии «Русский язык» 1979 года), отсутствует оно и в ряде вузовских учебников, а также в некоторых крупных лингвистических исследованиях по теории предложения и словосочетания (в частности, не встретили мы термина «предикация» в трудах В. В. Виноградова, видимо, не считавшего этот термин подходящим для использования в лингвистике). Все это может свидетельствовать о неоднозначности данного понятия, связанного с другими понятиями — «предикат», «пропозиция», «высказывание». Языковеды отмечают, что названные термины пришли в лингвистику из логики. Однако, отражая определенную связь языка и мышления (а значит, лингвистики и логики как наук, занимающихся изучением соответственно языка и мышления), данные термины в лингвистике используются для обозначения языковых понятий.

Пожалуй, одним из первых среди языковедов определил предикацию и предикативность А. М. Пешковский. В его «Русском синтаксисе в научном освещении» дается толкование и других терминов, связанных с употреблением термина «предикация»: «Сказуемое иначе называется предикат (от лат. praedicare — высказывать, заявлять, praedicatum — высказанное), а самый процесс выражения мысли посредством

«сказуемостных» слов и форм — предицированием, или предикацией. Латинский термин представляет здесь то преимущество, что позволяет образовать «легковесное» прилагательное «предикативный» взамен русского крайне тяжеловесного «сказуемостный» (А. М, Пешковский, 1956, с, 168— 169).

Не употребляя термина «предикация», А. А. Шахматов назвал сочетание в мышлении «двух представлений» коммуникацией и отождествил с пропозицией в логике (А. А. Шахматов, 1941, с. 19), Аналогично определяет предикацию Ю. С. Степанов в семиологическом словаре-указателе: «Предикация (малоупотребительный термин) — то же, что 1. Пропозиция или 2. Акт создания последней, предицирование» (Ю. С. Степанов, 1981, с. 355).

Предикация представляет область интересов многих современных ученых. Проблемам предикации и связанным с ней явлениям посвящен ряд исследований Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, Ю. С. Степанова, В. С. Юрченко и др. Изучение предикации составляет одно из основных направлений в научной деятельности кафедры современного русского языка МГОУ; оно представлено работами П. А. Леканта (П. А. Лекант, 1975, 1983, 1986) и его учеников — профессоров Н. А, Герасименко (Н. А. Герасименко, 1999), В. В. Леденевой (В. В. Леденева, 1994, 2000), Л. А. Сергиевской (Л. А. Сергиевская, 1995), Т. Е. Шаповаловой (Т. Е. Шаповалова, 2000) и др,

Пе видя необходимости в подробной характеристике всех исследований, посвященных предикации (обобщения по этому вопросу уже сделаны некоторыми русистами, в частности В. В. Леденевой и Т. Е. Шаповаловой), представим лишь те определения предикации, на которые мы можем опереться или сослаться в дальнейшем.

П. А. Лекант, выделяя логическую основу предикации и определяя ее (предикацию) как «соединение понятия о предмете и понятия о его признаке, представленное синтагматическим сочетанием слов (определяемое — определяющее)», отмечает, что это «отношение признака к предмету устанавливается говорящим в речевом акте». При этом подчеркивается, что в

синтаксическом аспекте следует обратить внимание не на логическую сторону нредикации, а на «ее воплощение средствами языка» (П. А, Лекант, 1975, с. 71). То, что почти каждое определение предикации содержит логическую основу, объясняется природой предикации. Предикация как мыслительный процесс (установление отношений между понятиями) находит выражение в языке. Эту особенность отмечали еще античные стоики, на учение которых часто ссылается Ю. С. Степанов в книге «Язык и метод. К современной философии языка». Он пишет: «Понятие «отношение» увенчивает всю систему стоиков; «всякое значение и мышление, по стоикам, получает свою последнюю конкретность в системе отношений». В свете изложенного, — продолжает Ю. С. Степанов, — ясно, что эту «систему отношений» стоиков надо понимать синтактически, как систему отношений, в которую отдельное слово-понятие включается посредством вхождения в простое предложение...» (Ю. С. Степанов, 1998, с. 305).

Логическими отношениями объясняет предикацию в языке и П. Д. Арутюнова: «Инверсия мыслительного процесса, его направленность от объекта к его признакам, набору признаков, состоянию, свойствам, действию ведет к изменению логических отношений, их преобразованию в отношения характеризации, или собственно предикации. В этом случае заранее данным является некоторый объект, в котором активным актом мышления выделяется тот или другой признак» (П. Д. Арутюнова, 1976, с. 19).

К какому бы определению предикации мы ни обратились, в каждом увидим составляющие ее компоненты (в зависимости от аспекта характеристики: «предмет и признак»; «понятие о предмете и понятие оего признаке»; «объект и его признак»), при этом указывается и область реализации предикации — предложение.

Опираясь на устоявшееся в лингвистике и в философии мнение о сушествующей связи логических и языковых понятий, попытаемся установить рациональный (с нашей точки зрения) уровень связи тех понятий, которые имеют отношение к предикации.

Исходя из осознания вышеуказанной связи, считаем оправданным употребление в лингвистике некоторых терминов, пришедших в нее из логики: «предикат», «предикация», «пропозиция». Однако не следует отождествлять дефиниции логические и лингвистические.

Один из главных для нас терминов («предикация»), который указывает на проблематику данной работы, уже в основном «расшифрован» в приведенных выше определениях. Заметим только, что в дальнейшем мы представим также и свое осмысление обозначенного этим термином логико-лингвистического понятия, обратив внимание прежде на его языковую сторону.

Как уже отмечалось нами, предикация связана с формированием мысли, что находит выражение в высказывании; последнее, таким образом, является областью определения функции нредикации. В этом смысле высказывание представляет собой понятие общее для логики и для лингвистики. Однако понятие «высказывание» в каждой из этих наук в то же время дифференцируется концептуально и терминологически.

Высказывание в логике соотносится с суждением и в большинстве случаев обозначается термином «пропозиция». Впрочем, когда речь идет о формальном выражении высказывания (пропозиции), логики прибегают к термину «предложение».

Лингвистика оперирует всеми названными терминами, отражая разные трактовки обозначаемых понятий, а также разные аспекты их лингвистической характеристики.

В соответствии с традицией предложение как единица языковой системы терминологически сохраняет одноименность. В то же время, при признании предложения единицей языка и речи, чаще всего разводятся понятия предложения-типа (структуры) и предложения-высказывания: за первым закрепляется термин «предложение», за вторым — «высказьшание» (имеется в виду коммуникативная сторона предложения). Эта позиция отражена в трудах В. А. Белошапковой, Г. А. Золотовой, П. А. Леканта и др. ученых;

такое терминологическое разделение обосновывает А. М. Ломов в работе «Типология русского предложения» (А. М. Ломов. 1994, с. 96—97)*. Именно такого подхода, в самом общем виде, будем придерживаться и мы.

Для обозначения содержательной стороны предложения часто используется термин «пропозиция», который в лингвистике многозначен. А. В. Зеленщиков в работе «Пропозиция и модальность» (А. В. Зеленщиков, 1997) представляет несколько существующих интерпретаций пропозиции: «Во-первых, пропозицией иногда называют собственно предложение как последовательность знаков, наделенную синтаксической структурой; во-вторых, полагают, что пропозиция представляет некоторую абстрактную сущность, составляющую смысл предложения и не сводимую к множеству образующих его знаков; в-третьих, под пропозицией нередко понимают упорядоченное некоторым образом множество объектов и свойств или конструкцию из реальных объектов, свойств и локусов, или (под)множество подобных «конструкций». Кроме того, — продолжает автор, — пропозиция, определяемая с точки зрения ее функций, есть то, что способно быть истинным или ложным, или то, что способно быть значением (утвердительного) предложения, или же то, что является содержанием того или иного речевого акта, или же, наконец, то, что составляет содержание определенного психологического (интенционального) состояния (веры, убеждения, сомнения, желания и т.п.) субъекта» (с. 159). А. В. Зеленщиков отмечает, что в лингвистике «принято определение пропозиции как значения, общего для всех членов модальной и коммуникативной парадигм предложения», и конкретизирует понимание пропозиции, представляя ее «как носителя истинностного значения (смысла) предложения и как содержания интенционального состояния говорящего» (там же).

Существуют и другие определения пропозиции: «Пропозиция — 1.Общая часть нескольких связанных в системе языка (не в акте речи) предложений — утвердительного, отрицательного, побудительного, вопросительного;

* См. об этом также: Н.М. Вахтель, Т. Н. Голицына, 2001, с. 42—44.

истинного и ложного... 2.(Редко) то же, что предикация» (Ю. С. Стенанов, 1981, с.355); пропозиция — содержание предлоэ1сения (Н. Д. Арутюнова, 1976, с.6), «пропозиция — семантический инвариант, общий для всех членов модальной и коммуникативной нарадигм предложений и производных от предложения конструкций (номинаций)» (ЛЭС, с. 401); «пропозиция — это единица смысла, заключенного в предложении; это не все смысловое содержание предложения, а только та его часть, которая отражает денотат — событие, описываемое предложением, фрагмент действительности (или вымышленного мира), «положение дел» (А. Ф. Прияткина, 1990, с. 119).

Чаще всего термин «пропозиция» используется в семантическом синтаксисе. Е. В. Падучева подчеркивает: «...термин «пропозиция» относится только к семантическому плану предложения. В предложении самом по себе нет никаких пропозиций. Пропозицией может быть лишь его смысл и какие-то компоненты смысла: какие-то части предложения могут выражать пропозиции» (Е. В. Падучева, 1985, с. 36).

Наш подход в трактовке вышеназванных терминов мы основываем на понима1ши предложения как единицы многоаспектной, представляющей единство формальной, смысловой и коммуникативной ее сторон. Каждый из этих уровней предложения имеет свое устройство и характеризуется определенными признаками (об этом мы будем говорить лишь в необходимом объеме).

С формальной точки зрения предложение представляет собой модель, структуру, заполненную сочетающимися друг с другом членами предложения, которые выражаются словами тех или иных лексико-грамматических классов (частями речи).

Выдвинутая Н. Д. Арутюновой идея о номинативном характере предложения дает нам основание считать, что с точки зрения смысловой предлоэ/сение представляет собой номинативный знак, который называет событие, ситуацию, факт (последние являются денотатом предложения). Это общий номинативный знак, который отражает объединение нескольких

семантических составляющих в одну общую семантическую структуру — пропозицию предложения. В предложении может быть несколько пропозиций — то есть семантических знаков ситуаций — при наличии основной (общей) пропозиции предложения. Пропозиция может иметь предикативное и непредикативное выражение. Основная пропозиция имеет предикативное выражение.

В коммуникативном аспекте предложение представляет собой высказывание, основанное на предикации*.

Предикация (в нашем представлении) — это реализация способности языковой единицы (семантико-синтаксической структуры) выралсать коммуникативную установку на основе соединения в предложении комнонептов, обозначающих предмет и его признак; акт оформления пропозиции.

Не отождествляя предикацию с пропозицией, считаем эти понятия теснейшим образом связанными друг с другом и взаимообусловленными: предикация возникает как стремление воссоздать пропозицию при оформлении высказывания. Взаимообусловленностью этих явлений и объясняется отождествление некоторыми учеными пропозиции и предикации.

Предикация (а значит и пропозиция) возникает по существующим в языке семантико-синтаксическим моделям, которые сформировались исторически как результат языкового опыта носителей языка. Это могут быть модели предлолсений различных структурных типов или модели некоторых словосочетаний (например аппозитивных). Та или иная семантико-синтаксическая модель является носителем определенного вида предикации.

П. А. Лекант в статье «Виды предикации в структуре простого предложения» (1975 г.) выделяет и описывает шесть видов предикации (1)основная (примарная) — в элементарном простом предложении,

* Мы имеем в виду двусоставные предложения; особенностей коммуникативного устройства односоставных предложений мы не касаемся.

2)слитная, 3)двойная, 4)свернутая, 5)добавочная, 6)потенциальная), которые соотносятся с определенными структурными тинами нредложений, В работе делается важное, с нашей точки зрения, замечание о том, что «на периферии могут быть отмечены различные скрещения и комбинации этих основных типов, то есть осложненные структуры, включающие несколько различных видов предикации» (с. 78). Иначе говоря, предикации в предложении могут взаимодействовать.

Примарная предикация (воспользуемся терминологией П. А. Леканта) формирует ядро значения предложения, оформляя его основную (общую) пропозицию, которая сохраняется при различных модификациях предложения (модальных, темпоральных, эмотивных). Иначе говоря, примарная предикация формирует то, что составляет минимальную структурную схему предложения (то есть элементарное простое предложение той или иной модели). Примарную предикацию можно назвать по-другому полной, «завершенной» (по терминологии Ю. С. Стенанова), так как на семантическом уровне она выражает основную пропозицию, на формально-грамматическом — грамматическое значение предложения, на коммуникативном — оформляет высказывание.

Незавершенная предикация (всякая непримарная, иначе — секундарная) реализуется в предложении-высказывании, но сама не составляет высказывания, не формирует грамматического значения предложения (если не иметь в виду трансформаций определенных семантико-синтаксических структур в предложение-высказывание); однако незавершенная нредикация представляет в предложении частные нропозициональные номинации (смысловые «кусочки»), которые, сочетаясь друг с другом и с основной пропозицией, составляют семантическую структуру предложения.

Средством оформления предикации являются семантико-синтаксические структуры различных типов: для примарной — предикативное сочетание, для других видов предикации — полупредикативные единицы (причастный

оборот, деепричастный оборот), аппозитивно-предикативные (аппозитивные) словосочетания и др.

Выводы

1, Номинация и предикация как функции выражения понятий осущест
вляются с помощью различных языковых средств,

2, Знаками номинации являются номинативные единицы разных уровней:
слова, словосочетания, предложения,

3, Материальным выражением предикации являются предикативные, полу
предикативные, аппозитивно-предикативные языковые единицы,

4, Номинативные единицы участвуют в выражении предикации,

5, Нредикация может быть завершенной (примарная предикация) и незавер
шенной (различные виды секундарной предикации).

ЧАСТЬ ВТОРАЯ РАЗНОУРОВНЕВЫЕ ЯЗЫКОВЫЕ ЕДИНИЦЫ, ОБРАЗОВАННЫЕ

НО МОДЕЛЯМ «СЛОВО+СЛОВО», В ИХ ОТНОШЕНИИ К НОМИНАЦИИ И НРЕДИКАЦИИ

ГЛАВА III

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ СТАТУС АННОЗИТИВНЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ

В данной главе дается характеристика аппозитивных словосочетаний как синтаксических единиц, образуемых по модели «существительное+су-ществительное» для выражения отношений «предмет—признак»; разрабатывается типология аппозитивных словосочетаний по их функциональной направленности, что в дальнейшем служит опорой для установления роли аппозитивных словосочетаний разных типов в коммуникативном акте,

§ 1. СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ АННОЗИТИВНЫХ СЛОВОСОЧЕТАННЙ

Аппозитивные словосочетания в современном русском языке представляют собой образованные способом словосложения единицы синтаксической номинации. Особенности структуры, а также дефисное оформление позволяет соотносить способ их образования со способом образования сложносоставных слов модели «существительное+ суш,ествительное» (типа ракета-носитель, суп-пюре). В то же время, несмотря на внешнее сходство, эти разноуровневые языковые единицы различаются внутренней организацией и функциональной сушностью. Сложносоставные сушествительные обладают свойствами слов и функционируют в высказывании в соответствии с нредназначением

лексических единиц. Аппозитивные словосочетания служат для именования предмета с его признаком, строятся по законам синтаксиса и основываются на смысловой сочетаемости субстантивных компонентов, один из которых является определяемым, а другой его определяющим (первый обозначает предмет, второй — содержащийся в нем признак). Основным предназначением аппозитивных словосочетаний является выражение отношения (значения) «предмет — признак». Например:

Ты помнишь ли, как всю пригнал Европу

На нас одних ваш Бонапарт-буян? (А. С. Пушкин);

О Север, Север-чародей... (Ф. Тютчев);

Утоли печаль мою,

Ангел-утешнтель (В. Жуковский); Попадается на пути молчаливый старик-курган... (А. П. Чехов).

Смысловыражение отношения «предмет—признак» может

осуществляться в современном русском языке разными языковыми единицами:

1)словами, содержащими в своем составе признаковый компонент {макрорельеф, супербоевик, злонамерение, томат-паста и т.п.); 2)атрибутивными и аппозитивными словосочетаниями {красивый муэ/счина, платье в клетку, девицы-красавицы и др.);

3)предложениями (грамматической основой), в которых подлежащее выражается субстантивом (Дети поют [предмету приписывается процессуальный признак]; Мальчик умен; Москва — столица нашей Родины', Зрители были в восторге и др.), а также некоторыми типами бесподлежащных предложений (Детям весело).

В отличие от слов аппозитивные и атрибутивные словосочетания расчлененно именуют предмет и его признак: обозначается предмет как носитель названного при нем признака, иначе говоря, обозначается «единое, хотя и сложное, расчлененное понятие...» (В. В. Виноградов, 1960, с. 10). По-

разному выражается отношение «нредмет—признак» также в словосочетаниях и в предложениях. В предложении признак «нарочито» приписывается предмету (ср.: А. А. Шахматов, 1941, с.29—30) и проявление его, в соответствии с коммуникативной установкой, связывается с модальностью, временем и грамматическим лицом. В словосочетании, взятом вне предложения, отношение «предмет—признак» выражается как в номинативной единице — то есть без актуализации этих отношений. В таком случае словосочетания представляют собой «заготовки» определенного типа, которые образуются по существующим в языке моделям. Словосочетания создаются путем заполнения соответствующей модели конкретным содержанием (словами) для того, чтобы их сразу употребить в речи, включив в смысловые и грамматические связи с другими компонентами предложения, — и тогда словосочетание начинает выполнять функцию коммуникативного средства языка. Поэтому закономерности образования словосочетаний следует рассматривать на уровне языка (системы), а коммуникативные свойства выявлять на уровне речи (в высказывании). Это относится ко всем типам словосочетаний, и к аппозитивным в частности.

Исходя из сказанного, аппозитивные словосочетания нужно рассматривать в соответствии с их функциональными параметрами следующим образом:

1) в языке — как единицу номинации;

2) в речи — как единицу пропозитивной номинации, обладающую свойством
потенциальной предикации.

Как единицы номшшции аппозитивные словосочетания представляют собой типизированные структуры, определенным образом организованные по существующим в языке синтаксическим моделям: «определяемое существительное+определяющее существительное» {Встал, Митька раньше раннего, обротал Гнедого, к Дону поехал напоить и искупать коня-работягу [М.Шолохов]), «определяющее существительное+определяемое существительное» {Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела...[И. А. Крылов]).

Именно этот аспект словосочетаний является предметом описания в современных исследованиях: на конкретном языковом материале выявляются структурно-семантические и грамматические особенности аппозитивных словосочетаний (П. Д. Богданов, Н. М, Малкина, М, Г. Ованова, К, П. Орлов, М. С. Суханова, Г. П. Цыганенко, Ю. А. Чумакова, М. Г. Шатух и др.). Однако в существующих ныне исследованиях аппозитивных словосочетаний отсутствует анализ коммуникативных потенций этих языковых единиц, а также типология аппозитивных словосочетаний по их функциональной направленности.

Применяя традиционный структурно-семантический подход в описании аппозитивных словосочетаний как единиц номинации, сделаем акценты на анализе тех сторон организации аппозитивных словосочетаний, в которых отражается, во-первых, коммуникативная направленность данных языковых единиц, во-вторых, потенциальная приспособленность их к замещению единиц других типов и других уровней (единиц полупредикативных и предикативных), в-третьих, способность их быть базой для появления в языке сложносоставных существительных и единиц переходного характера, занимающих положение между словом и словосочетанием.

Отличительной особенностью аппозитивных словосочетаний является прежде всего то, что отношение «предмет—признак» выражается в них двумя соположенными именами существительными в одинаковой падежной форме (в отличие от атрибутивных словосочетаний, в которых признак выражается согласуемой адъективной формой или управляемой субстантивной*). Такая структура аппозитивных словосочетаний должна бы быть в современном русском языке на положении грамматического реликта того периода, когда предмет и признак формально не различались, «когда свойство мыслилось только конкретно, только как вещь» (А. А. Потебня,

Имеются в виду среди адъективных формы полных прилагательных, местоимений-прилагательных, порядковых прилагательных (традиционно — порядковые чнслительные), среди субстантивных — формы существительиых и местоимений-существительных.

1958). Однако примеры функционирования аппозитивных словосочетаний свидетельствуют о том, что аппозитивные словосочетания в современном русском языке не реликты, а активные синтаксические конструкции, образующиеся по продуктивным моделям. Д. Н. Овсянико-Куликовский, указывая на архаичность формы аппозитивных словосочетаний модели «существительное+существительное» (с дефисным написанием), тем не менее отмечал, что «это не мешает данным сочетаниям приспособляться к новым потребностям мысли и служить весьма удобным выражением их» (Д. Н. Овсянико-Куликовский, 1902, с. 221). Выражение признака предмета, названного главным (определяемым) словом, осуществляется в аппозитивных словосочетаниях путем добавочного именования, которое становится таким образом «определяющим».

Значение добавочности, заключенное в «определяющем» аппозитивного словосочетания, отражается в самом названии этой синтаксической единицы (от лат. appositio — приложение, то есть, по сути, добавление к уже названному). А. А. Потебня причислял к аппозиции слова (кстати, не только существительные, но и прилагательные и причастия), которые при особом положении в предложении способны вносить в него добавочные отношения (А. А. Потебня, 1958, с. 122).

Поскольку в аппозитивном словосочетании «определяемое» и «определяющее» грамматически не различаются, а местоположение их не является фиксированным, то значение главного и определяющего слова может устанавливаться только семантически. С точки зрения современного русского языка такой способ выражения признака является исключительным, не соответствующим грамматическим закономерностям выражения признака: признаковый компонент не согласуется с определяемым {существительные не могут вступать в связь согласования) и не управляется им; кроме того, в качестве признакового компонента в аппозитивном словосочетании выступает слово (существительное) с категориальным значением предметности, что не соответствует номина-

тивному предназначению этой части речи (например: девочки-первоклассницы, березки-подружки и т.п.).

Возможность такого способа выражения признака объясняется только исторически — периодом неразличения предмета и признака, когда прилагательные еще не оформились в русском языке. Л. П. Якубинский отмечал: «... первоначально названия тех или иных свойств — это не что иное, как названия предметов, которые с точки зрения говорящих являются преимущественными носителями этого свойства» (Л. П. Якубинский, 1953, с. 210). Поэтому при выражении признака в аппозитивных словосочетаниях у определяющего компонента сохраняется значение предметности. В языковом сознании носителей языка сформировался и устоялся такой тип выражения смыслового отношения «предмет и его признак». Т. А. Тулина отмечает: «В отечественной науке давно возникла мысль о необходимости различать в словосочетаниях грамматическую связь и чисто смысловое начало ...» (Т. А. Тулина, 1976, с. 11).

Исторически обосновывается и способность определяющего существительного выражать значение признака в той же падежной форме, какую имеет определяемое существительное. Это объясняется логикой именования предмета и его признака, также периода их неразличения: называется один предмет, и называется другой предмет, с которым отождествляется первый, сравнивается (или которому он уподобляется), так как содержит признаки, свойственные или аналогичные первому. Поскольку между словами, именующими предмет и признак (тоже как предмет), не было никакого грамматического различия, то определяющий компонент, как признаковый сопроводитель определяемого, и не мог иметь иной надежной формы, не совпадающей с падежной формой своего определяемого. Привязанность определяющего компонента к определяемому закреплена дефисным написанием аппозитивных словосочетаний; в устной форме это

выражается монолитностью интонации (между компонентами отсутствует пауза, ударением выделяется ведущий в смысловом отношении компонент).

В связи со сказанным выше необходимо отметить, что распространенное в
лингвистической науке мнение о существовании грамматической связи
согласования между компонентами аппозитивного словосочетания является
неоправданным. Д. Н. Овсянико-Куликовский, один из первых обративший
внимание на существование особой связи между приложением и
определяемым существительным, назвал эту связь параллелизмом
форм; «Ощущение, получаемое от согласования приложений, подсказывает
нам, что это — особый вид согласования, которому скорее приличествует
название параллелизма» (Д. Н. Овсянико-Куликовский, 1902, с. 228).
Впоследствии параллелизмом форм эта связь была названа и рядом других
ученых (см.: Г. П. Цыганенко, 1954, с. 9; Н. М. Шанский, 1962, с. 270; Л. К.
Чикина, 1978, с.45). Е. В. Кротевич предложил называть связь между
компонентами аппозитивного словосочетания корреляцией, которая
характеризуется так: «Корреляция нредставляет собой своеобразную
синтаксическую связь, промежуточную между сочинением и

подчинением» (Е. В. Кротевич, 1959, с. 15).

М. Г. Шатух отмечает: «... связь приложения с господствующим словом можно условно рассматривать как особую разновидность присоединительной связи» (М. Г. Шатух, 1954, с. 13). На условность подчинительной связи согласования «определяющего» с «определяемым» в аппозитивном словосочетании указывает Е. С. Скобликова (см.: Е. С. Скобликова, 1971, с. 206-225).

Нам представляется, что находящиеся в отношении аппозиции (не в атрибутивном!) компоненты аппозитивного словосочетания ни в какую грамматически оформленную связь не вступают — существует лишь координация падеэюных форм двух существительных, обусловленная их соположением. Компоненты аппозитивного словосочетания могут иметь разный грамматический род {громада-город, сочинение-миниатюра, мама-

врач, женщина-штурман и т.п.) и даже разное число {часы-кулон, серьги-подарок и т.п.). Говорить о неполном согласовании в таком случае неправомерно: как уже отмечалось нами, существительное по своей грамматической природе не может согласовываться с другими существительными, этого не требуют и отношения аппозиции, при которых определяющий компонент является одновременно добавочным именованием «определяемого» — приложением. Если признать координацию видом синтаксической связи, то именно так и надо называть связь между компонентами аппозитивного словосочетания.

С появлением в русском языке прилагательных, предназначенных для обозначения признака предмета, и формированием модели атрибутивных словосочетаний аппозитивные словосочетания не утратились, модель их прижилась и является весьма продуктивной в современном русском языке. Закрепление модели аппозитивных словосочетаний отвечает закономерностям функционирования языковых моделей, которые (модели) претерпевают исторические изменения различного характера (см., например: Е. Н. Лагузова, 2004", с. 26—28).

Мы предполагаем, что в процессе эволюции языка модель аппозитивных словосочетаний получила дальнейшее развитие: сформировавшись в качестве образца для единиц именования предмета как носителя названного при нем признака, со временем модель стала служить образцом и для образования аппозитивных словосочетаний, способных выражать добавочную предикацию в высказывании. В таком случае говорить об одной модели аппозитивных словосочетаний можно лишь условно, имея в виду общую модель аппозиции; различение моделей аппозитивных словосочетаний выявляется на высшей ступени их (моделей) раскрытости, когда в деривационном значении модели* отражаются типовые отношения «определяемого» и «определяющего» (это соответствует 4-ой ступени

* Напомним, что мы деривацию понимаем широко: этот процесс мы связываем не только с лексической деривацией (образованием лексических единиц), но и с синтаксической, результатом которой являются синтаксические единицы — словосочетания.

раскрытости деривационных моделей — см. нашу классификацию моделей в § 2 главы I).

В результате действия той или иной деривационной модели возникают аппозитивные словосочетания разных типов, разной функциональной направленности.

§ 2. ТИПОЛОГИЯ АПИОЗИТИВИЫХ СЛОВОСОЧЕТАИИЙ ИА ОСНОВЕ ФУИКЦИОПАЛЬНОЙ ИАПРАВЛЕНИОСТИ

Аппозитивные словосочетания в лингвистической науке рассматриваются, в соответствии со сложившейся традицией, как единицы номинации (см.,например, определение аппозитивного словосочетания в учебной и справочной литературе). Однако нас не может удовлетворять односторонняя интерпретация функциональной сушности этих языковых единиц. Анализ значения и структуры аппозитивных словосочетаний, особенностей выражения отношений между компонентами аппозитивных словосочетаний привел нас к выводу о том, что определенным типам аппозитивных словосочетаний присуша не только функция номинации, но и функция предикации, что придает таким аппозитивным словосочетаниям статус бифункг^ионалыюй языковой единицы.

Функциональная направленность аппозитивных словосочетаний коррелирует с теми отношениями, которые существуют между определяемым и определяющим компонентами в аппозитивном словосочетании; эти отношения определяют и отнесенность его к тому или иному классификационному типу.

Критерием классификации аппозитивных словосочетаний является признак наличия/отсутствия характеризации одного компонента-существительного другим при выражении аппозитивным словосочетанием значения «предмет—признак». Отсутствие характеризации не означает отсутствия в аппозитивном словосочетании отношений «определяемого» и

«определяющего». Значение характеризующего признака, выражаемого
определяющим компонентом, противопоставляется значению

классифицирующего признака определяющего компонента. Необходимо отметить специфичность выражаемого в аппозитивном словосочетании признака. Как известно, признаки (как логико-грамматические категории) классифицируются с лингвистической точки зрения как атрибутивные и предикативные (А. А. Шахматов, 1941, с. 29). Однако, по нашему мнению, следует выделить еще один тип признака — аппозитивный.

Признаковый компонент в аппозитивном словосочетании выделяется путем применения изофункциональной формулы, к которой мы относим структурно-семантическую модель бисубстантивных предложений (Ni—Ni). Позиция предиката соответствует в ней позиции и значению «определяющего» в аппозитивном словосочетании.

Компонент-классификатор чаще всего находится в постпозиции по отнощению к «определяемому»: Я, видите ли, турист-спортсмен, сейчас мне надо произвести небольшую починку своего автомобиля... (И.Ильф и Е. Петров); Весною, еще в марте месяце, рябчики-самцы начинают откликаться, лететь, или идти на пищик, как говорят охотники (С. Аксаков). Характеризующий компонент может занимать любое положение в аппозитивном словосочетании: ...А рядом с ним, чеканя шаг, идет отец-герой (А. Алексин); Но спят усачи-гренадеры (М. Лермонтов).

Следует иметь в виду, что в силу свободного местоположения компонентов в аппозитивном словосочетании и отсутствия их формальной дифференцированности иногда бывает трудно установить, какой из компонентов является определяемым, а какой определяющим. Эта особенность аппозитивных словосочетаний не раз отмечалась учеными (А. А. Шахматов, А. А. Потебня, В. А. Белощапкова, П. А. Лекант, К. П. Орлов, Е. С. Скобликова, Ю. А. Чумакова и др.). В таких случаях (как, впрочем, и всегда) в установлении отношений между компонентами словосочетания полагаются на лингвистическую интуицию и на возможную

«подсказку» контекста. Нельзя согласиться с К. П. Орловым, который считал, что «контекст не играет никакой роли в том, какое слово считать господствующим, а какое зависимым» (К. П. Орлов, 1961, с. 48). Докажем на примере: Меня, деревенского паренька, сына бедняка-крестьянина. Советская власть направила в самое лучшее в мире высшее музыкальное учебное заведение — в Московскую консерваторию (М. Минеев).

Контекст помогает установить, что «определяющим» является слово «бедняк», но не потому, что в его лексическом значении заключается признаковая сема. Слово «бедняк» само может быть «определяемым», так как бедняки дифференцируются по социальному признаку: бедняки-крестьяне, бедняки-рабочие. В контексте прилагательным «деревенский» уже определился социальный статус обозначаемого лица, в данном случае важна характеризация лица (крестьянин был бедняком, то есть бедным).

Нередко значение компонентов аппозитивного словосочетания и, соответственно, отношения между ними экснлицируются в более широком контексте, в тексте:

Христианство начал здесь распространять князь Святополк еще в 1227 году... Но особенно много потрудились здесь те бескорыстные пустынники, которых с величайшим благоговением, как святых, чтило все Обонеэ/сье. <...> Так мало-помалу... финские племена приняли крещение и сжились с славянскими. <...> Тени святых обонеэ/сских пустынноэюителей словно живут и блуэ/сдают по этому озеру. Блуэ/сдают, потому что дело их сделано, язычников-финнов нетуже в каменных пещерах (М. Нришвин).

Но контексту понятно, что признаковыражающим словом является слово «язычников», значит, это и есть определяющий компонент в составе аппозитивного словосочетания «язычников-финнов». Само же аппозитивное словосочетание как бы резюмирует содержательную канву текста: финны, которые были язычниками, отошли от язычества и приняли христианство. Видно, что семантика аппозитивного словосочетания четко выявляется в контексте.

В тех случаях, когда контекст не способствует выявлению значения аппозитивного словосочетания, оно определяется индивидуальным восприятием адресата речи:

Снимая шляпу, бью челом, Узнав философа-поэта Под осторолсным колпаком (А. Пушкин); Сотоварищ урагана, Я люблю, казак-боец, Дом без окон, без крылец... (Д. Давыдов^.

Неоднозначное «прочтение» аппозитивных словосочетаний возникает тогда, когда в аппозитивном словосочетании отсутствует выражение характеризации одного предмета другим или характеризация выражается ослабленно, нечетко, а также когда каждый компонент может выступать по отношению к другому в качестве характеризующего {Вы молоды, верно, суо/су по мазкам, такой резвун-шалунишка — В. Маяковский).

Содержание отношений между компонентами аппозитивного словосочетания, как правило, детерминируется значением компонентов и их отнесенностью к определенному таксономическому разряду лексики, в частности к функционально маркированному классу лексики. С этой, последней, точки зрения слова чаще всего распределяют по двум классам: 1) слова предметные (идентифицирующие, денотатные), 2) слова предикатные (сигнификатные)*. В рамках существительного к словам предметным (в смысле денотатным) относятся те, которые тяготеют к обозначению конкретных предметов объективной действительности и принадлежат в таксономии конкретных имен к классам «Вещи», «Растения», «Животные», «Люди»; к словам предикатным относятся те, которые тяготеют «к обозначению понятий, сигнификатов» (Ю.С.Степанов, 1981,

* Термины «денотатный» и «сигннфикатный» синонимичны терминам «денотативный)») и «сигннфикативный)>.

с, 59). Поскольку все существительные объединены общекатегориальным значением предметности, то естественно распределение и предикатных существительных некоторых групп по тем же рубрикам, по которым распределяются конкретно-нредметные слова (например, «лихач», «умница» и т, п. относятся к классу «Люди», «подранок» — «Животные»). Ряд предикатных существительных объединяется под рубрикой «Абстрактные понятия».

Функционально-семантические свойства слов, которые необходимо учитывать в классификации аппозитивных словосочетаний, наиболее полно выявляются в аспектах разных таксономии (по причине отсутствия одной, универсальной, таксономии). Однако безоговорочно совместить признаки разных таксономических параметризаций того или иного существительного не всегда оказывается возможным (и это видно из данного выше нашего рассуждения).

Разделение существительных на предметные и предикатные по принципам общей лексической таксономии вряд ли может способствовать выявлению функциональной сущности компонентов аппозитивных словосочетаний. Сущность предикатных слов заключается в обозначении несубстанциальных понятий, имеющих онределенное отношение к субстанциальным; их функциональным предназначением является роль предиката в высказывании. Естественно, что ядро предикатных слов составляют глаголы и прилагательные, периферийное положение занимают другие знаменательные части речи. Существительные, выступающие в роли предиката, могут относиться как к предметным, так и к предикатным словам (по вышеназванной таксономии), например: Дом как коробка; Он был красавцем, И в составе аппозитивных словосочетаний значение признака может быть выражено как существительным нредметным, так и предикатным (ср.: мысль-птица, мысль-молния; сердце-камень, сердце-вещун). Во всех случаях существительное сохраняет категориальное значение предметности. Поэтому разделение существительных на предметные и предикатные

оказывается несущественным для определения их роли в аппозитивном словосочетании. Существующее выделение событийных и несобытийных слов (Г. А. Золотова) в системе современного русского языка является целесообразным в плане изучения их коммуникативной перспективы, для нас же важным является разделение существительных по их способности выражать признак. Предрасположенностью к выражению признака в составе аппозитивных словосочетаний обладают нарицательные имена существительные, в прямом номинативном значении которых эксплицитно присутствуют признаковые семы (непроцессуального или процессуального характера). Назовем такие существительные признаковыми {мудрость, красота, уход, описание, великан, малютка, добряк, мудрец, мечтатель, ухалсер, плакса и так далее), противопоставим их непризпаковым существительным {дом, стол, человек, малина, ягода, друг, сокол, пожар и другие). По обозначаемым понятиям те и другие существительные распределяются по классам: «Вещи», «Люди», «Животные», «Растения», «Абстрактные понятия». В то же время признаковые и , непризнаковые существительные входят «без остатка» в другую таксономию — в лексико-грамматические разряды нарицательных имен существительных (относятся к существительным конкретным, или абстрактным, или собирательным, или вещественным). Особый класс составляют имена собственные. С этих точек зрения будут характеризоваться существительные в качестве составных компонентов аппозитивных словосочетаний.

Уникальность аппозитивных словосочетаний заключается не только в том, что они специфично выражают значение «предмет-признак», но и в том, что, имея одинаковую структуру, не все аппозитивные словосочетания имеют одинаковую функциональную направленность. Аппозитивные словосочетания с компонентом-классификатором («онределяющее») являются единицами сложной номинации, они тяготеют к сложносоставным словам и служат базой для пополнения сложносоставных существительных «аппозитивного» типа {дрозд-рябинник, сыроеэюка-рядошница, гриб-

подколосник и т. п.). Аппозитивные словосочетания с характеризующим компонентом содержательно близки, а иногда и тождественны определенным типам бисубстантивных предложений. Сравним: 1) Мулсик-проказиик работает и в праздник. Муэ/сик — проказник, работает и в праздник (В, Даль, Пословицы русского народа), 2) Солдат-горемыка хулсе лапотного лыка. Солдат — горемыка, хуэ/се лапотного лыка (там же), В приведенных примерах аппозитивные словосочетания выражают общее пропозициональное значение с предикативной основой соответствующего бисубстантивного предложения: «мужик был проказником», «солдат является горемыкой».

Семантическая близость аппозитивных словосочетаний и бисубстантивных предложений объясняется сходством отношений, в которых состоят компоненты аппозитивного словосочетания и соответствующие им субъект и предикат двусоставного предложения.

Учитывая то, что все аппозитивные словосочетания могут быть развернуты в бисубстантивные предложения определенных типов (см,, например, типологию бисубстантивных предложений, предложенную Н, А, Герасименко [ Н, А, Герасименко, 1999]), а бисубстантивные предложения, наоборот, могут быть свернуты в аппозитивные словосочетания, и усматривая в этом проявление семантической инвариантности этих языковых единиц, при описании типов аппозитивных словосочетаний мы будем устанавливать семантическую параллель между аппозитивными словосочетаниями и соответствующими бисубстантивными предложениями, В этой связи заметим, что мы не можем согласиться с мнением Н, Д, Арутюновой о том, что предложения и словосочетания «лишены взаимной обратимости» (Н, Д, Арутюнова, 1976, с, 13), Во всяком случае это не относится к аппозитивным словосочетаниям и соответствующим бисубстантивным предложениям.

Способ трансформации (преобразования) единиц одного уровня в единицы другого уровня признается в современной лингвистике как

эффективный при выявлении изоморфных свойств разноуровневых языковых единиц, а также при установлении их семантической эквивалентности (В, Г. Гак, 1998; Ю. С. Степанов, 1981, с. 189—200; Н. Д. Арутюнова, 1988, с. 93— 95). С этой целью и мы прибегаем к приему трансформации аппозитивных словосочетаний. Трансформации, кроме того, должны помочь нам вскрыть потенциальные грамматические и семантические свойства аппозитивных словосочетаний, а также их функциональную направленность. Таким образом, бисубстантивные предложения различных типов будут являться структурно-семантическими проекциями соответствующих аппозитивных словосочетаний, они (бисубстантивные предложения) помогут нам выявить наличие или отсутствие потенциальной предикации в аппозитивных словосочетаниях определенных типов.

При классификации аппозитивных словосочетаний будет учитываться и способность некоторых из них к трансформации в сложносоставные существительные.

Формальной классифицирующей единицей в типологии аппозитивных словосочетаний является определяющий компонент в их структуре, на основе которого различаются типовые значения аппозитивных словосочетаний.

Под типовым значением аппозитивных словосочетаний мы понимаем обозначение смысловых отношений, существующих между соположенными компонентами аппозитивного словосочетания (определяемым и определяющим)*, которые (отношения) определяют функциональную направлепность аппозитивных словосочетаний. Выявление типовых значений аппозитивных словосочетаний способствует установлению их функциональной сущности. На основе отношений между определяемым и определяющим компонентами и характера номинации аппозитивного словосочетания различаем три типовых значения аппозитивных словосочетаний: 1) значение классифицирующей номинации предмета, 2)

* Сохраним традиционное название компонентов анпозитивного словосочетания.

значение классифицирующе-характеризующей номинации предмета («"раскрытое" индивидуальное именование предмета»), 3) значение характеризующей номинации предмета («именование предмета, сопровождаемое его характеризацией»). Данные типовые значения соответствуют трем типам аппозитивных словосочетаний, выделяемым по определяющему компоненту:

I тип — аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом.

II тип — аппозитивные словосочетания с классифицирующе-характе-
ризующим компонентом.

III тип — аппозитивные словосочетания с характеризующим компонентом.

АППОЗИТИВНЫЕ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ С КЛАССИФИЦИРУЮЩИМ КОМПОНЕНТОМ

Аппозитвные словосочетания данного типа имеют номинативную функциональную направленность. Они выражают рациональное содержание отношений «предмет — признак». Значение признака в аппозитивных словосочетаниях этого типа проявляется ослабленно, признак «определяющего» заключается в его классифицирующих свойствах, «определяющее» является своеобразным дифференциальным признаком однотипных номинативных единиц, различающихся семантикой отношений между компонентами. Отношения между компонентами (при анализе аппозитивных словосочетаний) определяются на уровне логико-семантического и лексического аспектов взаимодействия компонентов: выявляются значения «общего» и «частного», «родового» и «видового» с учетом лексического значения слов. Устанавливаемый по смыслу определяющий компонент вступает в словосочетании в аппозитивные отношения с определяемым — словосочетание имеет сложное номинативное значение. В зависимости от того, в каком аспекте классифицируется именуемый предмет, аппозитивные словосочетания данного типа делятся на

3 номинативных разряда: 1) аппозитивные словосочетания, именующие предмет в родо-видовом отношении; 2) аппозитивные словосочетания, именующие предмет в отношении «общее— частное»; 3) аппозитивные словосочетания, которые индивидуализируют именуемый предмет, относя его к определенному классу объектов.

Первый разряд. Аппозитивные словосочетания, именующие предмет в родо-видовом отношении.

Отличительной чертой аппозитивных словосочетаний данного разряда является то, что компоненты таких словосочетаний, различаясь лексически, в то же время представляют собой номинативное тождество {лебедь-птица, окунь-рыба, полынь-трава). В роли классификатора выступает, скорее, компонент, обозначающий «родовое», так как аппозитивным словосочетанием именуется вид живого существа или растения. Компоненты аппозитивного словосочетания находятся друг с другом в отношениях идентификации, а аппозитивные словосочетания по значению эквивалентны предложениям идентификации: лебедь-птица -> Лебедь — это птица; полынь-трава —> Полынь — это трава. Показателем идентификации является местоимение это (Е. В. Падучева, 1981, с. 72—88; Н. Д. Арутюнова, 1976, с. 12), при помощи которого оформляется уточняющая или поясняющая идентификация без приписывания объекту какого-либо свойства (по А. Д. Шмелеву, без предикации) (А. Д. Шмелев, 1997, с. 497—503). В предложениях идентификации сообщается о таксономической принадлежности наименования; в таких предложениях предикация осуществляется вне соотнесенности со временем.

Аппозитивные словосочетания рассматриваемого разряда называют предмет (объект реального мира) без указания на признак этого предмета. Почти все такие номинации (аппозитивные словосочетания) идентифицируют объекты природы с точностью до вида.

Нельзя согласиться с распространенным мнением о том, что родо-видовые отношения представляют собой отношения всякого общего и его частного,

целого и единичного. Не каждое общее соотносительно с «родовым», а частное — с «видовым»; видовое и родовое соотношение не тождественно соотношению отдельных предметов и той совокупности предметов, которую они составляют. Родо-видовые отношения основываются только на существующем в эюивой природе различии «род-вид».

Первоначально (в диахронии) компонент аппозитивного словосочетания, квалифицируемый сейчас как «видовое», был выразителем признака именуемого предмета, точнее, его «характеризующим». Подтверждением этому является этимология слов, которые занимают позицию «видового» при «родовом».

Соловей-птш{а, соловей-пташка, «Соловей. Общеслав. Образовано с помощью суф. -uj- (>-ей) от солвъ — «серый, желтоватый»... Птица названа так по цвету своего оперения» (КЭС, с. 420).'

Ласточка-птица, «Ласточка, собств.-русск. Образовано с помощью уменьшительно-ласкательного суф. -ка от несохранившегося в русском языке ласта... Общеслав.ласта... буквально значит «летающая» (КЭС, с. 234).

Дрофа-птгща. «Общеслав. <...> Птица названа «бегающей» (ср. драпать — «убегать»...)» (КЭС, с. 113).

Снегирь-птица. «Снегирь. Др.-русск. производное с суф.-ырь от сн1)гъ... Птица названа так потому, что прилетает к нам с севера вместе с первым снегом и заморозками» (КЭС, с. 418).

Сойка-птица. «Сойка. Общеслав. Образовано с помощью суф. -ъка (совр. -ка) от соя, производного посредством темы -а от той же основы, но с перегласовкой, что и сиять. Птица названа по цвету перьев» (КЭС, с. 420). Синичка-птичка, синица-птица, «Cwiuifa. Общеслав. Образовано с помощью суф. -ица от звукоподражательного зинь. Первоначальное зиница >синица в результате народноэтимологического сближения с синий» (КЭС, с. 409). Ястреб-птица. «Ястреб. Общеслав. Восходит к astrebb, развившему начальный j ... от astrb — «быстрый» (КЭС, с.526).

Тетерев-птица. «Тетерев. Общеслав, <...> Название птице дано по

издаваемым звукам» (КЭС, с. 441).

Чечетка-птица. «Чечетка.<...> В значении «род птички» известно вост.- и

зап.слав.яз. и является звукоподражанием (ср. русск. диал. чечетка —

«болтливая женщина»)» (КЭС, с. 494).

Чибис-птица. «Чибис. Собств.-русск. Образовано с помощью суф. -с от

звукоподражательного чиби (из чиви). Название птице дано по издаваемому

ею крику» (КЭС, с. 494).

Лещ-рыба. «Лещ. Известно у вост. и зап. славян. Образовано, очевидно, с помощью суф. -j- от той же основы, что и лоск, но с перегласовкой о/е (ср. диал. леский — «гладкий, скользкий, блестящий», чешек., словенск. lesk

— «блеск» и т.д.» (КЭС, с. 239).

Линь-рыба. «Линь. Общеслав. Образовано, вероятно, с помощью суф. -нь от липати — «прилипнуть, липнуть». <...> Рыба названа так по своему слизистому «покрову» (КЭС, с. 241).

Полынь-трава. «Полынь. Общеслав. Суффиксальное производное от полети

— «гореть». Растение названо по свойственной для него горечи» (КЭС,

с. 353). Лебеда-трава. «Лебеда. Общеслав. Образовано, как и диал. лобода..., от той

же основы {леб-<е\Ъ-, лоб-<о1Ь), что и лебедь.... Растение названо по белому цвету листьев (с изнанки)» (КЭС, с. 235).

Как видно из приведенных примеров, компонент, обозначающий «видовое» в аппозитивном словосочетании, этимологически относится к признаковым словам. Постепенно такие слова утрачивают признаковость, за ними закрепляется лексическое значение существительных, обозначающих птиц, рыб, растения. В составе аппозитивного словосочетания бывшее признаковое слово именует вид того или иного объекта живой природы. Существительное, обозначающее «видовое» в аппозитивном словосочетапии, может выполнять свою номинативную функцию самостоятельно, обозначая

то же понятие, какое обозначается аппозитивным словосочетанием (лебедь=лебедь-птица, полынь=полынь-трава, лещ=лещ-рыба). В таком случае соединение компонентов в аппозитивном словосочетании представляет собой своего рода номинативный плеоназм (имеется в виду, что компонент «родовое» оказывается лишним). Однако «живучесть» таких аппозитивных словосочетаний поддерживается несколькими причинами: 1)языковой традицией, 2)действием общей модели образования аппозитивных словосочетаний, в которых компонент-классификатор дифференцирует названия предметов, строго определяя их место среди множества других объектов, 3)необходимостью указания родо-видового соотношения понятий в тех случаях, когда слово, обозначающее «видовое», либо многозначно, либо метафорично, либо не закренилось в языке как выразитель комплексного, родо-видового, значения (в отличие от слов лебедь, лещь, полынь и др.)_-

Поскольку компонент, выражающий «видовое», • и компонент, выражающий «родовое», денотативно тождественны, то эти компоненты аппозитивного словосочетания оказываются настолько тесно связанными в смысловом отношении, что сливаются «в одно представление» (А. А. Шахматов, 1941, с. 280). Именно но этой причине такие аппозитивные словосочетания не должны расчленяться на два самостоятельных члена предложения (как это делается по сложившейся традиции) с выделением «видового» компонента в качестве второстепенного члена (определения); все словосочетание должно рассматриваться как один член предложения:

Ворон конь по озеру выплывает,

За конем золоченая люлька,

На той люльке сидит сокол-птииа (А. Пушкин);

Скаэюи, ворон-птица.

Отчего ты лсивешь на белом свете

Триста лет...? (А. Пушкин);

Улетела лебедь-птица,

А царевич и царгща,

Целый день проведши так,

Лечь решились натощак (А. Пушкин);

Степь раздольная

Далеко вокруг,

Широко лер/сит.

Е.О.вылдй_-трдвди,

Расстилается ГА. Кольцов).

Тенденцию к «слиянию» компонентов мы отмечаем только у аппозитивных словосочетаний рассматриваемого типа, а также у некоторых других, характеризующихся номинативной устойчивостью. Нельзя согласиться с Е. С. Скобликовой, которая отмечает такую тенденцию у всех аппозитивных словосочетаний, компоненты которых находятся друг с другом в отношениях смыслового и грамматического равноправия (см.: Е. С. Скобликова, 1997, с. 222).

Аппозитивные словосочетания рассматриваемого разряда являются более цельными по значению в сравнении со словосочетаниями других типов, тяготеют к слоэюносоставным существительным и могут быть трансформированы в них (в случае приобретения устойчивости, воспроизводимости, а также в случае развития у них терминологичности, как, например, произошло с нынешними сложносоставными существительными луна-рыба, молот-рыба и некоторыми другими)*. Этот разряд аппозитивных словосочетаний чаще других вызывает разночтение у исследователей, что обусловлерю неустойчивостью статуса этих языковых единиц. Действительно, многие сложносоставные существительные являются, на нащ взгляд, трансформами аппозитивных словосочетаний (например: антилопа-серна, антилопа-гну, попугай-какаду, бабочка-королек, рак-отшельник и другие).

О статусе сложиосоставных существительных см. в V главе диссертации.

Полная лексикализация аннозитивных словосочетаний данного разряда сдерживается «невнятной» номинативной семантикой таких аппозитивных словосочетаний, что в свою очередь приводит к нестабильности их оформления. Последнее проявляется, во-первых, в отсутствии закрепленного местоположения компонентов, которое естественно для свободных словосочетаний (лебедь-птица, птица-лебедь (птица лебедь); алмаз-камень, камень алмаз), во-вторых, в непоследовательности дефисного написания аппозитивных словосочетаний рассматриваемого разряда. Следует отметить, что дефисное написание может отсутствовать в тех случаях, когда компонент «родовое» оказывается в препозиции к компоненту «видовое». В «Практическом пособии по русскому языку» Д. Э. Розенталя приводится правило постановки дефиса: «Дефис не пишется между двумя нарицательными суш,ествительными, если первое из них обозначает родовое понятие, а второе — видовое: цветок магнолия, птица зяблик, дерево эвкалипт. По если такое сочетание представляет собой сложный научный термин, то дефис пишется: заяц-беляк, ястреб-тетеревятник, бабочка-капустница, мышь-полевка, гриб-паразит и т.п.» (Д. Э. Розенталь, 1990, с. 186). Однако приведенное правило не всегда соблюдается, отсюда и разнобой в написании таких языковых единиц: Птица-филин у самого дерева вьется и беспокойно кричит... (П. Бажов); На деревьях в Дунине скворцы, прилетели и маленькие птички-чечетки (М. Пришвин); В каэюдом бору есть дерево с пустым сучком, и в дырочке лсивет э/селтая птичка-зарянка (М. Пришвин); По пути нам было г^елое поле цветущей синей медоносной травы фацелии (М. Пришвин^; По клюкву-ягоду, по клюкву! Ягода клюква, ягода крупна, подснеэ/сная ягода клюква (из сборника В. Даля «Пословицы русского народа»).

Родо-видовое именование предмета осуществляется аппозитивными словосочетаниями, представляющими собой сложение компонентов, относящихся к одному таксономическому разряду лексики. Мы имеем в виду то, что каждый из компонентов известен как знак самостоятельного

именования предмета общего (для обоих компонентов) класса именуемых предметов (независимо от того, к какому классу слов может еще принадлежать видовой компонент). Например: каждый компонент аппозитивного словосочетания «осока-трава» принадлежит к классу слов, обозначающих растения; каждый компонент аппозитивного словосочетания «птичка-чечетка» принадлежит к классу слов «Животные», при этом слово «чечетка» имеет и другое значение — название танца, — но в видовом названии птицы оно не эксплицируется, хотя этимологически название птички может быть связано с названием танца (см. КЭС, с. 494: «В значении «род птички» ... является звукоподражанием (ср. русск. диал. чечетка — «болтливая женщина»). Современное значение слова, вероятно, развилось в результате переносного употребления — по сходству частого стука каблуков со скороговоркой»). Если исходить из того, что «основную таксономию Словаря составляют естественные классы, отражающие классы объективно существующих предметов, — «Вещи», «Растения», «Животные», «Люди» (Ю. С. Степанов, 1981, с. 46, 71—85), то аппозитивные словосочетания рассматриваемого разряда можно сгруппировать соответственно этой таксономии: 1)аппозитивные словосочетания, обозначающие животных (птиц, рыб, насекомых, домашних и диких животных: сокол-птица, окунь-рыба, таракан-прусак, собака-болонка и т. д.); 2)аппозитивные словосочетания, обозначающие растения {подороэюник-трава, осока-трава, клен-дерево и т.п.); 3) аппозитивные словосочетания, обозначающие камни, минералы {агат-камень, алмаз-камень, гранит-камень, малахит-камень и т.п.). Последняя группа аппозитивных словосочетаний с некоторой степенью условности относится к классу «Вещи», который ограничивается указанными номинациями. «Вещи, как правило, не поддаются родо-видовой классификации» (Ю. С. Степанов, 1981, с. 76).

В современном русском языке функционируют образования по модели «существительное+существительное», которые трудно подвести под вышеперечисленные группировки аппозитивных словосочетаний по причине

100

неточного или неверного родо-видового наименования, выражаемого такими номинативными единицами. Так, в произведениях устного народного творчества и в других литературных произведениях встречается номинация «рыба-кит» (или «кит-рыба»), которая, как может показаться на первый взгляд, представляет собой родо-видовое название живого существа. Однако эта номинация не отвечает истинному (научному) выражению соотношения «род-вид»: кит — это не рыба, а «крупное морское млекопитающее с рыбообразным телом» (СО, с, 253), Поэтому словосложение «рыба-кит» и нельзя интерпретировать как выражение родо-видовых отношений, свойственное аппозитивным словосочетаниям рассматриваемого разряда; эта языковая единица не может быть преобразована в конструкцию идентификации, в которую преобразуются аппозитивные словосочетания данного разряда (нельзя сказать 'Кит — это рыба').

Образованная по модели аппозитивного словосочетания номинация выходит за пределы аппозитивных словосочетаний и сближается со сложносоставными существительными. Это происходит благодаря тому, что у языковой единицы развивается и закрепляется поминативное значение «морское чудо», которое не связано с выражением значения «род-вид». Это номинативное значение возникло именно в сочетании двух компонентов, каждый из которых отдельно, самостоятельно, не связан в современном русском языке с выражением этого значения (хотя слово «кит» этимологически с таким значением связано: оно заимствовано из греческого со значением «морское чудовище» и встречается в русских памятниках с XI века (КЭС, с, 196); видимо, первоначально аппозитивное словосочетание «кит-рыба» возникло как обозначение необычной рыбы), О закреплении за этой языковой единицей номинативного значения «морское чудо» свидетельствуют многочисленные примеры функционирования этой номинативной единицы с таким значением. Приведем некоторые из них: Плюнул Кит-рыба, и двенадцать кораблей пойти на всех парусах совсем невредимы (русская сказка «Марко Богатый,,,»); А что, дядя Яков, кшп-

101

рыба, примером сказать, ростом, дородством будет с царский корабль? (А, Бестужев); Поперек его лелсит Чудо-юдо рыба-кит (П. Ершов); Постой... чудак! Чудо-юдо рыба-кит! [переносно. — Т. К.] (Б. Горбатов).

Мы рассмотрели один из частных примеров, иллюстрирующих сходство признаков аппозитивных словосочетаний данного разряда и сложносостав-ных существительных.

В рассматриваемом разряде аппозитивных словосочетаний отсутствуют названия людей. Это объясняется тем, что человек как биологическое существо не именуется с точки зрения родо-видовой соотнесенности. Кажутся неестественными употребления типа 'человек-женщина', 'человек-мужчина', 'человек-девочка', 'человек-мальчик' и т.п.

Дифференцированные названия людей по профессии, по роду занятий, по направлению деятельности (типа худоэ/сник-реставратор, поэт-публицист и т.п.) также не могут быть отнесены к первому разряду аппозитивных словосочетаний по следующим причинам: 1) они не связаны с выражением существующего в природе распределения предметов в отнощении «род-вид»; 2) они не эквивалентны конструкциям идентификации (например, сочетание «художник-реставратор» не преобразуется в предложение идентификации 'Художник — это реставратор').

Представляется несостоятельной точка зрения тех исследователей, которые не разграничивают понятия «родовое-видовое» и «общее-частное» в вышеназванном смысле. Так, Ю. А. Чумакова усматривает родо-видовые отношения между компонентами аппозитивных словосочетаний типа врач-психиатр, актер-куколышк, студент-дипломицк и т.п. и при трансформации их в предложение (для проверки семантических отношений между компонентами) ставит приложение в позицию подлежащего, а господствующее слово — в позицию сказуемого ('кукольник — это актер', 'дипломник — это студент') (Ю. А. Чумакова, 2001, с. 16), тем самым устанавливая отнощение идентификации между компонентами, которого здесь нет. Между компонентами таких аппозитивных словосочетаний

102

существуют классифицирующе-характеризующие отношения, но не идентифицирующие. Поэтому подобные аппозитивные словосочетания могут быть трансформированы в конструкции характеризации предмета, например: актер-кукольник —^ Этот актер — кукольник: студент-дипломник —» Этот студент — дипломник (то есть студент выпускного курса).

Такие аппозитивные словосочетания мы рассматриваем в следующем самостоятельном разряде.

Второй разряд. Аппозитивные словосочетания, именующие предмет в отношении «общее—частное».

Компонент-классификатор («определяющее») служит целям различения «одушевленных» предметов одного класса путем именования предмета как представителя подмножества определенного множества (ср., например: лебедь-самка, лебедь-самец, лебедь-птенец; философ-идеалист, философ-материалист; писатель-публицист, писатель-сатирик и т.д.).

Аппозитивные словосочетания данного разряда называют предметы, маркируя их в рамках какого-то множества. «Маркировка» предметов осуществляется на основе уточнения их статуса в соответствующем множестве, то есть «определяющее» (компонент-классификатор) вступает в отношение с «определяемым» как выразитель его статического признака, не локализованного во времени. Такие аппозитивные словосочетания могут быть трансформированы в бисубстантивные предложения с предикатом статуса (назовем его так, имея в виду то, что он обозначает постоянный вневременной классифицирующий признак «определяемого», имеющий только именной способ выражения): лебедь-птенец —> Этот лебедь — птенец; философ-идеалист —> Этот философ — идеалист (то есть принадлежит к идеалистическому направлению науки).

Уточнение статуса предмета касается разных его позиций в рамках определенного множества. При обозначении животных может уточняться отнесенность того или иного живого существа к особям мужского или

103

женского пола либо к возрастной категории. Например: Эта охота продолэюается до половины лета с тою разницею, что с весны рябчики-самцы не только откликаются на искусственный голос самки, но и летят на него с большою горячностью... (С. Аксаков).

Обозначение лиц аппозитивными словосочетаниями данного разряда сопровождается уточнением их профессионального статуса или принадлежности к тому или иному направлению в их деятельности: «Комсомолка» публикует последнее интервью писателя-фантаста («К.П» от 12 сентября 2003 г.); Пожилой человек оказался профессором-почвоеедом... (К. Паустовский); Паламидов подошел к иностранному профессору-JKOuoMucmy, желая получить у него интервью (И. Ильф и Е. Петров); Человеческая о/сизнь — сновидение, говорят философы-спиритуалисты... (М. Салтыков-Щедрин); Я встречал много писателей-юмористов, но должен сказать, что редкие из них были весельчаками (Л. Утесов).

То, что аппозитивные словосочетания данного разряда могут быть трансформированы в бисубстантивные предложения вышеназванного типа, дает нам основание предположить, что такие аппозитивные словосочетания потенциально обладают ослабленной предикацией, проявляющейся в расчлененном именовании предмета с обозначением его отличительного признака. Смысловая расчлененность аппозитивного словосочетания может подчеркиваться употреблением аппозитивного словосочетания, имеющего два (или более) однородных классифицирующих компонента: Там были волнующие встречи с рабочими-металлургами, строителями (М. Минеев); Учеиые-историки, философы, политологи и сегодня спорят о том, какая общественная система слолсилась в СССР в 30—40-е годы (из учебника «Человек и общество). По в то же время аппозитивпые словосочетания рассматриваемого разряда дают сложное именование предмету, выполняя таким образом и функцию номинации, которая является основной для этих словосочетаний. Такой «симбиоз» свойств (предикативность и

104

номинативность) у аннозитивных словосочетаний данного разряда ставит их в положение неустойчивых синтаксических единиц, которые способны выполнять функции, аналогичные функциям сложносоставных су ществител ьн ых.

Третий разряд. Аппозитивные словосочетания, которые индивидуализируют именуемый предмет, относя его к определенному классу объектов.

Аппозитивные словосочетания не только индивидуально именуют предмет, но и относят его к определенному классу объектов. Отнесенность именуемого предмета к классу объектов выражается классифицирующим компонентом аппозитивного словосочетания; главным именующим компонентом является имя собственное, находящееся в препозиции к нарицательному имени — классифицирующему компоненту {Самара-река, Волга-река и т.п.)*.

Аппозитивные словосочетания данного разряда преобразуются в бисубстаптивные предложения идентификации (ср.: Москва-столица —> Москва — это столица; Москва-река —>• Москва — это река).

Аппозитивные словосочетания рассматриваемого разряда чаще всего унотребляются в тех случаях, когда адресату речи может быть не известно, что обозначено именем собственным (ведь имя собственное само по себе не несет никакой информации о предмете). Например, слово Урал может быть названием региона и реки, Самара — названием реки и города; имя Васька может принадлежать человеку, а может быть кличкой животного. В таких случаях «поясняющая идентификация» (А. Д. Шмелев, 1997, с. 498), лежащая в основе отнощений между компонентами аппозитивных словосочетаний данного разряда, эксплицирует значение аппозитивного словосочетания.

* Случаи с перестановкой компонентов не соответствуют модели словосложения синтаксического деривата (с дефисным написанием) и нами не рассматриваются (например: река Волга).

105

Компоненты аппозитивного словосочетания находятся в таких же отношениях, как и компоненты бисубстантивного предложения идентификации. Аппозитивные словосочетания и соотносительные с ними предложения идентификации разными способами выражают одно и то же денотативное значение.

Например, экспликация собственного имени Васька (ответ на вопрос: Кто такой Васька?) может быть представлена аппозитивным словосочетанием Васька-кот, а может быть представлена предложением идентификации (тождества) Васька — это кот. И в аппозитивном словосочетании, и в предложении идентификации один объект представляется тождественным другому объекту (объект А [Васька] = объекту В [кот]) — то есть предмет тождественен самому себе, а это значит, что один объект имеет два имени. Одно и то же содержание выражается разными языковыми единицами (изосемичными в выражении классифицирующего значения называемого предмета), имеющими разную функциональную направленность: аппозитивное словосочетание комплексно именует предмет, соединяя его индивидуальное имя с именем класса, к которому относится этот предмет; в бисубстантивном предложении соотносительного типа сообщается, что названный индивидуальным именем предмет принадлежит к такому-то классу предметов (при этом предмету никакой признак не приписывается).

Разная функциональная направленность аппозитивных словосочетаний и семантически соотносительных с ними бисубстантивных предложений проявляется в их разной синтаксической валентности (то есть в способности сверхсловных языковых единиц включаться в высказывании в единицы большей протяженности, чем бисубстантивное предложение рассматриваемого типа). Вернемся к вышеприведенным примерам.

Значение собственного имени «Васька», употребленного в предложении Васька сидит в углу, не соотносится с предметом определенного класса. Идентификация (ответ на вопрос: Кто такой Васька?), может быть выражена такими предложениями: \)Васька-кот сидит в углу, 2)Васька (Васька — это

106

кот) сидит в углу. Оба предложения передают один и тот же смысл. Однако они различаются способом оформления передаваемой мысли, что выражается в разной структуре, в разном интонационном рисунке этих предложений, а также в разном графическом оформлении. Комплексное именование предмета аппозитивным словосочетанием выражается интонационно в том, что на одном из компонентов (это может быть любой компонент) ставится основное ударение, на другом — ослабленное; пауза между компонентами не делается; на письме тесное сочленение компонентов выражается в полуслитном (дефисном) написании аппозитивного словосочетания, которое в предложении выступает как один его член (в данном случае подлежащее).

Предложение тождества (второй пример) является вставной конструкцией, интонационно и структурно самостоятельно оформленной, при помощи которой поясняется значение имени собственного (субъекта высказывания); вставное предложение выделяется особой интонацией и длинными паузами перед вставной конструкцией и после нее. Вообще же, по сути дела, такая конструкция кажется неестественной; скорее всего, окажется уместной усеченная вставная конструкция, являющаяся результатом «разрушения» предложения тождества в данной позиции: Васька (это кот) сидит в углу.

Из сказанного можно сделать вывод о том, что аппозитивные словосочетания «легче» включаются в структуру высказывания, чем соотносительные бисубстантивные предложения, проявляя более высокую, чем предложения, синтаксическую валентность, близкую к лексической валентности слова (в известном, распространенном толковании этого понятия). В этом, в частности, проявляется номинативная близость аппозитивного словосочетания рассматриваемого разряда к слову.

Сближение аппозитивного словосочетания со словом проявляется и в стремлении такого словосочетания к цельнооформленности, которая выражается в существующей тенденции к неизменяемости первого компонента у аппозитивных словосочетаний, обозначающих географические

107

названия (что грамматическими словарями рассматривается как вариантная норма унотребления таких словосочетаний: к Ильмень-озеру, возле Медведь-горы, под Сапун-горой, за Иван-городом [Л. К. Граудина, 1976, с, 142]). Нанример: Подкатить на парусе считается на Выг-озере особым шиком (М. Пришвин). Заметим, что само собственное имя является склоняемым: За рекой Выгом находится довольно высокая скала (М, Пришвин). В аннозитивных словосочетаниях, нредставляющих собой сложение имени собственного со словом «река», в разговорной речи наблюдаются колебания в изменяемости/неизменяемости имени собственного при нормативном занрете на неизменяемость первого компонента (Л. К. Граудина, 1976, с. 142): Пришли мы для больших работ под большой город... на Днепр-реке... (Н. Лесков);

Когда загорается светом

Село над Уралом-рекой... (В. Одноралов).

Согласование других слов с аппозитивным словосочетанием, состоящим из компонентов разного грамматического рода, осуществляется по компоненту-классификатору (Так и живу по сей день в. своем Самаре-городе), что также является отражением номинативной цельности аппозитивного словосочетания.

О номинативной направленности аппозитивных словосочетаний рассматриваемого разряда свидетельствует тот факт, что обозначаемый аппозитивным словосочетанием объект может быть назван одним только именем собственным. Это происходит в тех случаях, когда известное собственное имя не нужно дифференцировать по принадлежности к тому или иному классу обозначаемых предметов. В языке существует ряд собственных имен, известных носителям языка по закрепленности их за тем или иным классом предметов. И имя собственное само «сигнализирует о том, каков этот класс и, следовательно, какие нарицательные имена стоят за этими именами собственными» (РГ-80, с. 460). Поэтому индивидуализация объекта при помощи аппозитивных словосочетаний в подобных случаях является,

108

скорее всего, традицией, действием в языке древней модели, когда имя, квалифицируемое теперь как индивидное (собственное), определяло то, что именовалось нарицательным, то есть было признаком того или иного конкретного предмета (например. Масло-озеро букв, «масляное озеро»; по преданию, в это озеро было вылито несколько бочек масла). В современном русском языке образование аппозитивных словосочетаний по соответствующей модели вызывается необходимостью идентифицировать индивидуальное название объекта в тех случаях, когда имя собственное является неизвестным, непонятным вне аппозитивного словосочетания {Масло-озеро, Выг-озеро и т.п.).

Аппозитивные словосочетания рассматриваемого разряда именуют те объекты действительности, которые поддаются индивидуализации и могут быть названы языковыми единицами, образованными по модели «существительное+существительное» (с дефисным написанием). Это прежде всего географические и астрономические названия {Ока-река, Земля-планета и т.д.). Компонент-классификатор в таких словосочетаниях всегда относится к нарицательным существительным с конкретно-предметным зпачением (компонент-классификатор не может быть признаковым словом): Понадобилось девять часов непрерывного штурма, чтобы фашист почувствовал Хрипун-гору (П. Павленко);

Ходил Стенька Разин

В Астрахань-город

Торговать товаром (А, Пушкин);

Наконец, измученный бегун упал бездыханный на Арзипган-горе

(М, Лермонтов);

Ну-ка, братцы, поглядите, не виден ли Киев-город (Русская сказка

«Соловей-Будимирович»),

Аппозитивные словосочетания, включающие в свой состав собственное имя человека, занимают особое положение в рассматриваемом разряде. Они, как правило, не индивидуализируют человека по полу, так как для этого

109

достаточно назвать только имя (вряд ли кто-то будет употреблять аппозитивные словосочетания типа 'Юрий-мужчина', 'Анна-женщина', 'Владимир-мальчик' и т.п.). Даже если в высказывании употребляется имя собственное, которое не известно адресату речи с точки зрения принадлежности его к лицу мужского или женского пола, говорящий раскрывает его не употреблением аппозитивного словосочетания (вроде 'Банур-лсенщина'), а введением пояснительной конструкции, представляющей собой предложение идентификации (Банур — это женщина). Однако при необходимости противопоставить одноименные лица мужского и женского пола это делается при помощи аппозитивных словосочетаний типа Саша-мальчик, Саша-девочка (например: Саша-мальчик старше Саши-девочки).

Не сочетаются имена собственные в составе аппозитивных словосочетаний с нарицательными, обозначающими название таксономического класса ('Алексей-человек' или 'Чарлик-животное'). Но аппозитивные словосочетания такого рода могут использоваться для дифференцированного названия лиц и животных при их одноименности. Например: В доме было два Бориса: Борис-человек и Борис-кот. Компонент-классификатор обязателен в подобных случаях, он участвует в выражении значения аппозитивного словосочетания. При отсутствии выражения противопоставления одноименных понятий при помощи двух аппозитивных словосочетаний употребление в высказывании одного аппозитивного словосочетания, подобного выщеприведенным, «подсказывает», что в дальнейщем будет назван (или он подразумевается) другой объект, имеющий такое же название. В таком случае компонент-классификатор потенциально коннотативен: он несет дополнительную информацию о противопоставлении наименования одного объекта наименованию другого.

Нри наличии исключительных свойств у некоторых словосочетаний данного разряда все они, тем не менее, предназначены для осуществления функции номинации.

НО

Таким образом, типовым значением аппозитивных словосочетаний трех выделенных разрядов является значение классифицирующей номинации предмета.

АППОЗИТИВНЫЕ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ С КЛАССИФИЦИРУЮЩЕ-ХАРАКТЕРИЗУЮЩИМ КОМПОНЕНТОМ

Второй тип аппозитивных словосочетаний представлен одним разрядом, в который объединяются аппозитивные словосочетания с типовым значением классифицирующе-характеризующейномшшции.

Компоненты аппозитивных словосочетаний этого типа относятся к одному таксономическому классу — «Люди»; первый компонент — имя собственное, второй, классифицирующий, — нарицательное {Мартын-плотник, Марья-царевна, Владимир-князь и т.д.).

Компонент-классификатор в таких аппозитивных словосочетаниях не только идентифицирует предмет, обозначенный именем собственным, относя его к классу людей, но и дает дополнительную информацию об этом лице, характеризуя его с точки зрения социального, семейного или игюго статуса, а также по роду деятельности:

Распахнулась дверь, стукнувшись о чан с вымоченной шерстью, и в землянку вошел задом Сндор-коваль (М. Шолохов); Поручив барышню попечению судьбы и искусству Терешки-кучера, обратимся к молодому нашему любовнику (А. Пушкин); Не прошло и часу, как в лесу уэ/с все, от мала до велика, знали, что Топтыгин-майор [персонификация. —^ Т. К.] Чиэ/сика съел (М. Салтыков-Щедрин); Крепко слово Альяна-хана, Как кумыс в его бурдюках (Ю. Орябинский); Там Игорь-князь из златого седла пересел в седло кощеево (В. Жуковский).

И хотя компонент-классификатор в аппозитивных словосочетаниях данного типа, как правило, не относится к признаковым словам и по своему значению не является характеризующим, выражение признака именуемого

111

предмета имплицитно присутствует в сочетающихся компонентах, а выявляется в контексте. Сравним два аппозитивных словосочетания, употребленных в одном высказывании: Наполеон-полководец понимал, что лучше отступшпь, но Наполеоп-нлтератор должен был идти вперед.

Наполеон представлен в двух ипостасях: \)Наполеон — это полководец, 2)Наполеон — это император. Статус полководца характеризует человека с точки зрения его профессионализма, а статус императора — с точки зрения имперских амбиций. Эти аппозитивные словосочетания называют собственным именем лицо, идентифицируя его по двум параметрам и по ним же характеризуя. Сема характеризации проявляется коннотативно, что свойственно аппозитивным словосочетаниям в силу присущего им специфичного характера выражения аппозитивного признака предмета.

Аппозитивные словосочетания рассматриваемого типа преобразуются в бисубстантивные предложения двух разновидностей: 1)в предложения тождества, в основе которых лежит предикативно не оформленное выражение отношений идентификации, и 2)в двуименные связочные предложения с отношениями «логической нредикации», грамматически оформленными. Рассмотрим пример такого преобразования аппозитивного словосочетания, употребленного в предложении Пошел раз Андрей-стрелок на охоту (Русская народная сказка).

Отношения идентификации, существующие между компонентами данного аппозитивного словосочетания, позволяют преобразовать его в особый тип предложения тождества Андрей — это стрелок. Кстати сказать, это предложение тождества может быть включено в предложение Пошел раз Андрей на охоту в качестве вставной конструкции, предназначенной для установления идентификации собственного имени: Пошел раз Андрей (Андрей — это стрелок) на охоту. Но в то же время аппозитивное словосочетание может быть развернуто в предложение, где собственное имя является субъектом, а нарицательное — именным связочным предикатом: Андрей — стрелок. Андрей является стрелком. Андрей был стрелком. Выра-

112

жение нредикации очевидно: субъекту нринисывается пассивный предикативный признак (обладание «профессией»), который грамматически выражается в связочном оформлении предиката, а также в форме творительного падежа имени (впрочем, последнее является факультативным способом выражения именного предиката — предикат может быть выражен и формой именительного падежа). В таком случае мы должны признать, что в аппозитивных словосочетаниях рассматриваемого типа потенциально совмещаются отношения идентификации и собственно предикации, в которых состоят компоненты словосочетания.

Способность аппозитивных словосочетаний рассматриваемого типа совмещать свойства номинативной и предикативной единиц обнаруживается в тех случаях, когда собственное имя идентифицируется с лицом «функциональным», которое может быть характеризовано по его деятельности или обязанностям. Например, в предложении ... все четверо (кроме Порфирия-послушника, пребывавшего стоя) едва разместились вокруг кресел старца (Ф. Достоевский) аппозитивное словосочетание «Порфирий-послушник» осуществляет номинацию, называя лицо и соотнося его с именем класса (сравним соотнесенность словосочетания с предложением идентификации 'Порфирий — это послушник'), но в то же время это аппозитивное словосочетание, вступая в лексико-синтаксические отношения с другими словами в высказывании, информирует о том, что Порфирий, будучи послушником (б монастыре), долэ/сен был стоять перед старцем (а возможно, что в пребывании стоя заключалась часть его религиозного монастырского послушания). По сути дела, адресату речи сообщается о функциональном положении субъекта, что связаио с выражением предикации.

Отношения идентификации, лежащие в основе логики именования, присущи, как свидетельствуют языковые факты, единицам разного синтаксического порядка — аппозитивным словосочетаниям и одному из типов бисубстантивных предложений тождества. Эти отношения сближают

113

аппозитивные словосочетания и предложения тождества как знаки именования, способные «локализовать референт в релевантном денотативном пространстве» (А. Д. Шмелев, 1997, с. 498). Однако парадокс предложений идентификации состоит в том, что порой бывает трудно провести грань между идентификацией и предикацией (А. Д. Шмелев, 1997, с. 500—501); идентификация и предикация (акт приписывания признака предмету) оказываются в пересекающихся плоскостях. Этим и объясняется возможность трансформации аппозитивных словосочетаний данного типа в две разновидности бисубстантивных предложений.

Семантическая эквивалентность аппозитивных словосочетаний и бисубстантивных предложений, проявляющаяся в определенной позиционной соотнесенности их, позволяет увидеть потенциальную способность аппозитивных словосочетаний рассматриваемого типа не только к номинации, но и к предикации.

Основное предназначение аппозитивных словосочетаний данного типа определяет их типовое значение — «раскрытое» индивидуальное именование предмета. Способность же к выражению предикации проявляется завуалированно.

АППОЗИТИВНЫЕ СЛОВОСОЧЕТАПИЯ С ХАРАКТЕРИЗУЮЩИМ КОМПОПЕПТОМ

Данный тип аппозитивных словосочетаний включает четыре разряда:

1) аппозитивпые словосочетания, сложно именующие предмет двойным его
названием {брат-студент, палка-посох);

2) аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его качествеппой
характеризацией (стороэ/с-старик, слоны-носилыцики)',

3) аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его образной
характеризацией {песня-птица, жена-крошка);

114

4) аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его оценочной характеризацией {дочка-умница, худолашк-варвар).

Типовым значением аппозитивных словосочетаний выделенных разрядов является значение характеризующей номинации предмета, («именование предмета, сопроволсдаемое его характеризацией»), а их функциональным свойством — потенциальная предикативность (наряду с номинативностью).

Выделение четырех разновидностей аппозитивных словосочетаний в рамках одного типа обусловлено тем, что в аппозитивных словосочетаниях по-разному выражается характеризация именуемого предмета: 1) по способу характеризации (прямо-номинативно или косвенно-номинативно; нейтрально или образно; оценочно или безоценочно); 2) по использованию лексических средств (словами признаковыми или непризнаковыми).

У аппозитивных словосочетаний данного типа не одинаково проявляется и интенсивность характеризации, что отражается на степени потенциальной предикативности аппозитивных словосочетаний. Так, она выще у словосочетаний, содержащих образный, а также оценочный компонент, — соответственно у них выше и степень потенциальной предикативности.

Следует отметить, что мы различаем оценочную, аксиологическую, характеризацию (с позиций хороший/плохой) и безоценочную, хотя и признаем относительность понятия «безоценочная характеризация», так как видим в основе всякой характеризации оценочное суждение, и особенно — в образной, которая является выражением мнения говорящего (или коллективного мнения), а всякое мнение о предмете есть оценка. И тем не менее оценочную характеризацию мы связываем только с аксиологической ее сущностью, а не с механизмом формирования оценочного суждения.

115

Первый разряд. Аппозитивные словосочетания, сложно именующие предмет двойным его названием.

Определяющий компонент, именуя предмет по-другому (как бы в дополнение к именованию определяемого компонента), косвенно характеризует предмет. В дополнительном наименовании содержится скрытое, предикативно не выраженное, сообщение об именуемом предмете. Определяющий компонент словно отвечает на вонрос: А что еще моэ/сно сказать об тлменуемом предмете?

Например, в предложении У садовника-немца готовились чудеса, и он терпеливо выо^сидал времени, когда моэ/сно будет высаэ/сивать г^веты на воздух (Д. Мамин-Сибиряк) аппозитивное словосочетание «садовник-немец» именует одно лицо не только по его деятельности, но и по национальности; в предложении Припомнился ему отец-мещанин, слесарь, э/сизнь в темной конуре, грязь и бедность (Н. Помяловский) аппозитивным словосочетанием называется лицо не только по родству, но и по социальному положению.

Такие аппозитивные словосочетания преобразуются в бисубстантивные предложения со связочным именным предикатом, представляющим собой сочетание существительного в форме именительного или творительного падежа с абстрактной связкой быть или сочетание существительного в форме творительного падежа со связкой являться (из вышеприведенных примеров: садовник-немец —»> Садовник был немец (немцем); отец-мегцанин —» Отец был мещанином); возможно также преобразование в бисубстантивное предложение с нулевой формой связки (Отец — мещанин).

Сложно именуются и предметы живой и неживой природы, а также абстрактные понятия.

Лицо именуется с дополнительным названием его по роду занятий, по профессии, по социальному статусу, по национальности, по м^сту жительства, по принадлежности к партиям, объединениям, различным сообществам:

116

На этот раз я беседовал не с Сашей, а с ее братом-гштазистом (А. Чехов); На стол, рядом с графином и микрофоном, поставили девочку-пионерку (И. Ильф и Е. Петров); Тут соседи мои и мальнишки-голубятиики удивились, кого это я зову сватом (М. Пришвин); Как-то Нрохор предлоэ/сил собраться у Никиты Мельникова, выпить вместе с молодыми казаками-сослуэ1сивцами (М, Шолохов); С тех пор прошло много времени. Девушка-врач осталась навсегда в нашем городе (А. Платонов); От бабушки-болгарки Лина унаследовала темперамент, пышные темно-каштановые волосы и огромные карие глаза (журнал «Что хочет женщина» № 7, 2002); Они вошли темными казанскими воротами в Мегцанскую улицу, улицу табачных и мелочных лавок, иемцев-ремеслеиииков и чухонских нимф.

Очень часто значение добавочного названия лица экснлицируется только в контексте: ...и долго, не шевелясь, стоит иногда пешеход-крестьянин, спешивший куда-нибудь за нуэ/сным делом (С, Аксаков).

В контексте определяемым, главным, словом в аннозитивном словосочетании пешеход-крестьянин является пешеход, а онределяющим и одновременно добавочным является слово крестьянин.

Конечно, приятно, когда работники Министерства культуры и коллеги-москвичи обращаются ко мне теперь так: 'Дорогой профессор Нсмагилов» (М. Минеев) Только в широком контексте (мы его здесь не нриводим) выявляются отношения «определяемого» и «определяющего»: человек из глухой деревни стал профессором, и теперь его коллеги — это москвичи. Без предварительной информации о ноложении дел (контекстуальной) в аппозитивном словосочетании четко не проявляются отношения «определяемого» и «определяющего»; аппозитивное словосочетание допускает преобразование в бисубстантивные предложения, в которых в роли именного связочного предиката может выступать как слово коллеги, так и слово москвичи. Сравним: Москвичи были его коллегами; Его коллеги были москвичами. Компоненты аппозитивного словосочетания равны по

117

значимости. Не случайно оба компонента таких аппозитивных словосочетаний относятся к одному таксономическому ряду «непризнаковых» существительных. Таким образом, невозможность четкого установления «определяемого» и «определяющего» у ряда аппозитивных словосочетаний (что часто отмечается исследователями) может быть объяснена тем, что у таких аппозитивных словосочетаний компоненты являются в равной мере номинативно значимыми для выражения одного понятия. Компоненты называют один и тот же предмет в разной его параметризации, поэтому иногда и контекст не способствует выявлению отношений «определяемого» и «определяющего» в аппозитивном словосочетании {Турки-офицеры, помню, без ума были от Анюточкина голоса и все ей руку целовали [А. Чехов]), однако эти отношения все-таки существуют между компонентами аппозитивного словосочетании, и ими определяется значение характеризации именуемого предмета, которая проявляется косвенно, через указание других параметров предмета (то есть в добавочном именовании, которое может быть четко определимо в самом аппозитивном словосочетании либо при помощи контекста, либо индивидуальным восприятием адресата речи). Издалеча наконец

Воротился царь-отец (А. Пушкин); Поглядел царь-лсеиих на меч и усмехнулся (Русская народная сказка).

Компоненты выделенных аппозитивных словосочетаний относятся к классу «Люди», но слово царь не входит в одно семантическое поле со словами отец и э/сених. Лицо именуется логически расчлененно, названием его разных параметров, ему дается второе название, которое является его отличительным, характеризующим, признаком (это царь, который был (стал, является) отцом; это царь, который был (стал, является) женихом).

С косвенным выражением характеризации могут быть поименованы не только лица, но и неодушевленные предметы, а также абстрактные понятия. Например: Василий вручил ему игрушку-талисмаи (С. Шмаков);

118

Сравнительный оборот с союзом «как» в первой части романа трансформируется в образ-символ (Е, Фролова).

Более интенсивно проявляется характеризация в аппозитивных словосочетаниях, которые именуют предмет с указанием его отличительных признаков через название предмета, внешний вид и форму которого имеет именуемый предмет, — поэтому предмет и получает второе наименование. Например:

Сколько раз рукой помертвелой Л держала звонок-кольцо (А. Ахматова); Выехала колесница-клетка (М. Булгаков);

Мы зовем нашу черную наседку за необычайную ее родительскую заботу при защите детей, за ее клюв-пику на голове Пиковой дамой (М. Пришвин).

Такие аппозитивные словосочетания выражают обш,ее значение «один предмет в виде другого» — характеризация очевидна. Аппозитивные словосочетания преобразуются в бисубстантивные предложения со связочным именным предикатом: Звонок был в виде кольца; Колесница была в виде клетки (или Колесница была клеткой); Клюв был в виде пики (или Клюв напоминает пику). Определяющий компонент в трансформации занимает позицию предиката, выражающего пассивный признак предмета, то есть «готовый, данный, недеятельный, непроцессный...» (Н. А. Герасименко, 1999, с. 77).

В предрасположенности аппозитивных словосочетаний данного типа к трансформации в предикативные конструкции усматривается потетщальная приспособленность их (аппозитивных словосочетаний) к выралсению предикации.

Второй рпзряд. Аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его качественной характеризацией.

В семантике определяющего компонента актуализируется сема признака, часто связанного с обнаружением в именуемом предмете каких-то его

119

функциональных свойств. Например: Однако пятнадцатого числа артельщик-плательщик вручил Заузе полумесячное жалованье (И. Ильф и Е. Петров); Гнев сатирика-обличителя близок и понятен народу... (В, Орлов); Когда подошел корабль к острову и лодка выбросила людей-спасителей, он — отшельник — встретил их революционной стрельбой... (М. Булгаков); Панталеоне, который успел уэ/се затушеваться за куст так, чтобы не видеть вовсе офицера-обидчика, сперва ничего не понял... (И, Тургенев).

Характеризующий компонент относится к признаковым словам, которые как бы предназначены заранее для того, чтобы характеризовать, а не называть. Этот компонент чаще всего занимает положение после «определяемого», являющегося именованием лица, животного или предмета неживой природы:

В качестве мальчика-прислулспика отец брал меня («КП», №34, 2004 г.); Белые чайки-рыболовы носились над Доном (М. Шолохов); Их было восемь — всех слопов-посш1ьщиков, — и калсдому приходилось пихать бревно носом (Б. Житков); Рубило, палка-копалка и дубинка — первые орудия труда человека... (К. Ефремов); Иногда на таких горных родниках, падающих с значительной высоты, ставят оренбургские поселяне нехитрые мельпицы-колотовки... (С. Аксаков).

Именование предмета может сопровождаться его характеризацией не только по функциональным свойствам, но и по каким-то другим свойствам: по возрасту и особенностям характера (лиц, иногда животных), по внешнему виду и т.д. При этом характеризующий компонент не выражает оценки в ее аксиологическом смысле (предмет не оценивается с позиции «хороший» или «плохой»), хотя этот компонент не лишен прагматического значения, иначе характеризация была бы невозможна. Выявление свойства-признака предмета, обозначенного определяющим компонентом аппозитивного словосочетания, основано на личном восприятии объекта говорящим субъектом, который, по сути дела, приписывает предметуэти свойства, то

120

есть осуществляет предикацию при употреблении аппозитивного словосочетания в высказывании,

О приспособленности аппозитивных словосочетаний данного типа к выражению предикации свидетельствует то, что они трансформируются в бисубстантивные предложения характеризации со связочным именным «предикатом качества, или свойства» (Т. В. Булыгина, 1997, с. 53): Во главе его [президиума, — Т, К,] и стоит этот самый Леша-блондин (М, Булгаков) (Леша-блондин—^'Леша был блондином'); ... а привез ее сюда на собственной лошади очень издалека какой-то суровый челоеек-молчалыпш, от которого никто не слыхал ни одного слова (Н, Лесков) (человек-молчалышк-^ 'Человек был молчальником'); Молодец-лихач ни обо что не зацепится... (М, Салтыков-Щедрин) (молоде1}-лихач-*'Молодец был лихачом ');

Здесь дремлет юноша-мудрец,

Питомец нег и Аполлона (А, Пушкин) (юноша-мудрец—^ 'Юноша был мудрецом').

Позиция субъекта проявляется и при обозначении предмета и его признака уменьшительно-ласкательными формами существительных — составных компонентов аппозитивного словосочетания (одного компонента или обоих):

Ах ты, птичка, птичка-иевеличка.

Попрыгунчик, флюгерок, синичка... (В, Демурин),

Характеризующий компонент, принадлежащий к признаковым словам, семантически соотносится либо с глаголом, либо с атрибутивным словосочетанием, В таком случае аппозитивные словосочетания преобразуются в предложения, в которых глагольный предикат или предикат, представляющий собой атрибутивное словосочетание, являются трансформами характеризующего компонента аппозитивного словосочетания (с/и)иь1-посильщи1<и-^Слоны, которые носят бревна, удивляли нас; сторож-старик—^Сторож — старый человек).

121

Иногда аппозитивное словосочетание данного типа отождествляют (при лексически соотносимых существительном и прилагательном) с атрибутивным словосочетанием {стороэ1С-старик=старый стороэ/с). Нельзя упускать из виду то, что признаковое личное существительное не является синонимом названия самого признака (в нашем примере: «старик» — это не просто «старый», а «старый человек»). Существует разница в выражении отношений между компонентами анпозитивных словосочетаний типа «сторож-старик» и атрибутивных словосочетаний типа «старый сторож». При аппозитивных отношениях в большей степени, чем при атрибутивных, проявляется расчлененность именования предмета с его признаком. Формально это выражается в том, что прилагательное в атрибутивном словосочетании, будучи грамматически тесно привязанным к определяемому существительному, находится в полной грамматической зависимости от него и не способно к дизъюнкции в высказывании (кроме редких, особых, случаев). В аппозитивном словосочетании такой грамматической зависимости определяющего компонента от определяемого нет, поэтому определяющий компонент способен в высказывании к обособлению. Рассмотрим пример: В сумерках подмазывали телеги, набивали их сеном; в ту, в которой ехал сам хозяин с работником-стариком, клали подушку, чуйку (И. Бунин). Определяющее существительное «стариком» способно употребиться в предложении обособленно от своего определяемого ('... в ту [телегу], в которой ехал сам хозяин с работником, стариком, клали подушки, чуйки'); прилагательное же в семантически соотносительном атрибутивном словосочетании «старый работник» при вставке в дапный контекст (вместо аппозитивного словосочетания) не способно к обособлению. Для обособления определяющего компонента аппозитивного словосочетания (рассматриваемого разряда) контекст практически не налагает ограничений, чего нельзя сказать о прилагательном атрибутивного словосочетания. Сравним:

Поднимается сторолс-старик

122

На свою колокольню-руину (Н. Некрасов).

('Поднимается сторолс, старнк, на свою колокольню-руину'; 'Поднимается старый стороэ1с на свою колокольню-руину'); Наутро хозяйка-старуха разбудила Марьюшку (А. Платонов) ('Наутро хозяйка, старуха, разбудила Марьюшку'; 'Наутро старая хозяйка разбудила Марьюшку'). Обособленный член предложения вносит в высказывание «элемент добавочного сообщения» (Н.М. Шанский, 1962, с. 484). В способности «определяющего» к обособлению, к относительной самостоятельности проявляется его большая «предикативность сравнительно с собственным определением» (А. А, Потебня, 1958, с. 109). Из сказанного можно заключить, что по характеру выраэ1саемых отношений аппозитивные словосочетания рассматриваемого разряда аналогичны предлоэюению, а не атрибутивному словосочетанию.

К рассмотренному разряду примыкают аппозитивные словосочетания,
которые именуют предмет с характеризацией его как обладателя чего-то.
Определяющий компонент таких словосочетаний относится к признаковым
словам с некоторой степенью условности: сема признака у них проявляется
коннотативно, как признак обладания. Например: Инлсенер-

краснознаменец сдвинул на затылок большую фетровую шляпу (И. Ильф и Е. Петров); Эту ночь конторщик-мшшионер не спал дома (И. Ильф и Е. Петров).

В лингвистическом отнощении эти аппозитивные словосочетания не отличаются от других аппозитивных словосочетаний данного разряда.

Третий разряд. Аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его образной характеризацией.

В современном русском языке (чаще в художественной речи) функционируют аппозитивные словосочетания, выражающие значение «именуемый предмет подобен другому предмету». В обозначении этого подобия и заключается характеризация предмета, которая является образной

123

{щеки-пончики, слова-кирпичи — В. Маяковский); она может сопровождать именование любых предметов окружающего мира, обозначаемых как одушевленными, так и неодушевленными существительными, собственными или нарицательными. Определяющий компонент таких аппозитивных словосочетаний является образно-характеризующим, представляющим собой метафору. Метафоричность определяющего компонента эксплицируется только в сочетании с другим компонентом аппозитивного словосочетания, что является закономерным для любого типа переноса значения. При этом в связь вступают таксономически разнородные компоненты:

Когда волшебиица-мечта

Красноречивые места

Мне оживляет и рисует... (Н. Языков);

Слова-хамелеоиы, они оюивут спеша.

У них свои законы, особая душа (К. Бальмонт);

Меле ееликапов-соседей, как гномик.

Он удивлялся всему... (М.Цветаева).

В ос1юве связи компонентов в таких словосочетаниях лежит не только значение уподобления признака обозначаемого предмета свойствам-признакам другого предмета путем названия этого предмета (как бы в замещение названия признака), но и значение уподобления самого обозначаемого предмета другому предмету. «Сущностные свойства всякого объекта, — отмечает А. В. Кравченко, — выявляются лишь через множественные связи и отношения, в которых он находится с другими объектами — как подобными ему, так и принципиально отличными» (А. В. Кравченко, 2000, с. 8).

В уподоблении предметов отражается ощущение говорящим «адекватных конкретных чувственно-наглядных образов-впечатлений от них» (М. Э. Рут, 1992, с. 26). Иначе говоря, в установлении образной соотнесенности предметов отражается позиция говорящего, его способность устанавливать ассоциативные связи между предметами.

124

Выражаемые логико-семантические отношения между названными в аппозитивном словосочетании предметами аналогичны отношениям, выражаемым компонентами бисубстантивного предложения с предикатом сравнения. Например: Останется трое: красномордый подхалим с белыми глазами, старичок-боровичок в железных очках и толстый барбос серьезнейшего вида (И. Ильф и Е. Петров) (старичок-боровичок—^Старичок словно боровичок);

О, дева-роза, я в оковах; Но не стыжусь твоих оков (А. Пушкин) (дева-роза—»Дева словно роза).

Несмотря на ярко выраженное качественное значение признака именуемого такими аппозитивными словосочетаниями предмета, они не допускают преобразования в атрибутивные словосочетания, даже в тех случаях, когда характеризующий компонент при модификации его значения может быть соотнесен с прилагательным или с причастием. Например, значение аппозитивного словосочетания волшебница-мечта не соответствует значению словосочетания волшебная мечта, хотя, безусловно, у соотносительных слов сопоставляемых словосочетаний есть общая признаковая сема.

Аппозитивное словосочетание, именуя предмет с его признаком, представляет этот предмет как нечто такое, что подобно (с точки зрения говорящего) другому предмету со всеми его свойствами и признаками, которые бывают представлепы коннотативно: Профессор, снимите очки-еелосипед (В. Маяковский). В соотнесенности понятий, обозначаемых словами «очки» и «велосипед», выражается сравнение именуемого предмета («очки») с другим предметом («велосипед») — сравнение является характеризующим, отражающим логические отношения между понятиями («очки похожи на велосипед», «очки сидят неуклюже», «очки неудобны»). Л. М. Ковалева отмечает: «Слово в употреблении (единица речевой деятельности) интересно как раз неядерными признаками, потому что

125

именно они выходят в фокус коммуникации по-разному в разных речевых ситуациях» (Л, М, Ковалева, 2000, с. 40).

Аквамариновая прозелень лесов уже сменилась богатым густо-зеленым опереньем, зацвела степь, сошла полая вода, оставив в загшище бесчисленное мноэ/сество озер-блесток (М. Шолохов), Аннозитивное словосочетание «озера-блестки» обозначает не только блестящие на солнце озера, но в соединении ионятий, обозначаемых словами «озера» и «блестки», имплицитно содержится комплекс суждений: Озер много; Озера маленькие; Озера блестят. Видно, что аппозитивное словосочетание именует нечто больщее, чем предмет с его признаком, — то, что является выражением логических отнощений между двумя предметами, что составляет пропозицию в высказывании. Следовательно, аппозитивное словосочетание является средством оформления предикации.

В образной характеризации часто выражаются общие культурно-этнические представления о предметных связях реального мира. Так, например, женщину маленького роста (или ребенка) русские образно и с иронией называют словом «крощка» (см. у А. Твардовского: Чем томиться день за днем С той лсепою-крошкой. Лучше ползать под огнем Или под бомбеэ/ской);

предметы длинной извилистой формы характеризуют словом «змея» или «змейка» (Вьется улица-змея — В. Маяковский).

Образное выражение признака по сути своей ментально, однако у аппозитивных словосочетаний данного разряда оно не связано с аксиологической интерпретацией признака (что присуще аппозитивным словосочетаниям следующего (4-ого) разряда).

126

Четвертый разряд. Аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его оценочной характеризациеН.

Наряду со словосочетаниями предыдущего (3-го) разряда аппозитивные словосочетания, содержащие оценочно-характеризующий компонент, в большей степени, чем аппозитивные словосочетания других разрядов и типов, обладают предикативными свойствами, В аппозитивном словосочетании, содержащем оценочный (или эмоционально-оценочный) компонент, в составе высказывания актуализируется субъективная модальность, свойственная предикатам оценки, — в таком случае эксплицируется «нарочитость» в приписывании признака именуемому предмету:

И славит сладостный певец Людмилу-прелесть и Руслана... (А. Пушкин); В годы голода,

спгуэ1си-злюки разве

филармонии играли окрест? (В. Маяковский).

Оценочное слово часто называют эмоционально-оценочным. Нам представляется, что «эмоциональное» и «оценочное» не являются взаимозаменяемыми понятиями. Оценка может и не связываться с проявлением эмоций, а только заключаться в выражении отношения говорящего к характеризуемому предмету с точки зрения представления о нем в общеоценочном плане (хороший или плохой). Оценочные представления, как и сама категория оценки, являются социально обусловленными, так как они исторически сформировались в обществе. Поскольку в оценке отражаются представления социума о ценностях, то нужно признать, что она обладает ментальной сущностью. Но в то же время оценка является и субъективной, индивидуальной, потому что она дается с позиции говорящего, в ней выражается отношение «социума-говорящего к окружающим его предметам, лицам,,, с точки зрения его идеалов» (Т, В,

127

Маркелова, 1996, с. 4). Оценивая фрагменты действительности, человек «иропускает» их через свое сознание, разум, — следовательно, оценка рациональна, содержательна.

Выражение личного «я» в оценке делает ее субъективной, но не эмоциональной, «Эмоциональное» связано с проявлением чувств, однако человек не может выражать эмоций, не оценивая то, по отношению к чему выражаются эмоции, А это значит, что «эмоциональное» является в то же время «оценочным» (то есть в «эмоциональном» чувственное сочетается с рациональным).

Эмоциональное, оценочное значения выражаются по-разному; лексически (специальными словами); фразеологически; морфологически (эмоциональное — междометиями, оценочное — формами оценки прилагательных и наречий); синтаксически — особыми (эмотивными) синтаксическими конструкциями. Кроме того, к средствам выражения эмоционально-оценочного значения относятся словообразовательные элементы (например, суффиксы субъективной оценки) и интонация. (О связи эмоционального, оценочного и волевого см., например: Е. В. Алтабаева, 2004, с. 368—370). Структура аппозитивных словосочетапий обусловливает реализацию эмоционально-оценочного значения лексическими средствами. Это значение выражается прямо-номинативно (компонентом оценочной, эмоциональной лексики: дочка-умница, Васька-лодырь, ученик-любимчик) и косвенно-номинативно, образно (метафорой: зверь-человек, змея-баба, голубушка-сестрица и т.п.).

Если оценка не сопровождается проявлением эмоций, то для ее выражения используются либо слова нейтральной лексики в особом контексте, либо слова оценочной лексики {добряк, смельчак, красавец), но не эмоциональной. Обратим внимание на то, что под «эмоциональным» иногда понимают все связанное с миром эмоций, и все слова, отражающие эмоциональное состояние {любушка, любимая, злыдень, хам и т.п.), и слова, называющие эмоции {любовь, ненависть, грусть, злость и т.п.), относят к

128

«эмотивной лексике» (см. об этом: Л. Г. Бабенко, 1989, с. 14). Представляется неправомерным такое объединение групп слов, имеющих разную функциональную направленность в русском языке: первые служат для выражения отнощения к предмету, для его эмоционально-оценочной характеризации, в высказывании они выражают субъективную модальность, поэтому относятся к словам предикатным; вторые «называют либо определенное чувство, либо его переживание и, следовательно, выполняют только номинативную функцию» (Н. А. Лукьянова, 1986, с. 28; см. также В. Г. Гак, 1998, с. 645). Поскольку для лингвистической интерпретации аппозитивных словосочетаний важно выделить субъективно-оценочную сущность характеризующего (определяющего) компонента, то в дальнейщем подчеркивать принципиальное различие между существительными, относящимися к эмоциональной лексике, и существительными, относящимися только к оценочной лексике, необязательно. В таком случае характеризующий компонент в аппозитивных словосочетаниях можно называть оценочным. Ментальный оценочный компонент (выще мы отмечали ментальность оценки) предопределяет ментальный характер всей конструкции.

Аспекты характеризации именуемого в аппозитивном словосочетании предмета многообразны (внещний вид, физические данные и внутренние качества человека, его социальный статус и др.). Многообразны также и сами именуемые объекты, которые выделяет из окружающего мира говорящий. Однако центральным объектом именования и характеризации является человек, который ментально характеризуется по определенным параметрам. Ю. С. Степанов выделил три линии параметризации человека: «А. Человек в отнощении к «Миру», а тем самым, в том же самом отношении, к «Богу», а также к животным.

Б. Человек в отношении к себе подобным, к своему роду, клану, племени, вообще в отношении к «своим» и «чужим». В. Человек в отношении к обществу» (Ю. С. Степанов, 2001, с. 698).

129

Эти параметры и в апнозитивных словосочетаниях определяют содержание отношений между главным компонентом, именующим человека, и компонентом характеризующим.

Оценочная характеризация в аппозитивных словосочетаниях мол<ет быть как положительной, так и отрицательной. Это относится и к характеризации человека, и к характеризации других объектов действительности:

Ах, вы, душеньки-подруэ1сепьки!

Не от горя плачу — с радости! (А. Кольцов);

Ох, мой голубчик-куманек!

Терплю напраслину и выслана за взятки (И. А. Крылов);

Худолспик-варвар кистью сонной

Картину гения чернит... (А. Пущкин);

О коварной собаке-судьбе

Невеселые речи прольются (Ю. Орябинский);

Меня в тупик за десять лет

Загнала дура-перестройка (В. Флейшер).

Необходимо подчеркнуть, что оценочное содержание в аппозитивном словосочетании выражается не только компонентом-лексемой — «тон задается» самой конструкцией, позволяющей репрезентировать оценочное содержание в сочетании соположенных субстантивов. Поэтому и само аппозитивное словосочетание с оценочным значением должно квалифицироваться как оценочная конструкция (или эмоционально-оценочная конструкция).

Как уже отмечалось нами, оценочное значение может быть выражено и словами «безоценочными», не относящимися к эмоционально-оценочной лексике, представляющими собой метафору в составе аппозитивного словосочетания. Например: В летних садах, театрах, кино, на пароходах и курортах барышни-овечки вертели застекленные барабаны благотворительной лотереи (И. Ильф и Е. Петров). Содержание аппозитивного словосочетания «барышни-овечки» основывается на коннотативных смыслах

130

«определяющего», которые эксплицируются только в сочетании с «определяемым». В метафоре «овечки» «ассоциативные признаки» (Д. Н, Шмелев, 2002, с, 35) начинают выявляться только в сочетании со словом «барышни»: 1) ясно, что слово «овечки» употреблено в переносном значении; 2) в этом слове могут эксплицироваться семы «тихие», «пугливые», «безропотные», «кудрявые», возможно и «глупые» (в последнем случае проявляется оценочная коннотация); 3) выбор «приоритета» коннотативных сем определяется говорящим; адресату это становится понятно из контекста. В таком случае прагматическое значение, которое приобретает оценочный компонент в словосочетании, оказывается «больше, чем дескриптивное, подчинено воле говорящего» (Н. Д. Арутюнова, 1988, с. 7).

Говорящий стремится к тому, чтобы он был правильно понят, поэтому, прибегая к метафоре для выражения оценочного значения, он должен опираться на языковой опыт носителей языка, на существующие устойчивые ассоциативные связи между предметами и их названиями, должен давать оценку не только с точки зрения своих идеалов, ценностных ориентиров, но и с точки зрения идеалов общества. В таком случае очевидна ментальная сущность метафоры (оценочного компонента), а значит, и аппозитивного словосочетания. Рассмотрим примеры:

На подбор орлы-ребята.

Молодец до молодца (А. Твардовский).

Где Волга бушует,

Как огненный вал,

Там бьется с врагами

Орел-гепер(ш (Н. Клементьев).

Слово «орел» как номинация понятия «птица» не ментальное и не метафоричное. Однако возможность использования его в качестве оценочной метафоры в аппозитивной конструкции появляется благодаря сочетанию с определяемым словом («ребята», «генерал»). В слове «орел» коннотативно

131

выделяются семы оценки, определяющие выбор этого слова для именования-характеризации человека: «физическое совершенство», «сила», «стремительность» и др. В отождествлении (сравнении) человека с птицей, именуемой орлом, проявляются взгляд и ценностные ориентиры говорящего субъекта. Выбор слова «орел» в качестве оценочно-характеризующего поддерживается знанием того, что в языке существует закрепление за этим словом ассоциативных положительных признаков (см., например: — Вот, брат, значит, ты какой. Богатырь. Орел ...

Говорят: орел, так надо И глядеть и быть орлом [А. Твардовский]).

Выделение животных как важной составной части мироздания находит отражение в проводимых человеком сопоставительных параллелях «человек-животное». Выражение признака, присущего человеку, через сравнение его с животным (или уподобление животному) основывается в аппозитивном словосочетании на метафорическом сближении компонентов: главный (определяемый) комнонент обозначает человека (в разных его ипостасях), а характеризующий называет животное, признаки и свойства которого приписываются человеку. Например:

Палач-собака скалится. Лиса-приказный хмурится (Д. Кедрин);

Увидел я эту девчушку-синичку — так все во мне и перевернулось (Н. Новиков).

В аппозитивных словосочетаниях, в которых признак именуемого предмета выражается в характеризации человека с точки зрения общественных ценностей, оба компонента обозначают человека; характеризующий компонент принадлежит к оценочной (предикатной) лексике, стилистически маркированной (преимущественно разговорной), реже — к нейтральной {лодырь, лентяй, лоботряс, соня; работяга, трудяга;

132

труэ/сеник, предатель, герой и т.д.): Ваньке-лодырю эта мысль в голову не пришла (Н. Новиков); У соседа-плута урожай сторицей (Н. Некрасов);

Бился ль ты в горах Кавказа

Или пал за Сталинград,

Мой земляк, ровесник, брат.

Верный долгу и приказу

Русский трулсеник-солдат (А. Твардовский).

При характеризации людей, животных, растений, вещей, абстрактных понятий в качестве оценочно-характеризующего компонента выступают существительные как одушевленные, так и неодушевленные:

Вступает Энгельгардт-герой —

И вмиг он дипломатик (А. Пушкин);

Пыхтел трудяга-пароеоз.

Но оставался без движенья (В. Флейшер);

Не кланялся он пуле-дуре.

На смерть он права не имел (М. Клипиницер);

Запретить совсем бы ночи-негодяйке

Выпускать из пасти столько звездных жал (В. Маяковский). Один и тот же образный компонент (метафора) функционирует в разных словосочетаниях то с оценочным значением (змея-баба), то с безоценочным (улш1а-змея).

Общим элементом в оценочной характеризации человека и животных способен функционировать компонент, который обозначает культовый предмет из числа выделенных человеком еше в период язычества. Как известно, главными нредметами поклонения были Солнце и Огонь. Поэтому

Примечательно, что в аппозитивных словосочетаниях выражается и «обратная» характеризацня: животное наделяется антропоморфным прнзнаком (сорока-воровка, лиса-/путовка, копь-работяга и т.п.).

133

слова «солнце» и «огонь» и их семантические производные следует рассматривать в составе аппозитивных словосочетаний как ментальный компонент с положительной оценочной коннотацией: С друзьями в epudiiui высокой Владимир-солнце пировал (А. Пушкин); Свет-Наташа! Где ты ныне? (А. Пушкин); Гуди, земля, под копытом Коня-огня ... (Д. Да-минов).

С положительным оценочно-характеризующим значением

функционируют аппозитивные словосочетания, содержащие компонент «душа»:

Королевич Елисей,

Помолясь усердно Богу,

Отправляется в дорогу

За красавицей-душой.

За невестой молодой (А. Пушкин);

Милый кунчик-душа! Чем тебя мне принять? (А. Кольцов).

Компоненты «душа», «огонь» и некоторые другие, употребляемые в препозиции к определяемому слову {душа-человек), выполняют особую функцию — подобную функции словообразовательного элемента (см, об этом в V главе диссертации).

Ментальная сушность оценочных аппозитивных словосочетаний проявляется в тех из них, которые содержат в качестве оценочно-характеризующего компонента устойчивые языковые метафоры. Оценочная характеризация при помощи таких метафор осуществляется в аппозитивных словосочетаниях на основе ассоциативных связей: если г^арь (или государь), то непременно батюшка (а для противников самодержавия — супостат), если Родина, Россия (вообще что-то дорогое), то мать или матугика^: Я б для батюшки-царя родила богатыря (А. Пушкин); Ну, мол, ребятушки, выручайте! Царю-батюшке деньги надобны (М. Салтыков-Щедрин); Сколько их было, красивых и милых,

134

Помнишь ли, Родииа-мать? (В, Кузнецов); Занесет Россию-матушку

До певучих проводов (Ю. Орябинский); Забушуй Dice, непогодушка. Разгуляйся Волга-матушка (А. Кольцов); Помоги мне, мать-земля! С тишиной меня сосватай (В, Брюсов); В родстве с природой-матерью И зверь, и человек (В. Флейшер).

Аппозитивные словосочетания рассматриваемого разряда

трансформируются в два вида бисубстантивных предложений:

1) те аппозитивные словосочетания, у которых оценочное значение
выражается прямо-номинативно (словами оценочной лексики, в том числе
словами, содержащими суффиксы субъективной оценки), преобразуются в
бисубстантивные предложения с характеризующим именным предикатом,
включающим связку быть (главным образом в ее нулевой форме): Он слыл
отличным соседом-хлебосолом ... (Н. Помяловский) (сосед-хлебосол—*
Сосед —хлебосол); ... бедный мой Кавелин-дурачок (А. Пушкин) (Кавелин-
дурачок—^Кавелин — дурачок);

2)                  те   аппозитивные   словосочетания,   в   которых   оценочное   значение
выражается косвенно-номинативно, преобразуются, подобно аппозитивным
словосочетаниям с образной характеризацией (см. предыдущий разряд), в
бисубстантивные     предложения     с     предикатом     сравнения     (человек-
паук—^Человек словно паук); оценочный компонент при трансформации в
предложение выступает в функции предиката, сочетаясь и с семантической
связкой   «подобен» (человек-паук—^Человек подобен пауку). Способность
аппозитивных словосочетаний данного разряда трансформироваться в такой
же    тип    бисубстантивных    предложений,    в    какой    трансформируются
аппозитивные   словосочетания   с   образной   характеризацией,   объясняется
общей    для    этих    разрядов   природой    характеризующего    компонента

135

(компонент нредставляет собой метафору). Аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его оценочной характеризацией, и аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его образной характеризацией, имеют одинаковые функциональные свойства: 1) образно характеризуют нредмет, эксплицируя таким образом оценочное суждение (аппозитивные словосочетания с образной характеризацией выражают субъективное видение признака предмета; аппозитивные словосочетания с оценочно-характеризующим компонентом характеризуют именуемый предмет, выявляя ценностные, с точки зрения говорящего, свойства нредмета); 2) будучи потенциально нредикативными конструкциями, эти аппозитивные словосочетания представляют добавочную пропозицию в высказывании, усложняя тем самым семантическую структуру предложения.

Аппозитивные словосочетания с образной характеризацией и аппозитивные словосочетания с образно-оценочной характеризацией (девчушки-синички, человек-паук, конь-огонь) очень близки по семантике выражаемых отношений и по функциональной сущности. Следует отметить вообще зыбкость фаниц между аппозитивными словосочетаниями четырех выделенных разрядов дан1юго типа. В контексте возможна актуализация оценки и в тех случаях, когда словосочетание не содержит ни оценочного слова, ни образно-характеризующего компонента:

Он шел к себе домой и видел лсепщипу-статую, сначала холодную, непробуэ/сденную (Гончаров).

Типовым значением всех аппозитивных словосочетаний третьего типа является «именование предмета, сонровождаемое его характеризацией».

Особую разновидность составляют аппозитивные словосочетания, индивидуально именующие человека (при персонификации — и животное) с его прозвищем. В зависимости от того, на чем основано прозвище (на качественной характеристике или на установлении подобия между предметами), такие аппозитивные словосочетания могут быть отнесены к

136

каждому из 4-х разрядов. Они относятся к оценочным апнозитивным словосочетаниям на логическом основании (в основе нрозвища лежит оценка): Ромка-пылесос, Ваня-шапочка, Лешка-«Америка». Катя-невеличка — так звали меня в детстве из-за маленького роста.

Выводы

1, Аппозитивные словосочетания образуются в современном русском языке
способом словосложения для выражения отношения «предмет—признак» и
представляют собой, как единицы номинации, типизированные структуры,
организованные по существующим в системе языка синтаксическим
моделям.

2, Отношение «предмет—признак» выражается в аппозитивном слово
сочетании двумя именами существительными, связанными координацией
падежных форм,

3, Выражение признака предмета, названного главным (определяемым)
словом, осуществляется в аппозитивных словосочетаниях путем добавочного
названия нредмета другим существительным — определяющим;
определяющий компонент является выразителем аппозитивного признака,

4, Находящиеся в отношении аппозиции компоненты аппозитивного слово
сочетания грамматически не различаются, местоположение их не является
фиксированным, поэтому значение главного и определяющего слова
устанавливается только семантически,

5,       Критерием классификации аппозитивных словосочетаний является при
знак    наличия/отсутствия    характеризации    одного    компонента-сущест
вительного    другим     при    выражении    значения     «предмет—признак».
Формальной   классифицирующей   единицей   в   типологии   аппозитивных
словосочетаний служит определяющий компонент в их структуре, на основе
которого   различаются   типовые   значения   аппозитивных   словосочетаний,
устанавливается их типология,

6, Выделяется три типа аппозитивных словосочетаний:

137

1) аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом;

2) аппозитивные словосочетания с классифицирующе-характеризующим
компонентом;

3) аппозитивные словосочетания с характеризующим компонентом.

7. Функциональная направленность аппозитивных словосочетаний коррелирует с теми отношениями, которые существуют между определяемым и определяющим компонентами в аппозитивном словосочетании.

Аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом являются единицами сложной номинации, тяготеющими к сложносоставным существительным. Аппозитивные словосочетания с классифицирующе-характеризующим и с характеризующим компонентом являются единицами номинации, содержащими предикативный потенциал.

138

ГЛАВА IV

ПРЕДИКАТИВНЫЙ ПОТЕИЦИАЛ АИИОЗИТИВИЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ

В данной главе мы устанавливаем, из чего «складывается» предикативный потенциал аппозитивных словосочетаний и как проявляется предикативная сущность этих языковых единиц в структуре высказывания.

§ 1. СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ НРНСНОСОБЛЕННОСТЬ АННОЗИТИВНЫХ СЛОВОСОЧЕТАННЙ К ВЫРАЖЕНИЮ НРЕДИКАЦНН

Аппозитивные словосочетания потенциально предикативны, поэтому они способны представлять предикацию.

Существующая в лингвистической традиции трактовка аппозитивных словосочетаний только как единиц номинации отражает тенденцию общей интерпретации словосочетания. Она опирается на выдвинутую В. В. Виноградовым лексикологическую трактовку словосочетания. По мнению Е. С. Скобликовой, лексикологический подход приводит многих исследователей к рассмотрению словосочетаний как номинативных единиц, существующих независимо от предложения (Е. С. Скобликова, 1997, с. 192). Однако следует заметить, что В. В. Виноградов относил словосочетания к области номинативных средств языка только при рассмотрении их вне предложения (как строительный материал для него), но вместе с тем указывал, что словосочетания «в составе предложения и через предложение входят в систему коммуникативных средств языка». И далее: «Их [словосочетаний. — Т. К.] синтаксическое употребление, способы их связей обнаруживаются в структуре предложений» (В. В. Виноградов, 1960, с. 10).

Интерпретация словосочетаний, в том числе и аппозитивных, не должна быть односторонней. Как единицы номинации, образующиеся по

139

существующим в языковой системе моделям, аппозитивные словосочетания реализуют номинативную функциональную направленность, включенные же в структуру высказывания, аппозитивные словосочетания, оставаясь единицами номинации, реализуют и свои коммуникативные потенции.

Главным коммуникативным свойством аппозитивных словосочетаний является их внутренняя предикативность. Возникшие как единицы именования предмета с присущим ему признаком, аппозитивные словосочетания в процессе исторического развития языка расширили диапазон своей функциональной направленности, и в современном русском языке они сугцествуют не только как единицы номинации, но и как единицы потенциальной предикации.

Взгляд на аппозитивные словосочетания с точки зрения их коммуникативной перспективы привел нас в область исследования функциональных свойств этих языковых единиц (в плане выражения номинации и предикации). Выявление предикативных признаков у аппозитивных словосочетаний дало основание рассматривать само аппозитивное словосочетание как потенциально предикативную синтаксическую конструкцию.

Способность аппозитивных словосочетаний к выражению предикации обусловлена прежде всего функциональным предназначением этой языковой единицы, сложившимся исторически, в ходе эволюции языка. Дав1ю установлено, что язык не является застывшей системой. Он отражает и развитие общества, и развитие мыслительных способностей человека (от простого именования предметов действительности — к именованию отношений). Сейчас нельзя говорить об анпозитивном словосочетании как о монофункциональной языковой единице, так как аппозитивные словосочетания имеют разновекторную функциональность: 1) они являются знаками именования предметов, 2) знаками именования предметов с присушими им признаками, 3) знаками именования предметов с их характеризацией. В основе обозначения признака предмета и в

140

характеризации предмета лежит предикация, а это значит, что сами единицы, выражающие предикацию, предикативны. Аппозитивные словосочетания выделенных нами типов обладают разной степеныо предикативности. Самой высокой степеныо предикативности обладают аппозитивные словосочетания с характеризующим компонентом (в нашей типологии это III тип).

Логической основой предикации является «предицирование, то есть соединение понятий» (П. А. Лекант, 2002, с. 148), представляемых в отношении «предмет—признак». Это логическое понятие материализуется в языке при помощи определенных средств, предназначенных или приспособленных для выражения данных отношений. К числу таких средств относятся, в частности, аппозитивные словосочетания.

Как уже отмечалось, аппозитивные словосочетания выражают такое же денотативное значение, какое выражается бисубстантивными предложениями соответствующего типа (см. III главу, § 2). Параллелизм аппозитивного словосочетания и именного предложения, являющийся, по словам Ю. С. Степанова, «универсальной чертой индоевропейских языков» (Ю. С. Степанов, 1981, с. 196), не случаен и может быть объяснен, по нашему мнению, различной перспективой участия этих языковых единиц в коммуникативном акте. Модель бисубстантивных предложений существует для образования языковых единиц, способных выражать ос1ювную предикацию, грамматически оформленную; модель аппозитивных словосочетаний предназначена для образования языковых единиц, способных выражать в высказывании то же денотативное значение, которое может быть выражено и бисубстантивным предложением, но только в качестве добавочного к основному денотативному значению предложения. Таким образом, аппозитивное словосочетание (АС) и соответствующее бисубстантивное предложение (БП)* реализуют одну пропозицию при разных коммуникативных установках.

В дальнейшем, в целях краткости, иногда мы будем пользоваться сокращенным названием этих языковых единиц.

141

Являясь знаками денотативного тождества, апнозитивные словосочетания и бисубстантивные предложения имеют структурную соотнесенность и частичное совпадение формальной стороны их моделей (только моделей "Ni—Ni"), что создает возможность выражения нронозиции в свернутом (АС) или в развернутом (БП) виде. Параллелизм выражения пропозиции разными единицами, по сути дела, отражает то общее, что лежит в основе организации бисубстантивных предложений и аппозитивных словосочетаний. Этим общим является аппозиция. Наличием общих свойств объясняется возможность трансформации бисубстантивного предложения в словосочетание, а аппозитивных словосочетаний — в бисубстантивные предложения. Стоит аппозитивному словосочетанию (в форме им. п.) придать интонацию сообщения и паузой (а на письме знаком «тире») разделить компоненты аппозитивного словосочетания — оно трансформируется в бисубстантивное предложение. При трансформации аппозитивного словосочетания в предложение определяющий компонент примет ту форму предиката, которая будет отражать характер признака; значение «определяющего» аппозитивного словосочетания совпадет со значением нредиката в бисубстантивном предложении. Например, аппозитивные словосочетания, образно характеризующие предмет через метафорическое обозначение признака, трансформируются в бисубстантивные предложения с предикатом сравнения: березки-свечки брачные (Н. Клюев)^► Березки словно свечки брачные: слова-кирпичи (В. Маяковский)—»Огоеа словно кирпичи.

В действительности нет необходимости трансформировать одну единицу в другую: аппозитивные словосочетания и соответствующие бисубстантивные предложения параллельно существуют в современном русском языке как «параллельно изменяющиеся исторические формы» (Ю. С. Степанов, 1981, с. 197), имеющие свое предназначение. «Свертьшание/развертывание» — это лингвистический прием, позволяющий

142

выявить у разных языковых единиц общие черты, на которых может основываться взаимообратимость языковых единиц.

Главным объединяющим свойством аппозитивных словосочетаний и бисубстантивных предложений является семантическая тождественность и предикативность. Бисубстантивное предложение — это коммуникативно оформленная единица, предикативность которой выражается грамматически (формально-фамматической основой); аппозитивное словосочетание не имеет коммуникативной оформленности, но оно приспособлено для выражения предикации, то есть обладает потенциальной предикативностью. Приспособленность аппозитивных словосочетаний к выражению предикации основывается на их структурно-грамматическом устройстве, а также на соответствующих закономерностях семантического взаимодействия составляющих компонентов. Поэтому, чтобы установить функциональные возможности аппозитивных словосочетаний, нужно выявить их структурный, грамматический и семантический потенциал. Функциональные свойства аппозитивных словосочетаний в полной мере могут быть выявлены на основе парадигматических и синтагматических отнощений, в которые вступают эти словосочетания с другими языковыми единицами в акте коммуникации.

Предикативные свойства, как уже отмечалось нами, более наглядно проявляются у аппозитивных словосочетаний с характеризующим компонентом (III тип), которые потенциально содержат максимальный «набор» предикативных признаков. Поэтому именно этот тип аппозитивных словосочетаний будет подвергнут лингвистическому анализу с точки зрения выявления у них предикативных свойств. Степень предикативности двух других типов аппозитивных словосочетаний определяется в соотнощении с предикативностью аппозитивных словосочетаний III типа. Предикативные свойства у аппозитивных словосочетаний обнаруживаются прежде всего в специфике выражения отношений «предмет—признак» соответствующей структурой.

143

Структурная приспособленность аппозитивных словосочетаний к выражению предикации проявляется в формальной их организации, в аналогичности модели бисубстантивных предложений.

Формально сочетание компонентов аппозитивного словосочетания в им. п. соответствует сочетанию подлежащего и сказуемого в бисубстан-тивном предложении модели "Ni—Ni"; координация падежных форм в аппозитивном словосочетании аналогична синтаксической связи, которая существует между главными членами бисубстантивного предложения*.

Аппозитивные словосочетания организованы так, что при проецировании их на бисубстантивное предложение определяемый компонент занимает позицию подлежащего, а определяющий — сказуемого (предиката). Такое позиционное соответствие является показателем формального совмещения моделей, по которым строятся аппозитивные словосочетания и бисубстантивные предложения; существует и совпадение смысловой стороны моделей этих языковых единиц (см. о деривационных моделях в § 2 I главы), имеющих аналогичные типовые значения (например, значение классификации или характеризации предмета).

Способность «определяющего» разобщаться с «определяемым» при трансформации словосочетания в предложение с сохранением позиции компонентов отражает расчлененный характер обозначения отношений «предмет—признак» в аппозитивном словосочетании, а это возможно только при наличии предикативных отношений между обозначаемыми понятиями. А. А. Шахматов писал, что «расчленение [представления. — Т. К.] ведет к выделению из него субъекта и предиката, стоящих между собой в предикативных отношениях» (А. А. Шахматов, 1941, с. 29).

Предикативные отношения между обозначаемыми аппозитивным словосочетанием понятиями обусловливаются прежде всего логикой

* Выявление предикативных нотенций аппозитивных словосочетаний осуществляется но исходной форме (им. и.), что дает возможность анализировать параллельные сннтаксические конструкции (АС и БП); нараллель проводится между аппозитивным словосочетанием и синтаксически элементарным бисубстантивным предложением.

144

именования и характеризации предмета. Обозначение признака именуемого аппозитивным словосочетанием предмета основывается на отыскивании говорящим такого признака в другом предмете, а значит, — выделении его в нем и приписывании предмету в виде параллельного наименования. В сопоставлении двух субстанций (на основе чего строятся аппозитивные словосочетания) нам видится то «нарочитое сочетание двух представлений», которое А. А. Шахматов называл коммуникацией (А. А. Шахматов, 1941, с. 30). Такой механизм выражения понятия «предмет—признак» соответствует акту предикации. Однако акт предикации в аппозитивном словосочетании не реализуется, так как языковая единица (АС) не получает грамматической и коммуникативной оформленностн предложения (в высказывании аппозитивное словосочетание функционирует как структурно-смысловой элемент предложения — аппозитивный оборот). В соответствии со своим предназначением аппозитивные словосочетания выралсают }1езавершенную предикацию (о незавершенной предикации см.: Ю.С. Степанов. ЛЭС, с. 393).

Как уже отмечалось нами, аппозитивные словосочетания по своей грамматической организации приспособлены к выражению предикации: однопадежные формы существительных могут вступать только в связь координации, которая выражает аппозитивно-предикативные отношения между компонентами аппозитивных словосочетаний. Выражение предикативного значения двумя субстантивами является исторически обусловленным. А. А. Потебня писал: «... имя само по себе предикативно, то есть стоит на предполагаемой доисторической ступени безразличия имени и личного глагола» (А. А. Потебня, 1958, с. 111).

Вошедшая в традицию интерпретация отношений между компонентами аппозитивных словосочетаний как атрибутивных нам кажется неточной, не отражающей сути и предназначения этих языковых единиц в современном русском языке. В структуру аппозитивных словосочетаний, образованных по модели «сушествительное+сушествительное» (с дефисным написанием),

145

входят два аналогичных по форме существительных, находящихся в особом виде синтаксических отношений, которые, как нам представляется, следует пазвать аппозитивными. Эти отношения выражаются особым видом синтаксической связи, формально не отражающей синтаксической зависимости одного компонента словосочетания от другого при существующей логико-семантической связи определяемого и определяющего компонентов. Поскольку в аппозитивном словосочетании отсутствует формальная подчинительная связь «определяющего» с «определяемым», а логические отношения «предмет—признак» выражаются двумя соположенными существительными, между которыми устанавливается координация падежных форм (то есть грамматическое равноправие), то об «определяющем» нельзя говорить как о грамматически зависимом второстепенном члене в структуре предложения, и тем более — относить его к определению по сложившейся традиции. Думается, что в предложении определяющий компонент аппозитивного словосочетания должен квалифицироваться как особый его член, именуемый прилолсением, но не как разновидность определения.

Мы разделяем мнение П. А. Леканта, который не относит приложение к второстепенным членам и считает, что оно «отличается от второстепенного члена предложения прежде всего формой: его связь с определяемым словом не является подчинением» (П. А. Лекант. КС, с. 332).

Координация падежных форм в аппозитивном словосочетании сближает его исходную форму (им. п.) с формой выражения предикативных от}юшений в бисубстантивном предложении его грамматической основой (Ni—Ni). Все это подтверждает нашу мысль о том, что аппозитивные словосочетания и бисубстантивные предложения соответствущей структуры имеют общее основание — аппозицию, которая репрезентирует отношение «предмет—признак» путем грамматического соположения субстантивов (при коордипации падежных форм) и реализует разную коммуникативную перспективу (в бисубстантивном предложепии

146

оформляется завершенная предикация, в аппозитивном словосочетании — незавершенная предикация).

Существует взаимосвязь между предикативностью аппозитивной конструкции и предикативностью определяющего компонента.

Предикативность прилолсеиия

Многие лингвисты отмечали предикативный характер приложения. Так, А. А. Потебня видел в приложении «большую нредикативность сравнительно с собственным определением» (А, А. Потебня, 1958, с. 109—ПО). Последователь А. А. Потебни, Д. П. Овсянико-Куликовский, также связывал приложение с выражепием предикативности (Д. Н. Овсянико-Куликовский, 1902, с. 5, 220 и др.). А. А. Шахматов выделил в русском языке «предикативное приложение» и отметил, что «аппозиционнные отношения стоят в тесной связи с предикативными и могут вытекать из них» (А. А. Шахматов, 1941, с. 39^ 0).

Предикативность приложения признается и современными русистами. К. П. Орлов, описавший разные способы соотношения приложения с господствующим словом, при характеристике аппозиционных отнощений подчеркнул, что одно из двух слов, находящихся в таких отношениях, «получает в структуре предложения оттенок предикативности» (К. П. Орлов, 1961, с. 60). М. Г. Шатух пишет: «Уточняющий оттенок в приложении есть не что иное, как проявление им предикативного признака» (М. Г. Шатух, 1954, с. 5). «Предикатное значение» имени в аппозитивной конструкции отметила Е. В. Падучева (Е. В. Падучева, 1985, с. 99).

Предикативные свойства аппозитивных словосочетаний отмечены

П. А. Лекантом, Е. С. Скобликовой, Ю. С. Степановым и др. учеными.

Ю. А. Чумакова, исследуя семантическую структуру приложений, выделила

в их семантике наличие «предикативных элементов» (Ю. А. Чумакова, 2001,

с. 7). Наще обоснование предикатив1юй сущности аппозитивных словосоче-

147

таний сводится прежде всего к выявлению свойства предицирования у определяющего компонента аппозитивных словосочетаний.

Предикативные свойства «определяющего» проявляются при включении аппозитивного словосочетания в высказывание, где словосочетание выступает в качестве аппозитивного оборота. Аппозитивный оборот мы понимаем как структурно-смысловой элемент предлоэ/сения, представляющий собой логико-семантическое сочетание «определяемого» и «определяющего», выраэ/сенное двумя однопадеэ/сными формами субстантивов, и обозначающий факт или ситуацию.

Предикативность «определяющего» и самого аппозитивного оборота с больщей силой проявляется при дизъюнкции его компонентов, связанной с обособлением «определяющего»: Мать говорила о цветке, который все грустил по своей матери-розе, но плакать он не мог, и только в благоухании проходила его грусть (А, Платонов); 'Мать говорила о цветке, который все грустил по своей матери, розе...'

При обособлении «определяющего» (приложения) подчеркивается не только расчлененный характер именования предмета с его признаком, но обособленный определяющий компонент вносит дополнительную информацию уточнения в высказывание (акцентируется внимание на том, что цветок, о котором говорила мать, — это роза),

Д. Н, Овсянико-Куликовский отмечал, что удаленность приложения от определяемого слова «сообщает ему [приложению, — Т, К,] как бы тень особой предикативности» (Д, П, Овсянико-Куликовский, 1902, с, 225—226).

Предикативность аппозитивного оборота акцентируется, когда обособившееся от «определяемого» приложение («определяющее») употребляется в сочетании с интенсивом, К интенсивам мы относим полнозначные слова с семантикой субъективной оценки, усиливающие значение характеризации и выражающие субъективную модальность. Их называют иначе интенсификаторами, или экспрессивными модификаторами (Е, С, Яковлева, 1994, с, 201); слова типа такой, весь, этакий, этот —

148

акцентными словами, выражающими субъективную модальность (О. В, Четверикова, 1996, с. 10), Е. С. Яковлева, ссылаясь на БАС, MAC, словарь С, И. Ожегова и «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н, Ушакова, рассматривает слова поистине, истинно, подлинно, буквально, прямо(-таки), просто, а также подлинный, истинный, настоящий, сущий, форменный, этакий соответственно как экспрессивные синонимы модального наречия действительно и экспрессивные варианты прилагательного действительный, при этом она отмечает, что «вся эта экспрессивная лексика так или иначе груннируется вокруг смысла 'категорическая, настойчивая утвердительность'» (Е. С. Яковлева, 1994, с. 201).

Аппозитивный оборот, включающий один из вышеназванных интенсивов, выражает модальное значение уверенности говорящего в адекватности обозначаемого признака и подчеркивает субъективное мнение говорящего:

Мулсики эти, сущие паразиты, все равно у него отберут кузню, а толк какой с того? (А, Макаренко) (АС — муэюики-паразиты); Стая касаток, сущих хищников, разрезая воду большими спинными плавниками, неслась в волнах рядом с пароходом (К. Станюкович) (АС — касатки-хищники); Старуха эюила тогда в каких-нибудь десяти верстах от моего дома, пастоящая ведьма (А. Куприн) (АС — старуха-ведьма); А у нас ученик, этакий проказник, умеет ушами двигать (А. Чехов) (АС —ученик-проказник);

В блестящую витрину под стекло

Коса-краса вмещается обиэюенно (Л. Мартынов); 'В блестящую витрину под стекло коса, просто (поистине) краса, вмещается обиженно'.

У меня есть товарищи-еесельчаки (Л, Мартынов); 'У меня есть товарищи, настоящие (истинные) весельчаки'.

Обособляться в высказывании может определяющий компонент тех аппозитивных словосочетаний, в которых он выражает значение характеризации (И и III типы аппозитивных словосочетаний в нашей

149

классификации). Аппозитивные словосочетания I типа (с классифицирующим компонентом), как правило (за некоторым исключением), не способны ни к какому виду дизъюнкции. Классифицирующий компонент аппозитивных словосочетаний, именующих предмет в родо-видовом отношении (1-й разряд I типа), является выразителем родового значения, так как при выражении данного значения аппозитивной конструкцией в постпозиции находится компонент, указывающий на отнесенность именуемого предмета к определенному роду предметов (именуется же вид живого существа или растения: лебедь-птица, полынь-трава). Классифицирующий компонент тесно привязан к другому компоненту и не допускает обособления, тем более что такие конструкции являются архаичными и употребляются, скорее, по идущей из глубины веков традиции (когда видовой компонент был определяющим). Поэтому в речи либо употребляется архаичная форма (типа лебедь-птица, полынь-трава), либо только видовое наименование {лебедь, полынь и т.п.). В таком случае обособление вряд ли уместно (и вряд ли возможно) — оно не выполняет своего функционального предназначения:

Чтоб вещая кукушка-птаха

На голый лес не куковала (Л. Мартынов);

'Чтоб вещая кукушка, птаха, на голый свет не куковала'. Искусственность обособления во второй фразе очевидна. Другое дело — обособление «видового» в конструкции трава полынь. В высказывании именуется предмет—растение (трава) — и указывается вид травы: Там росли деревья и трава, полынь. Эти словосочетания (типа трава полынь) образуются по другой модели («существительное (родовое)+существи-тельное (видовое)») и не должны иметь дефисного написания по существующим правилам (см. Д. Э. Розенталь, 1972, с. 165)*, нами они не рассматриваются.

* Дсфиспое написание имеют образования терминологического характера, трансформировавшиеся в сложносоставные существительные {рак-отшелышк, бабочка-капустница).

150

Аналогично можно объяснить неспособность к обособлению «определяющего» у аппозитивных словосочетаний 3-его разряда Ш типа. Определяющий компонент в таких аппозитивных словосочетаниях указывает на отнесенность поименованного собственным именем предмета к тому или иному классу объектов {Волга-река, Киев-город). Даже при сопоставлении двух поименованных предметов, относящихся к разным классам, более естественным оказывается сопоставление в высказывании самих аппозитивных словосочетаний, а не уточнение отнесенности к классу предметов при помощи обособленного уточняющего приложения. Сравним, например: Васька-кот сидит в углу, а Васька-сын спит иа диване. 'Васька, кот, сидит в углу, а Васька, сын, спит на диване'.

В аппозитивных словосочетаниях 2-го разряда I типа (они именуют предмет в отношении «общее-частное») возможно обособление определяющего компонента на том основании, что этот компонент в самой аппозитивной конструкции выполняет функцию уточняюще-конкрети-зирующего элемента в именовании предмета; информативная значимость уточняющего компонента может усиливаться в обособленной от «определяемого» позиции. Однако это обособление не связано с актуализацией признакового значения, оно усиливает таксономическую дифференциацию именуемого предмета — в высказывании в таком случае предикативные свойства аппозитивного оборота проявляются ослабленно. Сравним: 1. Он был писателем-сатириком. 2. Он был писателем, сатириком.

Функциональные различия приложения «сатириком» в составе аппозитивного словосочетания и при обособлении его от «определяемого» незначительпы: и в составе словосочетания, и в обособленном положении приложение выполняет функцию классификатора, только при обособлении классифицирующий признак выделяется особо, подчеркивается говорящим (в чем мы видим элемент проявления потенциальной предикативности приложения). При обособлении приложения-классификатора не происходит той «автономизации» его, которая возникает при обособлении приложения с

151

семантикой характеризующего признака и при которой актуализируются предикативные свойства приложения (в данной главе далее об этом пойдет речь подробнее). О слабой предикативности аппозитивных словосочетаний с классифицирующим приложением может свидетельствовать и то, что их определяющий компонент не способен сочетаться с интенсивом, кроме случаев особого намеренного акцентирования определяющего с целью придать ему значение характеризации и затушевать значение классификации: Экологическую тему и разговор о прекрасном продолэ/сает в своих произведениях другой писатель-прозаик (В. Коровин); 'Экологическую тему и разговор о прекрасном продолэ/сает в своих произведениях другой писатель, настоящий (подлинный) прозаик'.

Сочетание «определяющего» с интенсивом в обособленной от
«определяемого» позиции подчеркивает противопоставление

профессионального уровня одного писателя-прозаика, о котором должна идти речь в предшествующем контексте, другому, имеющему, с точки зрения говорящего, высокий уровень мастерства и пишущему на данную тему так, как это надлежит делать настоящему (подлин1юму) писателю-прозаику. В таком случае в аппозитивном обороте выявляется коннотативное значение характеризации, которое эксплицируется только в особых синтаксических условиях (в соответствующем контексте, в позиции обособления «определяющего», при его акцентировании).

Значение характеризации в аппозитивном обороте может усиливаться подобным образом и при обособлении «определяющего» аппозитивных словосочетаний II типа (АС с классифицирующе-характеризующим компонентом): Поручив барышню попечению судьбы и искусству Терешки-кучера, обратимся к молодому нашему любовнику (А. Пушкин); 'Поручив барышню попечению судьбы и искусству Терешки, настоящего кучера, обратимся к молодому нашему любовнику'.

Однако такое функционирование аппозитивного оборота не является типичным для данного вида аппозитивных словосочетаний, у которых при

152

индивидуальном именовании предмета преобладает значение классифицирующего признака, выражающегося, как правило, ненризнаковыми словами. Заметим, что и возможность сочетаемости с разными интенсивами у «определяющего» аппозитивных словосочетаний этого типа ограничена: они способны сочетаться только со словами настоящий, истинный, подлинный, которые выполняют в таком случае функцию не интенсива, усилителя характеризации, а функцию акцентных слов, подчеркивающих фактическую интерпретационную сторону именуемого нредмета, с оттенком субъективной оценки говорящего (эмоционально нейтральной).

Указанное ограничение объясняется синкретичностью значения аппозитивных словосочетаний рассматриваемого типа: в них совмещается выражение отношения идентификации (тождества) и собственно нредикации (характеризации) — см. § 2, гл. III. Поскольку отношения тождества «не подлежат интенсификации» (Н. Д. Арутюнова, 1990, с. 9), то интенсивы не могут быть включены в аппозитивный оборот; однако потенциальная предикативность этих аппозитивных оборотов допускает сочетание обладающего предикативными свойствами компонента («онределяющего») со словами выделительными (акцентными).

Интенсивы, употребляемые в сочетании с «определяющим», усиливают его оценочное значение в аппозитивном обороте, поэтому их употребление возможно только в тех случаях, когда определяющий компонент выражает характеризацию. Данное положение распространяется на аппозитивные словосочетания III тина (с характеризующим компонентом). Однако возможны некоторые ограничения на сочетаемость «определяющего» и интенсива при его обособлении от «определяемого». Эти ограничения связаны с невозможностью интенсификации характеризующего значения в тех случаях, когда определяющий компонент аппозитивного оборота является вторым названием именуемого предмета и выражается существительным непризнаковым, конкретным, с прямым безоценочным

153

номинативным значением (1-й разряд III тина АС). Вторым названием, которое является в то же время характеризующим, обозначается фактическая сторона именуемого объекта: факт то, что нешеход — крестьянин (пешеход-крестьянин); факт то, что офицеры — турки (офицеры-турки) и т.н. Интенсивы, являющиеся оценочными ноказателями, «к "голым" фактам ... заведомо не нриложимы» (Е. С. Яковлева, 1994, с. 203).

В тех случаях, когда второе название дается предмету на основании установления подобия одного нредмета другому нредмету, актуализируется субъективный фактор характеризации, и тогда возможно сочетание интенсива с «определяющим» при обособлении от «определяемого» в аппозитивном обороте; интенсив при этом является экспрессивным модификатором характеризации: клюв-пика; ... клюв, настоящая пика; Боже мой, не то, что человеком, лучше быть лошадью, этаким волом (А. Чехов) (АС — лошадь-вол). И все-таки для большинства аппозитивных словосочетаний 1 разряда III типа такие модификации значения не характерны.

Словосочетания 2—4 разрядов третьего типа (соответственно: АС, именующие предмет с его качественной характеризацией; АС, именующие предмет с его образной характеризацией; АС, именующие предмет с его оценочной характеризацией) в большей степени, чем анпозитивные словосочетания рассмотренных выше видов, обладают способностью к «расщеплению» путем обособления «определяющего» в сочетании с интенсивом. При этом может использоваться интенсив с разными модификационными значениями.

1. Интенсив усиливает качественную характеризацию предмета (этакий, этот, настоящий, просто): В дверях стоял муэючина-красавец; 'В дверях стоял мулсчина, просто красавец'. Худолсиики-бородачи у бабушки нынче до поздней осени живут на даче (Л. Мартынов); 'Худолсиики, этакие (эти) бородачи, у бабушки нынче до поздней осени э/сивут на даче'. Это был известный коиь-убийца, от которого отказались многие (газ. «Телесемь»,

154

№ 15, 2004); 'Это был известный конь, сущий (форменный) убийца, от которого отказались многие'. Ей жилось нелегко с отцом-алкоголиком (газ, «Яикъ», № 5, 2004, г. Оренбург); 'Ей э/силось нелегко с отцом, этим алкоголиком'. Эти люди, беспокойные, торопливые, вздрагивающие при каэюдом стуке, с э/селтыми лицами, настоящие мертвецы, — были новые, чужие люди, которых я не знал (Л. Андреев) (АС —люди-мертвецы). 2. Интенсив подчеркивает уподобление одного предмета другому и усиливает характеризацию {настоящий, поистине, прямо(-таки), просто). Такое сочетание интенсива с приложением возможно в аппозитивных оборотах, в которых характеризующий компонент представляет собой метафору:

Зови, земля, своих детей

В свой голубой рассвет —

Из городских сетей-когтей —

Растить крестьянский хлеб (В. Курушкин);

'... из городских сетей, настоящих (поистине) когтей, растить крестьянский хлеб'.

... глаза-небеса —любимой моей глаза (В. Маяковский); 'Глаза, поистине небеса, — любимой моей глаза'.

Слова настоящий, натуральный, истинный, подлинный, форменный, сущий и подобные используются и в аспекте усиления качественно-оценочного значения, и в аспекте усиления значения подобия (ср.: Е.С. Яковлева, 1994, с. 205) — их можно считать универсальными интенсивами.

В некоторых случаях значение качественной характеризации усиливается одновременно с усилением значения уподобления:

Я наблюдал. Издалека

Заметил я: царь-оборванец [говорится о человеке, которого принято называть «человек — царь природы. — Т. К.],

Великий князь запойных пьяниц,

Иичком леэюит у кабака (Л. Мартынов);

155

'Издалека заметил я: царь, этот (сущий, форменный) оборванец, ... ничком лелсит у кабака'.

Выделением признака, несовместимого с именуемым предметом (сопоставлением царя и оборванца), усиливается ирония.

Заметим, что интенсивы способны сочетаться не со всяким характеризующим компонентом аппозитивного оборота. Они не сочетаются с теми компонентами-существительными, в семантической структуре которых семы действия преобладают над семами качества. У таких аппозитивных оборотов исключается усиление признаковос^ти, так как «определяющее» синонимично глагольному предикату и лексически самодостаточно для выражения семантики предикативных отношений между «определяемым» и «определяющим» (ср.: Лука-утешитель — Лука утешает; агент-распространитель — агент распространяет (что-то); земля-корлшлш^а — земля кормит и т.п.). Однако интенсивы сочетаются в составе аппозитивных оборотов с теми компонентами-существительными, в семантической структуре которых наряду с семами действия содержатся коннотативные семы оценки {благодетель, доброжелатель, угодник; мучитель, кровопийца, людоед и т.п.) или семы обстоятельственного признака (долгоэ/ситель, многострадалец и т.п.): Порфишка-кровопиеец — тот не даст, а Павел ... скажу ему: дай, брат, слуэюивому на вино ... даст! (М. Салтыков-Щедрин); 'Порфишка, сущий (этот) кровопивец, — тот не даст ...' Мой прадед-долголситель умер в девяносто три года («Моя семья», № 34, сентябрь 2003 г.); 'Мой прадед, поистипе (настоящий) долголсипгель, умер в девяносто три года'.

Поскольку основным предназначением интенсивов является усиление качественного признака предмета, то они и сочетаются с «определяющим» аппозитивного оборота, выраженным, главным образом, существительным признаковым, в значении которого преобладают семы качества {Леша-блондин — ... Леша, настоягций блондин, ...; девушка-красавица — ... девушка, просто красавица ...; пароходы-гиганты — ... пароходы, поистине

156

гиганты, ...)_• Интенсивы сочетаются также со словами оценки, при прямом или метафорическом выражении ее: История, разумеется, отметит и подвиг магического «раздвоения» дирилсера-титана («Лит, газета», № 18, 2003 г.); ^{^}История, разумеется, отметит и подвиг магического "раздвоения» дириэюера, этого титана'. Опеленала Ефимия, сущая ведьма, сына мово Мокея (В, Жигунов) (АС — Ефимия-ведьма).

В аппозитивном обороте возможно обособление «определяющего» с целью актуализации уточняющей информации о предмете. При этом обособленный компонент выступает в сочетании со словами точнее, по профессии, по национальности, по прозвищу, собой: Лена каэгсдый день провоэ/сала и встречала муэ/са с работы напоминанием-угрозой: «Приди пораньше!»; Лена каждый день провоэ1сала и встречала муэк:а с работы наноминанием, точнее угрозой ...' (Журнал «Лиза», № 52, 2000 г,), Я ведь и заговорил с целью, а то мне вся эта болтовня-себятешение, все эти неумолчные, беспрерывные общие места ... опротивели ... (Ф, Достоевский); ',,, а то мне вся эта болтовня, точнее себятешение, все эти неумолчные, беспрерывные общие места ... опротивели ...'. На маяке лсил только сторолс-швед, бывший шкипер (К, Паустовский); 'На маяке жил только сторолс, по национальности швед, бывший шкипер'. Ваня-Шапочка камнем гонит его дальше, потому что по хвосту видит — щегол был в руках (М, Пришвин); 'Ваня, по прозвищу Шапочка, камнем гонит его дальше ...'. В русском сериале «Убойная сила» актер-красавчик Константин Хабенский снимался в одной из главных ролей («Сударыня», № 48, 9 декабря 2003 г,); ',,, актер, собой красавчик, ...'

Предикативные свойства аппозитивных словосочетаний с характеризующим компонентом весьма отчетливо проявляются и в тех случаях, когда обособление «определяющего» от «определяемого» в аппозитивном обороте оформляется при помощи слов с обст'оятельственным значением {пока, теперь, уже, тогда и т,п,), которые могут примыкать к предикату. Следовательно, «определяющее» функционально тождественно

157

предикату. Такое обособление возможно в том случае, когда определяющий компонент аппозитивного оборота обозначает субстантивный признак, способный проявляться во временном пространстве: Батя-покойничек, царство ему небесное, и говорит ... (М. Шолохов); 'Батя, теперь (уэ/се) покойничек, г{арство ему небесное, и говорит ...'. Зимой я был в областном городе и посетил своего брата-студента ... (А. Платонов); Зимой я был в областном городе и посетил своего брата, уже студента. Да, мол, семья есть: лсена-старуха, две дочки-девки да трое сынов (М. Салтыков-Щедрин); Да, мол, семья есть: лсена, улсе старуха, две дочки, еще (пока) девки, да трое сынов. Мой сыночек, у:>ке юноша, весь день мучался (А. Чехов) (АС — сыночек-юноша).

Предикативность приложения проявляется и в сближении (точнее, в семантической аналогичности) с предикативными и полупредикативными единицами предложения, что дает возможность развертывать аппозитивные обороты в сложноподчиненные предложения или в простые предложения с обособленным причастным оборотом. При развертывании в сложноподчиненное предложение определяющий компонент аппозитивного оборота в сочетании со связкой становится сказуемым в придаточном предложении, а определяемый компонент находится в главной части сложноподчиненного предложения: Требуется новое уменье

Восседать на стульчнках-обрубках (Л. Мартынов);

'Требуется новое уменье восседать на стульчиках, которые напоминают обрубки (похожи на обрубки)'. При развертывании «определяющего» аппозитивного оборота в полупредикативные единицы, к которым мы относим, в частности, причастный оборот, определяющий компонент (приложение) войдет (при прямом значении слова) в состав причастного оборота в качестве зависимого слова по отношению к причастной форме связки: 'Требуется новое уменье восседать на стульчиках, напоминающих обрубки'. При развертывании «определяющего» в причастный оборот

158

утрачивается одно из главных грамматических качеств аппозитивного словосочетания — координация падежных форм «определяемого» и «определяющего»; «определяющее» теряет парадигму падежных форм, подчиняясь таким образом законам организации причастного оборота. Связки, с которыми сочетается при трансформации приложение, могут передавать в сочетании с определяющим существительным оттенки обозначаемого аппозитивным словосочетанием признака (при ведущей семантической роли существительного).

Необходимо отметить способность онределяющего существительного сочетаться в трансформах как со специализированными связками быть, являться, казаться и др., так и с «аналитическими связками» иметь вид, занимать положение и др. (П. А. Лекант, 2002, с. 266), а также с другими связочными элементами (напоминает, означает, похож и т.п.). Связки имеет вид, напоминает, кажется, похож употребляются в трансформах аппозитивного словосочетания в том случае, если «определяющее» представляет собой метафору. Связка «служит опорой для выражения модальной оценки предикативного отнощения (то есть отношения признака к субъекту)» (П. А. Лекант, 2002, с. 266) и при трансформации аппозитивного словосочетания в предложение участвует в выражении грамматического значения изъявительного наклонения, настоящего времени, 3 лица (ед. или множ. числа), а при развертывании «определяющего» в полупредикативную единицу, причастный оборот, причастная форма связки выражает грамматическое значение времени, числа и падежа, связывая в этих грамматических категориях «определяемое» и лексикализованное «определяющее» аппозитивного словосочетания: Несколько подростков из худолсественного реабилитационного центра для детей-сирот...поехали с нами ... («АиФ», № 5, 2004). —Дети являются сиротами; Дети — сироты (нулевая связка); ... дети, являющиеся сиротами.

Младенец, Мария, Иосиф, цари, скотина, верблюды, их поводыри, в овчине до пят пастухи-исполины — все стало набором игрушек из глины

159

(И, Бродский). — Пастухи имеют вид исполинов; ... пастухи, имеющие вид

исполинов.

Сила и очарованье тайги не только в деревьях-гигантах (А. Чехов). —

Деревья каэ/сутся гигантами; ... в деревьях, каэ/сугцихся гигантами.

Связки оформляют нредикацию, и в трансформах апнозитивного

словосочетания они экснлицируют его предикативный потенциал.

Метафорический компонент аппозитивных словосочетаний («определяющее») по смысловыражению признака предмета соотносителен и со сравнительным оборотом: Блистает на солнце молния-меч («Сказание о Сосунских богатырях»). — Блистает на солнце меч, словно молния; Льются сумерки прозрачные. Кроют дали, изб коньки, И березки-свечки брачные

Теплят листьев огоньки (Н. Клюев) — '...И березки, словно свечки брачные, теплят листьев огоньки'.

Нельзя не согласиться с А. Г. Рудневым, который увидел в обособленном сравнительном обороте обозначение «образа-сказуемого» (А. Г. Руднев, 1952, с. 27); «в тон» можно заявить, что метафорический компонент аппозитивных словосочетаний является «прообразом» сказуемого.

Разумеется, знака равенства нет между конструкциями, представляющими разные языковые явления — аппозитивный оборот и сравнительный оборот. Даже при самом общем сопоставлении этих оборотов можно заметить, что метафорический компонент аппозитивного оборота (аппозитивного словосочетания) обозначает признак только определяемого предмета {молния-меч, березки-свечки); сравнительный же оборот может обозначать не только признак предмета, но и признак действия {Меч (какой? что о нем говорится?) словно молния; блистает (как?), словно молния. Березки (что о них говорится?) словно свечки брачные; теплят огоньки листьев (как? словно что?), словно свечки брачные).

160

Таким образом, по выражению семантики сравнения аппозитивное словосочетание сходно со сравнительным оборотом, причем с той его функциональной стороной, которая выражает предикативность признака.

Все описанные выше особенности аппозитивных словосочетаний свидетельствуют о том, что аппозитивные словосочетания, образованные по модели «существительное+существительное» (с дефисным написанием), содержащие характеризующий компонент (в нашей типологии это словосочетания II и III типов), приспособлены к тому, чтобы выражать предикацию. Эта приспособленность заключается в следующем: 1.Структура аппозитивного словосочетания в исходной форме (им. п.) аналогична структуре бисубстантивного предложения с нулевой формой связки.

2.Аппозитивные словосочетания могут быть развернуты в предикативные и полупредикативные единицы (таким образом эксплицируется способность аппозитивных словосочетаний выражать общее с предикативными и полупредикативными единицами денотативное значение). З.В предикативных трансформах «определяющее» аппозитивного словосочетания занимает позицию предиката, что свидетельствует о потенциальной функциональной тождественности определяющего компонента словосочетания предикату; при развертывании «определяющего» в причастный оборот оно вместе с причастной формой связки составляет в этой полупредикативной единице событийный комплекс. 4.В аппозитивных словосочетаниях с характеризующим компонентом содержатся элементы, являющиеся актуализаторами предикативного признака:

1) оценочный компонент (актуализатор субъективной модальности);

2)        компонент ментальности (включая оценочный), который актуализирует
предикативную    функцию    признакового    компонента;    высшая    степень
предикативности   «определяющего»   проявляется   при   его   обособлении   в
высказывании.

161

5.Определяющий компонент аппозитивного словосочетания, функционально наделенный значением вычленяемого признака, играет роль предикатного слова (иначе — событийного), даже если выражающее это значение существительное не входит в разряд признаковых слов (при характеризации предмета у определяющего существительного в аппозитивном словосочетании денотативное значение как бы отступает на задний план, становится несущественным, актуализируется сигнификативное значение — существительное уже не именует, а обозначает признак называемого (определяемого) в аппозитивном словосочетании предмета).

Таким образом, можно резюмировать: аппозитивное словосочетание является потенциально предикативным — следовательно, оно способно выраэ/сать предикацию.

§ 2. АППОЗИТИВНЫЕ СЛОВОСОЧЕТАПИЯ В СТРУКТУРЕ ВЫСКАЗЫВАПИЯ

Аппозитивное словосочетание — элемент структурно-семантического ослолснения нредлолсения

Простое предложение, содержащее аппозитивное словосочетание, представляет собой семантически сложную структуру.

Реализуя две функции языкового выражения (функцию номинации и функцию предикации), простое элементарное предложение, с одной стороны, является номинативным знаком ситуации (и в этом смысле оно нропозитивное — то есть содержательное, семантичное), с другой стороны, оно формально структурировано для выражения отношений между обозначаемыми предметами мысли — для выражения предикации (оно является предикативно оформленным).

Термин «ситуация» мы понимаем в обобщенном смысле — как термин, обозначающий отрезок внеязыковой действительности, получивший то или

162

иное словесное описание (ср.: Т. А. Тулина, 1976, с. 8). Термином «ситуация» может быть обозначено как динамическое событие, так и статическое положение дел. Простое предложение, как коммуникативная единица, может содержать сообщение как об одной (основной, предикативно выраженной) ситуации, так и о нескольких — основной и побочной. Побочную ситуацию нередко называют иначе: добавочной ситуацией, или микроситуацией (см., например: Т. А. Тулипа, 1976, с. 9). Аппозитивное словосочетание обозначает добавочную ситуацию (отдадим предпочтение именно такому названию), отражающую положение дел.

Если в предложении обозначается больше одной ситуации (следователыю, и больше одной пропозиции), то такое предложение является семантически сложным (точнее — осложненным).

Нельзя отождествлять семантическую сложность предложения с синтаксической, конструктивной. Конструктивная сложность определяется наличием в предложении (коммуникативной единице) не менее двух предикативно оформленных частей. Поэтому все содержащиеся в предложении структурно-семантические компоненты (синтаксические обороты или отдельные слова событийной лексики), не имеющие предикативной грамматической оформленности, не являются показателями конструктивной сложности предложения, несмотря на то, что они в нем обозначают добавочные пропозиции. Таким образом, семантическая сложность предложения не всегда соответствует синтаксической, конструктивной, сложности; предложение может быть семантически сложным, но синтаксически простым. Чтобы развести понятия семантической сложности предложения, связанной с его конструктивной сложностью, и семантической сложности, не связанной с конструктивной, в последнем случае целесообразнее говорить об осложнении простого предложения, само же предложение, содержащее осложняющие элементы, называть ослоэ/сненным простым предлоэюением.

163

Семантическое осложнение связано со структурным осложнением: модель предложения отражает наличие осложняющего элемента (точнее, осложнение предложения происходит включением того элемента, который детерминирован соответствующей моделью осложнения). Поэтому семантическое осложнение является, по сути, структурно-семантическим.

Осложненное предложение не является самостоятельным, отдельным, типом предложения. Вряд ли можно считать плодотворной идею А. Г. Руднева о выделении трех типов предложения (простое, сложное, осложненное) (А. Г. Руднев, 1968). Осложнение может происходить и в простом, и в сложном предложении, но оно (осложнение) не влечет за собой реорганизации ядра предложения — его предикативной основы.

Лингвистический анализ осложненного предложения должен основываться на структурно-семантическом принципе. Логико-семантический принцип анализа осложнения, выдвинутый А. Ф. Прияткиной в ее основательном исследовании синтаксиса осложненного предложения (А. Ф. При-яткина, 1990, с. 10), не отвечает раскрытию сути синтаксического осложнения; на самом же деле анализ языковых фактов, связанных с осложнением предложения, нроводится в работе с учетом структурно-грамматического плана предложения и всех его составляющих элементов, на что сам автор и указывает, заявляя: «... осложнение непременно имеет формально-синтаксический характер и представляет собой грамматическое явление» (там же, с. 11).

Во взгляде на осложнение простого предложения нам близка позиция П. А. Леканта, который руководствуется структурно-семантическим критерием в установлении осложнения простого предложения (П. А. Лекант, 2002, с. 88—94).

Осложнение простого предложения нужно рассматривать в двух аспектах: собственно-синтаксическом (конструктивном) и семантическом. Семантический аспект осложнения мы связываем с выражением в высказывании добавочной (наряду с основной) пропозиции. Синтаксический

164

аспект осложнения мы связываем с наличием в предложении особого компонента, предназначенного для выражения добавочной пропозиции. Таким осложняющим комнонентом, в частности, может быть аппозитивное словосочетание предикативного типа (в нашей типологии это АС II или III типа), которое в составе высказывания квалифицируется нами как аппозитивльш оборот (определение аппозитивного оборота дано в § 1 данной главы).

Аппозитивное словосочетание, включенное в высказывание, обладает следующими признаками синтаксического оборота:

- это структурно-смысловой элемент предложения, основанный на син
тагматических отношениях;

- обозначает ситуацию (положение дел), то есть выражает пропозицию и тем
самым осложняет простое предложение;

- структура оформлена координацией падежных форм двух субстантивов;

- содержит функционально предикативный компонент (приложение);

- выражает отношение «предмет—признак»;

в предложении вступает в синтаксические отношения с его членами, связываясь с ними главным образом через «определяемое» (Ребята, составьте небольшой текст-описание на любую тему [из школьного учебника «Русский язык»];

Золотым копьем блистая, Подлсидала вас, бродяг. Дева-идол золотая [Л. Мартынов]),

реже — через «определяющее» (Стерегущий гнездо ворона-самец делал своп облет ... [М. Пришвин]);

- в предложении может обособляться (Мастер-самоучка, он воплощал свои
замыслы без всяких чертеэ/ceii).

Тождественной аппозитивному словосочетанию в обозначении денотативной сушности является аппозитивная структура с обособленным приложением, которая возникает в речи на базе аппозитивного словосочетания в

165

результате дизъюнкции его компонентов. Эта структура представляет собой
особый способ функционирования аппозитивного оборота в высказывании.
Таким образом, мы различаем два вида аппозитивных оборотов:
• 1) нерасчлененный аппозитивный оборот, представляемый аппозитивным

словосочетанием (в дальнейшем так и будет называться нами «аппозитивный оборот» или «цельный аппозитивный оборот»), 2) расчлененный аппозитивный оборот (в дальнейшем будет именоваться «аппозитивный оборот с обособленным приложением»)*.

Рассматривая положение аппозитивного оборота относительно синтаксически элементарного предложения, под которым мы понимаем соответствие его минимальной структурной схеме предложения определенного типа, можно заметить, что осложнение предложения аппозитивным оборотом имеет асимметричный характер. С одной стороны, семантическая структура предложения осложняется номинацией всего аппозитивного оборота (именно оборот, обособленный или необособленный, выражает пропозицию, являясь номинативным знаком ситуации); с другой стороны, конструктивно осложняюш,им элементом является не весь аппозитивный оборот (если, конечно, он целиком не находится в обособленном положении), а только приложение. Определяемый компонент аппозитивного оборота в позиции грамматического субъекта предложения (в позиции подлежащего) имеет две предикативные связи: одну — предикативно оформленную (с предикатом-сказуемым), другую — предикативно не оформленную аппозитивную связь (с потенциальным предикатом — приложением). «Определяемое» при выражении предикации в высказывании оказывается в положении отягощенного актанта, участвующего в реализации двух предикаций — основной (примарной) и добавочной (потенциальной, секундарной): Ветер-стороэю следы старины Заметает листвой шелестящей (Н. Клюев). —

Аппозитивное словосочетание как «базовая» разноаспектная языковая единица сохраняет свое лингвистическое название.

166

{Ветер заметает следы — основная нредикация; ветер — сторож — добавочная предикация).

Когда в кругу Лаис благочестивых Затянутый нееелсда-геперал Красавицам внимательным и сонным С трудом острит французский мадригал (А. Пушкин), — {Генерал острит мадригал — основная предикация; генерал — невеэ/сда — добавочная предикация).

Статус отягощенного актанта имеет «определяемое» аппозитивного оборота и тогда, когда оно занимает в предложении позицию донолнения (то есть второго актанта при выражении основной предикации): Во время следственного эксперимента ...Екатерина Покровская невольно помогла белсать вору-рецидивисту ... («АиФ в Оренбуржье», № 49, Оренбург, 2003 г.) {Екатерина Покровская помогла бежать вору; вор —рецидивист).

В простом предложении, содержащем аннозитивный оборот, возможно позиционное смещение комнонента основной предикации в новую «ролевую» позицию для выражения добавочной предикации: Дятел — настоящий плотник-акробат («Коме, правда», № 8, 2003). Способность существительного в именительном падеже быть именной частью сказуемого в бисубстантивном предложении обусловливает ему двойную функцию, если это сказуемое распространяется приложением: 1)функцию предиката в центральном корпусе предикации {дятел — плотник); 2)функцию «определяемого» аппозитивного оборота — то есть функцию субъекта в добавочной предикации {плотник — акробат).

Простое предложение, содержащее аппозитивный оборот, не является синтаксически элементарным; семантическая структура такого предложения представляет собой сочетание пропозиций — основной, выраженной предикативной основой, и добавочной, выраженной аппозитивным оборотом.

167

В формировании семантической структуры высказывания аппозитивный оборот играет роль, аналогичную предложению, — так сказать, роль «предложения в предложении»: Барышни-зрительницы висят на загородке ... (М. Булгаков). В предложении выражаются две пропозиции: \)Барышни висят, 2) барышни — зрительницы.

Смысловое равенство аппозитивного оборота предикативной единице можно наблюдать в примерах параллельного употребления аппозитивного оборота и предложения с субстантивным предикатом при нулевой связке:

— Пуля-дура...

— А у нас

Говорили, что фугас (А. Твардовский) [сообщается о том, что это была шальная пуля, а не что-то еще, — Т. К.]; Пуля — дура, штык —молодец (поговорка).

И лселал наш добрый парень:

Пусть померзнет немец-барин,

Пемец-барин не привык,

Русский стерпит — Он [русский. — Т. К.] мулсик (А. Твардовский). Как логически однотипные сопоставляются аппозитивный оборот и предложение с субстантивным предикатом.

В сборнике В. И. Даля «Пословицы русского народа» приводятся прозвища людей, выражаемые как при помощи бисубстантивных предложений, так и при помощи аппозитивных словосочетаний: Кирилловны — кашехлебы. Кашинцы — водохлебы. Чердынцы — гцепоеды, сухомятники. Новгородцы — гущееды. Ср.: Хороши и пироги, а гуща и пуще (дразнят ноегородцее-гущеедое) [в скобках пояснение В. И. Даля. — Т. К.].

Денотативное тождество аппозитивных словосочетаний и бисубстантивных предложений при одинаковом лексическом наполнении этих конструкций позволяет аппозитивным словосочетаниям выступать в роли семантических «заместителей» предложений. Это дает возможность говорящему и пишущему передавать адресату информацию при экономии

168

речевых ресурсов: аппозитивное словосочетание (аппозитивный оборот) в высказывании выражает добавочное сообщение, не усложняя предложение отдельной предикативно оформленной единицей (то есть не делая его сложным):

На печи в избе старуха,

Дед-хознш1 у окна (А. Твардовский) (Дед — хозяин).

Кроме того, аппозитивное словосочетание способно включаться в предложение в любой грамматической форме, выражая при этом добавочное сообщение:

И скоро ль, на радость соседей-врагов,

Могильной засыплюсь землею? (А. Пушкин) (.., соседей, которые являются врагами; соседи — враги).

Иному доброму человеку по такому ельничку далее рукой погладить хочется, как по шерсти его друга-собаки (М. Пришвин) {Его друг — собака).

Свойство семантической обратимости аппозитивных словосочетаний и коррелятивных единиц предикации (предложений) может, в принципе, служить основанием для рассмотрения аппозитивных словосочетаний определенных типов как свернутых предложений. Однако отождествлять эти единицы в плане коммуникативного предназначения нельзя: у каждой языковой единицы своя коммуникативная перспектива. Как справедливо отмечает Г. А. Золотова, «в синтаксисе нет конструкций, не предназначенных участвовать тем или иным способом в процессе коммуникации, а коммуникативная функция речи осуществляется не иначе, как посредством синтаксических конструкций — носителей выражаемого содержания» (Г. А. Золотова, 1982, с. 4). Если та или иная синтаксическая конструкция образуется по существующим в языке моделям, значит, она на правах самостоятельной единицы входит в инвентарь коммуникативных средств языка. Несмотря на семантическую синонимичность аппозитивных словосочетаний и бисубстантивных предложений (при их тождественной лексической наполняемости), они не являются абсолютными инвариантами в

169

акте коммуникации. Предназначением аппозитивного словосочетания является выражение попутного сообщения о ситуации (положении дел), добавочного к основному, обозначенному в высказывании примарной предикацией (иначе — «центральным корпусом предикации» [Д, М. Гэгэян, 1991, с. 9]). Сравним роль семантически тождественных бисубстантивного предложения и аппозитивного словосочетания (аппозитивного оборота) в высказывании: Брюхо — злодей: старого добра не помнит (поговорка). Брюхо-злодей старого добра не помнит. Бисубстантивпое предложение Брюхо — злодей (первая часть БСП) и аппозитивное словосочетание брюхо-злодей представляют одну номинацию — предмет с его призпаком; в номинативном аспекте эти единицы могут быть интерпретированы как тождественные. Объединяющим началом в этом тождестве является значение аппозитивной характеризации (предмет характеризуется через другой предмет). На коммуникативном уровне эти единицы имеют разную интерпретацию. Бисубстантивное предложение реализует коммуникативную установку характеризации предмета и именования этой характеризации как ситуации, обозначенной предикативно оформленной единицей, имеющей модалыю-временной план. В данном примере показателем того, что бисубстантивным предложением (первая часть в составе БСП) заданный смысл выражен, является его (предложения) статус предикативно оформленного смыслового компонента в структуре сложного предложения, а также положение второго смыслового компонента как поясняющего содержание первого (второй смысловой компонент поясняет, почему предмет так охарактеризован, — то есть одно сообщение поясняется другим). Во втором высказывании (2-ой пример) реализуется другая коммуникативная установка: важно сообщить, «что делает» предмет, имеющий данную характеризацию. Иначе говоря, обозначение ситуации, связанной с характеризацией предмета, во втором высказывании является добавочным, сопутствующим, не оформленным предикативно. Аппозитивное словосочетание (аппозитивный оборот) является структурно-смысловой

170

частью предложения и участвует в выражении основной предикации, не имея самостоятельного модально-временного плана. Бисубстантивное предложение может быть вычленено из сложного соответствующим способом интонационного и пунктуационного оформления, И в этом случае оно выступает как предикативно оформленный знак номинации, самостоятельно обозначающий ту ситуацию, которая им называлась, когда это предложение находилось в составе сложного {Брюхо — злодей.). Аппозитивное словосочетание вне предложения не может реализовывать свою коммуникативную направленность.

Аппозитивное словосочетание представляет собой знак номинации, готовый включиться в высказывание для сообщения о ситуации, которая в высказывании не является главной. Будучи включенным в структуру коммуникативной единицы, аппозитивное словосочетание (аппозитивный оборот) участвует в выражении общей пропозиции предложения, представляя ее отдельный элемент. Все пропозитивные компоненты в высказывании служат конечной цели коммуникации, поэтому они находятся во взаимосвязанном положении: Она брала на себя работу об обеспечении прожиточного минимума для детей-сирот (И. А. Мишина, Л. Н. Жарова). В содержательной структуре предложения можно заметить связь пропозиции, обозначенной аппозитивным оборотом («дети-сироты»), и пропозиции, обозначенной предикативной основой предложения {Она брала на себя работу): она брала на себя такую работу, потому что дети, о которых она заботилась, были сиротами.

В предложении Но пусть мой грех падет не на меня — А на тебя, Борис-цареубийца! (А. Пушкин) даже синтаксически обособленное обращение, представленное аппозитивным оборотом, имеет непосредственную пропозитивную связь с другими компонентами предложения: если Борис — это цареубийца (пропозиции, обозначаемые аппозитивным словосочетанием и бисубстантивным нредложением, тождественны), то понятно, что грех, о котором говорится в предложении, связан с цареубийством (то есть этот

171

грех — цареубийство). Аппозитивный оборот эксплицирует глубинное пропозитивпое значение предложения.

Детерминированность основной пропозиции и добавочной, выраженной аппозитивным оборотом, возникает вследствие того, что «определяющее» аппозитивного оборота выполняет функцию добавочного предиката, участвующего в общем смысловыражении.

Конструкции, в которых значение, репрезентируемое основной пропозицией, опирается на значение отдельного слова, Н. А. Дьячкова отнесла к конструкциям с включенным предикатом («атрибутивным определителем» — носителем включенной пропозиции); включенный предикат в позиции при субъекте рассматривается как результат компрессии придаточного предложения со значением обусловленности {Красивая лсенщина опасна. — Если женщина красива, то она опасна)(Н. А. Дьячкова, 2001, с.39 и далее).

«Определяющее» аппозитивного оборота также может выполнять функцию опорного слова при выражении основной пропозиции (то есть функцию включенного предиката). Но функционально-семантический аспект его взаимодействия с основной пропозицией не ограничивается значением обусловленности — «определяющее» (как включенный предикат) может раскрывать и причину того, о чем сообщается в высказывании: Земля-кормилица должна г(ениться нами и требовать к себе береэюного отношения («АиФ», № 3, 2004) {Почему земля долэюна цениться нами и требовать к себе бережного отношения? —Земля — кормилица, поэтому долэюна цениться ...; Земля долэюна 1(ениться нами ..., потому что оиа наша кормилица). Скляница свахе-пьяиице, грамотею и книги в руки (пословица из сб. В. Даля) (почему свахе скляница? Сваха — пьяница). Пошехонцы-слепороды в трех соснах заплутались (пословица) (почему пощехонцы в трех соснах заплутались? Пошехонцы — слепороды). У свахи-неряхи и невесты непряхи (пословица из сб. В. Даля). (Если сваха — неряха, то и невесты [которых она выбирает. — Т. К.] — непряхи).

172

функция приложения как включенного предиката усиливается при его обособлении в высказывании или при обособлении одного из однородных приложений: Жил-был Иванушка-дурачок, собою красавец, а что пи сделает, все у пего смешно выходит — не так, как у людей (М. Горький); {Иванушка — дурачок, но красавец; Иванушка, хотя и красавец, но дурачок, поэтому, что он ни сделает, все у него смешно выходит).

Как знаки ситуации (пропозиции), аппозитивные словосочетания могут выполнять функцию связующего смыслового элемента текста. Так, в драме А, С. Пушкина «Борис Годунов» аппозитивные словосочетания царевич-младенец и Димитрий-г{аревич, употребленные в самом начале произведения, играют роль смыслорепрезентативных компонентов текста: Скаэ/су, что понапрасну Лилася кровь царевича-младенца ...

Давно, честный отец.

Хотелось мне тебя спросить о смерти Димитрия-царевича ...

Читатель (или слушатель), проинформированный о том, что «убиенцый царевич» был младенцем и что Димитрий — это царевич, не нуждается в дальнейшем представлении персонажа, поэтому во всех последующих эпизодах он (персонаж) называется уже однословно — царевичем или Дгшитрием.

В тексте аппозитивные обороты могут «перекликаться», выражая разные оттенки добавочного сообщения об одном предмете высказывания (повествования в тексте):

Возрагцался иарод-исполии.

Возвращался?

Нет.

Шел!

Шел вперед

173

Победитель-народ (Л. Мартынов).

Аппозитивный оборот в высказывании несет большую смысловую нагрузку, независимо от синтаксической позиции и функции оборота. Так, например, в простом нредложении, содержащем «усилительную конструкцию» (П. А. Лекант), которая относится к аппозитивному обороту, отражается не элементное усиление, а пропозитивное: Ребенок-первоклассник, и тот все понял. Предложение осложняется не только усилительной конструкцией, но и аппозитивным оборотом, обозначающим положение дел («ребенок — первоклассник»); наблюдается усиление характеризации и предмета, и целой ситуации. Усилительная конструкция эксплицирует внутреннее, коннотативное, значение аппозитивного оборота: даже ребенок, который является первоклассником (малыщом, несмышленышем, не имеющим запаса знаний и т.д.), снособен что-то понять. Пропозиция, обозначенная аппозитивным оборотом, является необходимым элементом выражения основной пропозиции. В высказывании происходит пропозитивное «наслоение», создаваемое взаимодействием двух оборотов — аппозитивного и усилительного. Такие конструкции весьма продуктивны в русском языке: Заяц-трус, и тот охотиться любит (на капустку) (пословица из сборника В. И. Даля «Пословицы русского народа»); Молчап-собака — да й та, терпя, вавкнет (пословица из сборника В. И. Даля).

Пропозиция, представляемая в высказывании аппозитивным оборотом, не менее информативна, чем та, которая выражается предикативной основой предложения. Показательно в этом отношении то, что простое предложение, содержащее аппозитивное словосочетание, может быть развернуто в сложное, независимо от того, в какой синтаксической позиции находится аппозитивное словосочетание. При этом определяющий компонент в сочетании со связкой становится предикатом в придаточном предложении, а определяемый компонент трансформированного словосочетания находится в главной части сложноподчиненного предложения: Вокруг юрты сидят.

174

пьют кумыс киргизы-охотники (М, Пришвин). — 'Вокруг юрты сидят,

пьют кумыс киргизы, которые являются охотниками'.

Ура! Хвала и честь поэту-камергеру (А, Пушкин). — 'Хвала и честь поэту,

который является камергером'.

Местоимение который, выполняюш;ее функцию союзного слова и

одновременно грамматического субъекта придаточного предложения, в

контакте с определяемым словом, находящимся в главном предложении,

указывает на смысловую сторону грамматического субъекта придаточного

предложения — в таком случае придаточное предложение предикативно

репрезентирует содержание отношений трансформированного аппозитивного

словосочетания.

Наши наблюдения нриводят к выводу о том, что аппозитивный оборот в структуре высказывания есть потенциально-предикативное включение, участвующее в выраэюении общей пропозиции.

Способность аппозитивного словосочетания к выражению сложного смысла, основанного на логических отношениях нредицирования, отчетливо проявляется при полном обособлении аппозитивного оборота в высказывании: Это был Следопыт, настоящий лесной крестьянии-охотник ... (И. Бунин). Аппозитивный оборот, организованный по законам аппозитивного словосочетания, в обособленном положении выполняет сложную функцию: во-первых, он является развернутым поясняющим приложением к слову, находящемуся вне оборота, во-вторых, он обозначает ситуацию, посредством которой характеризуется предмет, названный определяемым (по отпошению к обособленному обороту) словом. В высказывании происходит смысловое нанизывание, которое иначе могло бы быть выражено менее «экономично»: сложным предложением либо бисубстантивным предложением с причастным оборотом (Ср.: Следопыт — это настоящий лесной крестьянин, который является охотником; Следопыт — это настоягций лесной крестьянин, являющийся еще и охотником).

175

Обособляться способны аппозитивные словосочетания разных типов: Крестьянское сословие ... исстари олш^етворялось на Руси в образе Микулы Селяниновича, пахаря-кормильца (Газ. «Московская правда» за 4 сентября 2002 г.). Что делают эти мальчишки, разбойники-молокососы. Сам собой, сказать, —мальчишка, Недолеток-стригупок (А. Твардовский). ... Воин твой, защитник-сын. Шел, спешил к тебе, родная. По дороге на Берлин (А. Твардовский).

В предложении обозначаемое аппозитивным словосочетанием содержание может уточняться приложением, находящимся по отношению к аппозитивному словосочетанию в обособленном положении. Между компонентами сложной аппозиции существуют и сложные отнощения: [Вошел! Арап-евнух, гарема стралс седой,

И с ним его товарищ молодой (А. Пушкин).

Оба приложения {евнух, страж) выражают характеризацию: первое, аппозитивно характеризуя предмет, вместе с определяемым словом обозначает ситуацию (положение дел); второе же характеризует не нредмет (иначе это приложение было бы представлено как однородное с предшествующим), а существующее положение дел, обозначенное аппозитивным словосочетанием «арап-евнух», и выражает вторую характеризацию расчлененно, как дополнительное сообщение (то есть представляет новую ситуацию). В высказывании происходит сцепление двух пропозиций, причем вторая формально обозначается только потенциально предикативным звеном аппозиции, которое в обособленном положении специфически выражает отдельную, самостоятельную предикацию.

Способностью выражать самостоятельную предикацию обладает обособленное приложение, относящееся не только к целому аппозитивному словосочетанию, но и приложение, обособившееся от своего

176

«определяемого» в результате дизъюнкции комионентов аппозитивного словосочетания.

Выразкение пропозиции аппозитивными оборотами разпых видов

Кажется убедительной точка зрения А. Г, Руднева на синтаксическую роль обособленного приложения. Он рассматривал обособленное приложение как особую синтаксическую категорию, возникшую в языке «в результате диалектического развития именно определительной функции приложения-атрибута в пояснительную функцию обособленного приложения, то есть осложненную предикативным значением» (А. Г. Руднев, 1952, с. 24).

Элемент предикативности у того или иного обособленного члена предложения отмечали А. А. Потебня, А. А, Шахматов и другие ученые. Известно о существовании теории уподобления простого предложения, содержащего обособленный оборот, сложному — так называемая теория «сокращения придаточных предложений» (Ф. И. Буслаев, Н. И. Греч и др.). А. М. Пешковский обратил внимание на то, что при обособлении прилагательного, а также существительного «однопадежной сочиненной группы» теряется согласование с определяемым существительным, а обособленное слово «уже делается отдельным неполным предложением» (А. М. Пешковский, 2001, с. 432). Мысль о наличии у обособленных членов предложения значения добавочного сообщения высказывалась многими учеными (М. Г. Ованова, 1954, с. 12—13; К. П. Орлов, 1961, с. 62; А. Г. Руднев, 1952, с. 24; Е. С. Скобликова, 1997, с. 255 и далее; В. И. Фурашов, 1975, с. 52; О.В.Четверикова, 1996, с. 6; Н.М.Шанский, 1965, с. 484). П. А. Лекант характеризует семантические отношения между определяемым словом и обособленным приложением как «отношения добавочного высказывания» (КС, 1991, с. 307).

177

Рассматривая обособление в качестве способа «выражения некоторой синтаксической функции» (А, Ф. Прияткина, 1990, с. 16), прибегнем к анализу обособления приложений для выявления их функциональной сущности в высказывании. Обособленное приложение мы рассматриваем как часть аппозитивного оборота, компоненты которого при обособлении приложения приобретают особую, разрозненную, форму синтаксической связи. Аппозитивные словосочетания (в большинстве своем) модели «существительное+существительное» при включении в высказывание могут быть подвергнуты дизъюнкции с определенными целями — прежде всего с целью выражения добавочного сообщения либо уточнения положения дел путем выделения информативно значимого признакового компонента.

Обособление потенциально предикативного звена аппозиции («определяющего») является специфическим способом введения в высказывание добавочной пропозиции; при обособлении приложения эксплицируется его предикативность. Добавочное сообщение выражается в высказывании особым усилием воли говорящего: при помощи речевого приема интонационного (на письме отражается пунктуационно) выделения информативно значимого, предикативного, компонента подчеркивается активное соединение двух понятий, отражающее отдельную мысль. Интонационное (на письме — пунктуационное) выделение обособленного приложения (как одиночного, так и распространенного), синтаксическая детерминированность «определяющего» «определяемым», семантическое замещение «определяемым» позиции субъекта в добавочном сообщении — все это придает аппозитивному обороту с обособленным приложением статус специфически оформленной единицы сообщения, функционально аналогичной вставному предложению (или вставке), И хотя при обособлении приложения связь между «определяемым» и «определяющим» ослабляется, тем не менее определяемый компонент аппозитивного оборота выступает в роли контактного слова, обусловливающего вхождение в предложение специфически оформленного добавочного высказывания:

178

... друзья-поэты

С утра до ночи с ним

Шумят, поют куплеты ... (А, Пушкин). — 'Друзья, поэты, с утра до ночи с ним шумят, поют куплеты'.

То, что обозначает обособленное приложение, может быть представлено развернуто, в виде вставного предложения (то есть синонимичной конструкцией): 'Друзья (друзья — поэты) с утра до ночи с ним шумят, поют куплеты'.

В синонимичной вставной конструкции контактное сушествительное (в аппозитивном обороте — «определяемое», во вставной конструкции — подлежащее) может не повторяться, а быть заменено лично-указательным местоимением 3 лица. Заметим, что это возможно потому, что субъект уже назван «определяемым». Сравним: ,,, первый санитар-распорядитель громким лекторским голосом продолжал пробуждать в Остапе сознательность и другие гралсданские доблести (И, Ильф и Е, Петров), — 'Первый санитар, распорядитель, громким лекторским голосом продолэюал пробулсдать в Остапе сознательность ...'; 'Первый санитар (он был распорядитель=эпго был распорядитель) громким голосом продолэюал пробуэюдать в Остапе сознательность и другие граэ/сданские доблести'.

Обособленное приложение, несмотря на автономность, не может выражать в высказывании соответствующего значения, не будучи связанным с определяемым словом расчлененного аппозитивного оборота семантическими и синтаксическими отношениями. При обособлении приложения аппозитивное словосочетание деформируется, но в высказывании сохраняются синтагматические отношения между компонентами аппозитивного оборота, который реализует новую коммуникативную установку (выделение добавочного сообщения) при разрозненном положении компонентов. Приложение, обособляясь, вычленяется в отдельную неполную синтагму с установкой специфических отношений между ним и определяемым словом аппозитивного оборота; эти

179

отношения можно охарактеризовать как аппозитивно-предикативиые. В основе их лежит аппозиция (как явление, отраэюающее связь мелсду понятиями при помощи двух соположенных субстантивов, в частности, — аппозитивного словосочетания). Свойствами аппозиции обусловливается способность (и даже готовность) потенциально предикативного аппозитивного словосочетания к дизъюнкции компонентов с их функциональной маркировкой: «определяемое» является субститутом субъекта, «определяющее» берет на себя функцию грамматического предиката с нулевой формой связки (мы говорим об исход1юй форме аппозитивных словосочетаний — модели Ni—Ni). Так как «определяемое» аппозитивного оборота при обособлении «определяющего» участвует (несмотря на дизъюнкцию компонентов) в обозначении добавочного сообщения, то из этого следует, что аппозитивный оборот с обособленным прилоэюением представляет собой особую синтаксическую конструкцию, способную выраэ/сать в высказывании дополнительную предикацию и одновременно обозначать ситуацию (полоэюение дел). На связь обособленного приложения с «определяемым» аппозитивного оборота указывают два основных признака:

1) «определяемое» аппозитивного оборота называет предмет, о котором
сообщается нечто (при помощи обособленного приложения) в дополнение к
основному сообщению (в таком случае правомерно говорить о ступенчатом
актуальном членении высказывания (ср.: О, В. Четверикова, 1996, с. 14—15),
при котором «определяемое» представляет собой тему, а обособленное
приложение — рему);

2)                падежная   форма   «определяемого»   предопределяет падежную   форму
обособленного   приложения   (сохраняется   координация   падежных   форм,
связывающая     «определяемое»     и    «определяющее»     в     аппозитивном
словосочетании,     на     базе     которого     оформляется     в     высказывании
аппозитивный оборот с обособленным приложением).

180

«Уэ1С этого хоть отбавляй!» — с угрюмой иронией соглашается племянник-студент (И, Бунин), В преобразованной конструкции '... с угрюмой иронией соглашается племянник — студент' о племяннике сообщается, что он студент; к обособленному приложению задается вопрос от определяемого слова аппозитивного оборота «кто такой племянник?» или «что еще известно о племяннике?»; в обособленном приложении содержится ответ на этот вопрос (племянник — студент).

О связи обособленного приложения с «определяемым» аппозитивного оборота свидетельствует и то, что обособленное приложение может быть развернуто в придаточное присубстантивное предложение в составе сложноподчиненного предложения нерасчлененной структуры, при этом придаточное предложение будет характеризовать то, что обозначено в главном предложении существительным, которое в аппозитивном обороте, до его преобразования, было «определяемым»; бывшее «определяющее» (обособленное приложение) в придаточном предложении всегда выступает в функции сказуемого (' ... с угрюмой иронией соглашается племянник, который является студентом').

Необходимо отметить, что аппозитивный оборот (цельный или с обособленным приложением), компоненты которого имеют форму косвенных падежей, так же, как и аппозитивный оборот модели Ni+N], в высказывании является выразителем добавочного сообщения и имеет те же синтаксические эквиваленты, что и аппозитивный оборот названной модели, и, несмотря на разные синтаксические позиции в предложении, выражает общее для всей падежной парадигмы оборота содержание отношений: Комнатки маленькие, но уютные ... с улыбавшимися портретами отца и матери Райского, а такэ1се родителей двух оставшихся на руках у Бережковой девочек-малюток (И. Гончаров). — ' ...с портретами родителей двух оставшихся на руках у Береэ1сковой девочек, малюток '; ... с портретами родителей двух оставшихся на руках у Береэ/сковой девочек (девочки были совсем малютками)'; ' ... с портретами родителей

181

двух оставшихся на руках у Бережковой девочек, которые были тогда мшиотками'; ' ... с портретами родителей двух оставшихся на руках у Береэ/сковой девочек, бывших тогда малютками'.

Определяющий компонент аппозитивного оборота во всех трансформах выполняет функцию предиката. Форма прошедшего времени в трансформах обусловлена контекстом. Вообще же, способность «определяющего»-предиката иметь парадигму времени в преобразованных конструкциях отражает наличие у аппозитивного оборота потенциального модально-темпорального плана.

Аппозитивный оборот может обособляться в предложении целиком, внося добавочное уточняющее значение характеризации предмета, обозначешюго в предложении таким же существительным, которое повторяется в качестве «определяемого» в обособленном аппозитивном обороте (падежная форма может быть любой): Празднование 300-летия Санкт-Петербурга — повод задуматься не только о судьбе великого города, города-музея, города-иаследника блестящих культурных традиций («Лит, газ,», № 19—20, 2003 г,); О ней говорят еще высокие могилы-курганы ... (В, Короленко), — 'О ней говорят еще высокие могилы — могилы-кургаиы'.

В таких конструкциях цельно обособленный аппозитивный оборот не отличается от аппозитивного оборота с обособленным приложением по смысловой емкости и по выражаемому денотативному значению, дополнительному к основному. Различным оказывается лишь способ представления добавочного денотативного значения в высказывании, то есть способ оформления добавочной пропозиции, который обусловлен коммуникативным намерением говорящего. Если сопоставить приведенные выше конструкции с цельным обособлением аппозитивного оборота и кострукции с одиночным обособлением приложения (',,, повод задуматься о судьбе великого города, наследника блестящих культурных традиций ... '; ' О ней говорят еще высокие могилы — курганы'), то можно заметить, что при цельном обособлении аппозитивного оборота уточнение, связанное с

182

характеризацией предмета (оно выражается и при одиночном обособлении приложения), совмещает в себе значение присоединения, которое при одиночном обособлении приложения проявляется в меньшей степени. Семантика же отношений между «определяемым» и «определяющим» аппозитивного оборота с обособленным приложением и цельно обособленного аппозитивного оборота совпадает. Дублирование «определяемого» в цельно обособленном аппозитивном обороте эксплицирует постоянно существующую связь между компонентами аппозиции, каким бы способом ни была представлена последняя (с разобщением компонентов или без него).

Обособление одиночного приложения в аппозитивном обороте не является обязательным, так как цельный аппозитивный оборот, представляющий собой аппозитивное словосочетание, способен выразить в высказывании ту же пропозицию, какую выражает аппозитивный оборот с обособленным приложением. Обособление одиночного приложения аппозитивного оборота обусловливается только коммуникативным намерением говорящего, а именно — необходимостью акцентировать внимание адресата на добавочном сообщении о том или ином предмете («определяемом» в аппозитивном обороте) путем выделения предикативного звена аппозитивного оборота («определяющего»).

Значение добавочного сообщения, выражаемое обособленным приложением, сближает его (приложение) с высказыванием, имеющим предикативное оформление; пропозиция, представляемая обособленным приложением, могла бы быть оформлена и как предложение: Молчаливый старик-охотник лишь кивнул головой, подтверждая слова мальчика (М. Пришвин). — 'Молчаливый старик, который был охотником, лишь кивнул головой'. В функциональном соответствии обособленного приложения предложению нами усматривается предикативпость обособленного приложения и, следовательно, всего аппозитивного оборота. Аппозитивный оборот, представляющий собой словосочетание (то есть без обособления

183

приложения), выражает добавочное сообщение как бы попутно с
выражением основного, при обособлении же всего оборота либо только
приложения добавочное сообщение выражается (при помощи интонации) с
большей степенью самостоятельности, отдельности. Сравним: \.Под
Прохором, стоявшим на башне, леэ/сал весь мир и протекала угрюмая
Жизнь-река (В, Шишков). — 'Под Прохором ... лежал весь мир и протекала
угрюмая лсизнь, лсизиь-река'.
2) Мой дядюшка-поэт

На то мне дал совет

И с музами сосватал (А. Пушкин). — 'Мой дядюшка, поэт, на то мне дал совет ...'

В первом примере обособлением подчеркивается, что э/сизнь — это река, во втором — дядюшка — поэт. Одна и та же пропозиция выражается и аппозитивным словосочетанием, и аппозитивным оборотом с обособленным приложением, она тождественна и той, которая выражается бисубстантивным предложением.

Обособление одиночного приложения в аппозитивном обороте становится возможным (но редко необходимым) лишь при определенных условиях, не всегда соответствующих общим условиям обособления второстепенных членов предложения (и это, в свою очередь, подчеркивает исключительное положение приложения как особого члена предложения, обладающего предикативностью, не относящегося к второстепенным членам предложения). Из трех наиболее существенных общих условий для обособления различных членов предложения («1) возможность смыслового выделения, отделения от поясняемого слова; 2) объем члена предложения — более одного знаменательного слова; 3) необычное местоположение относительно определяемого слова» [см.: П. А. Лекант, 2001, с. 468]) для обособления приложения обязательным является только первое (П.А. Лекант его указывает как обязательное для обособления любого члена предложения [там же, с. 469]). Из приведенного выше примера ('Мой дядюшка, поэт, на то мне

184

дал совет') видно, что одиночное приложение способно обособляться, не меняя при этом позиции по отношению к определяемому слову.

Лексического офаничения для обособления приложения нет, поскольку существительное любого таксономического разряда может быть приложением и обладать предикативными потенциями в составе аппозитивного словосочетания (как отмечалось нами, обособляется именно потенциально предикативное звено аппозиции). На способность/неспособность приложения обособляться может влиять контекст, лексическая сочетаемость слов в предложении, а также отдельные структурно-семантические элементы предложения. Например, в предложении И дура-жена муэ1су правды не скаэ/сет (пословица) частица и, являющаяся усилительным элементом характеризации предмета, обозначенного аппозитивным словосочетанием, исключает возможность обособления приложения «дура» (при обособлении же приложения в данной конструкции содержание высказывания будет иным).

Приложение в сочетании с лексическими единицами предложения может приобретать такие функционально-семантические оттенки, которые либо будут способствовать его обособлению (или даже «принуждать» к обособлению), либо препятствовать возможности обособления. Например, не обособляется одиночное приложение, являющееся вторым названием обозначаемого предмета, так как у такого приложения значение характеризации приглущено: Он принадлеэюал к уэ/се вымершему поколению ерачей-фшюсофое (А. Гончаров); У дверей стоят придворник и приворотники, не хотят впускать на пир гусляра-скоморошпика (р. н. сказка «Добрыня Никитич в отъезде»); Вы знаете, она работает заведующей кафедрой, и я тружусь как профессор-преподаватель под ее руководством (М. Минеев).

Названное выще главное условие обособления (возможность смыслового выделения) опирается на ряд причин — смысловых и конструктивных, — позволяющих или не позволяющих обособлять приложение; отсутствие

185

причин, при которых не может происходить обособление, является условием, допускающим обособление.

Способность/неспособность одиночного приложения к обособлению может быть обусловлена, на наш взгляд, следующими причинами:

1) устойчивостью/неустойчивостью связи между компонентами аппозитив
ного словосочетания;

2) содержанием отношений между компонентами аппозитивного словосоче
тания;

3) способом мотивации, лежащей в основе сложения компонентов аппози
ции;

4) синтаксической позицией приложения.

1. Не могут обособляться приложения устойчивых словосочетаний, так как
такие словосочетания сближаются функционально со сложносоставными
существительными и в конечном итоге лексикализуются {сапоги-скороходы,
скатерть-самобранка и т.п.): Стоматофит — это ваша палочка-
выручалочка («КП», 2004 г.).

2. «Готовностью» к обособлению обладают приложения тех аппозитивных
словосочетаний, которые выражают отношение характеризации именуемого
предмета (если приложение не является метафорой). В нашей типологии
такие словосочетания относятся ко II или III типу.

Обособляются одиночные постпозитивные приложения (со значением характеризации) как в контактном, так и в дистантном положении по отношению к определяемому слову (существительному нарицательному или собственному): На решетчатом штабеле шпал стояла девушка-трактористка в черных рабочих штанах и в валенках (И. Ильф и Е. Петров). — 'На решетчатом штабеле шпал стояла девушка, трактористка, в черных рабочих гитанах и в валенках'; Задумано, как у Наполеона, а вышло, как у Ваиьки-маляра (В. Катаев). — 'Задумано, как у Наполеона, а вышло, как у Ваньки—маляра'^; Рядом с Лукерьей — две девочки, близнецы (В. Жигунов) (соотносительное словосочетание «девочки-близнецы»);

186

Схоронили мать мою, старушку,

Мой папаша без вины пропал (из песни) (соотносительное словосочетание «мать-старушка»), У аппозитивных словосочетаний с классифицирующим компонентом (I тип) дизъюнкция «определяемого» и «определяющего» с обособлением последнего возможна в исключительных случаях — в целях таксономического пояснения (мы касались этого вопроса при характеристике аппозитивных словосочетаний данного типа в III главе), 3, Если соединение компонентов аппозитивного словосочетания основывается на метафоричности значения «определяющего» (приложения), то одиночное обособление приложения, как правило, оказывается невозможным, даже если «определяющее» выражает характеризацию. Значение аппозитивных словосочетаний, включающих метафорический компонент (приложение), мотивируется взаимодействующими коннотативными значениями соединяемых компонентов (или возможно ядерным значением «определяемого» и коннотативными значениями «определяющего). Обособление приложения в таком случае невозможно, так как при разобщении компонентов разрушится смысловыражение. Сравним:

И свищут нам ракеты в небесах.

Что дед-пропеллер моэ/сет и на отдых (Л, Мартынов), — ',,, пропеллер, дед, MODfcem и на отдых'.

Для реализации коммуникативной цели выделения добавочного сообщения о предмете, характеризуемом метафорично, говорящий прибегает к цельному обособлению аппозитивного оборота в высказывании или сопровождает обособление одиночного приложения использованием специальных слов — маркеров ситуации, — при помощи которых оформляется предикативное звено аппозитивного оборота в отдельный, обособленный, структурно-семантический элемент нредложения, К таким маркерам ситуации относятся акцентные слова, интенсивы и временные компоненты (см, об этом подробнее в § 1 данной главы):

187

А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр... пошел писать (Н. Гоголь);

Радивой сказал тогда нам: «Дети,

Слишком много собак-бусурмаиов» (А, Пушкин). — '... слишком много бусурманов, этих собак'.

Интенсивы, временные компоненты, а также некоторые другие функционально специализированные слова (например, акцентные местоимения) могут употребляться не только в сочетании с приложением метафорического характера, но и в сочетании с любым обособленным приложением, подчеркивая содержание отношений между компонентами аппозитивного оборота: Вместо веселой петербургской э/сизни ож:идала меня тоска, истинная скука, в стороне глухой и отдаленной (А, Пушкин), Во всех сферах русского труда, который вам лично деньги приносит, подчиненный является нищим, получающим содерлсание от благодетеля-хозяина (П. Помяловский). — 'Во всех сферах русского труда ... подчиненный является нищим, получающим содерж:ание от хозяина, этакого благодетеля'.

Выделение метафорического компонента в аппозитивном обороте с целью акцентирования внимания на характеристике предмета может быть оформлено в виде обособленного сравнительного оборота (мы уже отмечали аналогичность значения признака, выражаемого метафорическим компонентом аппозитивного словосочетания и сравнительным оборотом):

Вражда, как острая игла.

Сидит в моем боку! (Д. Кедрин); Пространства бегут,

с хвоста нарастав,

их Dieарит

солнце-кухарка (В. Маяковский). — '... их о/сарит солн1(е, словно кухарка'. Такая «метаморфоза» приложения возможна благодаря тому, что и аппозитивный оборот с характеризующим компонентом-

188

метафорой, и сравнительный оборот соответствующего типа выражают сопоставление предметов, названных существительными, для выявления через это сопоставление признаков, присущих главному именуемому предмету (определяемому). Сравнительному обороту свойственна разномерная функциональность; он связан в высказывании не только с определяемым существительным, но и с другими словами (сравнительный оборот синкретичен по выражаемым значениям). Мы не склонны упрощенно интерпретировать сравнительный оборот — это сложное языковое явление, представляющее объект отдельного рассмотрения, — в рамках нащего исследования важно отметить, что сравнительный оборот заключает в себе семантику добавочного высказывания, В простом предложении, содержащем сравнительный оборот, реализуется два высказывания (в наших примерах: \) враж:да сидит, 2) вражда словно игла; \) солнце жарит, 2) солнце словно кухарка). Сравнительный оборот является средством оформления дополнительной предикации; возможность же выделения приложения в виде сравнительного оборота выявляет предикативный потенциал аппозитивного словосочетания: У г. Чехова, как у истинного поэта, есть эта глубокая сердечность и теплота в отношении к природе ,,,(Д, Мережковский) (АС — Чехов-поэт; Чехов — истинный поэт; Сердечность и теплота есть).

Аппозитивный оборот с обособленным приложением представляет особый способ выражения тех отношений, которые лежат в основе аппозитивного словосочетания: 1) отношения таксономического пояснения и 2) отнощения аппозитивно-предикативной характеризации.

Аппозитивный оборот с обособленным приложением может выражать не только добавочное сообщение о предмете, но и может раскрывать причину, условие того, о чем сообщается центральным корпусом предикации. При этом приложение, как правило, находится в препозиции по отнощению к определяемому слову аппозитивного оборота: Сирота, эта девочка не знала родительской ласки. В таком случае обособленное приложение вступает в

189

двумерные синтаксические отношения: 1)эта девочка сирота; 2)эта девочка не знала родительской ласки (почему?), так как (она) сирота. Вторая линия отношений имеет эквивалентное выражение: Будучи сиротой, девочка не знала родительской ласки. Видно, что причинное значение может выражаться аппозитивным оборотом с обособленным приложением, а также предикативной или полупредикативной единицей, предикат которой функционально соотносится с приложением. Вышеуказанные отношения способен выражать и аппозитивный оборот без обособления приложения (то есть аппозитивное словосочетание). При этом на передний план в добавочном сообщении выступает характеризация именуемого предмета, причинные же отношения приглушаются и выражаются на уровне глубинных семантических связей между компонентами аппозитивного словосочетания и другими компонентами предложения: Эта девочка-сирота не знала родительской ласки. Выразителем обстоятельственного значения, сопутствуюш;его значению характеризации, является приложение. По Д. П. Овся-нико-Куликовскому, слова, употребленные в обстоятельственном значении, обладают предикативностью (Д. П. Овсянико-Куликовский, 1902, с. 225). Способность суш,ествительных выражать обстоятельственные значения обусловливается прежде всего их лексической валентностью; в позиции приложения таким свойством обладают, главным образом, суш,ествительные признаковые, а также те, в значении которых содержится элемент «обстоятельственности».

4. Способность/неспособность одиночного приложения обособляться зависит от того, в какой синтаксической конструкции функционирует аппозитивное словосочетание.

Пе обособляется приложение с характеризующим значением в составе аппозитивного оборота, представляющего грамматическую основу односоставного предложения:

Изба-богатырица,

Кокошник вырезной,

190

Оконце, как глазтща. Подведено сурьмой (Н. Клюев),

Приложение в подобпых конструкциях тесно связано с определяемым как его потенциальный предикат. И поскольку в предложении другого (формально выраженного) предиката нет, приложение не может оторваться от «определяемого» и, обособившись, взять на себя функцию второстепенного сказуемого.

Другие «конструктивные» ограничения на обособление приложения нами не выявлены. Синтаксическая функция «определяемого» аппозитивного оборота не влияет на способность/неспособность к одиночному обособлению приложения. Представляется не вполне соответствующим реальным фактам утверждение Е, С, Скобликовой о том, что «среди предикативных определений и приложений способностью к обособлению обычно обладают (при ряде дополнительных смысловых условий) только те, которые относятся к подлежащему и в соответствии с этим могут играть при нем роль «второстепепного сказуемого» (Е, С, Скобликова, 1997, с, 259), Приведенные в этой главе примеры свидетельствуют о том, что приложение со значением характеризации способно обособляться независимо от синтаксической функции определяемого компонента. Дополнительное уточняющее сообщение, которое несет в себе обособлен1юе приложение, может относиться к предмету, какую бы синтаксическую функцию ни выполняло слово, обозначающее этот предмет: Адвокат, э/сепщипа, расследует это дело (из устной речи); По сюжету одна из голландских сестер-близнецов хорошая, другая плохая... («АиФ», № 5, 2004 г,), — 'По сюжету одна из голландских сестер, близнецов, хорошая, другая плохая'.

Исследованный нами языковой материал свидетельствует о том, что и аппозитивный оборот с обособленным приложением, и аппозитивный оборот нерасчлененный (АС) выражают общее содержание, реализуя при этом разную коммуникативную перспективу — попутного дополнительного сообщения (выражается при помощи аппозитивного словосочетания) или

191

самостоятельного сообщения, выделенного в виде дополнительного предикативного звена (выражается аппозитивным оборотом с обособленным приложением).

Для реализации коммуникативных намерений говорящий использует различные средства языкового выражения, выбирая в языковой системе наиболее подходящие, адекватно отражающие те или иные понятия и отношения между ними. По способности к обозначению ситуации в высказывании аппозитивный оборот (в любом виде) является синтаксической единицей, функционально «конкурирующей» с предикативными и полупредикативными единицами; аппозитивный оборот с обособленным приложением функционально аналогичен вставному предложению. Аппозитивный оборот (цельный или с обособленным приложением), обладая способностью в свернутом виде выражать пропозицию, представляет собой экономичное средство оформления полипропозитивной коммуникативной единицы.

Цельный аппозитивный оборот (аппозитивное словосочетание) и аппозитивный оборот с обособленным приложением лишь по-разному представляют в высказывании добавочную предикацию, реализация которой всегда происходит на фоне основной предикации. Форма аппозитивного оборота являет собой способ функционирования в высказывании аппозитивной единицы — цельного аппозитивного словосочетания или деформированного дизъюнкцией компонентов с обособлением приложения. Присутствие в предлоэ/сеиии аппозитивного оборота любого вида ослоэ/сняет предикативный план высказывания: цельный аппозитивный оборот (аппозитивное словосочетание) — потенциальной предикацией, аппозитивпый оборот с обособленным приложением — добавочной аппозитивной предикагщей.

В современных лингвистических исследованиях высказывается мнение о том, что обособленное приложение — это полупредикативная единица (Н.В. Виноградова, 1987, с. 5; А.Ф. Прияткина, 1990, с. 35; Е. С. Скобликова, 1997, с. 256 и далее; О. В. Четверикова, 1996, с. 5). Такой статус обособленному

192

приложению приписывается по двум оспованиям: 1) обособленное приложение рассматривается как единица выражения полупредикативной функции, которая (функция) определяется как «функция добавочного утверждения каких-либо признаков ситуации — признаков менее важных (с точки зрения говорящего) по сравнению с теми, которые выражаются сказуемым» (Е, С, Скобликова, 1997, с. 255—256); 2)обособленное приложение рассматривается как единица выражения полупредикативности потому, что приложением является слово (существительное), способное «употребляться в предикативной функции» (там же, с. 259).

Обособленное приложение получает с функциональной точки зрения, по сути, такую же интерпретацию, как и обособленные причастные и деепричастные обороты. Мы не видим для этого оснований, как и не видим оснований для того, чтобы связывать всякое добавочное сообщение о ситуации с полупредикативностью. Нельзя ставить обособленное приложение в один ряд с обособленными причастными или деепричастными оборотами, и прежде всего потому, что эти обороты выражаются словами разных лексико-грамматических классов и обладают разным предикативным потенциалом. Причастия (полные) и деепричастия в силу своей лексико-грамматической гибридности «обречены» на роль «полупредикатов», существительное же способно выступать в функции «чистого» предиката. Являясь частью аппозитивного оборота, обособленное нриложение эксплицирует его потенциально предикативное звено и выступает предикатом в особой синтаксической конструкции, где субститутом субъекта является «определяемое» расчлененного аппозитивного словосочетания. «Определяемое» аппозитивного оборота с обособленным приложением (как и цельного анпозитивного оборота) участвует в выражении двух предикаций — основной и добавочной, — выступая при этом либо в роли субъектного актанта при двух предикациях, либо объектного актанта основ1юй предикации и субъектного актанта добавочной предикации. Например: Беспутную... посадили в клетку и вывезли на

193

площадь; атаманы-молодцы подходили и дразнили ее (М. Салтыков-Щедрин), — '... атаманы, молодцы, подходили и дразнили ее' (атаманы подходили и дразнили; атаманы —молодцы). Малютку-бедокура

И ты боготворишь? (А. Пушкин_^. — 'Малютку, бедокура, и ты боготворишь?' (ты боготворишь малютку; малютка — бедокур). Такое двумерное положение «определяемого» обусловлено тем, что оно входит и в центральный корпус предикации, где является субъектным или объектным актантом, но в то же время оно участвует и в выражении добавочной предикации как субъект предиката, представленного обособленным приложением. «Определяемое» аппозитивного оборота с обособленным приложением, втянутое в «орбиту» двух предикаций, оказывается в положении максимально отягощенного актанта, по сравнению с его актантным статусом при выражении потенциальной нредикации в составе аппозитивного словосочетания. Каким бы видом аппозитивного оборота (с обособлением приложения или без обособления) ни выражалась добавочная предикация в высказывании, «определяемое» аппозитивного оборота играет роль отягощенного актанта.

Отягощенный актант, имеющий форму именительного падежа субстантива, находится в высказывании в позиции двойного субъекта: Мальчншка-шестиклассник работал на птицеферме (В. Арсеньев). — 'Мальчишка, шестиклассник, работал на птицеферме'. (Мальчишка работал; мальчишка — шестиклассник). Отягощенный актант в форме косвенного падежа находится в позиции объекта в основном корпусе предикации и в позиции семантического субъекта добавочной предикации: Все принялись поздравлять ветеранов-победителей («Комсомольская правда», № 3, 2001). — 'Все принялись поздравлять ветеранов — победителей'. (Все поздравляли ветеранов; ветераны — победители).

Способ выражения предикативных отношений формами косвенных падежей существительного в русском языке не является исключительным,

194

присущим только аппозитивному обороту, в подтверждение сказанного можно привести, например, конструкции генитивных предложений (типа Народу!) или безличных предложений (типа Детям весело.). Выражение добавочной предикации формами падежной парадигмы аппозитивного оборота любого вида обусловлено существующей при аппозиции координацией падежных форм и той грамматической (синтаксической) позицией, которую занимает «определяемое» аппозитивного оборота в высказывании при реализации основной предикации. Грамматический план основной предикации является главенствующим в высказывании, предопределяющим синтаксическую позицию актантов и предиката добавочной предикации (актуальной или потенциальной), выражаемой аппозитивным оборотом.

Аппозитивный оборот с обособленным приложением представляет собой специфически оформленную предикативную единицу, базирующуюся на единице потенциальной предикации — аппозитивном словосочетании.

Предлоэ1сение, содерэ/сащее аппозитивный оборот с обособленным прилоэ/сением, является полипропозитивным и полипредикативным. Предлоэюение, содерэ(сащее цельный аппозитивный оборот, представленный аппозитивным словосочетанием, является полипропозитивным и потенциалыю полипредикативным.

Предикативная сущность аппозитивного оборота о обособленным приложением потенциально заложена в исходной единице — аппозитивном словосочетании. Обособленное приложение является предикатом в особой синтаксической конструкции, входящей в структуру предложения и обладающей потенциальным модально-временным планом, соотносительным с основным — то есть с модально-временным планом предложения. Форма именительного падежа существительного, представляющая приложение, вполне отвечает грамматическому статусу именной (субстантивной) части составного именного сказуемого с нулевой формой глагольной связки «быть»; «определяемое», также в форме именительного падежа

195

существительного, является субститутом субъекта. Аппозитивно-предикативные отношения между компонентами аппозитивного оборота существуют и тогда, когда они (компоненты) имеют форму косвенных падежей. Стабильность отношений между компонентами аппозитивного оборота поддерживается грамматически — координацией их падежных форм. Обособленное приложение, имеющее форму косвенных падежей, функционально сохраняет статус добавочного предиката, а «определяемое» в форме косвенных падежей выступает в роли семантического субъекта и участвует в добавочной предикации. Возможно, эту особенность «определяемого» (участие его в акте добавочной предикации) имел в виду А. М. Пещковский, видевщий в обособленном приложении нечто близкое неполному предложению (выше нами упоминалось об этом). Особое интонационное выделение обособленного приложения (пауза перед приложением и после него) является неотъемлемым элементом оформления предикации.

Эксплицирование потенциального модально-временного плана у аппозитивного оборота с обособленным приложением происходит при включении в обособленную часть оборота обстоятельственных слов, которые выступают как индексальные компоненты времени, как своеобразные точки отсчета, связанные с моментом, о котором идет речь. Коррелятивные по семантике времени слова теперь—тогда, ныне—тогда, пока—тогда, теперь—в прошлом, теперь—когда-то, всегда—прежде, еще—уже и т.п. эксплицируют относительное (по отнощению к грамматической основе предложения) временное значение аппозитивного оборота. Например: Петька ознакомился со всей сотней: из полутораста человек — шестьдесят с лишним были перебеэючики-красиоармейцы... (М. Шолохов). — '...из полутораста человек — шестьдесят с лишним были перебеэ/счики, в прошлом красноармейцы'. Прасковья не могла привыкнуть к тому, что ее дочь, уэ1се невеста, выдана за богатого ... (А. Чехов) (АС — дочь-невеста); И вот однаэ/сды, верст за шестьдесят от Мокрых выселок, у околицы

196

большого однодворского села по прозванию Городище, ему попалась на дороге старуха, теперь нищенка (И. Вольнов) (АС — старуха-нищенка); Кроткий монарх, тенерь краса владык земных, ты покорил сердца людей (К. Рылеев).

В, И. Фурашов, подчеркивая широкое временное значение у слов всегда, обычно, прео/сде и др., отметил высокую частотность обособления определений в сочетании с такими словами (В. И. Фурашов, 1975, с. 69 и др.). В сочетании с обособленным приложением эти слова являются маркёрами не только относительного времени (настоящего или прошедшего), но и показателями реальной относительной модальности. В качестве показателя субъективной модальности у аппозитивного оборота с обособленным приложением выступают интенсивы и другие акцентные слова, способные сочетаться с обособленным приложением (см. об этом подробнее в § 1 данной главы). Субъективная модальность аппозитивного оборота (как с обособленным приложением, так и без обособления) выражается оценочным предикатом, в роли которого выступает приложение (в аппозитивном обороте, представленном словосочетанием, это потенциальный предикат).

Потенциальный модально-временной план аппозитивпого оборота любого вида может соответствовать модально-временному плану центрального корпуса предикации, а может и не соответствовать ему. Цельный аппозитивный оборот имплицитно обладает значением настоящего времени реальной модальности (возможно сочетание с субъективной модальностью). Аппозитивный оборот с обособленным приложением в сочетании с временным показателем выражает реальную (возможно в сочетании с субъективной) модальность того времени, индексатором которого является компонент времени; в этом случае можно говорить об аналитическом способе выражения временного значения. Отсутствие в аппозитивном обороте с обособленным приложением временного компонента аналогично его нулевой позиции, что в русском языке связывается, как правило, с настоящим временем.

197

Контекст может вносить свои коррективы в выражение соответствия модально-временного плана аппозитивного оборота с обособленным приложением и центрального корпуса предикации. Важно отметить, что относительный модально-временной план у аппозитивного оборота с обособленным приложением есть. Это особый модально-временной план; он обусловлен исходной синтаксической конструкцией — аппозитивным словосочетанием, которое способно выражать в высказывании модально-временное значение в соотношении с грамматической основой предложения.

Несмотря на наличие у аппозитивного оборота с обособленным приложением предикативных признаков и самой функции предикации, нельзя выделять аппозитивный оборот с обособленным приложением в самостоятельную коммуникативную единицу, поскольку, во-первых, аппозитивный оборот обозначает добавочную предикацию, осуществляемую на фоне основной и во взаимодействии с ней, и поскольку, во-вторых, в предложении существует грамматическая (и даже интонационная) обусловленность аппозитивного оборота грамматической структурой центрального корпуса предикации.

Выявляя предикативные свойства аппозитивного оборота с обособленным приложением, мы устанавливаем, по сути дела, предикативный потенциал аппозитивных словосочетаний, которые лежат в основе аппозитивного оборота с обособленным приложением. «Готовность» к выражению предикации аппозитивным оборотом заложена в строительной синтаксической единице — аппозитивном словосочетании (в значении, в структурно-грамматической организации аппозитивного словосочетания). А. В. Бондарко утверждает: «Представление определенных семантических комплексов как категориальных ситуаций возможно и целесообразно лишь тогда, когда данная семантическая структура заключает в себе элемент предикации либо так или иначе связана с нею» (А. В. Бондарко, 1984, с. 28). «Элемент предикации», потенциально содержащийся в аппозитивных словосочетаниях (преимущественно II и III типа по нашей типологии), дает возможность этим

198

языковым единицам в свернутом виде (экономично) выражать семантику предикации.

Аппозитивное словосочетание, образуемое по существующей в языке модели, представляет один из членов аппозитивной парадигмы, наряду с другими ее членами — производным от него аппозитивным оборотом с обособленным приложением, бисубстантивным предложением модели Ni—Ni и сложносоставным существительным аппозитивного типа. Особое положение в системе аппозитивной парадигмы занимают единицы, переходные между аппозитивным словосочетанием и сложносоставным существительным {горе-ученик, чудо-печь и т.п.).

Аппозитивная парадигма объединяет функциональный языковой инвентарь номинации и предикации — разноуровневые аппозитивные единицы, образующиеся в русском языке по модели «существительное+су-ществительное».

Выводы

1. Аппозитивное словосочетание с характеризующим компонентом является
потенциально предикативным. Потенциальная предикативность
аппозитивного словосочетания проявляется в высказывании.

2. Аппозитивное словосочетание в высказывании функционирует как
цельный аппозитивный оборот или как расчлененный аппозитивный оборот с
обособленным приложением. Обособленное приложение, способное
сочетаться с лексическими маркерами времени и модальности, эксплицирует
модально-временной потенциал аппозитивного оборота.

3. «Определяемое» аппозитивного оборота в высказывании участвует в
выражении двух предикаций — основной и добавочной — и выполняет
функцию отягощенного актанта.

4. «Определяющее» (приложение) способно выполнять в высказывании
функцию включенного предиката.

5. Приложение — особый, потенциально предикативный морфологизо-
ванный член предложения.

199

6.            Апнозитивный оборот с характеризующим приложением — компонент
структурно-семантического     осложнения     предложения.     Предложение,
содержащее цельный аппозитивный оборот (аппозитивное словосочетание),
является     полипропозитивным     и     потенциально     полипредикативным;
предложение,     содержащее     аппозитивный     оборот     с     обособленным
приложением, является полипропозитивным и полипредикативным,

7. Аппозитивный оборот (цельный или с обособленным приложением),
обладая способностью выражать пропозицию, представляет собой
экономичное средство оформления полипропозитивной коммуникативной
единицы.

8. В функциональной типологии словосочетаний аппозитивные
словосочетания, образуемые по модели «существительное+существи-
тельное» (с дефисным написанием), должны занять место словосочетаний с
повыщенной функциональной нагрузкой.

9.   Аппозитивные словосочетания, соотносительные с предикативными и
полупредикативными       единицами       (предложениями,       причастными,
деепричастными, сравнительными оборотами), а также со сложносоставными
существительными   (I тип АС), являются   потенциалом   для реализации
говорящим разной коммуникативной перспективы.

200

ГЛАВА V

СЛОЖНОСОСТАВНЫЕ СЛОВА КАК ЕДИНИЦЫ НОМИНАЦИИ В СИСТЕМЕ РУССКОГО ЯЗЫКА

В этой главе характеризуются разные типы сложносоставных слов, особо выделяются сложносоставные существительные, представляющие в системе русского языка самый большой пласт сложносоставных слов; описываются особенности образования сложносоставных существительных двух основных типов («сочинительного» типа и аппозитивного типа); устанавливается соотношение между разноуровневыми единицами словосложения (сложно-составными существительными и аппозитивными словосочетаниями), имеющими одинаковую структуру; указываются источники пополнения сложносоставных существительных,

§ 1 НОМИНАТИВНАЯ СУЩНОСТЬ СЛОЖНОСОСТАВНЫХ слов

Результатом процесса словосложения, как способа лексической деривации, является слоэ/сносоставлое слово, которое мы определяем как производное слово, образованное слолсением целых слов.

Сложносоставные слова предназначены в языке для осуществления номинации; к какой бы части речи ни относился сложносоставной дериват, он является знаком элементной номинации:

И добрая работница, и петь-плясать охотниг{а я смолоду была (Н, Некрасов); Ходи-гуляй с рассвета до заката (А. Пришелец); Швыряло взад-еперед меня от чьих-то всхлипов и стонов (Е. Евтушенко); Скаэюшпе, а вам никогда не снился какой-нибудь геперал-губерпатор или ... далее министр? (И. Ильф и Е. Петров).

Номинация понятий осуществляется в соответствии с категориальным значением той части речи, к которой относится сложносоставное слово. Частеречная принадлежность сложносоставного слова определяется составом его компонентов. При сложении одноименных частей речи составной

201

дериват «наследует» мастеренную отнесенность соответственно слагаемым компонентам. Лишь в некоторых случаях возможна лексикализация всего деривата {волей-неволей — «вынужденно»; пятое-десятое — «второстепен-ное, пустое»). Большая часть всех знаменательных сложносоставных слов современного русского языка, имеющих дефисное написание, образуется соединением одноименных частей речи по моделям: «существительное+су-ществительное» {техник-технолог, кресло-кровать, имя-отчество, роман-газета и т,п,), «прилагательное+прилагательное» {о/сив-здоров, груб-неказист и т,п,), «глагол+глагол» {пить-есть, звать-величать, спать-почивать, судить-рядить, поить-кормить, купить-продать, биться-колотиться, ходить-гулять, петь-плясать и др,), «наречие+наречие» {негаданно-нежданно, видимо-невидимо, взад-вперед, туда-сюда, худо-бедно, мало-помалу и др,). Образование сложносоставных слов категории состояния и местоимений представлено в языке единичными фактами {промозгло-сыро, молодо-зелено, какой-никакой и некот. др,); сложносоставные числительные имеют раздельное написание {двадцать пять, двадцать пятый).

Число сложносоставных слов, образованных сложением разноименных частей речи, в современном русском языке невелико (это единичные образования); их частеречная принадлежность определяется по второму компоненту. Так, к существительным относятся слова с первым глагольным компонентом в застывшей форме повелительного наклонения единственного числа гуляй-город, вей-ветер, перекати-поле, одолей-трава. Они характеризуются высокой степенью идиоматичности семантики, образование их мотивируется глубинными семантическими связями. Первый компонент в составе сложносоставного слова утрачивает глагольную номинацию и выступает в качестве признакового элемента в сложной субстантивной номинации, В подтверждение этому можно привести существительные, имеющие слитное написание при формальном компонентном соответствии вышеназванным словам: сорвиголова, горицвет, деро/сгшорда, дерэюидерево.

202

Уместно говорить о тенденции перемещения слов типа гуляй-город в разряд слитных сложных слов.

Мы не относим к сложносоставным словам прилагательные, обозначающие сложные признаки (признаки с оттенками), так как образование их не соответствует модели «слово+слово» (при кажущемся внешнем соответствии): неэ/сно-голубой, темно-розовый, эюгуче-красный и т.п. По формальному признаку первый компонент таких слов (форма на -о нли -е) может быть отнесен к наречию, но нет ни логических, ни грамматических оснований для такого соединения; кроме того, соответствующих наречий может вовсе не быть в языке (например, фиолетово-голубой). Первый компонент в таких образованиях не является и кратким прилагательным среднего рода, так как не может быть такой грамматической сочетаемости у прилагательных. Первый компонент представляет собой основу прилагательного, а гласный, занимающий положение между двумя основами, является интерфиксом. Из сказанного следует, что слова рассмотренного типа образуются не словосложением, а основосложением, поэтому не могут быть отнесены к сложносоставным словам. По аналогичным причинам не относятся к сложносоставным словам и другие сложные слова (типа мясо-молочный и подобные).

От сложносоставных слов следует отличать и повторы (редупликации) прилагательных, наречий, слов категории состояния. По способу образования они тождественны сложносоставным словам, но по характеру номинации отличаются от последних. Повтором компонентов новое слово не образуется — возникает особая форма, обозначающая усиление признака:

И в черемуху белую-белую

Ткнусь лицом я, как в девичью грудь (В. Курушкин).

И в опустевшей мгле, сырой и черной.

Лишь тонко-тонко чей-то звук дрожал (В. Ерофеева).

Было радостно-радостно на сердце.

203

Формальное соответствие языковых единиц с дефисным написанием модели «слово+слово» не является критерием отнесенности языковых единиц к сложносоставным словам, так как среди таких образований могут быть и сложные слова, образованные не словосложением, и повторы, и сочетания различных типов. Нельзя объединять по формальному признаку единицы «сопряженного типа» и в межуровневые сочетания, как это делает Е. А. Орлова (см.: Е. А. Орлова, 1991).

Сложиосоставные слова занимают свое, самостоятельное, место в системе русского языка, которое обусловлено им их статусом (о статусе сложно-составных существительных см.: Т. И. Кочеткова, 1982, с. 108—ИЗ; 1983). Статус слолспосоставных слов определяется единством следующих признаков:

1) выражением элементной номинации,

2) цельностью номинативного значения,

3) цельнооформленностью,

4) устойчивостью и воспроизводимостью,

5) структурно-словообразовательным единством.

Элементная номинация противопоставляется нами именованию ситуации (то есть именованию события или положения дел). В зависимости от объема именуемых понятий Е. В. Клобуков предлагает различать два основных типа номинируемых концептов: 1)'ситуация' и 2) 'элемент ситуации' (предмет, признак, действие и т.д.) (Е. В. Клобуков, 2002, с. 53). В соответствии с этим обозначение элемента ситуации сложносоставным словом мы называем элементной номинацией, а сложносоставное слово — знаком элементной номинации и в языке, и в речи.

Цельность номинативного значения сложносоставного слова заключается в том, что сложносоставное слово обозначает единое, нерасчлененное понятие. Цельность номинативного значения основывается на идиоматичности лексического значения сложносоставного слова. Под идиоматичностью лексического значения сложносоставного слова мы

204

нонимаем невозможность абсолютной выводимости лексического значения сложносоставного слова из значений его составных комнонентов. Мотивированное сложением самостоятельных лексем сложносоставное слово всегда реализует свое значение как «значение идиоматического характера» (ср.: О. П. Ермакова, 1977, с. 11).

Цельнооформленность сложносоставного слова заключается в строго фиксированном порядке следования комнонентов, в непроницаемости (вставка элементов между слагаемыми компонентами невозможна), в унифицированной грамматической оформленности, в наличии одного основного ударения.

Воспроизводимость и устойчивость сложносоставных слов соответствует проявлению этих свойств у всякого слова.

Словообразовательная структура сложносоставных . слов отвечает модели «слово+слово» (на более высокой ступени раскрытости модели указывается частеречная принадлежность комнонентов), оформляется полуслитным написанием.

Большая часть сложносоставных слов имеет кодифицированный статус. Сложносоставные слова активно образуются в современном русском языке, и многие языковые единицы, возникающие по продуктивным моделям и обладающие всеми признаками сложносоставного слова, не имеют лексикографической закрепленности. Такие единицы мы рассматриваем как потенциальные слова и причисляем к разряду сложносоставных слов.

В русском языке преобладает именное сложение (эта мысль была высказана В. В. Виноградовым, она признается всеми исследователями). Самый большой класс сложносоставных слов представлен в современном русском языке именами существительными, многие из них имеют общую с аппозитивными словосочетаниями структуру и грамматическую парадигму (изменяемость первого компонента и отнесенность к роду по этому компоненту, если в сложении участвуют компоненты разного грамматического рода), что вызывает у исследователей затруднения в

205

интерпретации их языкового статуса. Так, М. В. Костромина не относит образования типа платье-костюм, кассир-контролер (со склоняемым первым компонентом) ни к сложносоставным существительным, ни к аппозитивным словосочетаниям. Такие образования (типа платье-костюм) она объединяет в одну категорию биноминов с другими «семантически аналогичными структурами» типа марш-парад, эхо-аппарат, бизнес-клуб, у которых не изменяется первый компонент (что, по мнению исследователя, является показателем цельнооформленности и признаком сложного слова), и противопоставляет существительным с приложением. Такое объединение автор этой идеи объясняет необходимостью «изучать подобные образования в их единстве и вместе с тем не втискивать в рамки сложных слов раздельнооформленные образования...» (М. В. Костромина, 1992, с. 4). Возможно, данная унификация сложных номинативных единиц целесообразна в плане изучения их разнообразных грамматических и семантических свойств, однако противопоставлять аппозитивным словосочетаниям все «биномины» нельзя, так как последние зачастую соотносятся с аппозитивными словосочетаниями лишь структурно и никаких логических, мотивированных и иных соответствий не имеют.

Выявляя функциональный потенциал (в аспекте осуществления
номинации и предикации) разноуровневых единиц, образованных способом
сложения слов, мы видим необходимость параллельного исследования
именно тех единиц, которые имеют общую природу образования —
аппозицию. Поэтому мы акцентируем внимание на тех сложносоставных
словах (существительных), которые мотивируются аппозитивными
словосочетаниями. Такие сложносоставные существительные

противопоставляются другой группе сложносоставных существительных — сложносоставным существительным «сочинительного» типа. Мы не рассматриваем сложные существительные, образованные другими способами словообразования, а также мотивированные не аппозитивными словосочетаниями, несмотря на то, что многие такие слова структурно

206

нодводимы нод сложносоставные существительные, например: взрыв-пакет*—взрывной пакет (возможна и вторая мотивация: накет, производящий взрыв); президент-отель*—отель для президента; бизпесце11тр<—г(ентр бизнеса; бизнес-клуб*—клуб бизнесменов; полимер-раствор*—раствор из полимеров; кафе-моролсепое*—кафе, где продают мороэ/сеное; мастер-класс*—класс мастерства.

Сложносоставные существительные образуются но модели «существи-тельное+существительное» (с дефисным нанисанием) сложением двух (иногда трех) комнонентов-существительных в той их грамматической форме, какую они имеют в мотивирующих сочетаниях.

Струшурно-семантические типы сложносоставных существительных

По снособу мотивации и по выражаемому значению сложносоставные существительные делятся на два структурно-семантических тина: 1)сложно-составные существительные, обозначающие комплексное цельное наименование, мотивированное сочетанием существительных с сочинительным характером отношений между компонентами (слова типа хлеб-соль, купля-продажа), и 2) сложносоставные существительные, обозначающие признаковое (признакосодержащее) наименование нредмета, мотивированные аппозитивным словосочетанием (слова типа инженер-механик, ракета-носитель).

У современных лингвистов, кажется, не вызывает сомнений то, что именное словосложение имеет синтаксические основы. На историческую связь сложных слов с синтаксическими сочетаниями указывали многие ученые: А. X. Востоков, Ф. И. Буслаев, И. И. Срезневский, А. А. Шахматов и другие. Э. Бенвенист связывал сложные имена в разных языках, включая русский, с «синтаксическими структурами», а именное сложение — с микросинтаксисом (Э. Бенвенист, 1974, с. 241). В. М. Жирмунский, исследуя

207

природу слова, в частности сложного, писал: «Всякое слово либо представляло в прошлом словосочетание, либо было построено по модели словосочетания прошлого времени» (В. М. Жирмунский, 1963, с. 29). Свидетельством генетической связи сложносоставных существительных с соответствующими синтаксическими сочетаниями могут служить факты параллельного функционирования синтаксических сочетаний с сочинительными отношениями между компонентами и соотносительных с ними сложносоставных существительных с таким же компонентным составом: На свете все найдешь, кроме отца и матери. — Отцу-матери бесчестье — роду-племени покор. — Род да племя близки, а свой рот ближе (пословицы из сборника В. И. Даля «Пословицы русского народа»). Бедняки-казахи в те преэюиие годы привыкли, а многие не отвыкли от этого и сейчас, считать себя полной собственностью Алтынбая, главы их рода и племени (Д. Еремин). — И казалась бы я ему милее отца-матери, милее всего роду-племени... (В. Астафьев). Хвалился лошак родом-племенем {потолоща); Без хлеба и еоли никто не обедает. — После хлеба-соли добрые люди семь часов отдыхают (пословицы из сборника В. И. Даля «Пословицы русского народа»).

В современном русском языке функционируют сложносоставные существительные, представляющие собой застывшие формы сочетаний с сочинительной связью между компонентами. Это существительные, обозначающие названия растений {иван-да-марья, мать-и-мачеха). Лексикализованные трансформы также являются подтверждением синтаксических основ образования сложносоставных существительных «сочинительного» типа. Эти языковые единицы отвечают статусу слова, находят отражение в словарях современного русского языка: «иван-да-марья. 1 .Травянистое полупаразитическое растение, верхние листья которого имеют лиловый (или синий) цвет, а цветки, расположенные ниже их, — желтый. 2.Разг. Раснространенное название трехцветной фиалки ...» (MAC, т. I, с. 862); «иван-да-марья. Травянистое растение с желтыми цветками и

208

фиолетовыми листками» (СО, 1973, с. 218); «мать-и-мачеха. Многолетнее травянистое растение с листьями, сверху гладкими и холодными, а снизу — мягкими, опушенными» (СО, 1973, с, 314). Сложносоставное существительное мать-и-мачеха имеет эквивалент без сочинительного союза —мать-мачеха (см.: MAC, т. II, с. 324).

На связь сложносоставных существительных аппозитивного типа с соответствующими аппозитивными словосочетаниями указывает структурно-семантическая аналогичность этих разноуровневых языковых единиц.

Синтаксическая природа сложносоставных существительных «сочинительного» типа и аппозитивного типа отражает существующие в языке межуровневые связи. Разграничение структурно совпадающих и единообразно оформленных (дефисным написанием) аппозитивных словосочетаний и сложносоставных существительных двух вышеназванных структурно-семантических типов должно проводиться по двум направлениям: 1) по линии типового разграничения сложносоставных существительных (существительные «сочинительного» типа — существительные аппозитивного типа), 2) по линии уровневого разграничения (аппозитивные словосочетания — сложносоставные существительные аппозитивного типа). Сложносоставные существительные «сочинительного» типа в формальном отношении не совпадают с соответствующими сочетаниями (сочетаниями, между компонентами которых существуют сочинительные отношения), так как имеют разное грамматическое оформление (сложносоставные существительные — полуслитное, синтаксические сочетания — раздельное). Сложносоставные существительные аппозитивного типа формально полностью совпадают с аппозитивными словосочетаниями модели «существительное+существительное».

Э. Бенвенист, увидевший разные отношения в основе соединения двух соположенных существительных в сложное имя, выделил тип сложных существительных «двандва» («пара»), объединяющий сложные имена, которые образуются соединением двух равноправных существительных, и

209

тип сложных существительных, возникающих на базе определительной
синтагмы (Э. Бенвенист, 1974, с. 242—243). При таком распределении
сложных существительных по типам учитываются, по сути дела, и разные
^ способы словообразовательной мотивации, действующие при образовании

сложносоставных существительных разных типов (в нашей терминологии — сложносоставных существительных «сочинительного» типа и сложносоставных существительных аппозитивного типа).

Различие способов словообразовательной мотивации у сложносоставных существительных того и другого типа проявляется на уровне денотативной соотнесенности мотивирующих компонентов.

Каждый из мотивирующих компонентов сложносоставного суще-ствительного «сочинительного» типа является знаком элементной номинации и соотносится с определенным денотатом — иначе говоря, каждый компонент имеет свое денотативное значение. В ходе лексической объективации мотивирующего сочетания, которая происходит при образовании нового слова, денотативные значения слагаемых компонентов подвергаются диффузии, в результате чего у сложной языковой единицы формируется свое денотативное значение, соотносительное с денотатом сложносоставного существительного, которое «призвано» быть знаком новой элементной номинации.

Сложносоставное существительное, образованное сложением самосто
ятельных лексем, как и всякое слово, обладает идиоматичностью и, обозна
чая одно понятие, имеет цельное номинативное лексическое значение;
семантика сложносоставного слова, мотивированного содержанием
слагаемых компонентов, тем не менее не сводится к суммарной семантике
слагаемых компонентов (см. об этом в § 3 первой главы нашей диссертации).
Формирование значения сложносоставного существительного «сочини
тельного» типа схематично может быть представлено так: («и то»^->«и
другое»)—^новое значение. Например, семантика сложносоставного
# существительного включатель-выключатель («прибор, устройство для

210

включения и выключения электрического тока» — СМ-78, с. 50) непосредственно мотивирована всем содержанием слагаемых компонентов, однако синтезированная связь двух значений дает все-таки не сумму этих значений, а новое значение (существительное обозначает не объединение двух предметов, а один универсальный предмет). Иначе говоря, сложносоставное существительное имеет свой денотат.

Логическим инструментом образования сложносоставных существительных «сочинительного» типа являются ассоциативные связи, по которым, с одной стороны, устанавливаются соотношения между отдельными реалиями, а с другой стороны, устанавливаются отношения между обозначающими эти реалии словами на основе их общих (интегральных) семантических признаков, что и служит (при их адекватности) мотивом для объединения слов в новую, сложносоставную, лексико-грамматическую единицу, способную адекватно обозначить новую реалию,

Сложносоставные существительные рассматриваемого типа образуются сложением компонентов, которые могут находиться в каких-то парадигматических отношениях: либо в отношениях синонимии, либо в отношениях антонимии, либо в линейно-сочетательных (в последнем случае компоненты входят в одну лексико-семантическую группу). Например, на основе синонимических отношений связаны компоненты таких сложно-составных существительных: житье-бытье — «(разг.) жизнь, существование» (СО, 1973, с. 180); закон-декрет — «акт исполнительной власти, имеющий законодательную силу ...» (СМ-77, с, 51); связь-контакт — «согласование, тесное общение» (СМ-78, с. 198); путь-дорога и путь-доролсенька — путешествие (СС, 1975, с, 441). Так вот каково наше э/ситье-бытье (М. Салтыков-Щедрин); Он все еще томил Берелскову рассказами о прежнем лситье-бытье в городе ... (А. Гончаров); Царь с царицею простился, В путь-дорогу снарядился (А. Пушкин).

211

Синонимичность слагаемых комнонентов лежит в основе образования слов радость-веселье, ум-разум, друг-приятель, правда-истина, хворь-болезнь, повторение-воспроизведение, чин-звание, а также в основе образования сложносоставных слов, представляющих собой синонимические сближения с определенным ядерным компонентом, например, с компонентом горе или кручина и др. (горе-беда, горе-злосчастье, зло-горе, горе-нуэюда, горе-забота, горе-заботушка; забота-кручина, кручина-дума, грусть-забота). Каждое слово синонимического ряда при сложении вносит определенный оттенок в формирование семантики сложносоставного существительного; такое сложносоставное существительное выражает значение «объемного» понятия, которое практически нельзя обозначить одним простым словом:

Князь печально отвечает:

«Грусть-тоска меня съедает.

Одолела молодца ...» (А. Пушкин);

Грусть-забота не спит.

Без беды крушится;

Беззаботной душе —

И на камне спится (И. Никитин);

От кручины-думы

В сердце кровь застыла (А. Кольцов);

Прилечу, склонюсь к плечу

Головой повинною:

«Яразлуки не хочу

С грусть-тоской полынною» (И. Малов);

Еще петухи не кричали.

Печей не вставали топить.

Но нету нам горя-печали.

Идем по дворам рождествить (Ю, Орябинский);

212

Жить бы только припеваючи да не знать горя-заботушки — чего еще нуэюно? (М. Салтыков-Щедрин); В Прибалтике горе-злосчастье взгромоздилось на плечи Седьмой красной армии ,..(А, Толстой).

Сложносоставные существительные, образованные сложением компонентов, которые находятся в антонимических отнощениях, как и другие сложносоставные существительные «сочинительного» типа, обозначают одно понятие и характеризуются номинативной цельностью. Лексическое значение таких слов формируется сцеплением интегральных сем каждого из слагаемых компонентов {радость-беда, радость-печаль, удачи-неудачи, купля-продажа, погрузка-выгрузка, приход-расход, правда-неправда): Всеми правдами-неправдами добивался своего (из разговорной речи); Организаг^ия предоставляет услуги по купле-продалсе недвиэ/симости (объявление в газете «Из рук в руки»). Сложносоставных существительных, образованных сложением антонимичных компонентов, в современном русском языке мало.

Образование сложносоставных существительных «сочинительного» типа может происходить сложением существительных, относящихся к одной лексико-семантической группе, объединенных ассоциативной связью. Такие сложносоставные существительные совокупно именуют однородные понятия: внуки-правнуки — потомство, отец-мать — родители, руки-ноги — конечности, имя-отчество — полное «паспортное» имя, хлеб-соль — еда, угощение и др. знач., мед-пиво — спиртное, чашки-ложки — посуда, столовая утварь, вилки-ложки — столовая утварь, грибы-ягоды — плоды леса, пот-кровь — усилия, труд; жизнь. Я на том пиру был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало (русская народная сказка «Сивка-Бурка»); У медведя во бору грибы-ягоды беру (слова из детской игры); Я для вашего спокойствия пота-крови не поэ/салею и не э/салел (А. Островский). По аналогии с такими словами образуются и индивидуально-авторские наименования (например, чай-сахар — сладкое, лакомство, мох-трава — растителыюсть и др.): Вот они, заячьи-то мечты! Жениться рассчитывал,

213

самовар купил, мечтал, как с молодой зайчихой будет чай-сахар пить, и вместо этого — куда угодил! (М. Салтыков-Щедрин);.

С этой шуткой-поговоркой,

Облетевшей батальон.

Перешел в герои Теркин, —

Это был, понятно, он (А. Твардовский);

Бьется насмерть парень бравый.

Так что дым стоит сырой.

Словно вся страна-дер:>1сава

Видит Теркина:

— Герой! (А. Твардовский);

Иль избрызган ты,

В скуке-горести.

По мылу друлску Слезой девичьей (А. Кольцов);

Друг-кунак вонзает клык

В недоеденный шашлык (И. Бродский),

Сложносоставные существительные «сочинительного» тина, образование которых основывается на линейной сочетательности компонентов одного таксономического ряда, представляют собой синтезированное наименование предмета и, как и все сложносоставные существительные, являются знаками элементной номинации. Образование таких сложносоставных существительных мотивировано по трем следующим параметрам: экстралингвистическому — универсальностью предмета; прагматическому — установлением лексических соответствий слагаемых компонентов выражению нового значения; семантическому — сцеплением соответствующих сем слагаемых компонентов при формировании семантики сложносоставного слова. Так образуются сложносоставные существительные с общим значением «нредмет, содержащий черты (свойства, функции) того и другого»: платье-костюм, диван-кровать, порт-пристань, выставка-

214

продаэ/са, отклик-предложение, ясли-сад, баня-прачечная, булочная-кондитерская, кафе-закусочная, кабинет-гостиная, прачечная-химчистка, прилавок-витрина, выставка-ярмарка и ярмарка-выставка, платье-пальто, платье-сарафан, платье-халат, платье-блуза, платье-туника, платье-рубашка, юбка-сарафан, стол-полка, стенка-полка, софа-кровать, кровать-тумба, школа-интернат и др. Это самая большая и постоянно пополняемая группа сложносоставных существительных «сочинительного» типа.

Однако преобладают в современном русском языке сложносоставные существительные аппозитивного типа. Номинативно они не отличаются от существительных вышеназванного типа: это тоже знаки элементной номинации. Различие заключается в действии разных моделей словообразования, в особенностях мотивации, а также в разном типовом значении. Типовым значением сложносоставных существительных «сочинительного» типа является значение комплексного наименования; типовым значением сложносоставных существительных аппозитивного типа является значение признакового наименования предмета (именуется предмет с его отличительным свойством). Так же, как и при образовании сложносоставных существительных «сочинительного» типа, слагаемые компоненты существительных аппозитивного типа отрываются от своего денотата, входя в состав новой лексической единицы, и уже вкупе соотносятся с одним новым денотатом. Ролевое участие слагаемых компонентов в мотивации сложносоставных существительных аппозитивного типа различно: один компонент (первый) является ведущим, указывающим место сложносоставного существительного в таксономическом разряде; второй компонент выполняет функцию различителя, и в этом смысле он является признаковым. Мотивируется сложносоставное существительное аппозитивного типа содержанием обоих компонентов при различной их роли и в лексической объективации сложносоставного существительного. Различная роль компонентов в мотивационном процессе детерминирована теми отношениями, которые лежат в основе обозначаемого понятия — «предмет—

215

нризнак». В этом проявляется сходство сложносоставных существительных аппозитивного типа с аппозитивными словосочетаниями, однако такое сходство не является основанием для их отождествления, так как первые обладают статусом-слова, а вторые — синтаксической единицы.

В зависимости от логико-семантических отношений между компонентами и соответствующей этим отнощениям мотивации можно выделить две основные разновидности сложносоставных существителы1ых аппозитивного типа.

1, Слоэ/сносоставные существительные с конкретизируюгце-уточняющим компонентом. Этот компонент либо дифференцирует сложносоставные существительные в классе номинативно однородных {летчик-истребитель, летчик-испытатель, летчик-космонавт; инженер-механик, инэ1сенер-технолог, инэ1се}1ер-геолог; врач-терапевт, врач-офтальмолог, врач-ортопед, врач-эндокринолог), либо уточняет название предмета по его функции, предназначению или по какому-то иному признаку {телефон-автомат, автомат-упаковщик, город-спутник, растения-паразиты). Среди существительных данного вида встречаются и трехкомпонентные слова, в которых функцию конкретизаторов выполняют два последних компонента {эюук-дровосек-корнеед, э/сук-мертвоед-пещерник и др.). Многие сложно-составные существительные данной разновидности образовались путем трансформации аппозитивных словосочетаний с классифицирующим компонентом (1-ый тип словосочетаний в нащей типологии), свидетельством чего являются кодифицированные сложносоставные существительные, в структуре которых содержится компонент с семантикой функциональности {э/сук-короед, жук-листоед, бабочка-листовертка, автомат-упаковщик, спутник-спасатель, самолет-истребитель и др.) либо содержится метафоричный компонент {рак-отшельник, рак-богомол, бабочка-королек, бабочка-адмирал, э/сук-геркулес). Метафоричный компонент в сложно-составных существительных, являющихся трансформами аппозитивных словосочетаний, в некоторых (единичных) случаях находится в препозиции к

216

ведущему компоненту; это также свидетельствует о том, что слова являются трансформами аппозитивных словосочетаний, в которых компонент-метафора может занимать любое положение. Например: молот-рыба — «Рыба из отряда акулообразных с головой, похожей на молот» (MAC, т. IV, с. 402); меч-рыба — «Крупная морская рыба с похожими на меч отростками на вытянутой верхней челюсти» (там же, с. 321), пила-рыба — «Род морских рыб с длинной мордой и вытянутым телом, покрытым сплошным панцирем из костных щитков» (там же, с. 363). Следует отметить, что образование слова пила-рыба соответствует модели сложносоставного существительного рассматриваемого типа, однако Н. М. Шанский считает это слово «в русском языке словообразовательным уникумом, отражающим иноязычное влияние (это существительное возникло как калька нем. Sagefisch) (Н. М. Шанский, 1968, с. 272).

Слагаемые компоненты сложносоставного существительного рассматриваемого вида входят либо в родо-видовую парадигму {бабочка-листовертка, бабочка-капустница), либо в общую тематическую парадигму {врач-терапевт; летчик-истребитель*).

Особую подгруппу сложносоставных существительных аппозитивного типа, содержащих конкретизирующе-уточняющий компонент, составляют заимствования и сложносоставные существительные, образованные по аналогии с ними в русском языке. Так, слова генерал-губернатор, генерал-фельдмаршал, генерал-майор, генерал-лейтенант, как утверждает М. Ф. Тузова, были заимствованы в таком виде из немецкого языка в Петровскую эпоху (см. об этом: М. Ф. Тузова, 1955). По аналогии с ними в русском языке образовались существительные генерал-полковник, генерал-инспектор, генерал-поручик.

2. Сложносоставные существительные с компонентом, обозначающим то, что в предмете является добавочным. Например: мастер-воспитатель —

Слова со значением производителя действия освоены языком как слова профессии, иоэтому могут быть отнесены к тематической парадигме «профессии».

217

«Мастер, совмещающий производственные обязанности с педагогическими функциями (СМ-78); судья-следователь — «Должностное лицо в суде, в обязанности которого входит ведение следствия и вынесение заключения по нему» (СМ-84); отклик-предложение — «Отклик на критическое высказывание, содержащий конструктивное предложение» (СМ-84). Словообразовательное значение «предмет, обладающий чем-то», которое является общим для сложносоставных существительных данной разновидности, близко тому, которое выражается сложносоставньши существительными «сочинительного» типа при комплексном именовании предмета, однако полного совпадения значений нет. Различия заключаются в следующем: 1) у сложно-составного существительного «сочинительного» типа компоненты равноправны, а у сложносоставного существительного аппозитивного типа есть ведущий компонент; 2) оба компонента сложносоставного существительного «сочинительного» типа принадлежат, как правило, к общей лексико-семантической группе, а у сложносоставных существительных аппозитивного типа они чаще всего разнородны {остров-парк, судно-музей, судно-памятник, музей-квартира, музей-усадьба и т.п.); 3) компоненты сложносоставного существительного «сочинительного» типа могут объединяться на основе синонимии или антонимии, а у сложносоставного существительного аппозитивного типа данной разновидности слагаемые компоненты не входят в синонимическую или антонимическую парадигму — они могут входить только в тематическую парадигму слов одного таксономического класса (то есть в группу слов, обозначающих понятия одного уровня обобщения).

Несмотря на то, что в семантике сложносоставных существительных аппозитивного типа доминирует значение ведущего компонента, тем не менее сложносоставное существительное имеет одно цельное номинативное значение.

Выделение двух типов сложносоставных существительных («сочинительного» и аппозитивного типа) не ставит слова этих двух типов в

218

положение противопоставленных единиц, и прежде всего потому, что они относятся к разряду одинаково оформленных сложносоставных существительных, образованных словосложением, являющихся сложным именованием предмета. Для более полной лингвистической интерпретации сложносоставных существительных возникает необходимость сопоставления сложносоставных существительных аппозитивного типа с генетически соотносительными аппозитивными словосочетаниями, также образованными сложением слов.

§ 2. СЛОЖПОСОСТАВПЫЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ И АППОЗИТИВНЫЕ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ

О генетической связи сложносоставных существительных (аппозитивного типа)* с аппозитивными словосочетаниями не раз говорилось в нашей работе (это отразилось и в названии типа соответствующих сложносоставных существительных), Сложносоставные существительные и аппозитивпые словосочетания в определенной мере соотносительны, но не тождественны в полном объеме их репрезентаций.

Необходимо подчеркнуть, что близостью, порой даже неразличимостью со сложносоставными существительными обладают прежде всего аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом, именующие предмет в родо-видовом отношении (в нашей тинологии это аппозитивные словосочетания первого разряда I типа), а также в отношении «общее-частное» (аппозитивное словосочетание второго разряда I типа). Основными признаками сходства таких аппозитивных словосочетаний со сложносоставными существительными являются следующие: 1) идентичность структуры и оформления, 2) аналогичность семантики отношений между компонентами, 3) общий способ номинации (сложные знаки элементной — предметной — номинации).

* Далее в этом параграфе будут рассматриваться сложносоставные существительные именно этого тина (без его указания).

219

Аппозитивным словосочетаниям указанного типа, в отличие от сложносо-ставных существительных, свойственна неустойчивость структуры, проявляющаяся в отсутствии закрепленного местоположения компонентов; неустойчивость структуры отражается и в непоследовательности дефисного написания этих языковых единиц {полынь-трава, трава-полынь; философы-материалисты, материалисты-философы; птичка-зарянка, птичка зарянка) (см. об этом подробнее в § 2 гл. III). Именно неустойчивость структуры аппозитивных словосочетаний является главным основанием для разфаничения аппозитивных словосочетаний и сложносоставных существительных. Аппозитивные словосочетания, получающие устойчивость, трансформируются в сложносоставные существительные, постепенно осваиваются языковой системой, закрепляются в словарях (лексикографическая закрепленность выдвигается иногда исследователями в качестве главного аргумента для дифференциации одноструктурных языковых единиц, образованных словосложением: к сложносоставным существительным относятся только кодифицированные языковые единицы, а некодифицированные интерпретируются как аппозитивные словосочетания). Однако словари нередко с опозданием фиксируют появление слова в. языке. Трудно объяснить, почему одни языковые единицы кодифицируются в системе языка, а другие, аналогичные и воспроизводимые, не получают словарного закрепления. Например, слова мышь-полевка, собака-ищейка имеют словарную фиксацию (СиР, с. 204, 355), а слово собака-дворняжка не имеет, хотя последнее мотивируется сложением компонентов с семантикой отношений «общее-частное» (точнее — «вид—подвид») и отвечает статусу сложносоставного слова.

Как уже отмечалось нами, аппозитивным словосочетаниям с классифицирующим компонентом присуще свойство тяготения к сложно-составным существительным на основе их функционально-семантической, грамматической и структурной аналогичности. Аналогичность и (возможно, главное) денотативная соотносительность (и аппозитивные словосочетания, и

220

сложносоставные существительные именуют предмет с точностью до вида, подвида или подкласса) служат предпосылками для объединения аппозитивных словосочетаний и сложносоставных существительных в один номинативный класс предметных знаков—слов. Организованные по принципу анпозиции, словосочетания с классифицирующим компонентом специфически выражают отношения «предмет—признак», без выделения признаковос^ти предмета. Выражение признакового значения у определяющего компонента таких аппозитивных словосочетаний приглушено (мы отмечали низкую степень предикативности у аппозитивных словосочетаний с классифицирующим компонентом); оно «подменяется» классификационной маркировкой предмета, что является фактором тесного сближения компонентов. Получая устойчивость и воспроизводимость, такие аппозитивные словосочетания переходят в класс сложносоставных существительных; трансформации благоприятствует и совпадение формальной стороны моделей аппозитивных словосочетаний и сложносоставных существительных. Таким образом, аппозитивные словосочетания названного типа служат источником пополнения класса существительных.

Следует отметить, что трансформация словосочетаний не является единственным способом формирования разряда сложносоставных существительных в русском языке. Разряд сложносоставных существительных аппозитивного типа увеличивается и в результате лексикализации аппозитивных словосочетаний, и в результате образования новых слов способом лексической деривации по действующим в языке моделям словосложения (то есть не способом лексикализации словосочетаний).

Языковая единица, отвечающая статусу сложносоставного существительного (независимо от того, каким путем она образовалась, — что, кстати сказать, и невозможно точно установить), интерпретируется нами как слово. К сложносоставным существительным мы относим не только кодифицированные слова, но и потенциальные (еще не вошедшие в словари).

221

По сути дела, все аппозитивные словосочетания, именующие предмет в родо-видовом отношении, а такэ/се в отношении «общее-частное», потенциально представляют собой сложносоставные существительные.

У аппозитивных словосочетаний с классифицирующим компонентом и у сложносоставных существительных в высказывании совпадает и коммуникативная функция. Будучи сложными знаками элементной предметной номинации, эти языковые единицы не могут называть ситуацию (положение дел), следовательно, они не представляют в высказывании пропозиции и не являются элементом структурно-семантического осложнения предложения (модель предложения не отражает наличия этих единиц как осложняющих элементов): Все бы это еще, пожалуй, было прилично, если бы он не был в своем ситцевом халате и в туфлях-шлепанцах... (А. Чехов);

Гриб-трутовик топырит на коре.

Как будто лес прислушался к горе (В, Демурин).

Не предрасположены к трансформации в сложносоставное существительное аппозитивные словосочетания, называющие предмет индивидуальным именем (аппозитивные словосочетания третьего разряда I тица и аппозитивные словосочетания II типа). Индивидуальное именование предмета сопровождается либо указанием на то, что так именуется {Самара-река, Самара-город), либо характеризацией индивидуально именуемого лица {Алеша-блондин, Андрей-стрелок). Главным сдерживающим трансформацию фактором является неустойчивость структуры таких словосочетаний {Самара-река, река Самара; Андрей-стрелок, стрелок Андрей), отражающая расчлененный характер номинации. Можно назвать лишь единичные случаи лексикализации аппозитивных словосочетаний указанного вида. Например: в общем употреблении — Аника-воин, в терминологии — царь-Мурат (род растения семейства сложноцветных), царь-Муром (растение семейства сложноцветных). У таких слов при написании наблюдаются колебания в употреблении прописной буквы в имени собственном: «А ну не шуми-ка, аиика-воин», — пргширительно сказала старуха (Б. Полевой). В системе

222

современного русского языка эти трансформы характеризуются высокой степенью идиоматичности, самостоятельным лексическим значением, фактически не связанным с индивидуальным именованием.

Аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его характери-зацией (словосочетание оформляется сложением двух нарицательных существительных — аппозитивные словосочетания III типа), обладают разной способностью к трансформации в сложносоставное существительное (при аналогичности их структуры). Трансформации могут подвергаться аппозитивные словосочетания, сложно именующие предмет двойным его названием (1-ый разряд III типа), а также аппозитивные словосочетания, именующие предмет с его безоценочной характеризацией (2-ой разряд III типа). Трансформируются эти словосочетания главным образом при терминологизации (то есть при обретении языковой единицей терминологического значения, представляющего собой «системно обусловленную семантизацию акустического образа с понятием определенной сферы знания» [А. Н. Кожин, 1967, с. 7]). В таких случаях за языковой единицей закрепляется преимущественно одно номинативное значение, форма языковой единицы получает стабильность, значение признака приглушается, определяющий компонент приобретает характер классификатора (даже в тех случаях, когда он указывает на функциональность предмета: реэюиссер-постановщик, машина-подъемник и т.п.). Трансформированная языковая единица характеризуется идиоматичностью семантики (значение сложного слова не равно сумме значений слагаемых компонентов), воспроизводимостью, цельнооформленностью, которая проявляется в строгой фиксации компонентов (перестановка их невозможна), в непроницаемости (вставка слов между компонентами недопустима), в синтаксической нечленимости. Терминологизированные сложносоставные существительные имеют лексикографическую закрепленность. Несмотря на то, что такие языковые единицы выражают не два самостоятельных понятия (предмет и его признак), а «одно сложносоставное предметное понятие»

223

(A. Б. Шапиро, 1956, с, 132—133), в их семантической структуре видны «следы» аппозитивных отношений. Без терминологизации аппозитивные словосочетания указанных разновидностей, как правило, в слова не трансформируются. «Опознавательным» знаком словосочетаний (в отличие от сложносоставных существительных) служит свободная сочетаемость компонентов (позиция компонентов может меняться, допускается вставка других слов между компонентами). Трансформации препятствует предикативный потенциал таких словосочетаний.

По этой же причине почти лишены способности к трансформации в слово аппозитивные словосочетания, именующие предмет с образной или оценочной характеризацией (третий и четвертый разряды III типа). Правда, в языке есть существительные, в семантике которых отражаются аппозитивные отношения образной характеризации предмета (picap-птица, лампа-мотшя, телеграмма-молния и некоторые другие).

Аппозитивные словосочетания с характеризующим компонентом,
трансформируясь в сложносоставное существительное, меняют свое
коммуникативное предназначение: трансформы становятся

непропозитивными знаками элементной номинации, в отличие от аппозитивных словосочетаний с оценочно-характеризующим компонентом, являющихся пропозитивными номинативными знаками ситуаций.

Гибридные единицы слоеослолсения

Особую группу составляют единицы словосложения, соотносительные одновременно и со словом, и с аппозитивным словосочетанием. Это образования с оценочным компонентом горе, чудо, царь, свет, душа и некоторые другие. По деривационным свойствам они сближаются со словами разных типов: по модели образования и по структуре — со сложносостав-ным существительным, по словообразовательному форманту — со сложным слитным словом (первый неизменяемый компонент, обладающий оценочным

224

значением, выполняет в единицах словосложения функцию префиксоида: горе-охотник, горе-ученик, горе-дипломат и т.д.; царь-яблоко, царь-пушка, г{арь-колокол, царь-девица и т.д.; чудо-печь, чудо-остров, чудо-человек и т.д.). В «Русском толковом словаре» В. В. Лопатина и Л. Е. Лопатиной (1998 г.) компонент горе выделяется как словообразовательный элемент: «Горе (ирон.). Первая часть сложных слов в значении плохой, неважный, например, горе-охотник, горе-руководитель, горе-повариха» (с. 104). Некоторые образования с вышеуказанными компонентами и другими, функционально аналогичными, имеют лексикографическое закрепление, например: «Горе-рыболов, горе-хозяйственник, горе-руководитель. Плохой, неумелый» (СОШ, с. 138); «Душа-человек. Очень хороший, отзывчивый человек» (СОШ, с. 184); Рубаха-парень. Откровенный, простой в обращении человек» (СОШ, с. 685); «Чудак-человек. Странный, чудной человек» (СОШ, с. 889); «Чудо-ягода, чудо-печка, чудо-гриб, чудо-дерево, суворовские чудо-богатыри. Необыкновенный, выдающийся среди себе подобных» (СОШ, с. 889).

По номинативному содержанию эти языковые единицы относятся к сложным словам с предметно-признаковым значением. Но в то же время некоторые такие образования, подобно аппозитивным словосочетаниям, могут быть развернуты в предложение, в котором оценочный компонент выступает в функции предиката: Вдруг увидел он чудо-цветок. — Этот цветок — чудо; Вспоминались ей те чудо-встречи и чудо-вечера. — Какое чудо эти встречи В трамвае в поздний-поздний вечер (В. Ерофеева).

Оценочный компонент может обособляться от характеризуемого (определяемого) существительного, а также отделяться словом или несколькими словами. Сравним:

На втором корабле чисто серебро.

На третьем корабле душа-девица (А. Пушкин).—

А как он, арап, чернешенек,

А она-то [девица. —Т. К.], душа, белешенька (А. Пушкин);

225

Полно, князь, душа моя.

Не печалься ... (А. Пушкин);

Рыболов мой, душа!

Не ночуй у меня ... (А. Кольцов);

Свет мой, зеркальце! Скаэ/си

Да всю правду доложи ... (А. Пушкин) (свет-зеркальце);

Ах ты, свет моя медведиха.

На кого меня покинула ... (А. Пушкин) (свет-медведиха). Способность этих единиц словосложения расчлененно характеризовать нредмет выявляет у них элемент потенциальной предикативности (что свойственно конструкциям, включаюш,им оценочный компонент). Признак потенциальной предикативности у рассматриваемых языковых единиц сближает их с одноструктурными аппозитивными словосочетаниями, содержаш,ими оценочно-характеризующий компонент.

Таким образом, рассматриваемые языковые единицы обладают и признаками производного слова, и признаками аппозитивного словосочетания. Нам представляется, что такие образования можно назвать гибридными единицами словослолсения. Они имеют общую с соответствующими аппозитивными словосочетаниями природу образования. В художественной литературе, а также в устной речи встречаются примеры функционирования сложений с оценочными компонентами душа, свет и в постпозиции, что характерно для аппозитивных словосочетаний:

Милый купчик-душа!

Чем тебя мне принять? (А. Кольцов);

И он запел про ясны очи,

Про очи девицы-души.

Сравним также: Свет-цветочек в сыру землю зашел (устн. нар. оборот); У тещи-света для зятя приспето (пословица из сборника В. Даля «Пословицы русского народа»).

226

На генетическую связь гибридных единиц словосложения с аппозитивными словосочетаниями указывает и то, что некоторые оценочные компоненты способны препозитивно сближаться с именами собственными, при этом имя собственное не утрачивает значения индивидуального имени (для образования слов это не характерно):

Свет-Наташа, где ты ныне? (А, Пушкин);

Душа-Александра Сергеевна,

Я лучших не знаю имен,

И с Вашей судьбою напевной

Уэюе навсегда породнен (В. Кузнецов).

Препозитивная закрепленность оценочных компонентов в гибридных единицах словосложения придает оценочным компонентам статус деривационных морфем, функционально аналогичных тем, которые участвуют в образовании слитных слов (типа супер-, ультра-). Возможно влияние (в соответствии с действием в языке закона аналогии) функциональных закономерностей гибридных единиц словосложения на производные слитные слова, образованные при помощи префиксоидов с оценочным значением. Так, например, морфема супер- (интерпретируется липгвистами по-разному: приставка, префиксоид) в речи приобретает способность к отделению от той части слова, которая является мотивирующей в образовании производного слова. Например:

— Хороший шашлык получился?

— Супер! (из т/ф «Убойная сила»).

У меня машина — супер (из разговорной речи) {супершашлык, супермаишиа).

В образовании гибридных единиц словосложения могут участвовать, помимо названных слов-морфем, и некоторые другие слова — существительные: ветер {ветер-человек, ветер-баба), золото {золото-человек, золото-ребенок), ягода {ягода-девица, ягода-баба), огонь {огонь-девка, огонь-парень). Гибридные единицы словосложения, содержащие

227

названные компоненты, аналогичны аппозитивным словосочетаниям с метафоричным компонентом, за счет которых пополняется разряд гибридных единиц словосложения путем препозиционного закрепления оценочного компонента и развития у него деривационных функций. Признаково-оценочное значение у вышеназванных компонентов эксплицируется в процессе словосложения, как и у слов душа, царь, горе и др. Слова-компоненты гибридных единиц словосложения отличаются по значению от соответствующих свободных слов, хотя между первыми и вторыми существуют семантические связи.

Гибридные единицы словосложения имеют разную мотивацию. Так, деривационное значение слова-компонента царь в гибридных единицах словосложения («выделяющийся среди других подобных») мотивируется значением общеязыковой метафоры «царь» («Первый, лучщий среди остальных, где-н.» — СО, с. 801): «Руслан» не только лучшая опера Глинки, но вообгце лучшая из всех опер, так сказать, опера из опер, царь-опера (П. Чайковский); В газетах писали тогда «лампочки Ильича», а муэ/сики, глаза тараща, говорили: «Царь-огонь» (А. Солженицын); И в сказках иа Руси слыла. Как всем известно, Царь-Девица (И. Богданович).

Сложение рубаха-парень с точки зрения современного русского языка не мотивируется семантикой слагаемых компонентов. Дериват рубаха-парень мотивируется этимологически сочетанием значения слов «рубаха» {«Рубаха. Собств.-русск. Образовано с помощью суф. - аха от руб — «плохая одежда» (ср. рубище — «ветхая одежда») ...» — КЭС, с. 394) и «парень» (близкородственное слово «ребенок» — КЭС, с. 327) и имеет экстралингвистическое обоснование: человек в ветхой одежде открыт («откровенен»), как ребенок.

Оценочное значение слова-компонента «горе» в единицах словосложения сформировалось в результате десемантизации прямого значения слова «горе» («Скорбь, глубокая нечаль». «То же, что несчастье» — СО, с. 128) в

228

сложении с личным существительным. В составе гибридной единицы словосложения «горе» является признаковым компонентом оценочной номинации предмета {«Горе. Употр. иронически в сочетании с существительными в значении плохой, неваэ/сный» — СО, с. 128): горе-водитель, горе-ухаэюер.

Деривационное значение компонента душа в сложениях мотивировано глубинной семантикой слова «душа» и его концептуальным значением. Главным в концепте «душа» является жизненное начало в человеке, связывающее его с Богом, Ю, С, Степанов пишет: «Слово душа произведено от слова духъ ... Духъ — слово мужского рода, а душа — женского рода, и в соответствии с общим правилом индоевропейской грамматики, первое означает нечто основное и доминирующее, а второе, женский род, нечто производное, частное и подчиненное» (Ю, С, Степанов, 2001, с, 718),

Обозначение духовной, внутренней, сущности человека словом «душа» отражается в его словарном толковании: <Душа. 1, Внутренний психический мир человека, его переживания, настроения, чувства и т.п, <,,,>, По религиозным представлениям: бессмертное нематериальное начало в человеке ,,, 2, Совокупность характерных свойств, черт, присущих личности; характер человека» (Словарь русского языка в 4-х томах, изд, 2-е, т, I,, М,, 1981, с, 456), «Душа ... 1. Внутренний, психический мир человека, его сознание <, , ,>, 2, То или иное свойство характера, а также человек с теми или иными свойствами. Добрая душа. Низкая душа. 3, перен,, чего. Вдохновитель чего-н,, главное лицо. Душа всего дела. Душа общества. 4, О человеке (обычно в устойчивых сочетаниях; разг,) <,,,>, 5, В старину: крепостпой крестьянин, <,.,>, Душа-человек (разг,) — очень хороший, отзывчивый человек, <,,,>», (СО, 1973, с, 168—169),

Слово-компонент «душа» участвует в сложении с чисто оценочным значением, в отличие от свободного именования «душа»: Прочил молодец. Прочил доброе,

229

Не своей душе — Душе-дееице (А, Кольцов),

Основой положительной оценочной коннотации слова-компонента «душа» является сема «дух» (жизненное начало»).

В функции деривационного оценочного компонента в гибридных единицах словосложения выступают слова, нолучившие в языке этнокультурное кодирование в качестве элементов оценочной характеризации предмета (вот почему только в соположении двух существительных проявляется это значение). Деривационная валентность оценочных компонентов различна: одни слова-компоненты могут сближаться только с одушевленными личными существительными, другие не имеют ограничений на сложение с существительными. Всякое слово представляет собой единицу языка, включенную «в систему взаимодействующих элементов» (В. И. Каравашкин, 1983, с. 19). Деривационный компонент гибридных единиц словосложения является полнозначным словом, которое находится в определенных лингвистических отношениях с другими словами и обозначаемыми ими реалиями. Деривационная валентность оценочного компонента словосложения связана с положением этого слова-компонента в ментальном языковом пространстве, стандартизированном системой русского языка. Так, языковой стандарт не допускает участия слов «горе», «душа», «свет», «рубаха» в сложении с неличными существительными (кроме окказиональных случаев, связанных с персонификацией нредмета), так как в языковом опыте закрепилась соотнесенность обозначаемых этими словами понятий с характеристикой человека: И долго брели бы неведомо куда и зачем наши горе-охотники (русская народная сказка «Уголек»); Мужику ей есть, и муэгсик — душа-человек (Ф. Абрамов).

Слова «золото», «чудо», «царь» могут участвовать в сложении с любым существительным в качестве препозитивного оценочного компонента (золото-человек, золото-руки, золото-голова и т.д.). Особенно продуктивны в деривационном отношении компоненты «чудо» и «царь»:

230

И я виэ/су: вальс старинный,

Расплескавшийся наряд,

Чудо-полски балерины.

Что над сценою парят (В. Флейшер);

Нагнулся — нехотя сперва,

и вновь,

и вот необъяснимо

черники чудо-острова,

маня меня, поплыли мимо (В, Трефилов);

...И чудо-Днепр, и чудо-поле,

И эти чудо-берега (Д. Бедный);

Истекают реки злата,

И родится чудо-град

Из неплодных топей блата (С. Шевырев);

В бой, вперед, в огонь кромешный

Он идет, святой и грешный.

Русский чудо-человек (А, Твардовский);

Ах, Дэ/сон Ячменное зерно!

Ты чудо-молодец! (М. Михайлов);

На козлах кареты сидит чудо-богатырь с широкой окладистой бородой, в новом кафтане (А. Чехов); Любовница Грязного, чудо-девка! Мы из Каширы увезли ее ... (Л, Меи); Стешка есть, такая лихая, чудо-баба, как выпьет (В, Соллогуб); Чудо-аппликатор, разработанный российскими специалистами, поможет вам забыть о своих проблемах (газета «Яикъ», № 7, 2004 г.);

Что ежели, сестрица,

Ири красоте такой, и петь ты мастерица.

Ведь ты б у нас была царь-птица (И. А. Крылов);

Звезды мои, звезды голубые.

Очи царь-девицы золотые (А. Толстой);

231

Она потупила глаза, и черные, смолистые ресницы, как острые иглы, заблистали на светлых щеках ее ... — Царь-девица, — сказал старик (Ф. Достоевский).

При склонении гибридных единиц словосложения первый компонент не изменяется (исключение составляют компоненты женского рода с окончанием -а), что дает основание квалифицировать этот элемент как префиксоид. Компопенты на -а «ведут себя» аналогично склоняемому первому компоненту сложносоставных существительных. Сравним: Магазины завалены чудо-йогуртами (газета «Яикъ», № 3, 2003 г.); Что же взираю угрюмо.

Будто из мрачного трюма,

А не из чудо-трюмо (Н. Емельянова);

В этой сказке говорится

О прекрасной царь-девице (П. Ершов);

Кольцо души-девицы

Я в море уронил (В. Жуковский).

Гибридные единицы словосложения являются знаками элементной номинации. И хотя они обладают некоторой «внутренней» предикативностью, к пропозитивным единицам не относятся. Они тяготеют к сложно-составным существительным и, скорее всего, должны к ним относиться (как относятся, например, устойчивые и воспроизводимые слова «царь-колокол», «царь-пушка»).

Сложносоставные существительные «сочинительного» и аппозитивного типа, а также гибридные единицы словосложения обозначают реалии, соотносимые с многообразными понятийными сферами, — все те, которые могут быть вообще обозначены существительным.

232

§ 3. ЛЕКСИЧЕСКАЯ ТАКСОНОМИЯ сложиосостАВНых ИМЕЙ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

На лексическом уровне сложносоставные существительные классифицируются но разным нараметрам: 1) но обозначаемым нонятиям; 2) но нроисхождению; 3) но сфере унотребления; 4) но стилистическому иснользованию.

Как знаки онределенных нонятий, сложносоставные существительные объединяются в две большие группировки в зависимости от номинативного соотношения с означаемыми реалиями (то есть классифицируются на денотативной основе): 1) слова предметного именования и 2) слова непредметного именования. Критерием такой классификации является лексическое значение сложносоставного слова.

Сложносоставные существительные, обозначающие нонятия, соотносимые с людьми, животными, растениями, другими материальными нредметами, мы объединяем общим названием «Предметные имена», делая нри этом оговорку о некоторой условности такого названия. Условность заключается, во-нервых, в том, что мы вычленяем особую групнировку «нредметных» слов среди существительных, которые категориально все объединяются в системе частей речи на основе общего значения нредметности; во-вторых, условность названия заключается в том, что к нредметным именам мы относим и те слова, которые могут не иметь денотативной соотнесенности с конкретным (материальным) нредметом (нанример, новелла-очерк, повесть-сказание как название литературных жанров).

К словам непредметным (общее название — «Ненредметные имена») мы относим существительные, обозначающие название нроцессов, нризнаков, качеств, измерений и других «нонятийных» категорий.

Учитывая существующий оныт классификации нредметных имен (см., нанример: Ю. С. Стенанов, 1981, с. 71 и др.), соотнесем нредметные

233

сложносоставные существительные с классами «Люди», «Растения», «Животные», «Вещи». К названным классам нами отнесены только те сложносоставные существительные, которые имеют лексикографическую закрепленность; эти разряды могут пополняться по мере словарной кодификации лексикализованных аппозитивных словосочетаний.

По названию реалий сложносоставные существительные каждого класса объединяются в тематические группы.

Тематические груииы класса «Люди»

1) Наименования лиц по профессии: агроном-методист, агроном-механизатор, агроном-плановик и т.д.; арматурщик-бетонщик; архитектор-градостроитель, архитектор-инлсенер, архитектор-конструктор, архитектор-худоэюшк и т.д.; бухгалтер-аналитик, бухгалтер-инспектор, бухгалтер-инструктор, бухгалтер-кассир, бухгалтер-контролер, бухгалтер-методист, бухгалтер-плановик, бухгалтер-расчетчик, бухгалтер-ревизор, бухгалтер-финансист, бухгалтер-экономист и т.д.; врач-акушер, врач-гинеколог, врач-нарколог, врач-невропатолог, врач-окулист, врач-ортопед, врач-отоларинголог, врач-офтальмолог, врач-педиатр, врач-ревматолог, врач-рентгенолог, врач-терапевт, врач-уролог, врач-фтизиатр, врач-эндокринолог, врач-эндоскопист и т.д.; геолог-поисковик, загрузчик-заправщик; инэ/сенер-испытатель, инэ/сенер-конструктор, инэ/сенер-механик, инэ/сенер-полковник, инженер-технолог и т.д.; кассир-инкассатор, кассир-казначей, кассир-кладовщик, кассир-контролер, кассир-счетчик и т.д.; летчик-инэ/сенер, летчик-инструктор, летчик-испытатель, летчик-космонавт, летчик-штурман и т.д.; маляр-универсал, маляр-позолотчик; мастер-инструктор, мастер-бригадир, мастер-наставник и т.д.; механик-водитель, механик-испытатель, механик-электрик и т.д.; монталсник-верхолаз, монтаэюшк-высотник, монтажник-мостовик, монтаэ/сник-скалолаз, монтажник-шлакоблочник и т.д.; оператор-контролер, оператор-

234

наладчик, оператор-постановщик, оператор-сортировщик и т.д.;
переплетчик-беловщик, переплетчик-брошюровщик, переплетчик-универсал и
т.д.; реэ/сиссер-постановгцик, режиссер-сценарист и т.д.; слесарь-сборщик,
слесарь-водопроводчик, слесарь-о/сестянщик, слесарь-пиротехник, слесарь-
ремонтник, слесарь-универсал, слесарь-энергетик и т.д.; столяр-кузовщик,
столяр-отделочник, столяр-реставратор, столяр-шлифовщик и т.д.;
телеграфист-аппаратчик, телеграфист-морзист, телеграфист-

телефонист и т.д.; техник-конструктор, техник-строитель, техник-
технолог и т.д.; токарь-инструментальщик, токарь-карусельщик, токарь-
модельщик, токарь-обдирщик, токарь-расточник, токарь-револьверщик,
токарь-универсал и т.д.; фрезеровщик-автоматчик, фрезеровщик-
зуборезчик, фрезеровщик-инструментальщик, фрезеровщик-модельщик,
фрезеровщик-оператор, фрезеровщик-универсал и т.д.; художник-
акварелист, худолсник-бутафор, художник-витраэ/сист, худоэ^сник-гравер,
худоэ/сник-декоратор, художник-дизайнер, художник-э/сивописец, худоэ/сник-
игрушечник, худож:ник-иллюстратор, художник-картограф, художник-
керамист, худоэ/сник-ковровщик, художник-копиист, худоэ/сник-лаборант,
худоэ/сник-литограф, худож:ник-макетчик, художник-мультипликатор,
xydojtcHUK-оформитель, худож:ник-плакатист, художник-портретист,
худолсник-постановщик, худож:ник-прорисовщик, худож:ник-разрисовщик,
худоо/сник-резчик, худосисник-реставратор, худоэ/сник-рисовальщик,
художник-скульптор, художник-трафаретчик, худоэюник-чеканщик,
худоэюница-вышивалыцица, худоэ/сница-ковровщица, худоэ/сница-

круэюевница; швея-мотористка, швея-аппликатор, швея-бельевщица, швея-костюмерша, швея-трикотажница; шеф-механик, шеф-монтер, шеф-пилот, шеф-повар и др.;

2) названия представителей политических партий и направлений: марксист-ленинец, революционер-демократ, социалист-утопист, социалист-револю1(ионер и др.;

235

3) наименования по родственным н иным отношениям: внуки-правнуки, враг-неприятель, друг-приятель, друг-товарищ, кум-сват, отец-мать, сват-брат и др.

Тематические групиы класса «Животные»

1) Рыбы: бекас-рыба, конек-рыба, лира-рыба, лосось-таймень, луна-рыба,
меч-рыба, молот-рыба, пила-рыба, ремень-рыба, сабля-рыба, сом-касатка и
др.;

2)             нпгицы: кулик-воробей, кулик-лопатень,     кулик-сорока, лебедь-крикун,
лебедь-шипун;   ласточка-береговушка,    орел-бородач,    орел-карлик,    орел-
крикун,   орел-могильник,      орел-скоморох,   орлан-белохвост,   птица-мышь,
птица-рыба,   птица-секретарь,   тетерев-глухарь,   тетерев-косач, ястреб-
перепелятник, ястреб-тетеревятник и др.;

3)              насекомые: бабочка-адмирал,   бабочка-королек,   бабочка-пальцекрылка,
Э1суэ1селица-бомбардир, эюук-геркулес, жук-лубоед, клещ-э1селезница, клещи-
кусачки,   клещ-краснотелка,   клоп-водомерка,   клоп-гребляк,   клоп-краевик,
клоп-круэ/севница, клоп-черепашка, комар-дергун, комар-долгонолска, комар-
толстоножка,    кузька-э/сук,   моль-малютка,   муравей-древоточец,   муха-
горбатка, муха-э/сигалка, муха-пчеловидка, оса-блестянка, паук-серебрянка,
пчела-листорез, пчела-трутовка и др.;

4) дикие н домашние лсивотные: антилопа-серна, бык-производитель,
заяг(-беляк, заяц-русак, мышь-полевка, мышь-сосунок, теленок-молочник,
собака-шцейка и др.;

5) водные, земноводные и нресмыкающиеся: змея-медянка, змея-яйцеед,
лягушка-бык, лягушка-вол, рак-богомол, рак-отшельник, рак-пещерник.

Тематические груииы класса «Растения»

\) Названия деревьев, кустарников, трав, цветов, грибов, микроорганизмов: вишня-полевка, гриб-зонтик, гриб-паразит, гриб-поганка, ива-шелюга,

236

иван-чай, ключ-трава, мать-мачеха, разрыв-трава, плакун-трава, сон-трава, царь-зелье (растение семейства розовых) и др.;

2) названия сельскохозяйственных растеннй: лен-долгунец, лен-зеленец, лен-кудряш, лен-моченец, лен-стланец, лук-порей, лук-резанец, лук-севок, лук-татарка и др.

Тематические груииы класса «Вещи»

1) Названия деталей, механизмов, нриборое, слолсных устройств:

автоклав-пресс, антенна-зонд, агрегат-преобразователь, ауксанометр-самописец, аппарат-гидратор, баллон-зонд, блок-рама, блок-счетчик, болт-пробка, бороздодел-лолсбиноделатель, брус-держатель, бур-столбостав, брикет-пресс, бункер-дозатор, ванночка-аквариум, кабель-трос, касса-автомат, кровля-потолок, лента-тест, мозг-приставка, пиранометр-альбедометр, платформа-тяжеловоз, пульт-манипулятор, смеситель-отстойник, табло-сигнал, штанга-захват и др.;

2)       названия летательных аннаратов: корабль-спутник, ракета-дублер,
ракета-зонд, ракета-ловушка, ракета-мишень, ракета-носитель, ракета-
перехватчик, ракета-спутник, ракета-торпеда, самолет-бомбардировщик,
самолет-заправщик,      самолет-истребитель,      самолет-корректировщик,
самолет-крыло,      самолет-лаборатория,      самолет-моноплан,      самолет-
носитель,         самолет-перехватчик,         самолет-разведчик,         самолет-
торпедоносец,      спутник-заправщик,      спутник-истребитель,      спутник-
лаборатория, спутник-ловушка, спутник-маяк, спутник-носитель, спутник-
перехватчик, спутник-разведчик, спутник-ретранслятор, спутник-станция,
шар-зонд, шар-пилот и др.;

3)                 названия автомашин различного назначения: автомобиль-амфибия,
автомобиль-буксир,   автомобиль—вышка,   автомобиль-кран,   автомобиль-
лебедка, автомобиль-мастерская, автомобиль-радиостат^ия, автомобиль-
рефриэ/сератор,    автомобиль-самосвал,    автомобиль-тягач,    автомобиль-

237

холодильник, автомобиль-цистерна, автомобиль-топливоцистерна, автомобиль-муковоз, библиотека-автомобиль, бульдозер-снегоочиститель, буксир-толкач, машина-грейдер, машина-двигатель, магиина-снегокат, машина-трехтонка, машина-укладчик и др.;

4) названия средств передвш/сения по воде и плавающих предметов
разного назначения: баржа-дебаркадер, байдарка-двойка, байдарка-пирога,
дом-амфибия, судно-буксир, судно-госпиталь, судно-катамаран, судно-
ловушка, судно-мишень, судно-музей, судно-рефриэюератор и др.;

5) названия учрелсдений, предприятий, специализированных помещений,
'строений: ангар-мастерская, ангар-хранилище, архив-музей, база-гараэ/с,
баня-пропускник, баня-прачечная, буфетная-мойка, вагон-буфет, кафе-бар,
кафе-буфет, кафе-закусочная, кафе-гостиная, кафе-грот, кафе-клуб, кафе-
кулинария, кафе-ресторан, кафе-стоячка, квартира-тайник, лаборатория-
музей, магазин-квартира, магазин-салон, музей-галерея, музей-заповедник,
музей-квартира, музей-усадьба, салон-вагон, салон-магазгш, салон-столовая,
салон-парикмахерская, санаторий-профилакторий, сцена-площадка, сцена-
эстрада,теплица-ангар, фабрика-автомат, фабрика-заготовочная, фабри
ка-кухня, фабрика-прачечная, штаб-квартира и т.д.;

6)            названия предметов обихода и орудий труда: винт-пробка, диван-
кровать, кресло-кровать, кресло-шезлонг, кресло-качалка, кровать-тумба,
лестница-стремянка,       лопата-волокуша,       молоток-кирочка,       мойка-
корнерезка,     HODic-вилка,     нож:-резак,     одеяло-грелка,     подушка-колодец,
светильник-люстра, стеллао/с-вертушка, шкаф-секретер, шкаф-холодильник
и т.д.;

7) названия оделсды, обуви, головных уборов: блуза-туника, брюки-юбка,
куртка-рубашка, платье-пальто, платье-костюм, платье-халат, рубаха-
косоворотка, сапоги-ботфорты, сапоги-заколенники, сапоги-чулки, шапка-
кубанка, шапка-треух, шапка-ушанка, шляпа-панама, итяпа-цилиндр, юбка-
бочонок, юбка-брюки и т.д.;

238

8) названия различных веществ, химических соединений и минералов:

алюминий-аммоний, алюминий-рубидий, аммоний-железо, аммоний-калий, амитал-натрий, асбест-хризотил, барбитал-натрий, бензин-растворитель, бензин-экстрагент, вираж-фиксаж, ляпис-лазурь, магний-аммоний, мазь-суспензия, масло-туман, сульфат-аммоний и др.;

9) названия продуктов питания, блюд: картофель-пюре, рыба-сырец,
сахар-песок, сахар-рафинад, сахар-сырец, суп-пюре, торт-мороэ/сеное,
торт-суфле и т.д.;

10) названия печатной продукции, документов, оформленных на бумаге:
карточка-заявление, книэюка-картинка, роман-хроника, роман-газета, счет-
фактура и др.

Тематические груииы класеа непредметиых имен

1) Абстрактные названия действий, состояний, признаков: горе-беда,
зло-горе, литье-штамповка, отзыв-предлоэ/сение, повторение-
воспроизведение, правда-истина, радость-беда, сигнал-команда, тоска-
кручина, ум-разум и др.;

2) названия разного рода мероприятий, акций: бал-встреча, бал-маскарад,
беседа-интервью, встреча-семинар, выставка-обслуэ/сивание, выставка-
продаэ1са, выставка-ярмарка, игра-конкурс, купля-продажа, концерт-песня,
поход-кросс, репортаэ/с-путешествие, семинар-дискуссия, смотр-месячник,
смотр-конкурс, ярмарка-продаэ/са и т.д.;

3) названия абстрактных научных понятий: местоимение-
прилагательное, местоимение-существительное, место1лмение-числитель
ное, слова-паразиты, слова-сателлиты, слово-тип, слово-член, сорт-гибрид,
сорт-популяция, язык-источник, язык-объект, язык-основа, язык-посредник и
др.;

239

4) названия ендов искусств и литературиых лсанров*: балет-дивер
тисмент, балет-маскарад, балет-сказка, балет-фантазия, балет-феерия,
новелла-повесть, новелла-притча, опера-балет, опера-водевиль, повесть-
гротеск, повесть-шарэ/с, роман-хроника, увертюра-фантазия, фильм-кон
церт и т.д.;

5) названия документов, официальных бумаг, актов законодательной
власти**: анкета-заявление, заявление-анкета, бланк-отзыв, договор-союз,
закон-декрет, карточка-заявление, отзыв-рекомендация, справка-вызов,
справка-рапорт, счет-фактура и др.

6)назваиия игр: охотники-утки, дочки-матери, салки-догонялки, кошки-мышки.

Особую группу составляют названия нереальных предметов — сказочных, мифических образов, персоиаз1сей: баба-яга, дед-мороз, гусли-самогуды, лсар-птица, Змей-Горыныч, ковер-самолет, конек-горбунок, скатерть-самобранка, соловей-разбойник, трава-мурава, царевна-лебедь, царевна-лягушка и др.

Эти слова соотносятся с воображаемым денотатом и имеют определенное лексическое значение; некоторые слова получили лексикофафическое закрепление: «дед-мороз, деда-мороза — сказочное существо, румяный старик с седой бородой, олицетворяющий мороз» (СО, с. 144); «баба-яга, бабы-яги. Старуха-колдунья в русских сказках» (СО, с. 34); «ковер-самолет — волшебный ковер, на котором герои сказок перелетают по воздуху в любое место» (ТСД, т. II, с, 82); «лсар-птица. Волшебная птица русских народных сказок с сверкающими (горящими как жар) перьями» (MAC, т. I, с. 644).

* Название литературного жанра может совпадать с названием печатной продукции (см. в классе предметных имен).

Эта тематическая группа выделена и среди предметных имен — как название документа, имеющего материальное воплощение на бумаге.

240

В современном русском языке такие существительные функционируют не только в прямом, «сказочном», значении, но и в переносном — при обозначении реальных предметов. Сравним: Удивился Соловей-Разбойник, из гнезда высунулся (былина «Илья Муромец и Соловей-Разбойник»); Навстречу им из гудящего леса выходил Соловей-разбойник, грубый муэ1счина в каракулевой шапке (И. Ильф и Е. Петров); Как-то они там, соловьи-разбойники? Не подолсгли бы чего (В, Астафьев); Улетели гуси-лебеди (из сказки); Ну, гуси-лебеди [по отношению к людям, — Т. К.], что поделывали? (И. Ильф и Е, Петров); Тиш-ша! Пулеметы, гуси-лебеди! Девки, брось зерна грызть! Кузьма, отставь от себя брехню и агитацию (А. Платонов).

Как видно из далеко не полного перечня сложносоставных существительных выделенных тематических групп, эти слова, будучи единицами элементной номинации, многообразно представляют языковую картину мира, не отличаясь репрезентативной сущностью от других типов существительных (слитных простых и сложных).

Сложносоставные существительные модели «существительное+существи-тельное» (с дефисным написанием) относятся к разряду нарицательных имен существительных (можно назвать лишь несколько сложносоставных существительных, в структуре которых присутствует собственное имя, притом, как правило, в нарицательном значении: Аника-воин, иван-чай, эюук-геркулес).

Слоэ/сносоставные существительные распределяются по тем оюе лексико-грамматическим разрядам, по которым распределяются простые и сложные слитные существительные:

конкретные {кресло-кровать, луна-рыба, ракета-спутник, салон-вагон, шар-зонд и т.д.);

абстрактные {горе-злосчастье, купля-продажа, повторение-воспроизведение и т.д.); вещественные {мазь-эмульсия, суп-пюре и т.д.).

241

Разряд собирательных сложносоставных существительных является самым малочисленным. Наблюдения показывают, что два собирательных существительных крайне редко участвуют в образовании сложносоставного слова: сосняк-беломошник, сосняк-брусничник.

Следует отметить, что сложносоставные существительные «сочинительного» типа, как правило, относятся к тому лексико-грамматическому разряду, к которому относятся слагаемые компоненты (слагаемые компоненты относятся к одному разряду): грусть-тоска, кресло-кровать. Однако отнесенность некоторых сложносоставных существительных к лексико-грамматическому разряду не соответствует отнесенности их слагаемых компонентов к лексико-грамматическому разряду. Например, сложносоставное существительное пот-кровь относится к разряду абстрактных слов (имеет значение «усилие, труд; жизнь»), хотя слагаемые компоненты являются существительными вещественными; сложносоставное существительное чашки-ложки («посуда») по значению относится к собирательным существительным, а слагаемые компоненты — к конкретным. В этом можно увидеть проявление идиоматичности семантики сложносоставного слова, возникающей при словосложении.

Слагаемые компоненты сложносоставных существительных аппозитивного типа относятся у одних слов к общему лексико-грамматическому разряду {мазь-суспензия, договор-союз), у других — к разным разрядам {карточка-заявление, ракета-носитель). Сложносоставное существительное аппозитивного типа, включающее компоненты разных лексико-грамма-тических разрядов, относится к тому лексико-грамматическому разряду, к какому относится ведущий мотивирующий компонент {судно-пожарный — конкр.; карточка-заявление — конкр.).

По происхолсдепшо почти все сложносоставные существительные (кроме единичных слов-калек) являются исконно русскими, несмотря на то, что многие из них содержат в своей структуре иноязычный компонент: сложносоставные существительные образуются в русском языке по

242

существующим моделям и в соответствии с законами русского словообразования.

В структуре сложносоставных существительных можно выделить разные комбинации компонентов с точки зрения их происхождения, причем закрепленности того или иного соотношения компонентов за сложносоставными существительными «сочинительного» или аппозитивного типа не существует. Выделяются следующие комбинации слагаемых компонентов по источнику их происхождения:

1) слагаемые компоненты — слова исконно русские {выставка-продаэ/са,
выставка-обслуживание, завод-изготовитель, завод-пекарня, завод-постав
щик, завод-потребитель, завод-смеэ/сник, купля-продаэ/са, отец-мать, по
весть-сказание, повторение-воспроизведение, самолет-крыло, самолет-
носитель, самолет-разведчик, слега-переход, хлеб-соль и др.)|

2) слагаемые компоненты — слова заимствованные или содержащие
иноязычный корень, а также слова интернациональной лексики {автомобиль-
библиотека, автомат-киоск, генерал-лейтенант, диван-кровать, инлсенер-
технолог, кафе-грот, кафе-ресторан, лекция-экскурсия, мотор-компрессор,
роман-газета, фарс-памфлет и др.)^

3)              один из слагаемых компонентов — слово исконно русское, второй —
заимствованное; заимствованием может быть как первый компонент, так и
второй {автомат-наборщик, бар-стойка, гидролог-разведчик, марш-бросок,
модель-образ,      мотор-насос,      пакет-поддон,     репортаж-путешествие,
телеграмма-молния,    штанга-захват;    больница-амбулатория,    выставка-
музей,   летчик-снайпер,    платье-пальто,    прилавок-витрина,    справочник-
автомат и др.).

Трехкомпонентные сложносоставные существительные представляют собой разные комбинации слагаемых компонентов по их происхождению: компоненты исконно русские {оюук-дровосек-корнеед, э/сук-мертвоед-пещерник)', компоненты заимствованные или содержащие заимствованный корень {инженер-генерал-магЪр, инэюенер-капитан-лейтенант, инэ/сенер-

243

техник-технолог); компоненты исконно русские и заимствованный или содержащий заимствованный корень; компоненты заимствованные или содержащие заимствованный корень и исконно русский компонент {плиточник-мозаич}1ик-облицовщик; автоприцеп-дача-амфибия).

Сложносоставные существительные относятся главным образом к активной лексике. К лексике пассивного употребления относятся неологизмы {диван-клуб, юбка-бочонок) (заметим, что появляющиеся новые сложносоставные существительные легко осваиваются системой языка и входят в ее активный лексический состав), а также единичные архаизмы и историзмы {изба-читальня, капитан-исправник, кит-рыба).

Отнесенность сложносоставного существительного к той или иной сфере употребления может соответствовать отнесенности слагаемых компонентов к лексике общеупотребительной или к лексике ограниченного употребления — терминологической или профессиональной (сложносоставные существительные жаргонные нами не выявлены). Слова общеупотребительные участвуют в образовании сложносоставных существительных и «сочинительного» типа, и аппозитивного типа, но участие их в образовании слов разных типов не одинаково.

Компоненты сложносоставных существительных «сочинительного» типа преимущественно однородны в плане их отнесенности к определенному пласту лексики. Слагаемые компоненты существительных указанного типа относятся главным образом к лексике общеупотребительной, что и обусловливает сложносоставным существительным место в лексике общего употребления {горе-беда, грибы-ягоды, друг-приятель, житье-бытье, зло-горе, имя-отчество, кафе-ресторан, клуб-кинотеатр, купля-продаэюа, отец-мать, повторение-воспроизведение, путь-дорога, род-племя, руки-ноги, сад-огород, ум-разум, чин-звание, шутки-прибаутки, ясли-сад и т.д.). Ряд сложносоставных существительных «сочинительного» типа относится к лексике специальной — терминам и профессионализмам. У таких сложно-составных существительных либо оба слагаемых компонента относятся к

244

лексике специальной, либо один из них: закон-декрет — «акт исполнительной власти, имеющий законодательную силу» (СМ-77); повесть-сказание — «литературное произведение, соединяющее в себе черты новести и сказания» (СМ-77); пакет-поддон — «специальная конструкция с поддоном для транспортирования небольших предметов, объединенных в пакет» (СМ-78). Некоторые сложносоставные существительные «сочинительного» типа, компоненты которых являются словами общеупотребительными, относятся тем не менее к лексике ограниченного употребления — к терминам: мозг-приставка — «электронное устройство, представляющее собой ЭВМ [«мозг». — Т. К.] с программой работы какого-либо аппарата, действующее в комплексе с этим аппаратом» (СМ-89); кровля-потолок — «верхний горизонт шахты, шахтного забоя» (СМ-81). Такая «переориентация» сферы функционирования лексических единиц отражает композитное перемещение (а не разрозненное, покомпонентное), свидетельствующее о вхождении сложносоставного существительного в качестве самостоятельного, цельного слова в лексическую систему языка. Возможен и другой процесс: сложносоставные существительные, именующие специальные понятия той или иной сферы производства, науки, культуры и т.д., получают широкое употребление, приобретая двойной функциональный статус (термина и слова общеупотребительного) либо полностью перемещаясь в общеупотребительную сферу {секретарь-машинистка, секретарь-референт, фабрика-кухня и т.д.). Перемещение из специальной сферы в сферу общего употребления претерпевают и многие сложносоставные существительные аппозитивного типа {инженер-механик, летчик-космонавт, мазь-суспензия, ракета-носитель, телефон-автомат и т.д.). Исследователи русского языка отмечают активность перемещения слов общеупотребительных в разряд терминов и наоборот (см.: В. П. Даниленко, 1971; Н. Г. Михайловская, 1981, с.123; В. Н. Хохлачева, 1981, с. 188 и далее.). Процесс взаимопроникновения сложносоставных существительных из одной

245

сферы употребления в другую происходит в соответствии с общей дипамикой лексической системы языка,

В образовании сложносоставных существительных аппозитивного типа участвуют слова как общеупотребительные, так и специальные, причем в разных комбинациях: 1) оба компонента являются словами общеупотребительными* {город-ядро, кафе-поплавок, мастер-воспитатель, шапка-ушанка и т.д.); 2) оба компонента относятся к лексике специальной {капсюль-детонатор, конденсатор-теплообменник и т.д.); 3) один компонент — слово общеупотребительное, другой — слово специального употребления {дом-амфибия, государство-рантье и т.д.). Отнесенность сложносоставного существительного аппозитивного типа к лексике специального употребления не всегда соответствует отнесенности слагаемых компонентов к той или иной сфере употребления. Так, например, сложносоставное существительное масло-туман (СМ-80) является техническим термином, хотя слагаемые компоненты относятся к лексике общего употребления; сложносоставное существительное тест-растение (СМ-80) относится к специальной лексике, хотя представляет собой сложение слова специального употребления {тест) со словом общего употребления {растение). Значительная часть сложно-составных существительных аппозитивного типа обозначает специальные понятия, дефиниция которых выражается через взаимодействие значений слагаемых компонентов. Сложносоставные существительные аппозитивного типа, у которых хотя бы один из слагаемых компонентов (любой) является термином, относятся, как правило, к лексике специальной. Терминологический компонент (видимо, мотивационно более «сильный») маркирует сферу употребления сложносоставного слова (правда, как уже отмечалось нами, с возможным перемещением и в общее употребление): вагон-рефрилсератор, карта-схема, мотор-генератор и т.д.

Среди слов общеупотребительных могут быть и те, которые подверглись детермииологизапии.

246

Сложносоставные имена существительные функционируют в разных стилях современного русского языка и в литературных произведениях разных жанров: Салоп-парикмахерская «Весна» приглашает на курсы парикмахеров («Крестьянка», 2004 г.); На Оренбургском заводе «Радиатор» начали выпускать алюминиевые радиаторы-опгопители (газета «Южный Урал», № 34, 2000 г.); Крем-бальзам рекомендован при всех видах повреэ/сдения колеи... («КП»); Торт-моролсепое — это лучший десерт к вашему столу (газета «Рецепты для Вас», 1999 г.); Суп-пюре готовится быстро и не слоэ/сно (журнал «Наша кухня», № 1, 2003 г.); Рассматриваемый слоеарь-справочпик, как справедливо предупреждает автор, не является толковым словарем («Русский язык в школе», № 4, 1975 г.); «Пилотаэ/сную группу «Русь» мы попытаемся сохранить», — пообещал нам главком ВВС геперал-полковпик В. Михайлов («АиФ», № 5, 2004 г.); Представлялись ему: членские взносы, стенгазета, совхоз «Гигант», торлсественное открытие первой (рабрики-кухпи... (И. Ильф и Е. Петров); ...Исаак Абрамович никак не мог отыскать своей новой лселтой прекрасной шляпы-папамы (А. Куприн); Налетели гуси-лебеди, подхватили Иванушку и унесли на крылышках (Русская народная сказка «Гуси-лебеди»); В ночи им светит Василисы взгляд Или перо таинственной Жар-Птицы (Ю. Орябинский); Пользуясь совершенной водолазной камерой-гидростатом, операторы через спег^иальные иллюминаторы производят съемки морских глубин.

Лексический анализ сложносоставных существительных приводит к выводу о том, что сложносоставное существительное представляет собой цельную лексическую единицу в системе языка, даже при лексически разнородной репрезентативности слагаемых компонентов. Сложносоставные существительные являются и грамматически цельнооформленными единицами.

247

§ 4. ГРАММАТИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА сложносостАвиых ИМЕЙ СУЩЕСТВИТЕЛЬИЫХ

Сложносоставное имя существительное, как уже отмечалось нами, представляет собой лексико-грамматическое единство, заключающееся в соединении двух (или более) компонентов-существительных, которые могут иметь как одинаковые, так и различные грамматические признаки. Грамматические признаки сложносоставного существительного определяются в зависимости от грамматических особенностей его составных компонентов. Если в образовании сложносоставного существительного участвуют компоненты-существительные одного грамматического рода, то род сложносоставного существительного соответствует роду его компонентов; если же в образовании сложносоставного существительного участвуют компоненты-существительные разного грамматического рода, то грамматический род сложносоставного существительного определяется по одному из его компонентов {кресло-кровать, ср,р, — НСЗ-71, с, 242—248; шифр-телеграмма, ж. — СМ-78, с, 248), Так же, по одному из компонентов, устанавливается грамматическое число сложносоставного имени существительного, один компонент которого имеет форму единственного числа, а другой — форму множественного числа {табло-часы, мн,ч, — СМ-78, с, 220),

Наблюдения над грамматическими признаками сложносоставных имен существительных на материале словарей современного русского языка и на примерах функционирования сложносоставных существительных в произведениях художественной литературы и в современной прессе дают сведения о некоторых закономерностях в определении грамматического рода у сложносоставных существительных, компоненты которых относятся к существительным разного грамматического рода, и в установлении грамматического числа у сложносоставных существительных, компоненты которых имеют разное грамматическое число. Как показывают наши

248

наблюдения и наблюдения других исследователей (см.: Г. М. Абакшина, 1981; К. С. Горбачевич, 1978^{^} 1978^{^}; Т. И. Кочеткова , 1995), установление грамматического рода и числа у названных сложносоставных существительных осуществляется в зависимости от изменяемости-неизменяемости первого компонента сложносоставного существительного, то есть в зависимости от особенностей склонения сложносоставных имен существительных.

Особенности склонения слоэ1сносостаеных имен существительных

Сложносоставные имена существительные по особенностям склонения делятся на две группы:

1) сложносоставные существительные с неизменяемым первым компо
нентом;

2) сложносоставные существительные с изменяемым первым компонентом.
Неизменяемость первого компонента наблюдается в двух случаях: а) ког
да первый компонент сложносоставного существительного — иноязычное
неизменяемое существительное {кафе-грот, кафе-грота — СМ-78; табло-
часы, табло-часов — СМ-78); б) когда первый компонент сложносоставного
существительного представлен существительным мужского рода с нулевой
флексией {мотор-колесо, мотор-колеса— НСЗ-84; наряд-комплект, наряд-
комплекта — СМ-78; пакет-поддон, пакет-поддона — СМ-78; понтон-
вышка, понтон-вышки — СМ-78; шеф-инэ/сенер, шеф-шю/сенера — СМ-78;
шеф-куратор, шеф-куратора — СМ-78; тест-программа, тест-программы
—СР; тест-фильм, тест-фильма — СиР).

Нулевая флексия дает возможность выражения сложносоставного имени существительного как формально цельнооформленной единицы (под формальной цельнооформленностью понимается изменяемость только второго компонента, а значит, и отнесенность к грамматическому роду сложносоставного существительного по второму компоненту). Способность сложносоставного существительного к формальной цельнооформленности,

249

как нам думается, обусловлена некоторыми действующими в языке законами: 1) законом лингвистической экономии и 2) законом аналогии.

Говорящий стремится к выражению смысла при экономии речевых ресурсов, поэтому используются все языковые возможности, способствующие реализации информации в минимальной форме. Этим, в частности, вызвано появление в языке различного рода аббревиатур и объясняется тенденция к монолитности сложносоставных существительных за счет утраты способности первого компонента изменяться. Вполне возможно, что слоговые аббревиатуры, первая часть которых оканчивается на согласный и формально совпадает с существительным единственного числа мужского рода (типа пионерлагерь), влияют на форму сложносоставных существительных, первый компонент которых представлен существительным в начальной форме (м.р., ед.ч.) с нулевой флексией: бекас-рыба — бекас-рыбы; молот-рыба — молот-рыбы; меч-рыба — меч-рыбы (но: игла-рыба — иглы-рыбы; пила-рыба — пилы-рыбы; луна-рыба — луны-рыбы).

Неизменяемость первого компонента характерна и для сложносоставных существительных, состоящих из компонентов-существительных одного грамматического рода, и для сложносоставных существительных, состоящих из компонентов разного грамматического рода: Книга эта — роман «Дом», публикующийся в данном выпуске роман-газеты, — вводит нас в трудный... мир труда и забот... (Из предисловия к роману Ф.Абрамова «Дом»). Б. Екимов опубликовал свой рассказ «Пиночет» в роман-газете (из хрестоматии по литературе). Сегодня состоялся шестой тур шахматного матч-турнира на первенство мира («Правда», 16 марта 1948 г.). После восемнадцати туров в матч-турнире на первенство мира по шахматам по-прежнему уверенно идет на первом месте гроссмейстер М Ботвинник... («Правда», 29 апреля 1948г.). Об этом заявил на пресс-консреренщш в штаб-квартире ООН председатель независимой комиссии по вопросам разоруо/сения и безопасности... («Правда», 29 октября 1981 г.). «Пичего там

250

нету», — кивнула Лиза на улсе обросший розовым иван-чаем бугор (Ф, Абрамов). В Берлинской операции, а затем в осуществлении стремительного марш-маиевра из-под Берлина на Прагу... советские танкисты еще раз показали свое высокое боевое мастерство («Известия», 14 сентября 1952г.). ...вся масса Красной Армии должна обучаться искусству быстро и планомерно производить марш-маневры (Единая военная доктрина 1921. Фрунзе, 1929 г.). Взят также первый улов меч-рыбы («Известия», 6 февраля 1957 г.). Связные высказывания дети строят по блок-схеме («Русский язык в школе», 1992). На гвозде висел ремень и портупей, а в углу, возле печки, стояли брезентовые, очевидно, сшитые из плащ-палатки, сапоги (В. Некрасов). Засияли широкие стекла мягких вагонов, под самым носом антилоповцев пронеслись букеты и винные бутылки вагоп-респгорапа (И. Ильф и Е. Петров).

У ряда сложносоставных суш,ествительных неизменяемость первого компонента проявляется непоследовательно: при склонении одного и того же сложносоставного существительного первый компонент может изменяться и может не изменяться. Это находит отражение в словарях современного русского языка: «Диван-кровать, диван-кровати и дивана-кровати, м.» (ИСЗ-71). «Блок-контейнер, блок-контейнера и блока-контейнера, м.» (СМ-78). «Наряд-задание, наряд-задания и наряда-задания, м.» (ИСЗ-84).

Общий для ряда сложносоставных существительных компонент в составе одного сложносоставного существительного изменяется, а в составе другого сложносоставного существительного не изменяется. В «Словарных материалах-78», например, приводятся такие сложносоставные существительные: а) с первым компонентом «блок» (наряду с вышеназванным словом «блок-контейнер»): блок-бокс, блок-бокса (с.38); блок-кабина, блок-кабины (с. 39); блок-флейта, блок-флейты (с.39); но — блок-гаралс, блока-гараэ/са (с. 39); б) с первым компонентом «вагон»: вагон-ассорти, вагона-ассорти (с. 44); еагоп-библиотека, вагона-библиотеки (с. 44); вагон-гостиница, вагона-гостиницы (с. 44); вагон-тренаэ1сер, вагона-тренаэ/сера (с. 45); вагон-

251

столовая, вагона-столовой (с. 45); вагон-электростанция, вагона-электростанции (с. 45); но — вагон-домик, вагон-домика (СМ-78); вагон-городок, вагон-городка (НСЗ-84), вагон-клуб, вагон-клуба и вагона-клуба (НСЗ-84).

Колебания в склоняемости нервого комнонента сложносоставного существительного отражаются и в унотреблении сложносоставных существительных: Отдельного салон-вагона, как ему твердо обещали, разумеется, не было... (А. Толстой). В салон-вагоне, куда вошел Корчагин вслед за проводником, сидело несколько человек, изысканно одетых в дорожные костюмы (Н. Островский), В салон-вагоне поезда Реввоенсовета собрались все сотрудники штаба на ночное заседание (Н. Никитин). Он начал свою «студенческую жизнь» в персональном салон-вагоне, в котором прибыл в Москву (И. Зверев, «Литературная газета», 24 июля 1956 г.). Со мной в одном поезде едут романистка Машенька Крестовская и д-р Якименко из Харькова... и в отдельном салон-вагоне инж:енер Сытенко со своей супругой (А. П. Чехов. Письмо М. П. Чеховой, 27 августа 1899 г.). Но: Это не была приятно пролетающая в салонах-вагонах ревизия, это — рачительный, умелый, калсдую мелочь замечающий... хозяин (А. Серафимович). После марш-броска на заснеэ/сенном мартовском поле загремел «бой» («Сов. Россия», 2 мая 1982 г.). Но: Поэтому вместо лылсных соревнований были проведены состязания по маршу-броску на 10 км («Советский спорт», 17 мая 1955 г.).

Тенденцию к неизменяемости нервого комнонента у многих сложно-составных имен существительных отметил К. С. Горбачевич. Он считает, что «для современного состояния русского литературного языка характерно усиление слитности комнонентов и ностененная утрата склоняемости нервой части» (К. С. Горбачевич, 1978, с. 182). Мы разделяем это мнение и полагаем также, что указанные колебания нри склонении сложносоставных существительных чаще всего свойственны разговорной речи: Если из дома не можешь позвонить, то позвони тогда по телефон-автомату (Из

252

разговорной речи). Подожди, я позвоню по телефону-автомату (Из разговорной речи). Она работает там секретарем-машинисткой (Из разговорной речи)). Вы спросите об этом у секретарь-машинистки (Из разговорной речи).

Тенденция к неизменяемости первого компонента у определенных единиц исследуемой структуры отмечается и «Грамматикой современного русского литературного языка» (1970, с. 173), и «Русской грамматикой» (1980, ч. II, с. 253).

Если оба компонента изменяются при склонении, то они всегда имеют одинаковую падежную форму и не всегда — одинаковый род и число, так как в одну сложную лексему могут объединяться комноненты-существительные, относящиеся к разному грамматическому роду и имеющие разное грамматическое число.

В роде, числе и падеже согласуются компоненты сложносоставного существительного, относящиеся к одному грамматическому роду и имеющие форму единственного числа: Бюро по трудоустройству и информа11ии населения приглагиает на работу... мастера-пекаря, ... штукатура-маляра, ... тракториста-грейдериста (из объявления). Фирменный магазин «Муэ/сские сорочки» 25—27 мая проводит выставку-продалсу модных сорочек для молодежи (из объявления).

В числе и падеже согласуются компоненты, стоящие в форме единственного числа и имеющие разный грамматический род, или компоненты, имеющие форму множественного числа: Выбрал две шелковых пижамы, дюж:ину рубашек и егце некоторую мелочь и прошел в салон-нарикмахерскую (А. Толстой). В период с 7 сентября по 25 сентября 1981 года в Советском Союзе будут произведены пуски ракет-носителей в район акватории Тихого океана... («Советская Россия», 5 сентября 1981 г.). С шутками-прнбаутками рассказывал я свое приключение Кандыбе...(В. Астафьев).

253

Только падежное согласование осуществляется между компонентами, являющимися существительными разного грамматического числа: Возвращаюсь, а машинист вагопа-весов мне говорит... (А. Бек).

Согласование других слов со сложносоставным существительным в предложении осуществляется в зависимости от отнесен1юсти сложносоставного существительного к определенному грамматическому роду и от формы его числа.

О грамматическом роде слолсносоставных имен существительных

Одним из основных морфологических признаков сложносоставных существительных как самостоятельного разряда знаменательной части речи — имени существительного — является грамматическая категория рода. Этот морфологический признак отсутствует лищь у сложносоставных существительных Pluralia tantum (типа сани-розвальни).

При образовании сложносоставных существительных в связь могут вступать компоненты одного грамматического рода, а также компоненты, не имеющие одинаковой родовой принадлежности. Наша картотека включает примерно в равном количестве сложносоставные существительные, компоненты которых относятся к категории существительных одного рода, и сложносоставные существительные, компоненты которых относятся к разному роду.

Сложносоставные существительные, содержащие компоненты одного рода, в современном русском языке встречаются в трех разновидностях. 1. Существительные женского рода + существительные женского рода: антенна-мачта, блуза-майка, байдарка-пирога, бумага-основа, выставка-ярмарка, выставка-продаэ/са, жатка-сноповязалка, застежка-молния, изба-читальня, купля-продажа, кровать-тумба, лекция-консультация, машина-амфибия, софа-кровать, стенка-полка, фабрика-кухня, школа-студия т.д.

254

2.   Существительное мужского рода + существительное мужского рода:
автомат-наборщик,   альбом-буклет,   автор-издатель,   бал-маскарад,   бак-
кристаллизатор,        буфет-автомат,        блок-контейнер,        включатель-
выключатель, друг-приятель, закон-декрет, корабль-спутник, марш-бросок,
наряд-комплект, план-экран, робот-компьютер, санаторий-профилакторий,
смотр-месячник, табель-календарь, шар-зонд и т.д.

3. Существительное среднего рода +существительное среднего рода: (грунпа
самая малочисленная): горе-несчастье, э/ситье-бытье, заседание-совещание,
имя-отчество, кинопредставление-ревю, повторение-воспроизведение,
письмо-завещание, панно-изделие, платье-пальто и некоторые другие.

При образовании двухкомнонентных сложносоставных существительных, компоненты которых принадлежат к разному грамматическому роду, возможны следующие комбинации составных комнонентов:

1.   Существительные мужского рода + существительное женского рода
(ангар-мастерская,   бал-встреча,   болт-пробка,   бункер-база,   бар-стойка,
вагон-лавка,      диван-кровать,      договор-поставка,      заказ-заявка,      клуб-
библиотека,   миксер-сбивалка,   насос-поилка,   ноэ/с-вилка,   порт-пристань,
прилавок-витрина,   планетарий-обсерватория,   роман-газета,    сон-трава,
театр-студия и т.н.).

2. Существительное женского рода + существительное мужского рода {балка-
настил, база-гараэю, выставка-просмотр, дробилка-смеситель, касса-
автомат, лекция-показ, ручка-рычаг, сумка-портфель, связь-контакт,
теплица-ангар, ширма-экран, школа-интернат, юбка-сарафан т.д.).

3. Существительное мужского рода + существительное среднего рода
(бункер-убеэ/сшце, договор-обязательство, наряд-задание, опрос-интервью,
плащ-пальто, род-племя, совхоз-училище, семинар-совещание, суп-пюре,
торт-мороженое, шкаф-бюро, этюд-наблюдение и т.п.).

4. Существительное среднего рода + существительное мужского рода
(государство-поставщик, кафе-ресторан, кольцо-сантиметр, письмо-заказ,
общежитие-интернат, платье-халат, судно-завод, сердце-дублер и т.д.).

255

5.                 Существительное   женского   рода +   существительное   среднего   рода
{библиотека-книгохранилище,     беседа-интервью,     гостиница-общеэ/ситие,
доска-табло,    заявка-обязательство,    карточка-заявление,    лаборатория-
ателье, программа-задание, подписка-обязательство, тема-задание, фреза-
сверло, шерсть-сукно и т.д.),

6. Существительное среднего рода + существительное женского рода
{заявление-анкета, кресло-качалка, кафе-пельменная, литье-штамповка,
одеяло-электрогрелка, платье-рубашка, панно-мозаика, руэ/сье-двустволка,
село-усадьба, судно-ловушка, чтение-игра и т.п.).

Трехкомпонентные сложносоставные существительные могут состоять из компонентов-существительных одного рода {инлсенер-генерал-майор, э/сук-дровосек-короед) и из существительных разного рода {автопргщеп-дача-амфибия).

Один и тот же компонент при образовании ряда сложносоставных существительных может соединяться с компонентами разного грамматического рода. Например, существительное мужского рода «шкаф» в составе разных сложносоставных существительных соединяется то с компонентом-существительным мужского рода {шкаф-стеллаэ/с), то с компонентом женского рода {шкаф-витрина), то с компонентом-существительным среднего рода {шкаф-купе)', существительное женского рода «библиотека» может соединяться с существительным женского рода {библиотека-передвижка, библиотека-читальня), с существительным мужского рода {библиотека-автомобиль, вагон-библиотека), с существительным среднего рода {библиотека-книгохранилище, библиотека-хранилище); существительное среднего рода «платье» в составе разных сложносоставных существительных соединяется и с существительным среднего рода {платье-пальто), и с существительным мужского рода {платье-костюм, платье-халат, платье-сарафан), и с существительным женского рода {платье-рубашка, платье-туника, платье-блуза).

256

Грамматическая категория рода проявляется весьма своеобразно у тех сложносоставных существительных, компоненты которых имеют разный грамматический род, В таких случаях общая родовая отнесенность сложносоставных существительных устанавливается в зависимости от формальной цельнооформленности; эта закономерность отражается и в словарях современного русского языка, особенно в серии «Новое в русской лексике».

1. У сложносоставных имен существительных с неизменяемым первым компонентом род определяется по последнему, изменяемому, компоненту. Это в основном группа слов, образованных по модели аппозитивного типа, у которых первый компонент — существительное мужского рода единственного числа, а второй — существительное женского или среднего рода: блок-кабипа, блок-кабины, ж.р. (СМ-78); бункер-база, бункер-базы, ж.р. (СМ-77); лсар-птица, жар-птицы, ж.р. (MAC, т. I); меч-рыба, меч-рыбы, ж.р. (MAG, т. II); тест-растение, тест-растения, ср.р. (СМ-80). Царь-пушка отлита в 1586 г. в Москве русским литейным мастером... (Леер. Энциклопедия в. и м. наук, 1897 г.). Разве мы не отлили царь-пушку, из которой никто и никогда не стрелял и не выстрелит... (А. Ананьев). Моя, так сказать, штаб-квартира командированного в Донбасс «беседчика»... находилась тогда в областном городе Сталино (А. Бек). Генерал сидел у небольшого костра на плащ-палатке, разостланной на земле... (М. Бубеннов). Знатоки парикмахерского искусства советуют женщинам пользоваться проверенной крем-краской (газета «Виринея» за 6 января 2004 г.).

Родовая отнесенность сложносоставных существительных с первым иноязычным неизменяемым компонентом (у неодушевленных существительных — среднего рода) не отвечает закономерностям установления рода по второму, изменяемому, компоненту: у одних сложносоставных существительных род устанавливается по первому (неизменяемому) компоненту, у других — по второму (изменяемому) компоненту {кафе-гостиная, ср.р. — СМ-84; кафе-бар, ср.р. — СМ-84, кафе-грот, ср.р. — СМ-

257

78; кафе-поплавок, cp.p. — СМ-78; купе-буфет, м.р. — НСЗ-84). Возможны колебания в родовой отнесенности однотипных сложносоставных существительных с первым неизменяемым иноязычным компонентом: Показалась за углом самая лучшая в нашем городе кафе-кондитерская (Беляев). В заводском кафе-кулинарии торговали утками... («КП», 31 октября 1979 г.). Если второй компонент сложносоставных существительных с неизменяемым первым компонентом представляет собой существительное Pluralia tantum, то у таких сложносоставных существительных отсутствует родовая принадлежность (например, табло-часы, мн.ч. — СМ-78). 2. Род сложносоставных имен существительных с обоими изменяемыми компонентами определяется преимущественно по первому компоненту. Это обусловлено природой сложносоставных существительных. В сложносоставных существительных, образованных по модели аппозитивного типа, род устанавливается по тому компоненту, который имеет больщую семантическую нагрузку. Как правило, это первый компонент, поскольку сложносоставные существительные названного вида образования либо являются трансформами аппозитивных словосочетаний, либо возникают по модели, аналогичной модели аппозитивных словосочетаний, в которых «определяемое» (компонент лексически самый значимый) чаще всего находится в препозиции по отнощению к «определяющему». Например: крыша-вертодром, крыши-вертодрома, ж.р. (СМ-77); команда-лсест, комалды-э/сеста, ж.р. (CM-77J; магазин-квартира, магазина-квартиры, м.р. (СМ-77); касса-полуавтомат, кассы-полуавтомата, ж.р. (СМ-77); тенлица-ангар, теплицы-ангара, ж.р. (СМ-77); емкость-наконитель, емкости-накопителя, ж.р. (СМ-78); лавка-музей, лавки-музея, ж.р. (СМ-78); маска-фильтр, маски-фильтра, ж.р. (СМ-78); кресло-кровать, кресла-кровати, ср.р., государство-поставщик, государства-поставщика, ср.р. (СМ-78); слега-переход, слеги-перехода, ж.р. (СМ-80); концерт-песня, кон1{ерта-песни, м.р. (СМ-82); кровля-потолок, кровли-потолка, ж.р. (СМ-81); книга-репорпшлс, книги-репортажа, ж.р. (СМ-83); повесть-шарлс,

258

повести-шарлса, ж.р. (СМ-84); приказ-напоминание, приказа-напоминания, м.р. (CM-S4); рецензия-обзор, рецензии-обзора, ж.р, (СМ-89).

Определение грамматического рода по первому склоняемому компоненту характерно и для сложносоставных существительных, образованных по модели «сочинительного» типа. Например: порт-пристань, порта-пристани, м.р. (СМ-77); встреча-семинар, встречи-семинара, ж.р. (СМ-77); новелла-очерк, новеллы-очерка, ж.р. (СМ-77); ярмарка-смотр, ярмарки-смотра, ж.р. (СМ-77); кабинет-гостиная, кабинета-гостиной, м.р. (СМ-77); взлет-посадка, взлета-посадки, м.р. (СМ-78); литье-штамповка, литья-штамповки, ср.р. (СМ-78), Я с того горя-кручины пойду в зелен садик погулять (из песни). Не первый уже год рабочие городских предприятий терпят свою долю-горе... (Из листовки московских большевиков «Ко всем рабочим городских предприятий»).

Сложносоставные существительные со слагаемыми компонентами разного грамматического рода нередко испытывают колебания в родовой принадлежности. Это наблюдается в следующих случаях: 1) при вариативности формы сложносоставного существительного {анкета-заявление, ж.р,, но заявление-анкета, ср.р. (СМ-78); 2) при неустойчивой формальной цельнооформленности — когда первый компонент одного и того же сложносоставного существительного то изменяется, то не изменяется: вагон-лавка, вагона-лавки (м.р,) и вагон-лавки (ж,р,). Нам представляется, что родовые колебания сложносоставных существительных, как и колебания в изменяемости/неизменяемости первого компонента, отражают постепенный процесс грамматического освоения языком лексикализованных словосочетаний — базы возникновения сложносоставных существительных.

Грамматическое число слоэюносоставных имен существнтельных

Сложносоставные существительные отличаются от других групп существительных современного русского языка прежде всего своеобразием

259

структуры, которая связана с особенностями образования сложносоставных существительных: в их состав входят самостоятельные лексемы — существительные. Это обстоятельство сказывается на грамматической форме сложносоставных существительных, в частности на парадигме числа. Как и весь класс существительных, сложносоставные существительные могут состоять в оппозиции «один — не один», а могут относиться к существительным только Singularia tantum или Pluralia tantum, в зависимости от комбинации компонентов.

Начальная форма сложносоставных существительных может образовываться соединением компонентов-существительных, имеющих одинаковую форму числа: а) существительное единственного числа+существительное единственного числа {дом-музей, бар-стойка, диван-кушетка, ангар-хранилище, лестница-стремянка и т.п.); б) существительное множественного числа+существительное множественного числа (в том числе существительные Pluralia tantuni): сани-розвальни, сани-волокуши, часы-ходики, сапоги-скороходы, руки-ноги, дочки-матери, охотники-утки).

В сложносоставном существительном могут объединяться компоненты-существительные, один из которых имеет форму единственного числа, а другой — форму множественного числа. Наблюдается две разновидности образования: 1) существительное единственного числа+существительное Pluralia tantum {табло-часы, штамп-часы, вагон-весы и т.п.); 2)существительное множественного числа (или существительное Pluralia tantum)+существительное единственного числа {чулки-капрон, чулки-паутинка, чулки-эластик, часы-браслет, часы-будильник, часы-компостер, часы-хронометр и т.п. — СР, с.425 и 421).

Один и тот же компонент в форме единствен1юго числа может участвовать в сложении и с компонентом-существительным единственного числа {вагон-ледник, вагон-мастерская), и с компонентом-существительным в форме множественного числа {вагон-весы). Один и тот же компонент в форме множественного числа нередко при образовании сложносоставных

260

существительных соединяется то с компонентом-существительным множественного числа {сани-розвальни, сани-волокуши), то с компонентом-существительным в форме единственного числа {будка-сани).

Сложносоставные существительные, составляющие оппозицию «один — не один», представляют собой единство лексем, каждая из которых, как самостоятельная морфологическая единица (существительное), входит в состав оппозиции «один — не один». Поэтому сложносоставное существительное имеет форму и единственного числа, и множественного числа {государство-поставщик — государства-поставщики, летчик-космонавт — летчики-космонавты и т.д.).

У сложносоставных существительных с неизменяющимся при склонении первым компонентом грамматическое число выражается окончанием второго (изменяемого) компонента: На запасном пути, недалеко от подошедшего с Курсавки бронепоезда Мефодия Чередниченко, сверкал огнями специальный состав салон-вагонов — ставка на колесах главкома Сорокина (А. Первенцев). На каждом из них оборудованы комфортабельные салон-рестораны первого и второго класса... («Советская торговля», 5 апреля 1955 г.).

Компоненты сложносоставных существительных с обеими изменяемыми частями (компоненты — существительные состоят в оппозиции «один — не один») при склонении получают одинаковую форму числа: Вероника Тушнова э/сила в квартире на бывшей улице Чайковского (ныне Новинский бульвар) в доме № 25, меэюду домом-музеем Шаляпина и посольством США («Крестьянка», № 8, 2000). Здесь демонстрируется техника эксперта-кр1ШШ1(1листа («Правда», 4 ноября 1981 г.). ...он постоянно будет нести в сердце память о горных крымских тропах и пещерах, о партизанской страде и друзьях-товарищах той поры (В. Сурганов). В ГПТУ-33 на постоянную работу требуются мастера производственного обучения: слесарей-сантехников, электромонтажников... (из объявления). Такие лекции-концерты проводятся в музыкальной школе часто (газета «Сакмарские вести», февраль 2004 г.).

261

Сложносоставные имена существительные Singularia tantum представляют собой три разновидности: 1) сложносоставные существительные, компоненты которых в отдельности могут иметь и форму единственного числа, и форму множественного числа (род-племя, срок-время, и т.н.); 2) сложносоставные существительные, в которых один компонент не имеет формы множественного числа (горе-беда); 3) сложносоставные существительные, оба компонента которых не имеют формы множественного числа (лситье-бытъе, тоска-кручина, горе-несчастье, горе-невзгодье, нуэ^сда-горе, зло-горе, участь-горе и т.п.). В составе сложносоставных существительных первых двух групп компоненты, входящие в оппозицию «один — не один», утрачивают форму множественного числа в ходе лексической объективации, при которой они, вступая в лексико-семантические отношения друг с другом, актуализируются в новом значении: сложносоставное существительное обозначает отвлеченное понятие, грамматически выражающееся в русском языке только в форме единственного числа. Например: Мы народ земляной. Шесть дней на земле батрачим, от пулсды-горя плачем... (Неверов)). Оэ1сидает его на ярмарке горе-пеезгодье великое... (Левитов). Если вашу тончайшую интеллигентную натуру я еще сегодня не научил уму-разуму, то сделаю это завтра в удобное для вас время (Ю. Бондарев). Ударим по карману. Обучим уму-разуму (А. Бек).

В отдельных случаях сложносоставные существительные относятся к существительным Singularia tantum лищь потому, что они обозначают уникальные предметы (царь-танк — «огромный танк, построенный в России в 1916 г.» — СОШ; царь-колокол, царь-пушка), хотя формально эти сложно-составные существительные могли бы быть отнесены к сложносоставным существительным, имеющим обе формы числа: Были в Оруэ/сейной палате, в соборе, смотрели царь-пушку, царь-колокол (А. Бек). И если улс царь-колокол и царь-пушку мы признаем как выраэ/сение народного характера, то нечего сомневаться: рано или поздно, но характер свой народ проявит (А. Ананьев).

262

К группе сложносоставпых существительных, употребляющихся как существительные Pluralia tantum, относятся преимущественно те, оба компонента которых употребляются только во множественном числе (часы-ходики, гусли-самогуды, сани-розвальни и т.п.), и ряд сложносоставных существительных, один из компонентов которых употребляется только во множественном числе {табло-часы — СМ-78; штамп-часы — СМ-78; часы-компостер и т.п.). В группу сложносоставных существительных Pluralia tantum входят также сложносоставные существительные, каждый компонент которых может иметь форму единственного и множественного числа; в составе сложносоставного существительного форма единственного числа у компонентов утрачивается, так как компоненты-существительные в форме множественного числа участвуют в образовании сложносоставных существительных, которые употребляются только во множественном числе. Это сложносоставные существительные, обозначающие парные предметы (руки-йоги, сапоги-заколенники — СМ-78), а также названия детских игр (охотники-утки, кошки-мышки, дочки-матери, гуси-лебеди и т.п.).

Определение грамматического числа сложносоставных существительных, компоненты которых имеют форму множественного числа, затруднений не вызывает. Они возникают тогда, когда сложносоставное существительное представляет собой соединение компонентов, имеющих разную форму числа. Наблюдения над фактическим материалом показывают, что в таких случаях определепие грамматического числа сложносоставных существительных находится в зависимости от местоположения компонентов и изменяемости/неизменяемости первого компонента. К существительным Pluralia tantum относятся те сложносоставные существительные, в которых компонент, имеющий форму множественного числа, стоит в препозиции по отношению к другому компоненту, имеющему форму единственного числа (часы-компостер, часы-будильник — СиР), а также сложносоставные существительные, в которых компонент в форме множественного числа стоит в постпозиции, а первый компонент при склонении не изменяется

263

{табло-часы, штамп-часы и т.п.). Грамматическое число сложносоставных существительных с изменяемым первым компонентом, имеющим форму единственного числа, и вторым компонентом, имеющим форму только множественного числа, определяется преимущественно по первому компоненту: Для детей, родившихся в молодых семьях, открылись детский сад-ясли на 90 мест, столовая, расширен магазин («Правда, 14 ноября 1981 г.). Такие сложносоставные существительные состоят в оппозиции «один — не один».

Синтаксические функции и синтаксические связи слолсносоставиых имен существительных

Сложносоставные имена существительные, являясь синтаксически нечленимыми единицами, в предложении выполняют функции одного его члена. Сложносоставные имена существительные могут выступать в качестве любых членов предложения, как главных, так и второстепенных, но основными синтаксическими функциями сложносоставных имен существительных являются функции подлежащего и дополпепия. Мышь-нолевка приветствует меня свистом (И. Бродский); Научную лабораторию, в которой работали мама и папа, возглавлял член-корреснондент Савва Георгиевич —ученый с мировым именем (А. Алексин); Сапоги-чулки нынче в моде («Крестьянка», № 11, 2003 г.); Катя достала бе-мольную сонату-фантазию Моцарта (И. Тургенев); Я вот сейчас вычитал в газете проект о судебных преобразованиях в России и с истинным удовольствием виэюу, что и у вас хватились, наконец, ума-разума (И, Тургенев); Ваша Юлия Михайловна устроила ее к себе в контору секретарем-машинисткой (Л. Сабинина_^; Костлявая девка — тарань-рыба (пословица из сборника В. Даля); В некотором царстве-государстве эюил да был 1(арь со своею царш(ею (Русская народная сказка «Василиса Прекрасная»).

Согласование других слов в предложении со сложносоставными существительными осуществляется так же, как и с другими разрядами

264

существительных современного русского языка. Если сложносоставное существительное стоит в форме единственного числа, то согласование нроисходит в единственном числе, соответствующем роде и падеже: Попалась в него сытая, крупная муха-плевок и бьется, бьется, эк:ужлсит слабеющими крыльями (В, Астафьев); Желтая бабочка-капусттща привлеюш внимание (М. Прищвин); Открылся повый бар-кофейпя («Из рук в руки», февраль 2004 г.); Известно, что в 1350 г. к храму с запада был приспгроеп притвор-придел (Н, Тихомиров); Через четыре дня в Москве открывается очередная Международная книлспая выставка-ярмарка. Эта выставка-продаэюа открылась совсем недавно (журнал «Яикъ», № 2, 2004 г.);

И бойцу за тем порогом

Предстояла путь-дорога

На родную сторону.

Пряником через войну (А. Твардовский «Василий Теркин»); Она с тревогой бросила скомканное письмо на стоя1цую в углу диван-кровать (А. Степанов); Он сказал это хвастливо, с гордостью, как чиновник, сообщающий свой чин-звание (Б, Горбатов).

Со сложносоставным существительным множественного числа согласование происходит во множественном числе и соответствующем падеже: Однаэ/сды около Петрова дня, когда показываются первые грнбы-подколосники, под вечер сел к окошку о. Петр и замутился духом (М. Пришвин); Все лето над полем крулсилнсь бабочки-капустницы, гудел мохнатый шмель (М. Пришвин). Оба они — эксперты-криминалнсты («Правда», 4 ноября 1981 г.).

Встречаются примеры неправильного согласования слов в предложении со сложносоставным существительным, состоящим из компонентов-существительных разного грамматического рода или числа, когда она (связь) осуществляется отдельно с каждым из составных компонентов: стоящее перед сложносоставным существительным слово согласуется в роде (числе)

265

по первому компоненту, а слово, находящееся в постпозиции по отношению к сложносоставному существительному, согласуется с ним по его второму компоненту: В центральном парке культуры и отдыха Чимкента мы провели пятый областной смотр-выставку, в которой приняли участие и районные предприятия слуэ/сбы быта («Служба быта», № 1, 1978). Подобные случаи согласования слов в предложении следует считать ненормативными, ощибочными; синтаксическая связь слов со сложносоставными существительными должна осуществляться в предложении в соответствии с общей отнесенностью сложносоставного существительного к одному из грамматических родов и чисел.

Унифицированная грамматическая форма соответствует статусу сложно-составного слова как цельной единицы элементной номинации.

Выводы

1, Сложносоставные слова образуются в современном русском языке по
модели «слово+слово»,

2, Самый большой пласт сложносоставных слов представлен в русском языке
сложносоставными существительными модели «существительное+существи-
тельное» (с дефисным написанием),

3, Сложносоставные существительные характеризуются статусом слова и
являются системными единицами элементной (предметной) номинации,

4, Сложносоставные существительные образуются по моделям двух типов
(модели «сочинительного» типа и модели аппозитивного типа) и мотиви
руются соответственно сочетанием слов, между которыми существуют
сочинительные (соединительные) отношения, и аппозитивными словосо
четаниями,

5, Сложносоставные существительные возникают в языке двумя путями:
путем постепенной трансформации аппозитивных словосочетаний (преиму
щественно аппозитивных словосочетаний с классифицирующим компо
нентом) или сразу по деривационным моделям на основе мотивирующих

266

сочетаний «сочинительного» типа или аппозитивных словосочетаний. На синхроническом уровне точно установить путь появления слова невозможно.

6. Источником пополнения сложносоставных существительных являются
аппозитивные словосочетания.

7. Сложносоставные существительные и аппозитивные словосочетания име
ют одинаковую структуру.

8. Существует зыбкость границ между сложносоставными существи
тельными и аппозитивными словосочетаниями с классифицирующим компо
нентом, что делает эти единицы малоразличимыми.

9. В современном русском языке функционируют гибридные единицы
словосложения, тяготеющие к слову.

267

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Словосложение в современном русском языке является продуктивным способом образования разноуровневых языковых единиц — сложно-составных слов и аппозитивных словосочетаний. Продуктивность способа словосложения соответствует продуктивности моделей сложносоставных слов и словосочетаний аппозитивного типа; образование по модели «слово+слово» дериватов лексических (сложносоставных слов) и синтаксических (аппозитивных словосочетаний) обусловлено коммуникативными потребностями. Как показали проведенные аналитические наблюдения, продуктивность разноуровневых единиц словосложения обосновывается прежде всего тем, что они являются экономичным средством обозначения сложных понятий и отношений между понятиями. Систематизация языковых единиц, подводимых под модель «слово+слово» (с дефисным написанием дериватов), позволила установить, что, во-первых, способом словосложения образуются сложносоставные слова разных частей речи (с преобладанием сложносоставных существительных), аппозитивные словосочетания и единицы переходного характера; во-вторых, структурно совпадающие сложносоставные существительные и аппозитивные словосочетания образуются по разным моделям (сложносоставные существительные — по модели «сочинительного» типа и по модели аппозитивного типа, а аппозитивные словосочетания образуются по моделям трех типов — модели со значением классифицирующей номинации предмета, модели со значением классифицирующе-характеризующей номинации предмета и по модели, со значением характеризующей номинации предмета); в-третьих, сложносоставные существительные и аппозитивные словосочетания имеют разное функциональное назначение.

Проведенный анализ одноструктурных разноуровневых единиц словосложения показал, что образование сложносоставных существительных

268

соответствует закономерностям образования слов, а образование аппозитивных словосочетаний соответствует закономерностям образования синтаксических единиц.

В сложносоставное слово объединяются два (иногда три)
самостоятельных слова для комплексного именования одного понятия. В
таком способе выражения номинативного значения видится проявление
тенденции русского языка к аналитизму. Сложносоставные слова в системе
современного русского языка рассматриваются нами в единстве формальной
и содержательной сторон как цельная номинативная единица.
Грамматическое оформление сложносоставного слова задается типовой
моделью и завершается строгой фиксацией компонентов с формированием у
сложносоставного слова унифицированной грамматической формы.
Сложносоставной дериват, как знак элементной номинации, имеет статус
слова: обладает цельностью номинативного значения, устойчивостью,
воспроизводимостью, цельнооформленностью и структурно-

словообразовательным единством.

Как было показано в диссертационном исследовании, специфичность образования сложносоставных слов заключается в том, что словообразовательным формантом при словосложении является процесс сложения слов и закрепление местоположения компонентов.

Продуктивность способа словосложения в области образования существительных отвечает потребностям в именовании комплексных, универсальных предметов, создаваемых человеком, а также потребностям в именовании новых сложных понятий.

Образование сложносоставных существительных по моделям двух типов (модели «сочинительного» типа и модели аппозитивного типа) отражает историческую связь словосложения с синтаксисом, а также способность языковых единиц разных уровней к перераспределению путем трансформации синтаксических сочетаний в слова по существующим

269

словообразовательным моделям соответствующего типа (что свидетельствует о динамике развития языка),

Сложносоставные существительные пополняют класс сложносоставных слов не только путем трансформации синтаксических сочетаний, но и способом «прямого» словопроизводства по деривационным моделям (т.е. способом словосложения в рамках лексической деривации).

Образование способом словосложения одноструктурных единиц лексического и синтаксического уровней (сложносоставных существительных и анпозитивных словосочетаний) обусловлено способностью двух соположенных существительных выражать как цельное, неделимое понятие, так и расчлененное, представляющее отношение между понятиями. Деривационный анализ разноуровневых одноструктурных единиц словосложения показал, что сложносоставные существительные и аппозитивные словосочетания имеют разный характер мотивирования: образование сложносоставных существительных по модели аппозитивного типа основывается на отношениях конкретизации компонентов; образование сложносоставных существительных по модели «сочинительного» типа мотивируется отношениями «взаимодополнения» компонентов; аппозитивные словосочетания мотивируются синтагматическими отношениями, выражающими значение «предмет—признак».

Анализ функций аппозитивных словосочетаний привел нас к выводу о том, что образуемые по модели «существительное+существительное» аппозитивные словосочетания обладают разным функциональным потенциалом и имеют разную коммуникативную направленность: аппозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом являются единицами номинации, а аппозитивные словосочетания с классифи-цирующе-характеризующим и с характеризующим компонентом являются единицами номинации и потенциальной предикации. Результаты проведенного лингвистического эксперимента (установление способом трансформации аналогии аппозитивных словосочетаний с изосемичными

270

структурами других типов — бисубстантивными предложениями, причастными, деепричастными и сравнительными оборотами) дают основание констатировать высокий коммуникативный потенциал аппозитивных словосочетаний. В составе высказывания у аппозитивных словосочетаний с характеризующим компонентом актуализируются предикативные свойства. Обладая потенциальной предикативностью, аппозитивное словосочетание с характеризующим компонентом в высказывании функционирует как аппозитивный оборот — цельный или расчлененный, с обособленным приложением. Характер аппозитивного оборота обусловливается коммуникативными намерениями говорящего — необходимостью обозначить ситуацию, сопутствующую основной (пропозиция выражается цельным аппозитивным оборотом), или обозначить ситуацию в виде добавочного сообщения (пропозиция выражается аппозитивным оборотом с обособленным приложением). Аппозитивный оборот скрыто выражает добавочную предикацию и осложняет структурно-семантический план предложения: предложение, содержащее цельный аппозитивный оборот (аппозитивное словосочетание), является полипропозитивным и потенциально полипредикативным; предложение, содержащее аппозитивный оборот с обособленным приложением, является полипропозитивным и полипредикативным.

Как знаки ситуации, аппозитивные словосочетания могут выступать в роли «заместителей» бисубстантивных предложений, что позволяет включать аппозитивное словосочетание, денотативно тождественное бисубстантивному предложению, в высказывание, не усложняя его структуры предикативно оформленной единицей. Координация падежных форм в аппозитивном словосочетании сближает его исходную форму (именительный падеж) с формой выражения предикативных отношений грамматической основой бисубстантивного предложения модели Ni — N^.

Коммуникативная функция аппозитивных словосочетаний с классифицирующим компонентом совпадает в высказывании с функцией

271

сложносоставных существительных (аппозитивные словосочетания выступают как знаки элементной предметной номинации). Приобретая устойчивость и воспроизводимость, такие аппозитивные словосочетания подвергаются лексикализации и осваиваются языковой системой как сложносоставные существительные (анпозитивные словосочетания с классифицирующим компонентом служат источником пополнения класса сложносоставных существительных).

Денотативная соотносительность аппозитивных словосочетаний с бисубстантивными предложениями или со сложносоставными существительными обусловливается разными типовыми значениями моделей аппозитивных словосочетаний, в которых отражается денотативная сущность последних,

В том, что аппозитивные словосочетания имеют структурную соотносительность с бисубстантивными предложениями и сложносоставными существительными, проявляется способность общей модели аппозиции (отражающей связь двух однопадежных существительных) парадигматически объединять языковые единицы разной коммуникативной направленности.

Таким образом, проведенное исследование подтверждает нашу гипотезу о том, что результатом словосложения являются разноуровневые единицы, выполняющие не только номинативную, но и потенциально предикативную функцию. Следовательно, словосложение, как способ образования номинативных и потенциально предикативных единиц, служит в современном русском языке средством номинации и предикации,

В дальнейщем разработка темы словосложения может рассматриваться в аспекте аппозитивной парадигмы, средством формирования которой является словосложение.

272

Список использованной литературы

1. Абакшина Г. М. Какого рода «вагон-библиотека»?// Pp. 1981. С. 60—63.

2. Аванесов Р. И. О некоторых теоретических вопросах истории русского
языка // Вопросы филологии. М.: Изд-во МГПИ, 1974. С. 6—11.

3. Агаронян И. В. Словообразование окказионализмов-существительных в
эпистолярном наследии 2-й половины XIX—1-й четверти XX веков.
Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Куйбышев : Куйб. гос. пед. ин-т им. В. В.
Куйбышева, 1972. 15 с.

4. Адмони В. Г. Основы теории грамматики. М.; Л. : Наука, 1964. 105 с.

5. Азарх Ю. С. Словообразование и формообразование существительных в
истории русского языка. М.: Наука, 1984. 248 с.

6. Азнаурова Э. С. Стилистический аспект номинации словом как единицей
речи // Языковая номинация (Виды наименований). Кн. 2. М. : Наука,
1977. С. 86—129. 357 с.

7. Акуленко Л. М., Засорина Л. Н., Нривалова М. И., Тисенко Э. В., Яковлев
Б. Н. Образование употребительных слов русского языка / под ред.
Л.Н.Засориной. М.: Русский язык, 1979. 279 с.

8. Алпеева Л. В. Современный русский язык. Морфемика. Словообразование.
Соликамск, 1999. 199 с.

9. Алтабаева Е. В. Эмоциональное в оптативных предложениях //
Рациональное и эмоциональное в языке и речи: средства художественной
образности и их стилистическое использование в тексте. М., 2004. С. 368—
370. 493 с.

10. Амиров Г. С. Приложение в современном русском литературном языке
сравнительно с башкирским. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Куйбышев :
Куйб. гос. пед. ин-т им. В. В. Куйбышева, 1954. 20 с.

11. Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка.
М., 1974.366 с.

273

12. Арутюнова Н. Д. К проблеме функциональных тинов лексического зна
чения // Аспекты семантических исследований. М.: Наука, 1980. С. 156—250.

13. Арутюнова Н. Д. Некоторые вопросы образования и морфологии основ
слова // Филологические науки. 1958. № 1. С. 125—137.

14. Арутюнова Н. Д. Нредложение и его смысл (Логико-семантические
проблемы). М.: Наука, 1976. 383 с.

15. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. М. :
Наука, 1988.341 с.

16. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М. : Языки русской культуры,
1999.895 с.

17. Ахманова О. С. О разграничении слова и словосочетания. Автореф. дис.
... д-ра филол. наук. М., 1954. 37 с.

18. Ахманова О. С. Очерки по общей и русской лексикологии. М. : Учпедгиз,
1957. С. 295.

19. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. Изд. 2-е. М. : Со
ветская энциклопедия, 1969. 608 с.

20. Ахманова О. С. Словосочетание // Вопросы грамматического строя. М.,
1955. С. 452—460.

21. Ашурова С. Д. Об одном из активных в русском языке способов номи
нации, происходящем на основе субстантивных сочетаний. Автореф. дис. ...
канд. филол. наук. М. : Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина, 1971. 17 с.

22. Бабайцева В. В. Явления переходности в грамматике русского языка. М. :
Дрофа, 2000. 640 с.

23. Бабенко Л. Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском язы
ке. Свердловск, 1989. 183 с.

24. Бартошевич А. К определению системы словообразования // Вопросы
языкознания. 1972. № 2. С. 83—89.

25. Белошапкова В. А. Современный русский язык. Синтаксис : учебное по
собие для филол. специальностей ун-тов. М.: Высшая школа, 1977. 248 с.

274

26. Белошапкова В, А., Земская Е. А., Милославский И. Г., Панов М. В.
Современный русский язык / под ред. В. А. Белошапковой. М. ; Высшая
школа, 1981.560 с.

27. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М. : Прогресс, 1974. 447 с.

28. Бесценная Е. Д. Некоторые способы описания словообразовательной
семантики существительных // Филологические науки. 1979. № 6. С. 59—64.

29. Бондарко А. В. Грамматическая форма и контекст // Русский язык.
Функционирование грамматических категорий. Текст и контекст. М., 1984.
110 с.

30. Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл. Л.: Наука, 1978. 175 с.

31. Бондарко А. В. Теория значения в системе функциональной грамматики:
На материале русского языка. М. : Яз. слав, культуры, 2002. 736 с.

32. Бондарко А. В. Функциональная грамматика. Л. : Наука, Ленингр. отд.,
1984. 136 с.

33. Булыгина Т. В. К построению типологии предикатов в русском языке //
Т.В.Булыгина, А. Д. Шмелев. Языковая концептуализация мира (на мате
риале русской грамматики). Гл. II. М., 1997. 574 с.

34. Булыгина Т. В. Проблемы теории морфологических моделей. М. : Наука,
1977.285 с.

35. Букчина Б. 3. Письма об орфографии. М.: Наука, 1969. 136 с.

36. Букчина Б. 3., Калакуцкая Л. П. Сложные слова. М., 1974. 151 с.

37. Булаховский Л. А. Курс русского литературного языка. Т. I. Киев, 1952.
447 с.; Т. 2. Киев, 1953.436 с.

38. Буслаев Ф. И. Историческая грамматика русского языка. М. : Учпедгиз,
1959.623 с.

39. Варбот Ж. Ж. Морфологические и словообразовательные аспекты
реконструкции и этимологизации праславянской лексики. Автореф. дис. ...
д-ра филол. наук. М., 1981. 42 с.

40. Варбот Ж. Ж. Праславянская морфонология, словообразование и
этимология. М. : Наука, 1984. 256 с.

275

41. Вартапетова С. С. Об образованиях «матч-реванш» и «матч-турнир» //
Русский язык в школе. 1971. № 3. С. 100, 116.

42. Вартапетова С. С. Устойчивые словосочетания аппозитивного типа в
современном русском языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М. : Моск.
обл. пед. ин-т им. Н. К. Крупской, 1968. 21 с.

43. Василевская Е. А. О русском словосложении (Словосочетание, слово
сложение, аффиксация). М., 1968. 35 с.

44. Василевская Л. И. Порождение безличных предложений с некоторыми
модальными предикатами // Словообразовательные и семантико-
синтаксические процессы в языке. Межвуз. сборник научных трудов. Пермь :
Изд-во Пермского ун-та, 1977. 163 с.

45. Вахтель Н. М., Голицына Т. Н. Предложение, высказывание, речевой акт
// Традиционное и новое в русской грамматике (памяти В. А. Бело-
шапковой). М., 2001. С. 42—44. 328 с.

46. Вендина Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словооб
разования (макрокосм). М., 1998. 240 с.

47. Виноградов В. В. Вопросы современного русского словообразования //
Виноградов В. В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике.
М., 1975. С. 135—165.

48. Виноградов В. В. Введение (Грамматика русского языка. Т. II. Синтаксис.
Ч. I. М.: АН СССР, 1960. С. 5—110. 702 с).

49. Виноградов В. В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М. :
наука, 1977.310 с.

50. Виноградов В. В. Из истории изучения русского синтаксиса (от Ломо
носова до Потебни и Фортунатова). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1958. 400 с.

51. Виноградов В. В. Некоторые задачи изучения синтаксиса простого пред
ложения//Вопросы языкознания. 1964. № 1.

52. Виноградов В. В. О взаимодействии лексико-семантических уровней с
грамматическими в структуре языка // Мысли о современном русском языке.
М., 1969. С. 5—23.

276

53. Виноградов В. В, Русский язык. Грамматическое учение о слове. Изд. 2-е.
М.: Высшая школа, 1972. 614 с.

54. Виноградов В. В. Словообразование в его отношении к грамматике и лек
сикологии (На материале русского и родственных языков) // Избранные
труды. Исследования по русской грамматике. М., 1975. С. 166—220.

55. Виноградова Н. В. Обособленное приложение в современном русском
языке (Семантико-функциональный аспект). Автореф. дис. ... канд. филол.
наук. М., 1987. 16 с.

56. Винокур Г. О. Заметки по русскому словообразованию // Г. О. Винокур.
Избранные труды по русскому языку. М., 1959. G. 419—443.

57. Винокур Г. О. О некоторых явлениях словообразования в русской техни
ческой терминологии. Труды МИИФЛИ. Т. V. М., 1939. С. 3—54.

58. Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. 133 с.

59. Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. М. : Наука, 1985. 228 с.

60. Воронцова К. Б. Продуктивность и новые качества сложных имен сушест
вительных в современном русском языке (на материале словарей). Автореф.
дис. ... канд. филол. наук. Иркутск, 1962. 21 с.

61. Востоков А. X. Русская грамматика. СПб., 1831. 401 с.

62. Вялкина Л. В. Греческие параллели сложных слов в древнерусском языке
XI—XIV вв. // Вопросы словообразования и лексикологии древнерусского
языка. М.: Наука, 1974. С. 166—196.

63. Вялкина Л. В. Сложные слова в древнерусском языке на материале
письменных памятников XI—XIV веков. Автореф. дис. ... канд. филол. наук.
М., 1965.25 с.

64. Гак В. Г. Языковые преобразования. М., 1998. 763 с.

65. Галенко И. Г. Сложные слова в русском языке второй половины XVIII
века. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Киев, 1953. 16 с.

66. Галкина-Федорук Е. М., Горшкова К. В., Шанский Н. М. Современный
русский язык. Часть II. М., 1962. 629 с.

277

67. Гвоздев А, Н. Современный русский литературный язык. Ч. I и II. М. :
Просвещение, 1973. Ч. I. 431 с.; Ч. II. 350 с.

68. Герасименко Н. А. Бисубстантивный тип русского предложения : моно
графия. М.: Изд-во МПУ «Сигналь», 1999. 136 с.

69. Гинзбург Е. Л. Синтаксическая типология сложных слов («Внутренний
синтаксис сложений») // Проблемы структурной лингвистики 1967. М. :
Наука, 1968. С. 202—239.

70. Гинзбург Е. Л. Словообразование и синтаксис. М., 1979. 264 с.

71. Глухих В. М. Заметки о сложных составных существительных // Русский
язык в школе. 1969. № 6. С. 71—75.

72. Горбачевич К. С. Вариантность слова и языковая норма. Па материале
современного русского языка. Л. : Наука, 1978^{^} 238 с.

73. Горбачевич К. С. Пзменение норм русского литературного языка. Л.,
1971.270 с.

74. Горбачевич К. С. Нормы современного русского литературного языка.
М.: Просвещение, 1978^{^}. 239 с.

75. Грамматика современного русского литературного языка АН СССР. М. :
Наука, 1970.767 с.

76. Граудина Л. К., Ицкович В. А., Катлинская Л. П. Грамматическая пра
вильность русской речи. Опыт частотно-стилистического словаря вариантов.
М., 1976.452 с.

77. Греч Н. И. Пространная русская грамматика. Т. I. Изд. 2-е. СПб.,
1830.408 с.

78. Греч Н. П. Чтения о русском языке. СПб., 1840. Ч. I. 336 с.; Ч. II. 404 с.

79. Григорьев В. П. Некоторые вопросы теории словосложения (на материале
сложных существительных с глагольным вторым компонентом в
современном русском языке). Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1955.
15 с.

80. Григорьев В. П. Заметки о сложных словах // Вопросы языкознания. 1958.
№6. С. 102—104.

278

81. Григорьев В. П, О границах между словосложением н аффиксацией //
Вопросы языкознания. 1956. № 6. С. 38—52.

82. Григорьев В. П. О взаимодействии словосложения и аффиксации //
Вопросы языкознания. 1961. № 6. С. 71—77.

83. Гужва Ф. К. Современный русский литературный язык (Словообразова
ние. Морфология). Киев : Рад. школа, 1967. 224 с.

84. Гужва Ф. К. Современный русский литературный язык. Ч. I. Киев, 1978.
247 с.

85. Гэгэян Д. М. К структуре означаемого целого высказывания // Функ
циональный синтаксис и семантика. М., 1991. С. 3—11. 84 с.

86. Даниленко В. П. Исследования по русской терминологии. М. : Наука,
1971.231 с.

87. Даниленко В. П. Лингвистические требования к стандартизуемой терми
нологии // Терминология и норма. М.: Наука, 1972. С. 5—32.

88. Дольская С. Я. О словообразовательном анализе слов со сложной
структурой // Термин и слово. Горький, 1977. 38 с.

89. Дьячкова Н. А. Полипронозитивные структуры в сфере простого
предложения. Екатеринбург : Изд-во Уральского ун-та, 2001. 278 с.

90. Ермакова О. П. Вторичная номинация в семантической структуре
многозначных производных слов // Способы номинации в современном
русском языке. М.: Наука, 1982. С. 109—123. 296 с.

91. Ермакова О. Н. О взаимообусловленности форм подлежащего и ска
зуемого в современном русском языке//Синтаксис и норма. М., 1974.
С. 223—225.

92. Ермакова О. П. Проблемы лексической семантики производных и члени
мых слов. Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1977. 38 с.

93. Ефремова Т. Ф. Из наблюдений над структурой современного русского
языка на уровне морфов // Семантические и фонологические проблемы
прикладной лингвистики. М.: Изд-во МГУ, 1968. С. 46—55.

279

94. Жирмунский В. М. О границах слова // Морфологическая структура слова
в языках различных тинов. М.; Л, : АН СССР, 1963. С. 6—33.

95. Жуков В. П. Семантика фразеологических оборотов. М. : Просвещение,
1978. 160 с.

96. Журавлев А. Ф. Технические возможности русского языка в области
нредметной номинации // Снособы номинации в современном русском языке.
М.: Наука, 1982. С. 45—109. 296 с.

97. Зверев А. Д. Словообразование в современных восточнославянских
языках. М.: Высшая школа, 1981. 206 с.

98. Зеленщиков А. В. Пронозиция и модальность. СПб. : Изд-во СПб ун-та,
1997.243 с.

99. Земская Е. А. Заметки по современному русскому словообразованию //
Вонросы языкознания. 1965. № 3. С. 102—110.

100. Земская Е. А. Производные слова в толковых словарях русского языка //
Современная русская лексикография. 1976. Л., 1977. С. 110—122.

101. Земская Е. А. Словообразование как деятельность //Росс. акад. наук,
Ин-т русского языка. М. : Наука, 1992. 220 с.

102. Земская Е. А. Современный русский язык. Словообразование. М.:
Просвещение, 1973.304 с.

103. Золотова Г, А. Коммуникативные аснекты русского синтаксиса. М. :
Наука, 1982.368 с.

104. Золотова Г. А. О взаимодействии лексики и грамматики в подклассах
имен существительных // Памяти академика Виктора Владимировича Вино
градова. М.: МГУ, 1971. С. 84—90.

105. Золотова Г. А. О синтаксической форме слова // Мысли о современном
русском языке. М.: Просвещение, 1969. С. 58—66.

106. Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М.:
Наука, 1973.352 с.

107. Из трудов А. А. Шахматова по современному русскому языку (Учение о
частях речи). М., 1927. 213 с.

280

108. Ильиш Б. А. О критериях слова // Морфологическая структура слова в
языках различных типов. М.; Л.: АН СССР, 1963. С. 159—160.

109. Илюшина Л. А. К истории сложных слов в древнерусском языке //
Вопросы русского языкознания. Вып. 1. Львов, 1976. С. 37—49.

ПО. Каравашкин В. И. Внутренняя валентность и функционирование композитных моделей в современном немецком языке (на материале каузальных композит). Харьков, 1983. 147 с.

111. Кацнельсон С. Д. Категории языка и мышления: Из научного наследия.
М., 2001. 851 с.

112. Кацнельсон С. Д. Обш,ее и типологическое языкознание. Л. : Наука,
Ленингр. отд. 1986. 297 с.

ИЗ. Клобуков Е. В. К вопросу о границах парадигмы русского слова // Вопросы русского языкознания. Вып. 2. М. : МГУ, 1979. С. 65—77.

114. Клобуков Е. В. Универсально-логический концепт «актант» и строение
системы функционально-семантических категорий // Русский литературный
язык: Номинация, предикация, экспрессия. М. : Международная академия
наук педагогического образования, 2002. С. 52—61. 348 с.

115. Ковалева Л. М. О семантических признаках // Когнитивный анализ
слова. Иркутск : Изд-во ИГЭА, 2000. С.ЗЗ—47. 282 с.

116. Кожин А. Н. Лексико-семантические средства составных наименований
(на материале военной лексики русского языка). Автореф. дис. ... д-ра филол.
наук. М. : МГНИ им. В. И. Ленина, 1967. 28 с.

117. Кожин А. Н. Морфологические модели новых слов и формы смыслового
преобразования прежних слов в русском литературном языке эпохи Великой
Отечественной войны. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М. : МОПИ, 1951.
15 с.

118. Кожин А. Н. Словосложение в русском языке // Русский язык в школе.
1953. №5. С. 12—17.

281

119.К0ЖИН A. Н. Составные наименования в русском языке (на материале военно-деловой лексики) // Мысли о современном русском языке. М, : Просвещение, 1969. С. 31—46. 215 с.

120.Костромина М. В. Биномины в современном русском языке. Семантика. Грамматика. Орфография. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1992. 23 с. 121.Кочеткова Т. И. Род сложносоставных имен существительных // Виноградовские чтения. Материалы научно-нрактической конференции. Оренбург, 1995. С. 21—22. 123 с.

122.Кочеткова Т. И. Сложносоставные имена существительные в современном русском языке (словообразовательный, лексико-семантический и грамматический анализ). Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1983. 18 с. 123.Кочеткова Т. И. Сложные составные имена существительные (модель «сущ.+сущ.») в современном русском языке // Проблемы лексикологии и словообразования русского языка. Сборник научных трудов МОПИ им. П. К. Крупской. М., 1982. С. 108—113. 169 с.

124.Кравченко А. В. Методологические основания когнитивного анализа значения // Когнитивный анализ слова. Иркутск : Изд-во ИГЭА, 2000. С. 8—32. 282 с.

125.Краткая русская грамматика / В. Н. Белоусов, И. И. Ковтунова, И. Н. Кручинина и др. / под ред. Н. Ю. Шведовой и В. В. Лопатина М. : Русский язык, 1989.639 с.

126.Кротевич Е. В. О связях слов. Львов: Изд-во Львовского ун-та, 1959. 34 с. 127.Крушевский П. Очерк науки о языке. Казань, 1883. 151 с. 128.Кубрякова Е. С. Актуальные проблемы современной семантики : учеб. пособие по курсу «Общее языкознание». М. : Изд-во МГПИИЯ, 1984. 130 с. 129.Кубрякова Е. С. Номинативный аспект речевой деятельности / отв. ред. Б. А. Серебренников. М.: Наука, 1986. 157 с.

130.Кубрякова Е. С. Ономасиология // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 345—346.

282

131.Кубрякова Е. С. О понятии синхронии и диахронии // Вопросы языкознания. 1968. .№ 3. С. 112—123.

132.Кубрякова Е. С. Словообразование // Общее языкознание. Внутренняя структура языка. М., 1972. С. 344—393.

133.Кубрякова Е. С. Теория номинации и словообразование // Языковая номинация: Виды наименований. М. : Наука, 1977. С. 222—304. 134.Кубрякова Е. С. Типы языковых значений: Семантика производного слова. М. : Наука, 1981. 200 с.

135.Кубрякова Е. С. Части речн в ономасиологическом освещении. М. : Наука, 1981. 116 с.

136.Кубрякова Е. С. Что такое словообразование. М., 1965. 78 с. 137.Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962. 456 с. 138.Лагузова Е. Н. Влияние французского языка на развитие описательных глагольно-именных оборотов в русском языке // Рациональное и эмоциональное в языке и речи: средства и способы выражения. М., 2004\ С. 26—28. 209 с.

139.Лагузова Е. Н. О некоторых особенностях употребления описательных глагольно-именных оборотов в современном русском языке // Рациональное и эмоциональное в языке и речи: средства художественной образности и их стилистическое использование в тексте. М., 2004^{^}. С. 299—300. 493 с. МО.Левковская К. А. Основные проблемы общей теории слова и структурно-семантические особенности лексики конкретного языка. Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М. : Ин-т языкознания АН СССР, 1963. 47 с. 141.Левковская К. А. Словообразование. М., 1954. 35 с. 142.Левковская К. А. Теория слова, принципы ее построения и аспекты изучения лексического материала. М. : Высшая школа, 1962. 296 с. ИЗ.Леденева В. В. (Наршина В. В.) О предикации в контекстах Н. С. Лескова // Тенденции развития грамматического строя русского языка. М. : МНУ, 1994. С. 103—110.

283

144,Леденева В, В, Особенности идиолекта Н. С. Лескова: средства номинации и нредикации. Автореф, дис. ... д-ра филол. наук, М., 2000. 39 с. 145.Лекант П. А. Виды предикации и структура простого предложения // Лингвистический сборник. Выпуск 4. М.: МОПИ, 1975. С. 70—80. 195 с. Иб.Лекант П. А. Изучение структуры нредложения и словосочетания в курсе современного русского языка. М., 1977. 90 с.

147.Лекант П. А. Очерки по грамматике русского языка. М., 2002. 312 с. 148.Лекант П. А. Предикативная структура предложений // Средства выражения предикативных значений. М., 1983. 126 с.

149.Лекант П. А. Предложение и высказывание // Строение предложения и содержапие высказывапия. М., 1986. 115 с.

15О.Лекант П. А. См.: Современный русский язык: учебник для студ. вузов, обучающихся по спец. «Филология» / П. А. Лекант, Е. Й. Диброва, Л. Л. Касаткин и др. / под ред. П. А. Леканта. 2-е изд., испр. М. : Дрофа, 2002. 560 с. 151.Лекант П. А. Типы и формы сказуемого в современном русском языке : учебное нособие но спецкурсу для филологических факультетов пед. ин-тов. М., 1976. 143 с.

152.ЛОМОВ А. М. Типология русского предложения. Воронеж, 1994. 277 с. 153.Ломтев Т. П. Структура предложения в современном русском языке / под ред. Н. Д. Арутюновой. М., 1979. 198 с.

154.Лонатин В. В. Русская словообразовательная морфемика. М. : Наука, 1977.315 с.

155.Лопатин В. В. Метафорическая мотивация в русском словообразовании // Актуальные проблемы русского словообразования. № 1. Учен. зап. Ташк. пед. ин-та. Т. 143. Ташкент, 1975. С. 53—57.

156.Лопатин В. В. Рождение слова: Неологизмы и окказиональные образования. М. : Наука, 1973. 152 с.

157.Лопатин В. В. Словообразование как объект грамматического описания // Грамматическое описание славянских языков. М. : Наука, 1974. С. 47—60.

284

158.Лопатин В. В, О семантической структуре словообразовательного форманта // Русский язык: вопросы его истории и современного состояния: Виноградовские чтения, М.: Наука, 1978. С. 73—89.

159.Лопатин В. В. Словообразование как объект грамматического описания // Грамматическое описание славянских языков. М., 1974. С. 47—60. 160.Лопатин В. В., Улуханов И. С. Словообразовательный тип и способы словообразования // РЯНШ. 1969. № 6. С. 4—13. 161.Лось И. Л. Сложные слова в польском языке. СПб., 1901. 141 с. 162.Лотте Д. С. Основы построения научно-технической терминологии (Вопросы теории и методики). М., 1961. 158 с.

163.Лукьянова Н. А. Экспрессивная лексика разговорного употребления (проблемы семантики). Новосибирск : Наука, 1986. 228 с. 164.Лыков А. Г. Случаи разорванности слова как структурного целого // Русский язык в школе. 1970. № 5. С. 86—90.

165.Максимов В. И. Структура и членение слова. Л.: Изд-во ЛГУ, 1977. 145 с. 166.Малкина Н. М. Аппозитивные словосочетания в современном французском языке. Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1984. 29 с. 167.Маркелова Т. В. Семантика оценки и средства ее выражения в русском языке. Дис. ... д-ра филол. наук. М., 1996. 549 с.

168.Мельникова А. И. Новые типы сложных существительных без соединительных гласных в современном русском языке. Дис. ... канд. филол. наук. М., 1961,338 с.

169.Мещанинов И. И. Общее языкознание (к проблеме стадиальности и развития слова и предложения). Л. : Учнедгиз, 1940. 260 с. 170.Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. Л. : Наука, 1978.386 с.

171.Милославский И. Г. Вопросы словообразовательного синтеза. М. : Изд-во МГУ, 1980.206 с.

285

172.Михайловская Н. Г. К вопросу о «специальных» словах в составе лексико-семантической группы // Терминология и культура речи. М.: Наука, 1981. С. 185—201.272 с.

ПЗ.Моисеев А. И. К теории словообразования (синхрония и диахрония) // Вестник ЛГУ. 1974. № 8. С. 112—117.

174.Моисеев А. И. Наименования лиц по профессии в современном русском языке. Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Л. : Ленингр. гос. ун-т им. А. А. Жданова, 1968.27 с.

175.Моисеев А. И. Некоторые вопросы теории словосочетаний // Филологические науки. 1977. № 2 (98). С. 54—60.

176.Моисеев А. И. Основные вопросы словообразования в современном русском литературном языке : учебное пособие. Л. : Изд-во Ленинф. ун-та, 1987.206 с.

177.Моисеев А. И. Понятие сложного слова в словарях современного русского языка // Учен. Зап. ЛГУ. Вып. 60. Л., 1961. С. 153—160. 178.Мокиенко В. М. Жар-птица// PP. 1981. .№ 2. С. 52—56. 179.Москальская О. И. Проблема системного описания синтаксиса (на материале немецкого языка). М. : Высшая школа, 1981. 174 с. 180.Москальчук Г. Г. Структурная организация и самоорганизация текста : монография. Барнаул, 1998. 240 с.

181 .Москальчук Г. Г. Теория формообразования текста // Язык. Время. Личность (социокультурная динамика языковых явлений в обш,енародных и личностных репрезентациях). Омск, 2002. С. 517—524. 182.Мурзин Л. Н. Принцип деривации и деривационная грамматика // Очерки по лингвистической детерминологии и дериватологии русского языка. Барнаул, 1998. С. 238—248.

183.Мурзин Л. Н. Синтаксическая деривация (на материале производных предложений русского языка). Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Ленинград, 1976.29 с.

286

184.Мухин А. М. О критериях морфологических и синтаксических единиц //

Морфологическая структура слова в языках различных типов. М.; Л.,

АН СССР, 1963. С. 182—190.

185.Мучник И. П. Грамматические категории глагола и имени в современном

русском литературном языке. М.: Наука, 1971. 298 с.

186.Мысли о современном русском языке : сборник статей / иод ред. акад.

В. В. Виноградова. М. : Нросвещение, 1969. 215 с.

187.Немченко В. Н. О разграничении частей речи в современном русском

языке (Имена прилагательные в их отношении к другим частям речи) : из

лекций по спецкурсу. Горький : Горьк. ун-т, 1975. 79 с.

188.Немченко В. Н. Современный русский язык. Словообразование : учебное

пособие для филолог, спец. ун-тов. М.: Высшая школа, 1984. 255 с.

189.Немченко В. Н. Способы русского словообразования (Диахроиный

аспект): учебное пособие. Горький : ГГУ, 1979. 81 с.

19О.Никитевич В. М. Основы номинативной деривации. Минск : Высшая

школа, 1985. 157 с.

191.Николаев Г. А. Словообразование и формообразование //

Грамматическая лексикология языка. Казань : Изд-во Казан, ун-та, 1978. С.

124—132.

192.Николаев Г. А. Русское историческое словообразование. М. : Изд-во

Казан, ун-та, 1987. 152 с.

193.Ованова М. Г. Приложение как особый вид определения в современном

русском языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1954. 15 с.

194.Овсянико-Куликовский Д. Н. Синтаксис русского языка. СПб.,

1902.312 с.

195.Орлов К. П. Приложение в соотношении с господствуюшим словом в

современном русском литературном языке. Автореф. дис. ... канд. филол.

наук. М., 196Г. 19 с.

196.Орлов К. П. Приложения в соотношении с господствуюшим словом в

современном русском языке. Дис. ...канд. филол. наук. Рязань, 1961^{^}. 174 с.

287

197.Орлов К. П. Семантическая структура словосочетаний и предложений русского языка. Тула, 1978. 127 с.

198.Орлова Е. А. Сочетания сопряженного типа в современном русском языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1991. 15 с. 199.Осипов Б.. И. История слитных и раздельных написаний в русской рукописной книжности конца XVII—XVIII вв. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Барнаул, 1968. 17 с.

200.Осипова Л. И. Закономерности словообразования и лексикализации деминутивов в русском литературном языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Москва, 1968. 16 с.

201.Основина Г. А. Структурно-семантические признаки приложений и уточняющих членов предложения // Предложение и его структура в языке. М., 1986. С. 13—20.

202.Очерки ио исторической грамматике русского литературного языка XIX века. Изменения в словообразовании и формах существительного и прилагательного в русском литературном языке XIX века. М., 1964. 600 с. 203.Очерки по словообразованию и словоупотреблению. Л. : ЛГУ, 1965. 168 с.

2О4.Павский Г. П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Рассуждение 2. Об именах существительных. Изд. 2-е. СИб, 1850. 335 с. 2О5.Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений). М. : Наука, 1985. 271 с. 2О6.Падучева Е. В. О семантике синтаксиса. Материалы к трансформационной грамматике. М. : Наука. 1974. 291 с.

207.Панов М. В. О слове как единице языка. Ученые записки МГПИ им. Потемкина. Т. 51. Выпуск 5. М., 1956. С. 129—165.

208.Панова А. А. Идиоматичность имен существительных и ее возникновение. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж : Воронежский ун-т им. Ленинского комсомола, 1977.22 с.

288

209.Панфилов В. 3. Об определении нонятия слова // Морфологическая структура слова в языках различных тинов. М.; Л.: АН СССР, 1963. С. 138—146.

210.Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 7-е. М.: Учпедгиз, 1956. 511с.

211.Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении (с комментариями В. В. Клобукова). М.: Языки славянской культуры. 2001. 544 с. 212.Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении // А. М. Пешковский. Вступит, статья проф. Е. В. Клобукова. 8-е изд. М. : УРСС, 2001.450 с.

21 З.Пиотровский Р. Г. К вопросу о границах слова // Морфологическая структура слова в языках различных типов. М.; Л. : АН СССР, 1963. С. 161— 163.

2М.Пономарев Б. М. К истории сложных слов в русском языке // Докл. и сообщ. Ин-та языкознания АН СССР, № 4. М., 1953. С. 44—58. 215.Попов Р. Н. Фразеологизмы современного русского языка с архаичными значениями и формами слов. М.: Высшая школа, 1976. 200 с. 216. Попов Р. Н., Валькова Д. П., Маловицкий Л. Я., Федоров А. К. Современный русский язык. М. : Просвещение, 1978. 464 с. 2 П.Потапова Н. П. К вопросу о деривационных связях предложений, включающих предложно-именные сочетания // Словообразовательные и семантико-синтаксические процессы в языке : межвузовский сборник научных трудов. Пермь : Изд-во Пермского ун-та, 1977. 163 с. 218.Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. T.I—II. М., 1958. 536 с. 219.Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. III. Об изменении значения и заменах существительного. М., 1968. 551 с. 220.Потиха 3. А. Современное русское словообразование. М., 1970. 383 с. 221.Потиха 3. А. Школьный словообразовательный словарь. Изд. 2-е. М., 1964.391 с.

289

222.Привалова М. И. Сложные слова и их функции в художественных

произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина. Автореф. дис. ... канд. филол.

наук. Л. : Ленинградский гос. ун-т им. А. А. Жданова, 1953. 23 с.

223.Прияткина А. Ф. Русский язык. Синтаксис осложненного предложения.

М. : Высшая школа, 1990. 176 с.

224.Проблемы современного русского правописания. М. : Наука, 1964. 176 с.

225.Прокопович Н. Н. Об устойчивых сочетаниях аналитической структуры в

русском языке советской эпохи // Мысли о современном русском языке. М. :

Просвещение, 1969. С. 47—57. 215 с.

226.Протченко И. Ф. Об образовании и употреблении имен существительных

женского рода — названий лиц в современном русском языке. Автореф. дис.

... канд. филол. наук. М., 1955. с. 20.

227.Раевская О. В. Проблемы словосложения в свете теории номинации //

Вестник ЛГУ. Серия истории русского языка и литературы. № 8. Вып. 2. Л.,

1956. С. 69—78.

228.Развитие современного русского языка / под ред. С. И. Ожегова и М. В.

Панова. М.: АН СССР, 1963. 171 с.

229.Ревзин И. И. Модели языка. М.: Изд-во АН СССР, 1962. 191с.

23О.Ревзин И. И. Метод моделирования и типологии славянских языков. М. :

Наука, 1967.299 с.

231 .Реформатский А. А. Число и грамматика // Вопросы грамматики :

сборник статей к 75-летию академика И. И. Мещанинова. М.; Л. : АН СССР.

С. 384—400.

232.Рогожникова Р. П. Варианты слов в русском языке. М. : Просвещение,

1966. 160 с.

233.Розенталь Д. Э. Вопросы русского правописания. Изд. 3-е. МГУ, 1970.

224 с.

234.Розенталь Д. Э. Практическое пособие по русскому языку для

поступающих в вузы. М. : Просвещение, 1990. 224 с.

290

235.Розенталь Д. Э. Русский язык. Пособие для поступающих в вузы. М. :

Изд-во Моск. ун-та, 1972. 304 с.

236.Розенталь Д. Э., Голуб И. Б., Телепкова М. А. Современный русский

язык. М. : Междунар. отнош., 1994. 559 с.

237.Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических

терминов : пособие для учителей. Изд-е 2. М. : Просвещение, 1976. 544 с.

238.Руднев А. Г. О генезисе обособленных членов предложения, как

синтаксической категории, в русском литературном языке (По материалам

памятников древнерусского языка старшей поры). Автореф. дис. ... д-ра

филол. наук. Л., 1952. 32 с.

239.Руднев А. Г. Синтаксис современного русского языка. Изд-е 2. М., 1968.

320 с.

24О.Русская грамматика. Том I. Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация.

Словообразование. Морфология. М.: Паука, 1980. 784 с.

241.Русский язык / под ред. проф. Л. Ю. Максимова. М. : Просвещение, 1978.

320 с.

242.Рут М. Э. Образная номинация в русском языке. Екатеринбург, 1992.

145 с.

243.Ряшенцев К. Л. Сложные слова в современном русском языке. Автореф.

дис. ... д-ра филол. наук. М.: МГПИ им. В. И. Ленина, 1969. 34 с.

244.Ряшенцев Ю. П. Сложные слова и их компоненты в современном

русском языке. Орджоникидзе : Изд-во СОГУ, 1976. 285 с.

245.Садохина Т. П. О дефиснооформленных парных сочетаниях слов типа

«чулки-носки» // Русский язык в школе. М, 1989. № 1. С.80—84.

246.Сахарный П. В. Словообразование как синтаксический процесс //

Проблемы структуры слова и предложения. Пермь : Изд-во Перм. гос. ун-та,

1974. С. 8—29.

247.Сергиевская Л. А. Сложное предложение с императивной семантикой в

современном русском языке. Дис. ... д-ра филол. наук. М., 1995. 400с.

291

248.Сиротинина О, Б. Лекции по синтаксису русского языка : учебн. пособие

для филол. спец, ун-тов. М. : Высшая школа, 1980. 143 с.

249.Сиротинина О. Б. Порядок слов в русском языке. Саратов : Изд-во Сарат.

ун-та, 1965. 172 с.

250.Скобликова Е. С. Современный русский язык. Синтаксис простого

предложения (Теоретический курс). Самара : Изд-во СамГПУ, 1997. 323 с.

251 .Скобликова Е. С. Согласование и управление в русском языке. М., 1971.

252.Смирницкий А. И. К вопросу о слове (проблема «тождества слова»).

Труды Института языкознания АН СССР. Т. IV. М., 1954. С. 3—49.

253.Смирницкий А. И. Лексическое и грамматическое в слове // Вопросы

грамматического строя. М., 1955. С. 11—53.

254.Соболева П. А. Словообразовательная структура слова и типология

омонимов // Проблемы структурной лингвистики. 1971. М. : Паука, 1972. С.

165—212.

255.Соболева П. А. Словообразовательная полисемия и омонимия. М. :

Паука, 1980.294 с.

256.Современный русский литературный язык : учебник / П. А. Лекант,

П. Г. Гольцова, В. П. Жуков и др. / под ред. П. А. Леканта. М.: Высшая

школа, 1982.399 с.

257.Современный русский язык / под ред. В.А. Белошапковой. М., 1981.559 с.

258.Современный русский язык : учебник для филол. спец. высших учебных

заведений / В. А. Белошапкова, Е. А. Брызгунова, Е. А. Земская и др. / под

ред. В. В. Белошапковой. 3-е изд., испр. и доп. М. : Азбуковник, 1999. 384 с.

259.Современный русский язык : учебник для студентов вузов, обучающихся

по спец. «Филология» / П. А. Лекант, Е. И. Диброва, Л. Л. Касаткин и др. /

под ред. П. А. Леканта. 2-е изд., испр. М.: Дрофа, 2001. 560 с.

260.Современный русский язык (в трех частях). Ч. I. / под ред. П. М.

Шанского, В. В. Иванова. М., 1981. 190 с.

261.Срезневский И. И. Замечания об образовании слов из выражений. СПб.,

1873. 12 с.

292

262,Срезневский И. И. Мысли об истории русского языка М. : Изд-во Мин.

просвещ. РСФСР, 1959. 90 с.

263.Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения (Семиологическая

грамматика). М.: Наука, 1981. 358 с.

264.Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. Изд. 2-е. М. :

Академии, проект, 2001. 990 с.

265.Степанов Ю. С. Язык и метод. К современной философии языка. М. :

Языки русской культуры, 1998. 779 с.

266. Степанова М. Д. К вопросу семантических корреляций синтаксических и

словообразовательных структур // Сборник МГПИИЯ им. Мориса Тореза.

Вып. 112. М. : МГПИИЯ, 1977. С. 134—142.

267.Степанова М. Д. Словообразование и семантические системы //

Структурно-типологическое описание современных германских языков. М.,

1966.323 с.

268.Степанова М. Д. Теория валентности и валентный анализ. М. : МГПИИЯ,

1973. 110 с.

269.Сухотин В. П. Синтаксическая синонимика в современном русском

языке. Глагольные словосочетания. М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1960. 160

с.

27О.Телия В. Н. Вторичная номинация и ее виды // Языковая номинация

(Виды наименований). Кн. 2. М.: Иаука, 1977. С.129—221. 357 с.

271.Телия В. Н. Семантический аспект сочетаемости слов и

фразеологическая сочетаемость // Принципы и методы семантических

исследований. М., 1976. С. 244—267.

272.Тимофеев К. А. Заметки по словообразованию // Вопросы грамматики.

Сборник статей к 75-летию академика И. И. Мещанинова. М.; Л., 1960.

С. 425—433.

273.Тихонов А. Н. Морфемный состав и словообразовательная структура

слова в русском языке // Учен. зап. Ташкентского гос. пед. ин-та. Т. 143.

Ташкент, 1975. С. 7—13.

293

274.ТИХОНОВ A. Н. Проблемы составления гнездового словообразовательного словаря современного русского языка. Курс лекций. Самарканд, 1971. 387 с. 275.Тихонов А. Н. Словообразовательные и корневые гнезда слов // Восточнославянское и общее языкознание. М.: Наука, 1978. С. 270—274. 276.Тихонов А. Н. Части речи — лексико-грамматические разряды слов // Вопросы теории частей речи на материале языков различных тинов. Л. : Наука, 1968. С. 219—228.

277.Торопцев И. С. Лексическая мотивированность. Ученые записки Орловского пединститута. Т. XXII. 1964. С. 3—178.

278.Торопцев И. С. Очерк русской ономасиологии: Возникновение знаменательных лексических единиц.Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Л., 1970.37 с. 279.Торопцев И. С. Словопроизводственная модель. Воронеж, 1980. 147 с. 280.Торопцев И. С. Язык и речь. Воронеж : Изд-во Воронежского ун-та, 1985. 199 с.

281.Трубачев О. Н. В ноисках единства. М.: Наука, 1992. 184 с. 282.Трубачев О. Н. Этимологические исследования и лексическая семантика // Принципы и методы семантических исследований. М., 1976. С. 147—179. 283.Тузова М. Ф. Русская военная лексика 2-й ноловины XVII—1-й половины XVIII вв. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М. : Моск. обл. пед ин-т., 1955. 16 с.

284.Тулина Т. А. Функциональная типология словосочетаний. Киев ;Одесса: Вища школа, 1976. 176 с.

285.Улуханов И. С. Единицы словообразовательной системы русского языка и их лексическая реализация. М., 1996. 222 с.

286.Улуханов И. С. Словообразовательная семантика в русском языке и принципы ее описания. М.: Наука, 1977. 256 с.

287.Улуханов И. С. Словообразовательная семантика и принципы ее описания в грамматиках славянских языков // Грамматическое описание славянских языков. М. : Наука, 1974. С. 121—136.

294

288.Уфимцева А, А. Лексическая номинация (первичная нейтральная) // Языковая номинация (Виды наименований). Кн. 2. М., 1977. С. 5—85. 357 с. 289.Фреге Г. Смысл и денотат // Семантика и информатика. Выпуск 35. М., 1997.

290.Холодов Н. Н. Вопросы синтаксиса и лексикологии русского языка. Смоленск, 1975. ИЗ с.

291.Холодов Н. Н. Сложные предложения с сочинением и подчинением в современном русском языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1965. 16 с.

292.Хохлачева В. Н. Индивидуальное словообразование в русском литературном языке XIX в. (имена существительные) // Материалы и исследования по истории русского литературного языка. Т. 5. М. : Изд-во АН СССР, 1962. С. 166—182.

293.Хохлачева В. Н. К соотношению номинативных свойств существительных и образования терминов // Терминология и культура. М. : Наука, 1981. С. 185—201.272 с.

294.Хохлачева В. Н. Проблемы словообразовательного значения // Грамматика и норма. М., 1977. С. 5—41.

295.Хохлачева В. Н. Словообразование имен существительных в русском языке: (Опыт системного исследования) // Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1976.48 с.

296.Филин Ф. П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М. : Наука, 1981.327 с.

297.Фурашов В. И. Обособленные определительные конструкции в современном русском языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1965. 24 с. 298.Фурашов В. И. Обособленные согласованные определения в современном русском языке : пособие по спецкурсу «Обособленные члены предложения»). Владимир, 1975. 191 с. .Фурашов В. И. Обособленные определительные конструкции в современном русском языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1965. 24 с.

295

298.Фурашов В. И, Обособленные согласованные определения в современном русском языке : пособие по спецкурсу «Обособленные члены предложения»), Владимир, 1975. 191 с.299.Царев А. А, К возникновению сложных слов (сложное слово и соотносительное словосочетание в истории русского языка). Автореф. дне. ... канд. филол. наук. Казань : Казанск. гос. ун-т им. В. И. Ульянова-Ленина, 1966. 23 с.

300.Царев А. А. Типы древнерусских словосочетаний, порождавших композиты // Вопросы теории и истории русского словообразования (краткое изложение докладов второй межвузовской конф. по словообразованию. Март 1972). Казань, 1972. С. 19—21.

ЗО1.Черемисина М. И. Сравнительные конструкции русского языка. Новосибирск : Наука. Сиб. отд., 1976. 270 с.

302.Чернов В. И. Именные предикативные конструкции в современном русском языке. М., 1985. 94 с.

303.Четверикова О. В. Обособленные приложения и средства их включения в состав предложения. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ставрополь, 1996. 15 с.

ЗО4.Чикина Л. К. Синтаксические связи между компонентами словосочетаний в современном русском языке. Саранск, 1978. 77 с. 305.Чумакова Ю. А. Семантическая структура приложений в русском языке. Автореф. дис. ...канд. филол. наук. Елец, 2001, 19 с.

ЗОб.Цыганенко Г. П. Нриложение в современном русском языке. Автореф, дис. ... канд. филол. наук. Харьков, 1954. 15 с.

ЗО7.Шанский Н. М. Аффиксоиды в словообразовательной системе русского языка // Исследования по современному русскому языку. М., 1970. С, 257— 271.

ЗО8.Шанский Н, М. Лексикология современного русского языка. М. : Просвещение, 1964. 316 с.

ЗО9.Шанский Н. М, Основы словообразовательного анализа. М. : Учпедгиз, 1953.56 с.

296

3 Ю.Шанский Н. М. Очерки по русскому словообразованию. М., 1968. 310 с.

311 .Шанский Н. М. Очерки по русскому словообразованию // Автореф. дис.

... д-ра филол. наук. М., 1966. 53 с.

312.Шанский Н. М. Развитие словообразовательной системы русского языка

в советскую эпоху // Мысли о современном русском языке. М. :

Просвещение, 1969. С. 155—166. 215 с.

313.Шанский Н. М. Русский язык. Лексика. Словообразование. М., 1975.

239 с.

3М.Шанский Н. М. См.: Галкина-Федорук Е. М. , Горшкова К. В., Шанский

Н. М. Современный русский язык / под ред. Е. М. Галкиной-Федорук. Ч. II.

М., 1962.629 с.

315.Шанский Н. М., Тихонов А. Н. Современный русский язык. В трех

частях. Ч. II. Словообразование. Морфология. М., 1981. 270 с.

31 б.Шапиро А. Б. Русское правописание. Изд. 2-е, перераб. М. : Изд-во Акад.

наук СССР, 1961.245 с.

317.Шапиро А. Б. Современный русский язык. Пунктуация : учебное пособие

для пед. ин-тов. М., 1974. 287 с.

318.Шапиро А. Б. Упорядоченное русское правописание. М. : Изд-во Моск.

ун-та, 1956.38 с.

319.Шаповалова Т. Е. Категория синтаксического времени в русском языке :

монография. М. : МПУ, 2000. 151с.

32О.Шатух М. Г. Приложение и его роль в современном русском языке.

Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Львов, 1954. 14 с.

321.Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Изд. 2-е. Л. : Учпедгиз, 1941.

630 с.

322.Шведова Н. Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе

(Словосочетание). М.: Просвещение, 1966. 156 с.

323.Шеляховская Л. А. Структурно-морфологические типы сложных

существительных и их продуктивность в современном литературном языке.

Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Алма-Ата, 1958. 19 с.

297

324.Шехтман Н. А, Системность лексики и семантика слова. Куйбышев,

1988.84 с.

325.Шкуропацкая М. Г. Деривационное измерение лексики: системный

аспект. Монофафия. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2003. 388 с.

326,Шмелев Д. Н. О переносных значениях слов // Шмелев Д. Н, Избранные

труды по русскому языку. М. : Языки славянской культуры, 2002. С. 30—36.

887 с.

327.Шмелев Д. Н, Очерки по семасиологии русского языка. М., 1964, 244 с.

328.Шмелев А. Д. Парадоксы идентификации // Т. В. Булыгина, А. Д.

Шмелев. Языковая концептуализация мира (на материале русской

грамматики). М., 1977. С. 497—503. 574 с.

329.Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1973.

244 с.

ЗЗО.Щерба Л. В. Избранные работы по языкознанию и фонетике. Т. I. Л.,

1958. 182 с.

ЗЗЫДерба Л. В. Очередные задачи языковедения // Известия АН СССР.

Серия литературы и языка. Вып. 5. М., 1945. С. 173—186.

332.Юрченко В. С. Очерк по философии грамматики. Саратов : Изд-во Сарат.

пед. ин-та, 1995. 68 с.

ЗЗЗ.Юрченко В. С. Очерки по философии языка и философии языкознания.

Саратов : Изд-во Сарат. пед. ин-та, 2000. 366 с.

334.1Орченко В. С. Философские и лингвистические проблемы семантики :

пособие по спецкурсу. Саратов : СГПИ, 1993. 48 с.

335.Юрченко В. С. Языковое поле : лингвофилософский очерк. Саратов :

Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1996. 53 с.

ЗЗб.Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели

пространства, времени и восприятия). М. : «ГНОЗИС», 1994. 344 с.

337.Якубинский Л. П. История древнерусского языка / под ред. В. В.

Виноградова. М., 1953. 366 с.

298

338,Якубинский Л. П, Краткий очерк зарождения и первоначального развития русского национального литературного языка (XV—XVII вв.) // Учен. зап. Ленингр. гос. пединститута. Т. 15. Вып. 4. Л., 1956. С. 3—35. 339.Янко-Триницкая Н. А. Закономерности связей словообразовательного лексического значения в словах // Развитие современного русского языка. М., 1963. С. 83—97.

340.Янко-Триницкая Н. А. Членимость основы русского языка // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 27. Вып. 6. М., 1968. С. 532—540. 341.Яхонтов С. Е. О значении термина «слово» // Морфологическая структура слова в языках различных типов. М. ; Л.: АН СССР, 1963. С. 165— 173.

342.Яценко И. Морфологическое словообразование имен существительных в русском литературном языке советской эпохи. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Киев : Киевск. гос. ун-т им. Т. Г. Шевченко, 1954. 16 с,

299

Список словарей с указанием принятых сокращений

1. БАС — Словарь современного русского литературного языка : в 17
• томах. М.: АН СССР. 1950—1965.

2. КС — Краткий справочник по современному русскому языку /

под ред. П. А. Леканта. М., 1991. З.КСИС — Краткий словарь иностранных слов / сост. С. М. Локшина. М.,

1977. 4.КСТ — Комплексный словарь русского языка / под ред. А. Н. Тихонова

(Авторы: А. Н. Тихонов, Е. Н. Тихонова, С. А. Тихонов, О. М.

Чулашева, М. Ю. Зуева). М. : Рус. яз., 2001.

5.КЭС— Шанский Н. М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий 9

этимологический словарь русского языка. М. : Просвещение,

1971.

6.ЛЭС— Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. 7.МАС — Словарь русского языка : в 4 томах. М.: АН СССР, 1957—1961.

Словарь русского языка : в 4-х томах. Изд. 2-е. Т. 1. М.: Рус. яз.

1981. 8.НСЕ — Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка.

Толково-словообразовательный. М. : Русск. яз., 2000. Т. I; т. II.

9.НСЗ — Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам Ш

прессы и литературы 60-х годов / под ред. Н. 3. Котеловой и

Ю. С. Сорокина. М., 1971. 10.НСЗ-84 — Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам

прессы и литературы 70-х годов / под ред. Н. 3. Котеловой и

Ю. С. Сорокина. М., 1984. 11.РТС — Лопатин В. В., Лопатина Л. Е. Русский толковый словарь. 5-е изд.

М. : Русский язык, 1998.

12.СМ-77 — Новое в русской лексике. Словарные материалы-77/ под ред.
Ф Н. 3. Котеловой. М., 1980.

300

13.CM-78 — Новое в русской лексике. Словарные материалы-78 / под ред.

Н. 3. Котеловой. М., 1981. 14.сне — Словарь новых слов русского языка (середина 50-х—середина

80-х годов) / под ред. Н. 3. Котеловой. СПб., 1995. 15.СО — Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1973. 16.С0Ш — Ожегов С. И. и Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского

языка. М., 2001. 17.СиР — Слитно или раздельно? (Опыт словаря-справочника) / сост.

Б. 3. Букчина, Л. П. Калакуцкая, Л. К. Чельцова. М., 1976. 18.СС — Словарь синонимов русского языка. М., 1975. 19.ест— Тихонов. А. Н. Словообразовательный словарь русского языка.

Т. I—И. М.: Русский язык, 1985. 20.ТСД — В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка.

1863—1866. 21.4. ТСУ — Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова.

2-е изд. 1947—1948. 22.ЭРЯ — Русский язык. Энциклопедия / главн. ред. Ф. П. Филин. М. : Сов.

энциклопедия, 1979.

301

Джабборова, Мархабо Тухтасуновна

Межкатегориальные связи в системе неличных форм глагола : [Электронный ресурс]: На материале русского и таджикского языков : Дис.... д-ра филол. наук: 10.02.20. -Душанбе: РГБ, 2006 (Из фондов Российской Государственной Библиотеки)

Филологические науки. Художественная литература — Языкознание - Индоевропейские языки - Славянские языки — Восточнославянские языки — Русский язык — Грамматика - Морфология - Части речи - Глагол -Неличные формы глагола

Филологические науки. Художественная литература -Языкознание — Индоевропейские языки — Иранские языки Новоиранские языки - Западноиранская группа языков -Таджикский язык — Грамматика — Морфология — Части речи - Глагол - Неличные формы глагола

Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

Полный текст: http://diss.rsl.ru/diss/06/0301/060301013.pdf

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение........................................................................................................... 3

Глава I. Семантико-синтаксический статус инфинитива........................ 1.9

1.1. Частеречная принадлежность инфинитива........................................ 23

1.2. Соотношение инфинитива с другими частями речи......................... 53

1.3. Эквиваленты русских инфинитивиых конструкций в
таджикском языке............................................................................... 76

Глава П. Причастие как категория гибридных глагольно-адъективных

форм...................................................................................................... 93

2.1. Общая характеристика нричастия как неличной формы глагола................................. 93

2.2. Видовые образования и оттенки причастий...................................... 118

2.3. Грамматические признаки глагола и прилагательного в
системе причастий............................................................................ 134

2.4. Переход иричастий в другие грамматические категории............... 147

2.4.1. Адъективация причастий................................................................. 147

2.4.2. Субстантивация причастий............................................................. 168

2.5. Синтаксические функции причастий................................................ 177

2.6. Сиособы грамматического выражения иричастий в составе

глагольных форм............................................................................... 187

2.7. Краткие страдательиые иричастия в русском языке и
способы их передачи на таджикский язык...................................... 196

Глава III Дееиричастие - гибридная наречно-глагольная категория.204

3.1. Общая характеристика деепричастий............................................... 204

3.2. Русские деепричастия соверщенного вида и их таджикские

эквиваленты...................................................................................... 211

3.3. Синтаксические свойства деепричастий в сопоставляемых

языках .................................................................. 229

Заключение................................................................................................. 249

Библиография использованной литературы............................................ 264

Источники иллюстративного материала................................................. 290

ВВЕДЕНИЕ

Одним из актуальных направлений современного языкознания является изучение живых процессов и некоторых обпщх закономерностей функционирования языков, структурных сдвигов в них, понимание языка как целостной системы и глубокое исследование его научных основ. Введение понятий системы, ее упорядоченности, структурно-функциональный подход при рассмотрении особенностей языков, изучение специфики языковой системы, ее внутренней организации,

(5 обеспечивающей функционирование языка в качестве средства

выражения мысли и орудия общения, способствовали возникновению синхронного описания языков. Последнее совпало с вовлечением в орбиту лингвистики множества различных проблем, требовавших упорядочения закономерностей их образования во всех расширяющихся сферах коммуникации.

Наблюдая в языкознании определенные закономерности в смене

^ идей и направлений и изменяющейся исторической действительности,

можно определить, что «исчерпывающая лингвистическая типология -это самая большая и важная задача, которую предстоит решить лингвистике. В конечном счете, ее назначение в том, чтобы ответить на вопрос: какие языковые структуры возможны, а какие нет и почему?... Именно и только с помощью типологии лингвистика поднимется до самых крупных обобщений, становится наукой» (Новое в лингвистике, 1962, 118).

^ Особенности функционирования системы языков и отдельных ее

элементов при выражении определенных категорий вызвали необходимость сопоставительного исследования языков. На фоне возрастающего внимания к коммуникативно-функциональному аспекту это направление лингвистических исследований оказалось весьма плодотворным, поскольку сопоставительная лингвистика

характеризуется прежде всего неразграниченностью в ней

3 С*

лингвистических (включая социо- и психолингвистику) и
** методических аспектов исследования.

Отмечая важность сопоставительно-типологического метода
изучения язьжов, БЛ.Серебренников писал: «Изучение взаимовлияний языков
является одной из важнейших задач лингвистической науки. Важность
этой задачи обусловливается тем, что взаимовлияние языков является
вполне реальным и объективным фактом действительности, мимо
которого не может нройти лингвистическая наука» (Серебренников,
(Н 1950,6).

В связи с этим уровень исследования результатов языковых взаимовлияний необходимо ноднять до уровня изучения языковой системы - выделения основных категорий, дифференциации и интеграции их по выражаемым значениям, освеш;ения различных аспектов взаимозависимости и взаимодействия языковых единиц, способствующего решению фундаментальных проблем языкознания и ориентирующего на поиски нового.

На современном этапе развития науки о языке далеко не исчерпаны проблемы, имеющие отношение к соноставительному методу, использование которого положило начало развитию сопоставительного языкознания на строго научной основе. Каковы границы и условия примепения сопоставительного метода, насколько велика степень достоверности язьжовых закономфносгей, опираюшдхся на внутрисистемные дднные, на факты взаимодействия разноструктурных языков - это, на наш взгляд, примерный перечень проблем, являющихся актуальными для компаративиста. Нельзя не признать несомненную ценность того, что уже сделано в результате успешного, но пока еще не завершенного поиска факторов, ограничивающих действие законов своеобразной природы языкового материала.

Обращение к типологии облегчает рещение сложнейщих вопросов лексики и грамматики, семантики и структуры, функции и отнощения

лингвистических единиц, способствует уточнению трансформации и, как учет данных компаративистики, служит целям синхронного изучения язьжов. Главнейшая предпосылка применения типологического метода - определение глотгогенических универсалий: приблизительно одинакового состава элементарных и комплексных языковых единиц п одинаковых или сходных типов системных связей и отношений, многоаспектная лингвистическая направленность которых регулирует и обеспечивает процессы взаимодействия слов, их сочетаемость в структуре тех или иных языковых построений.

Безусловно, богаты новизной и нуждаются в оригинальных способах раскрытия лингвистические проблемы прикладного языкознания, в особенности тех ответвлений его, которые развились в областях, смежных с другими науками.

Сопоставление - мыслительная операция, имеющая чрезвычайно важное значение для всех наук, в том числе и для лингвистики.

В свое время И.А.Бодуэн де Куртенз особо подчеркнул, что можно сравнивать языки совершенно независимо от их родства, от различных исторических связей между ними. Постоянно можно находить одинаковые свойства, одинаковые изменения, одинаковые исторические процессы и перерождения в языках, чуждых друг другу генетически, исторически и географически.

В современной лингвистике различаются два типа сравнения: внутриязыковое и межъязыковое. Внутриязыковое сравнение позволяет выявлять языковые единицы одного языка, что в свою очередь необходимо для описания системы того же языка. Сопоставление двух или более языков - это межъязыковое сравнение. Оно может быть системным и несистемным. В первом случае сопоставление проводится для сравнения элементов языков в системе и, по мере возможности, многоаспектно, а во втором - для подтверждения достоверности суждений лингвистов в отношении того

или иного явления в одном языке и определения особенности того или иного явления в исследуемом языке, наличия или отсутствия того или иного явления в других языках или же для наглядности.

Однако до сих пор в лингвистике не выработан до конца единый взгляд на сущность нредмета типологии.

По этому поводу существуют следующие суждения:

1.        Лингвистическая       типология        представляет       собой
самостоятельную   научную   дисциплину,   включающую   в   предмет
своего исследования все виды сравнения языковых систем. В подобной
интерпретации    лингвистическая    типология    отождествляется    со
сравнительной лингвистикой в полном смысле этого слова.

2. Лингвистическая типология - это часть сравнительной
лингвистики. Она функционирует самостоятельно и противопоставляется
традиционной компаративистике, характерологии и ареальной
лингвистике. В этом смысле лингвистичеасая типология отождествляется со
структурной типологией.

В типологическое исследование входит решение ряда задач: а) определение языковых типов, типов форм и отношений; б) выявление универсалий, доминантов, рецессивов или уникалий; а) обнаружение особенностей языков одной семьи, группы или типа по отношению к языкам другой семьи, группы или типа.

В силу этого сравнительное исследование двух языков (например, русского и таджикского) может быть типологическим лишь в том случае, если в него войдет рассмотрение указанных выше задач.

Изучение двух языков в синхронно-сопоставительном плане осуществляется с различными целями. В. Г. Гак отмечал, что сопоставительное изучение языков, имеющее целью выявление сходств и различий между языками независимо от степени их родства и всегда выступаюшее как лингвистическая основа обучения языку, в последние годы сблизилось с лингвистической типологией, отраслью

общего языкознания, которое через сравнение языков стремится ностичь наиболее общие черты, свойственные языкам (универсалии), на их фоне выявить специфику данного языка» (Гак, 1975, 10).

В последние годы наблюдается более широкое распространение такого подхода к изучению языка, при котором анализ сходств и расхождений, осуществляемый в практических пелях, проводится на фоне данных типологии, но особенности сравниваемых языков определяются по отношению к общим средствам человеческого языка. Иначе говоря, сопоставительная типология находится на стыке типологии и сопоставительной лингвистики.

Преобразование языковых систем и подсистем двух языков, их исследование независимо от родства и территориальной распространенности получило название сопоставительпой лингвистики.

Осповоположниками сопоставительной лингвистики считаются Е.Д.Поливанов и П.С.Трубецкой, проводившие свои исследования в различных нлоскостях: первый - в лингводидактических целях, а второй - в теоретическом аспекте.

Вместе с тем, и поныне отсутствует единое мнение о задачах сопоставительной лингвистики. Пекоторые ученые считают, что соноставительная лингвистика выявляет только различие между сопоставляемыми языками (Р.Ладо, А.А.Реформатский); согласно точке зрения других лингвистов (О.С.Ахманова), сопоставительная лингвистика должна выявить изоморфизм и алломорфизм между сопоставляемыми языками. В.М.Аврамов расширяет задачи сопоставительной грамматики, считая, что она должна не только выявлять сходства и различия между соноставляемыми языками, но и определять системные соответствия/несоответствия между языками и, таким образом, выявлять причинные связи между ними.

Стремясь обосновать свое восприятие этой проблемы, мы считаем, что при определении задач сопоставительпой лингвистики

следует исходить из того, какие цели (известно, что языки сравниваются для переводческих, теоретических, лингводидактических и лингвофилософских целей) ставит исследователь перед собой. В подтверждепие целесообразно вспомнить высказывание В.Н.Ярцевой: «В последние десятилетия контрастивные исследоваиия ири изучении различных языков занимают значительное место среди работ по общему и прикладному языкознанию. Восходя в своих истоках, с одной стороны, к работам по типологии языка, а с другой стороны, к практическим разработкам по преподаванию иностранных языков, контрастивная лингвистика выделилась в самостоятельную отрасль языкознания со своими методами, принципами, теоретическими и практическими выводами» (Ярцева, 1981, 118).

Основоположником сопоставительного изучения языков в лингводидактических целях в России был известный лингвист Е.Д.Поливанов, однако обсуждение проблем сопоставительного изучения языков в лиигводидактических целях началось после появления статьи Б.А.Серебренникова «Всякое ли соиоставление нолезно?», в которой представлено объяснение учебного материала при помощи сопоставления (Серебренников, 1957, 13-14).

Вопрос «Всякое ли сопоставление иолезно?» является нравильным в отношении сопоставления как нриема обучеиия неродному языку, но в отнощении сопоставлепия как метода исследования ставить такой вопрос, но нашему мнению, нецелесообразно.

«Сравнение изучаемых явлений всегда было существенной стороной метода познания окружающей нас действительности», -пишет В.Н.Ярцева (Ярцева, 1960, 3). Этот метод, примепяемый в лингвистике, помогает обнаружить общие закономерности в развитии языка, их единство и противоположность, а также функциональное сходство, позволяет выявить характерные особенности языка, которые могли бы остаться в тени, если бы они не были освещены методом

соноставления. Исходя из этого, как в нашей стране, так и за рубежом ведутся работы но описанию родного и неродного языков в сопоставительном плане.

В сопоставительных исследованиях для оптимального нолучения необходимых результатов применяются логический, полевой и номинативный (денотативный) подходы. Для применения логического подхода при сопоставлепии языков целесообразно заранее определить все возможные понятийные категории, т.е. «необходимо прежде всего выделить все содержательиые функции грамматических форм и отделить в них идиоэтнические элементы от универсальных» (Кацнельсон, 1972, 15).

Применение логического подхода при изучении языка было впервые осуществлено И.И.Меш;аниновым. Он отмечал, что «каждая система языка отличается от других не столько различием оттенков передаваемых понятий, что тоже может иметь место, сколько используемыми ею грамматическими формами для передачи этих понятий» (Мещанинов, 1975, 323).

Вслед за И.И.Мещаниновым и другие лиигвисты говорят о целесообразности применения этого подхода (логического) при описании различиых языков. Однако следует сразу оговориться, что логический подход ирименяегся исключительно для сопоставительного изучения языков в теоретических целях.

Также важно заметить, что сопоставительиое изучение языков в лингводидактических целях предусматривает системиое сравнение для выявления сходств и различий между сопоставляемыми языками, иредполагает определение их методической релевантности и характера межъязыковой интерференции, так как цели и задачи обучения языку и их объем ограничивают рассматриваемый круг языковых явлений.

Нельзя не согласиться с В.Н.Ярцевой, что иеобходимо соноставить два языка как две равноправные по своему материалу

системы.

Научная и практическая значимость сопоставительного изучения языков определяется как необходимостью полного и всестороннего исследования конкретных языков, так и практическими потребностями преподавательской, переводческой и лексикографической работы.

В совремепной сравнптельной типологии, несмотря на ее значительные успехи, остаются нерешенными многие вопросы. Известный шведский лингвист Г.К.Якобсон в конце 70-х годов писал: «Обшеизвестно, что, несмотря на растущие усилия ученых в области сопоставительного описаьшя языков в течение 25 лет, мы все еще блуждаем во тьме и не имеем ни обшепризнанной лингвистической теории, лежащей в основе этой области науки, нп соответствующего метода» (Якобсон, 1979, 78). Выход из создавшегося положения Г.К.Якобсон видит в создшши общей теории системного сопоставления языков. Наиболее зпачительное достижение в области сопоставительного изучения языков носит именно системный характер.

«Сопоставление отдельных фактов не дает ничего, кроме установления банальной истины, что данные формы в наших языках совпадают или расходятся. То, что в первую очередь подлежит систематическому сопоставлению, - это явления категориальные, явления системные» (Якобсон, 1979, 80). Н.М.Шанский заключает: «Среди чрезвычайно важных проблем выделяется по своей исключительной значимости и первоочередности проблема тшюлогичеа<ого, сравнительно-исторического и сопоставительного изучения систем русского и родного языков, так как оно дает нам ключ к научному решению всех наиболее важных вопросов методики преподавания русского языка нерусским (Шанский, 1976, 15-16).

В. Г. Гаку представляется, что «эффективпое преподавание неродного языка возможно только на основе нолноценного контрастивного описания систем сравниваемых языков» (Гак, 1974,

41).

Это оиределение убедительно нодтверждает уже устоявшееся в лингвистике мнение о том, что нроблема соиоставительно-типологического изучения разносистемных языков нриобретает иервостепенное значение.

Соноставительное изучение русского и таджикского языков, начатое нрофессором Л.В.Усненской с ее статьи «Основные структурные особенности современного литературного таджикского языка но сравнению с русским языком», нолучило размах в диссертациях, монографиях, статьях. Сейчас можно смело сказать, что в реснублике уже сформировалась и нлодотворно функционирует школа соноставительно-тинологического исследования русского и таджикского языков, иредставителями которой являются ведундие тинологи Р.А.Самадова, М.Б.Нагзибекова, А.И.Королева, СИброхимов, А.Сайдмамадов, М.Н.Абдуллаева и др.

Соноставительное изучение разносистемных языков осушествляется на базе выделения актуальных нроблем, среди которых наиболее нриоритетным является глагол н исследования его многоаснектной системы.

Огромный вклад в исследование русского глагола, в историю становления и развития теоретических воиросов данной части речи внесли фундаментальные труды ученых-русистов В.В.Виноградова, Л.В.Щербы, А.В.Бондарко, Л.Л.Буланина, Н.С.Авиловой, В.В.Богданова, Г.А.Золотовой, Н.Ю.Шведовой, Д.Н.Шмелева, А.И.Брицина и многих

др.

Большое значение для изучения глагола таджикского языка, его грамматических категорий, глагольного формо- н словообразования, ноявления и истории формирования, т.е. для методологии исследования глагольной системы таджикского языка в целом, имеют исследования Б.Ниязмухаммадова, Д.Таджиева, В.С.Расторгуевой,

А.З.Розенфельд, ААКеримоюй, НМасуми, ДСаймидцинова, Ш.Русгамова,
iP А.Мирзоева, Ш.Ниёзи, рассматривающие наиболее сложные аспекты

глагола как одной из основных частей речи. Наиболее иолная
характеристика глагола как особой части речи, вскрывающая
богатство его форм, иредставлена в трехтомной «Грамматике
современного таджикского литературного языка» (Грамматикаи
забони х,озираи адабии тоник, т. 1, 1985). Многочисленные статьи,
монографии, диссертации свидетельствуют об огромном интересе к
^ проблемам изучения глагола как в русском, так и в таджикском

языках.

Глубокое и всестороннее сопоставительное изучение языковых явлений таджикского и русского языков, исследование грамматических категорий каждого из языков с учетом их спенифики, стремление установить основные различия между этими двумя индоевронейскими языками заставило исследователей расширить базу своих наблюдений.

Одним из примеров такого изучения двух языков может служить докторская диссертация И.Б.Мошеева «Сопоставительно-типологическое исследование глагольной системы русского и таджикского языков (система личных нмен)», в которой в сопоставительном нлане освещены основные грамматические категории глагола, отмечены сходства и расхождения глагольной системы данных языков, как в плане содержания, так и в плане выражения (Мощеев, 1979).

В целом, работа И.Б.Мошеева, будучи одной из первых работ сопоставительпого характера по проблеме изучения структурно-семантических особенностей глагола таджикского языка и их соответствий в русском языке, положила начало изучения глагола во всей его многоаспектнос^ти.

Вопросу передачи на таджикский язык русских префиксальпых глаголов посвящено исследование С.Д.Холматовой, в котором наряду

с общей проблемой глагольного словообразования ставится вонрос о конкретных нутях выражения в таджикском языке того значения глагола, которое было внесено той или иной приставкой (Холматова, 1969).

Ценным вкладом в исследование самой природы глагола в русском и таджикском языках является монография С.Иброхимова «Глаголы движения в русском и таджикском языках» (Иброхимов, 1987). Автор данной работы одним из первых среди таджикских лингвистов уделил внимание многоаспектной проблеме семантики глаголов, обозначающих движение.

Продолжая это направление на материале глаголов речи в русском и таджикском языках, в своей монографии «Семантический анализ глаголов речи микрополя «говорить» в разноструктурных языках» Н.Р.Ганиева установила внутренние связи и отношения глаголов данного микроноля как во внутриязыковом, так и в межъязыковом соотношении (Ганиева, 2002).

Как видно, достижения в сопоставительном изучении закономерностей глагольной системы имеются. Тем не менее, многие аспекты характеристики глагола, в силу его ёмкости, остаются пока вне поля зрения типологов. К числу неизученных относятся неличные формы глагола, в то время как исследование межкатегориальных связей в грамматике неличных форм, отличающихся сложной проблематикой, представляет особый интерес.

Возникающие при исследовании неличных глагольных форм проблемы сложны и многочисленны, т.к. они тесно связаны с решением кардинальных вопросов полного онисания системы устройства языка и его основ, связей и отнощений в языке. Кроме того, без решения нроблем, связанных с категориальным статусом неличных форм, их места и роли в системе глагола, нельзя признать исчерпывающими исследования личного глагола, его конструктивной

и системообразующей роли в структуре предложения - основной синтаксической единицы, а также в синтаксической парадигматике в целом. Последний аспект проблемы частично нашел отражение в сопоставительных работах, где рассматривалась одна из нелнчных форм - инфинитив в составе словосочетаний. Мы имеем в виду диссертационные работы В.С.Смолы «Снособы и средства передачи конструкций с инфинитивом русского языка на таджикский» (Смола, 1972) и Р.Т.Рахматовой «Диахроническая типология инфинитивных конструкцнй (на материале персидского, таджикского и английского языков (Рахматова, 1997). В этих исследованиях предприпято описание структуры словосочетаний с инфинитивом и конструкций с ннм, определение их значений, выявление их эквивалентов в сравниваемых языках на лексическом и грамматическом уровнях.

До настоящего времени в сопоставительпом языкознании таджикского и русского языков (в нлане типологии) практически нет обобщающих работ но совокунности неличных форм глагола и межкатегориальных связей и их грамматике. Именно этим определяется актуальность темы данного исследования.

Основой для сопоставительного исследования выбран русский язык. Этот выбор языка-основы обусловлен стененью его изученности, активностью его использовапия, а также тем, что неличные формы глагола в русском языке имеют более четко очерчеиный характер. Именно эта идея прослеживается в трудах перечисленных выше известных русских лингвистов, рассматривавших комплексы взаимодействующих категорий морфологии и синтаксиса, грамматики и лексики.

Аналитический обзор существующей научной литературы свидетельствует о том, что проблема неличных форм глагола в таджикском языке разработана больще в диалектологии, чем в грамматиках и пособиях.

Довольно нодробное освещение неличных форм глагола содержится в монографии «Система таджикского глагола» В.С.Расторгуевой и А.А.Керимовой, где нриводится не только история образования данных форм, но и указываются их именные и глагольные свойства (Расторгуева, Керимова, 1967).

Конкретные сведения о неличных формах и их грамматических особенностях приводятся в трехтомной «Грамматике современного таджикского литературного языка», изданной в 1985 г.

Фрагментарные сведения о некоторых способах образования неличных форм встречаются в ранее вышедших грамматиках и исследованиях но таджикскому языку, в частности, в трудах В.М.Григорьева, А.А.Семенова, И.И.Зарубина, О.А.Сухаревой, Б.Ниязмухаммадова, Ш.Ниязи, Л.Бузург-заде и т.д.

Основной целью нредлагаемой работы является исследование неличных форм глагола в сопоставляемых языках. Объектом сопоставительного описания послужили языки: русский и таджикский, относяш,иеся к индоевронейской семье языков и являющиеся наглядным примером языков, генетически максимально близких друг другу, но тем не менее нредставляющих собой отдельные языковые системы.

В соответствии с указанной целью в исследовании были ноставлены следующие задачи:

- определение количественного и номенклатурного состава
совокупности неличных форм в изучаемых языках;

- выявление конкретных особенностей неличиых форм глагола в
русском и таджикском языках;

- анализ структурно-семантических схождений и расхождений в
системах межкатегориальных связей анализируемых языков;

- установление языковых универсалий и возможностей их

реализации в данных языках,

В выборе аспекта исследования, выработке конкретного подхода к анализу избранного объекта был использован сопоставительно-типологический метод, сущность которого заключается в селекции, сопоставлении и выделении адекватности сравниваемого материала. Наряду с этим применялись приемы контрастивного, дистрибутивного и квантитативного анализа.

Подобный подход к исследованию, естественно, может быть обусловлен сложностью проблемы изучения глагола в русском и таджикском языках. В основу исследования положен материал в объеме 8 тысяч примеров, собранных в результате выборки из произведений художественной литературы, как в оригинале, так и в переводе, а также и научных работ, включая двуязычные словари, грамматики и некоторые лингвистические пособия. Такое привлечение различного в стилевом отношении фактического материала позволяет получить наиболее объективные и точные результаты, в большей степени охватить исследуемое явление с включением всех релевантных для него признаков.

Новизна нсследования определяется тем, что оно по существу представляет первый опыт семаптико-стилистического истолкования единиц русского и таджикского языков с позиции контрастивного метода, базирующегося на двуплановой интерпретации языковых единиц.

Впервые исследована вся совокупность неличных форм глагола и межкатегориальные связи в их грамматике. Установлено соответствие между иеличными формами глагола русского и таджикского языков по смысловому содержанию и функциональному значению. В данном

случае наблюдается частичное совпадение анализируемых форм; в

результате сопоставления впервые выделены в сопоставительиом аспекте основные тины конструкций неличных форм глагола, регулярно функционирующих в данных конкретных языках.

На основании выделенных в диссертации основных тинов дается оныт типологической характеристики русских конструкций в их сравиении с таджикскими и онределены черты сходства и различия этих конструкций в исследуемых языках.

На защиту выносятся следующие положения диссертации:

1. Существует значительная степень структурной близости
неличных форм глагола в русском и таджикском языках; нри этом
имеются многочисленные тины этих соответствий. Одно- и
двухкомпонентные конструкции тяготеют к эквивалентным моделям,
многокомпонентные - к контрастивным.

2. Среди слов, входяпщх в инфинитивную конструкцию, весьма часто
реализуются композиты, содержащее вербализованные, введенные внутрь
значения слова, синтаксические связи.

3. Одна из наиболее важных функций комнозитов заключается в
развертывании, углублении и создании стилистической перспективы
инфинитивных, причастных и деепричастных конструкций.

4. Можно установить определенные причины разного рода
соответствий глагольных конструкций в соноставляемых языках.

5. Проведенное нсследование дает основание для выделения
различных синтаксических уровней в сопоставляемых языках.

Теоретическое значение работы сводится к тому, что в ней практикуется и получает дальнейн1ую интерпретацию контрастивныи метод описания, рассматриваемый с нозицнн сравнения.

Коицепция, выдвинутая выше, заслуживает здесь особого внимания и представляет теоретический интерес не только потому, что

она в определенной мере разрешает теоретико-ирактические трудности семантико-синтаксических исследований, но и потому, что она позволяет выявить реально наличествующие и потенциально возможные структурные элементы в языке. В данной работе подобным образом выявлены структурные типы, представляющие собой причастные и деепричастные конструкции. Следовательно, изучение потепциально возможных конструкций может способствовать определению диапазона допустимых вариаций и сферы структурных модификаций, что, дает в свою очередь, возможность выяснить ряд аспектов стиля и особенностей речи.

Предпринятое исследование и его результаты могут быть использованы при разработке теоретических курсов по сопоставигелыюй грамматике русского и таджикского языков, а также при составлении словарей, в практике перевода, в процессе других типологических исследовапий.

Глава I СЕМАНТИКО-СИНТАКСИЧЕСКИЙ СТА ТУ С ИНФИНИТИВА

Инфинитнв как специфический по своему происхождению и выполняемой роли класс слов с процессуальной семантикой свойственен многим родственным индоевропейским языкам и языкам некоторых других семей (Климов, 1973, 32). Даже в настоящее время наблюдается возникновение новых (вторичных) инфинитивов, в частности, в балканских языках (Габинский, 1967, 252-253).

Для того чтобы более точно наметить необходимые аспекты описания и дать разностороннюю характеристику русского инфинитива, необходимо показать, какие характерные черты выявлены у этой формы на тинологическом уровне.

По свидетельству Ф.Боппа (Arensh, 1955, 142), подтверждепному впоследствии другими исследователями, инфинитива не существовало ни в общеиндоевропейском праязыке, ни даже в ряде происходящих от него групп (например, инфинитива в кельтских языках не было н в настоящее время нет).

Что касается индоиранских языков, то в дошедших до нашего времени древнейших письменных памятниках Ведах и Авесте содержатся отдельные словоформы, обладающие чертами инфинитива даже в пределах грамматической категории падежа (Тройский, 1960, 242). В дальнейщем в некоторых языках индоевропейской семьи инфинитив и отглагольные имена - субстантиваты-девербативы - в лингвистической научной литературе зачастую не различаются ни терминологически, ни функционально.

За пределами индоевропейских языков инфинитив также проникал в глагольную систему в результате качественных преобразований отглагольных форм (например, в тюркских н финноугорских) (Пялль, 1955, 32-54); в отдельных языках вынолнял функцию глагольного

номинатива, например, грузинский масдар (Топуриа, 1971, 3).

В большинстве грамматик отмечается, что именное происхождение инфинитива не смогло воспрепятствовать функциональному сближению этой группы с глаголом. В германистике принято считать инфинитив категорией слов, которая непосредствепно примыкает к парадигме глагола (Беляева, 1985, 151) или полностью включается в нее (Михайлова, Шендельс, 1972, 138). «Оглаголиванпю» инфинитива способствовали, как полагали отдельные ученые, также его характерные свойства, такие, как лексическое тождество с соотносительными личными формами, одинаковая схема синтаксического управления; абсолютная регулярность, что, в конечном результате, отличает инфинитив от самых продуктивных девербативов (Историко-типологическая морфология германских языков, 1978, 92).

Включение инфинитива в класс слов, которые грамматически и функционально противостоят отглагольным именам действия, можно также отнести к типологическим свойствам этой языковой формы. Однако данное свойство не универсально. Это подтверждает факт существования языков, где процесс дифференциации инфинитива еш;е не завершен, а сам инфинитив без данной последовательности отграничивается от имен действия. В силу этих причин некоторые лингвисты, в частности, тюркологи, при описании глагольной системы отдельных тюркских языков предпочитают не использовать термин «инфинитив». В противном случае его пришлось бы применять даже к тем грамматическим формам, которые сохранили способность склоняться (Бондарко, 1971, 128). Аналогичная картина наблюдается и в современных алтайских языках Сибири, в которых имена действия составляют особый разряд лексико-грамматических единиц, в той или иной степени тяготеющих к именам и глаголам.

Для инфинитива характерна еще одна отличительная черта -

способ представления действия. Инфинитив обходится минимумом специализированных грамматических категорий, поэтому выражаемый им процессуальпый признак отличается высокой степенью отвлеченности. Как правило, у инфинитива отсутствуют именно те грамматические свойства, которые актуальны для механизма нредикативного согласования. В германских языках у инфинитива отсутствует «выражение отнесенности действия к лицу - конкретному производителю данного действия» (Историко-типологическая морфология германских языков, 1978, 32). Так же характеризуется инфинитив в романских языках. Это, в конечном результате, ограничивает использование инфинитива в роли сказуемого, но в то же время активно поддерживает его употребление в других синтаксических позициях (Храковский, Володин, 1986, 195),

Подобная полифункциональность предопределяет важное типологическое свойство инфинитива - с максимальной утилизацией использовать контекст, в то время как спрягаемые (личные) формы в подобном случае, как правило, лишь «согласуются», т.е. дублируют уже имеющиеся в тексте показатели времени, лица, числа.

Однако это свойство инфинитива - абстрактность грамматической семантики, обусловленность контекстом - нельзя призпать универсальпым, т.к. общеизвестно, что в некоторых языках разных семей инфинитив реализует предикативное согласование собственными имплицитными средствами: в португальском и кабардинском языках он обладает способностью изменяться по лицам и числам; в испанском языке иифинитив оформляет свой семантический субъект как подлежащее, что выделяет его даже из круга родственных языков. Эта особенность употребления инфинитива в роли подлежащего присуща также русскому и таджикскому языкам.

Таким образом, даже фрагментарный обзор точек зрения о

природе инфинитива в грамматиках различных языков выявил не
I только релевантные свойства этой формы, но и ряд значительных

различий в ее трактовке. Эти различия сводятся к следующему:

1. Нечеткие основания в некоторых языках для отграничения инфинитива от отглагольных имен, потому что процесс грамматической дифференциации этих пересекающихся по целому ряду признаков языковых образований далеко не всегда достигает полной завершенности.

щ 2. Достаточно значителен разброс тех частных грамматических

значений, которые включаются обычно в дефицит инфинитива и реализуются им при функционировании. При этом проясняется, что такие характеристики инфинитива, как «неопределенность», «несклоняемость», «неизменяемость», на типологическом уровне не получают подтверждения.

3. В результате сопоставления многих грамматик убедительно
было доказано, что полифункциональность - специфическое свойство
инфинитива и оно является отражением своеобразных отношений
этой формы с контекстом. Вместе с тем, необходимо отметить, что
системиым онисанием таких отношений современные грамматики
пока ие располагают.

4. Закрытость для инфинитива предикативной позиции не
должна возводиться в его абсолютное качество, т.к. в разных языках
(и в русском в том числе) наблюдается тенденция к актуализации
данной синтаксической функции.

Суммируя сказанное, можно отметить, что даже близкие по происхождению и условиям функционирования инфинитивы разных языков отличаются качественной и количественной характеристикой их грамматических признаков. В то же время их объединяет способность выражать абстрактное нредставление о действии,

стимулирующее связь этой формы с глагольной лексикой и постепенно

отдаляющее ее от класса субстантивов. Такое общее содержание, как считает М.А.Габинский, позволяет выделить инфинитив из грунны генетически близких ему классов слов (Габинский, 1967, 31).

При попытке квалифицированной характеристики русского инфинитива весь этот круг спорных вопросов обсуждается весьма давно, и до сих пор нет единого мнения. Несмотря на обилие накопленных лингвистической наукой разнообразных фактов, до сих пор неоднозначно определяется положение инфинитива среди соотносительных с ней форм (и слов), различно оценивается его грамматическая снецифика и морфемное строение, весьма противоречиво толкуется синтаксическая природа предложений, включающих инфинитив. Хотя противоречий здесь немало, тем не менее, необходимо разобраться в природе инфинитива, т.к. он -настолько заметная и частотная языковая форма, что любые разночтения при его определении нриведут к искажению базовых представлений о формо-словообразовательных процессах в языке, о статических и динамических аспектах русского предложения.

1.1.Частеречная принадлежность инфинитива

В специальной лиигвистической литературе русский инфинитив достаточно продолжительное время сближался с отглагольными именами существительными и оценивался как «глагол в виде существительного (Павский, 1942, 34) или как существительное, которое «отвлеченному понятию действия сообщает живое конкретное значение предметности» (Некрасов, 1865, 18). На снособности инфинитива употребляться в предложении как существительное ностоянно акцентирует внимание Ф.И.Буслаев, рассматривая при этом все случаи такого функционирования в связи с глаголом (Буслаев, 1959, 343).

Противоположную точку зрения высказывает А.А.Потебня,

который считает, что собственно грамматические значения этой единицы - реальные и иотенциальные. По его мнению, случаи кажущегося согласования сказуемого с инфинитивом в нозиции, тяготеющей к среднему роду, - не что иное, как чисто языковой снособ передачи неопределенности, независимо от того, чем выражено подлежащее; ср.: волновать больного вредно; где-то загромыхало; его тошнило. И наоборот, инфинитив не остается столь же нейтрален к глагольным свойствам.

В своих конкретных синтаксических наблюдениях А.А.Потебня систематизирует именно те языковые факты, которые свидетельствуют о тяготении инфинитива к глаголу при выражении таких специфических значений, как модальность, время, лицо (Потебня, 1958, 352, 356, 361). По его мнению, инфинитив не обладает способностью контактировать с существительными в одном сочинительном ряду: «В нынешнем русском литературном языке живо чувствуется глагольность неопределенного наклонения, - отмечает А.А.Потебня, - и поэтому сочетание его как равносильного с именами (например, эюелаю вам счастья и долго эюить) является стилистической ошибкой» (Потебня, 1958, 339). Очевидно, преобладание глагольного компонента в инфинитиве А.А.Потебня напрямую связывает с тенденцией его развития в русском языке.

Кроме того, инфинитивы распространяются не атрибутом, что характерно для существительных {интересный рассказ), а наречием {интересно рассказывать), как и все другие глагольные формы, для которых важна актуализация способа протекания действия: интересно рассказывал и т.п.

Паконец, в отличие от имен существительных, в том числе и отглагольных, инфинитив даже в типично именных нозициях, используемый как субститут существительного, «не может быть ни настоящим подлежащим, ни настоящим дополнением, поскольку не

заключает в себе своего субъекта, но требует его как прилагательное и глагол» (Потебня, 1958, 342).

Специфику «имеьшых» употреблений ршфинитива последовательно учитывают современные лингвисты. Например, И.П.Распонов разграничивает субстантивные и инфинитивные дополнения не только по их грамматическим особенностям, но и по семантико-синтаксическим функциям: дополнения - существительные обозначают предмет в его отношении к другому действию (Распопов, 1980,226).

Несколько иное мнение высказывает А.М.Нешковский, полагая, что инфинитивы в формах словосочетаний глагольны и реализуют те же самые валентные связи при управлении и примыкании. Аргументируя свою точку зрения, он в качестве довода приводит тот факт, что инфинитив, тесно связанный с глаголами, может быть образован от каждого глагола и имеет те же видовые и залоговые значения, что и у глаголов (Нешковский, 1957, 132-133).

Развивая свое суждение, А.М.Нешковский вместе с тем видит грамматические различия между инфинитивными и финитными формами, которые по-разному определяют производящее действие: в инфинитиве - лицо неопределенное, а личный глагол выражает 1-ое, 2-ое или 3-е лицо. Данный факт дает А.М.Нешковскому основание признавать инфинитив, при всей его очевидной «глагольности», формой, «не дошедшей на один шаг до глагола» (Нешковский, 1938, 132). Скрытый в нем «элемент субстантивности» позволяет нричислять его к смешанным частям речи, подобно причастиям, совмешающим признаки глагола и прилагательного.

А.А.Шахматов также нодцерживал идею объединения инфинитива с глаголом, которую он развивал, исходя из того, что данная языковая форма «по происхождению своему является косвенным падежом отглагольного сушествительного... Но с течением

времени инфинитив окончательно оглаголился, потеряв возможность
v обозначать носителя признака, то есть быть существительным»

(Шахматов, 1941, 41). Таким образом, и в древнем, и в современном
русском языке инфинитив противостоял именам существительным
типологически, как представитель ипого семасиологического класса
слов. В отличие от существительного, служащего выражением
независимых представлений, инфинитив, специализируясь на обозначении
действия, служит «названием активного признака», мыслимого
+> обязательно в сочетании с представлением о производителе

признаков, а не отдельно от него - в виде отвлеченного предмета.

Еще более рещителыю А.А.Шахматов оценивал нацеленность инфинитива на имя деятеля: «Мы при слове ходить можем и не представлять себе определенно того или иного производителя этого действия, но оно при некотором напряжении вызовет в нас представление или о человеке, или о животном, или о мащине -производителях такого действия» (Шахматов, 1941, 460). Подобно личным формам, инфинитив всегда обращен к «представлению о производителе соответствующего действия - состояния; это подобно тому, как имя прилагательное вызывает представление о носителе соответствующего качества - свойства: всякий признак, пассивный или активный, мыслится обычно в сочетании с производителем, носителем признака» (Шахматов, 1941, 416). Отсутствие в языке инфинитивов безличных глаголов, как он полагает, подтверждает его гипотезу.

В дальнейшем концепцию А.А.Шахматова принимает и развивает В.В.Виноградов. Вполне справедливо полагая, что границы глагольного слова широки, но еще не вполне ясны, он в его состав включает морфологические разряды, а именно: формы спряжения, т.е. лица и рода, числа, времени и наклонения, причастия и деепричастия -гибридные формы слова, которые лежат в смешанной глагольно-

именной или глагольно-наречной зоне (Виноградов, 1972, 342-345).

(* Эти же четыре морфологических разряда «на основании выполняемых

ими функций и свойственных им категорий» объединены в глагольную парадигму в «Грамматике русского языка» (Грамматика 1953, т. 1, 410). Положение о частеречной совместимости форм с различным инвентарем частнограмматическнх значений изложено в «Русской грамматике» (Русская грамматика, 1980, т. 1). Основной автор соответствующего раздела в этой грамматике В.А.Плотникова в

'^ составе глагольного слова выделяет предикативные формы со

значением лица, времени и наклонения, атрибутивные формы (причастия и деепричастия), инфинитив - как название действия (Русская грамматика, 1980, т. 1, с. 646).

Грамматическая неоднородность перечисленных разрядов позволяет представить их как оппозицию личных (финитных) форм и неличных (инфинитивных) форм глагола. При этом донускается мысль, что только личные формы способны последовательно участвовать в реализации предикативной функции, используя для этого особый словоизменительный механизм координации со словом, обозначающим глагольного носителя. С этой целью соответствующие глагольные словоформы распределяются в системе частных парадигм, которые выражают значение рода, числа, лица, времени и наклонения. Исходя из данной точки зрения, личные (финитные) формы как формы предикативные и спрягаемые являются, как правило, центром соответствующего грамматического поля.

^v Противостоящие им неличные формы (инфинитив, нричастия,

деепричастия) интерпретируются как периферия глагольного слова. Такое определение неличных форм можно объяснить их неспособностью самостоятельно осуществлять предикативный акт, т.к. они либо вообще лишены словоизменительных значений и непарадигматичны (деенричастия, инфинитив), либо наследуют

словоизменение имен прилагательных (причастия).

Кроме того, все неличные формы объединяются с учетом своеобразия их грамматической семантики, которая совмещает значение активного признака с адъективным значением (причастия), или со значением адвербиальным (деепричастия), или со значением субстантивным (инфинитив). По этой причине все три класса подводятся под одпо понятие вербоидов, т.е. форм, лишь подобных глаголу.

Поскольку целью дапной главы является выявление специфики семантики инфинитива в сопоставляемых языках, то здесь мы попытаемся более подробно раскрыть особенности данного вербоида. Своеобразие инфинитива в сопоставлении рассматривается не только в структурном аспекте, но и в аспекте функциональной типологии, причем функционирование его описывается как в семасиологическом плане (от формы к содержанию), так и, в ряде случаев, в ономасиологическом плане (от выражаемого содержания к используемым формам).

Общеизвестно, что основу сравнения составляет инвентарь сопоставляемых данных. Вместе с тем, номенклатура фактов при исследовании инфинитива для многих языков, в том числе русского и таджикского, еще не установлена окончательно. До сих пор дискутируется воирос о самой природе инфинитива. Мы попытались учесть, в первую очередь, распространенные нредставления, отраженные в наиболее авторитетных научных публикациях, а также выделить наиболее существенные различия высказанных точек зрения.

В ходе изложения материала отмечаются возможные (в рамках сопоставляемых языков) типологические особенности, причем упор делается на расхождение между таджикским и русским языками.

Семантика инфинитива традиционно выступает предметом различных по своей направленности и исходным теоретическим

носылкам исследований языков. Между тем, эта «задагочная по своему современному значению категория глагола», как охарактеризовал ее А.М.Пешковский, до сих нор нолучает неоднозначную интерпретацию (Пешковский, 1956, 128). Отыменное нроисхождение инфинитива, наличие у него снецифических, не свойственных финитным глаголам сочетаемостных свойств обусловили расхождения уже при определении его частеречной отнесенности. В ряде исследований инфинитив выделяется в отдельную часть речи (в трудах представителей фортунатовской школы), иногда в большей или меньшей степени сближается с именами суш;ествительными (Буслаев, 1959, 103). В концепции Ш.Балли «инфинитив является транспозицией глагола, позволяющей последнему играть роль существительного» (Балли, 1955, 326). Традиция рассматривать инфинитив как субститут имеии существительного, точно замеченная Г.А.Золотовой (Золотова, 1979, 51), прослеживается в исследованиях, рассматривающих инфинитив в системе глагольных форм. В ряде работ нашли отражение идеи Э.Бенвениста, Л.Теньера о нолифункциональносги или синкретичности значений инфинитива: «...инфиннтив занимает нромежуточное положение между категорией глагола и категорией существительного» (Теньер, 1988, 433). Согласно точке зрения И.О.Выхованца, в системе частей речи возможны нромежуточные образования, которые либо распределяются на соответствующие группировки между различпыми частями речи, либо представляют собой морфологические двучастеречные общие формы с заложенными в них иотенциальными закономерностями закренления за грамматическими сферами» (Выхованец, 1988, 81). К таким образованиям можно отнести и инфинитив, который характеризуется как специфическая межчастеречная форма, лишенная четких морфологических признаков и используемая двумя частями речи - глаголом и существительным.

Природа инфинитива, как отмечает В.Скаличка, не может быть объяснена при учете лишь отдельных признаков этой формы (Скаличка, 1958, 9). Придерживаясь такой иозиции, вопрос о сущности инфинитива, на наш взгляд, следует искать в комплексности его функций.

Как известно, инфинитив иотенциально способен выполнять несколько функций. Первая, основная, функция - дополнение модальных и так называемых фазовых (т.е. со значением начала, конца или иродолжения действия) глаголов. К этой функции присоединяются момент отсутствия грамматической функции и элемент модальный. А.А.Шахматов, помимо указанных выше функций инфинитива, выделяет субъектное и объектное его употребление, одновременно при этом отмечая, что вопрос о субстантивации инфинитива для русского языка решается отрицательно. Субстантивация инфинитива, насчитывающая многолетнюю историю, известна из греческого, немецкого, французского языков. Объективизация же инфинитива, согласно точке зрения А.А.Шахматова, не есть переход его в название субстанции: это только результат зависимого его положения, при котором он не сохраняет всей полноты своего значения.

Субъектное употребление инфииитива в русском языке рассмотрено в учении о предложении. В односоставных безличных предложениях инфииитив выступает в качестве главного члена предложения, где он обозначает наличность, наступление этого признака в настоящем или в прошедшем, либо ожидаемую возможность наступления его в будущем. Такие предложения имеются и в других славянских языках, в которых для настоящего времени возможен пропуск 3-го лица единственного числа. В современном русском языке такой пропуск, точпее отсутствие вспомогательного глагола, обязателен. Приведенные в качестве иллюстрации

инфинитивные предложения мы расположили в двух блоках: в первом
W даны примеры, где инфинитив осложнен 3-м лицом вспомогательного

глагола быть (было, будет); во втором - примеры, где инфинитив один, т.е. грамматически независим.

В каждом блоке под символом А приводятся примеры, где
дополнение в дательном падеже является выражением мыслимого при
предикате (соответствующем инфинитиву) субъекта, а также случаи,
где такое дополнение, опущенное в предложении, может быть
ж, восстановлено; под символом Б даны предложения, в которых при

инфинитиве стоит прямое дополнение (в винительном падеже), независимо от косвенного дополнения в дательном.

Символ А

Полно, Наумыч... Тебе бы всё душить да резать; Только бы мне узнать, что он такое (Гоголь, Ревизор, 13); Да и к чему было говорить, о чем расспрашивать? (Тургенев, Дворянское гнездо, 41)

Символ Б

Тогда-то будет нам о чём повесть словечко! (Крылов, Басни, 52); Ну, Варвара Павловна, признаюсь... удивили вы меня, вам хоть бы концерты давать (Тургенев, Дворянское гнездо, 29)

Объектное употребление инфинитива, как правило, рассматривается в учении о словосочетании. Более подробная характеристика субъектного и объектного употребления инфинитива будет представлена в последующем.

Касаясь вопроса функционирования инфинитива в современном таджикском языке, можно сказать, что эта нроблема в таджикском языкознании до сих пор не получила должного освещения. Имеются лишь фрагментарные сведения об этой неспрягаемой форме в учебниках и грамматиках. Ценным вкладом в исследование инфинитивных словосочетаний является появившееся недавпо фундаментальное исследование Мирзоева А. «Масъалахои ибора дар

забони точики». В обобщающем труде по типам словосочетаний автор

одним из нервых уделил особое внимание многоаспектной проблеме инфинитивных конструкций, а также сложному вопросу многоуровневой организации структуры этих конструкций в таджикском языке. Согласно выдвинутой им точке зрения, таджикский глагол обладает большими конструктивными возможностями, т.к. может сочетаться со всеми зависимыми от него словами. Это можно объяснить той большой ролью, которую играет глагол в грамматической структуре таджикского языка (Мирзоев 2003, 41).

Относительно функцио1Шрования инфинитива в близкородственном современном персидском языке следует заметить, что данная неспрягаемая форма рассматривалась в отдельных исследованиях по грамматике персидского языка отечественных и зарубежных языковедов, в которых в той или иной степени приводятся фрагментарные сведения об инфинитиве. В большинстве работ мы встречаем лишь отдельные замечания об именных свойствах неспрягаемой формы глагола. Подобные замечания встречаются в работах Е.Э.Бертельса, Плетса, Мухаммеда Джавада Машкури.

Здесь уместно отметить, что в зарубежной лингвистике при рассмотрении некоторых функций инфинитива имеет место формальный анализ их значения и зачастую наблюдается стремление рассмотрения грамматических явлений персидского языка в рамках грамматики родного для автора языка, что, на наш взгляд, не может повлечь за собой неправильного толкования грамматических законов изучаемого языка. Проблема неличных форм глаголов современного персидского языка, в основном, разработана Г.А.Восканяном, Л.С.Пейсиковым, Т.З.Рустамовой.

В диссертационной работе Г.Р.Восканяна «Инфинитив в современном персидском языке» анализируются свойства инфинитива, обилие с другими глагольными формами, их именные свойства, раскрываются основные процессы, связанные с его субстантивацией, а

также рассматривается инфинитив как зависимое слово словосочетания и как член нредложения. Из данной работы можно получить также выводы о грамматической нрироде инфинитива, его месте среди других частей речи, нутем сравнения инфинитива в языке классического нериода и современном языке делается нонытка выявить общую тенденцию развития инфинитива.

Дальнейшую разработку этот вонрос нашел в его статье «Инфинитивные словосочетания, выражающие начало и длительность действия (на материале персидского языка)».

Имеются отдельные наблюдения у ряда авторов но этому поводу, но чаще всего эти наблюдения ограничиваются лищь уноминанием и употреблением различных традиционных арабских терминов.

В работах по персидской грамматике, в частности, в грамматических нриложениях к словарям, написанных русскими востоковедами - персидские песирягаемые формы глагола рассматриваются как основные формы, аналогичные по смыслу русским неспрягаемым глаголам (Расторгуева, 1958, 645-646; Овчинникова, 1965, 102).

В основе разнообразия трактовок инфинитива зачастую лежит некоторая неопределенность в его характеристике. С одной стороны, это объясняется недостаточной разработанностью нринцинов классификации частей речи, а с другой - отсутствием комнлексного описания синтаксических позиций инфинитива, которое позволило бы подтвердить или опровергнуть мнение А.А.Потебни о том, что эта форма является второстепенным сказуемым, не способным быть ни настоящим подлежащим, ни настоящим дополнением. Отмеченная выше традиция отождествления позиций инфинитива и существительцого, но существу, связана с отрицанием точки зрения А.А.Потебни, она ведет к включению инфинитива в состав членов, способных быть нодлежащими и дополнениями, а также

самостоятельным сказуемым.

Между тем, попытки сопоставления внешне тождественных конструкций, различающихся наличием - отсутствием в них инфинитива, свидетельствуют об их специфике. Ср.: бегать глупо - бег глупый; он хотел уйти - он хотел, чтобы ушли - он хотел ухода; в камень стрелять - стрелы терять - если в камень стрелять, стрелы терять - если в камень стреляют (стреляешь) - стрелы теряют (теряешь) - стрельба в камни - потеря стрел.

Приведенные иримеры говорят, с одной стороны, лищь о подобии, а не о тождестве функций инфинитива и существительного в предложении, а с другой, показывают близость функций инфинитива и личных глаголов.

Одновременно существует также иная точка зрения, согласно которой инфинитив необходимо отделить от глагола, имея в виду то, что по своему происхождению инфинитив является именем с глагольной основой (ср.: знать - знаю и знать, знати; стать - стану и стать, стати; паеть - паду и пасть, пасти и т.п.), что инфинитив не принадлежит к числу ни предикативных, ни атрибутивных форм глагола. Подобной трактовки придерживались представители фортунатовской щколы, за исключением А.М.Пещковского. Здесь необходимо всиомнить, что инфинитив под именем «отглаголия» выделял из глагола в самостоятельную категорию И.Ф.Калайдович (Грамматика языка русского, 1834). И.Ф.Калайдович выделил инфинитив в особую часть речи и рассматривал как слово, не причастное к спряжению. Лшиь академик Д.П.Овсянико-Куликовский, А.А.Шахматов и лингвисты бодуэновской щколы настойчиво иодчеркивали, что инфинитив в современном русском языке - это «глагольный номинатив», т.е. основная исходная форма глагола. «Для того чтобы данная форма, - писал Д.Н.Овсянико-Куликовский, -могла быть призиана глаголом, ей вовсе не нужно иметь определенное

личное окончание, а вполне достаточно иметь отношение к лицу, хотя бы и неизвестному вне контекста» (Овсянико-Куликовский, 1987, 88). Отношение к лицу, согласно его точке зрения, делает инфинитив спрягаемой частью речи.

Известно, что и А.А.Потебня, считая инфинитив особой частью речи, все же приписывал ему отношение к неопределенному лицу. Инфинитив, по его мнению, «не заключает в себе своего субъекта, но требует его как прилагательное и глагол... Отличие неонределенного наклонения от личного глагола состоит в том, что этот последний заключает в себе определение своего лица (1-го, 2-го или 3-го), тогда как в неопределенном наклонении, вырванном из связи, лицо остаётся неопределенным. В живой речи лицо неопределенное всегда определяется тем или другим способом» (Потебня, 1968, 348).

Вслед за ним также и А.А.Шахматов настаивал на том, что «нредставление об инфинитиве вызывает представление о производителе соответствующего действия - состояния; это подобно тому, как имя прилагательное вызывает представление о носителе соответствуюш,его качества - свойства» (Шахматов, 1941, 32).

В необработанных заметках А.А.Шахматова по синтаксису встречается тонкая и глубокая мысль о том, что инфинитив безличных глаголов как отдельная форма самостоятельно не существует (Шахматов, 1941, 44). Действительно, инфинитив безличных глаголов лишь входит в состав аналитических форм, образуемых сочетанием вспомогательных глаголов с инфинитивом (например, начнет смеркаться, стало подмораэюивать). Отдельно, как особая форма, инфинитив безличного глагола не употребляется. Отсюда можно сделать косвенный вывод, что отношение к лицу потенциально заложено в форме инфинитива. Иначе остается непонятной синтаксическая ограниченность употребления этой формы у

безличных глаголов. Даже А.М.Пешковский, долгое время считавший

инфинитив особой, хотя и смешанной, частью речи, вынужден был признать его глагольным «hominativos»OM: «Как именительный падеж (по большей части притом единственного числа) принимается нами за нростое, голое название предмета без тех осложнений в процессе мысли, которые вносятся формами косвенных падежей, так неопределенная форма благодаря своей отвлеченности иредставляется нам простым, голым выражением идеи действия, без тех осложнений, которые вносятся в нее всеми другими глагольными категориями» (Пешковский, 1941, 103).

Как показывает обзор лингвистических исследований, детальное онисание семантики инфинитива необходимо начинать с многоаспектного, иерархически упорядоченного подхода к классификации частей речи. Необходимость такого подхода видна при обраш,ении к инфинитиву, освещенного в трудах Л.В.Щербы, В.В.Виноградова, В.Г.Адмони, В.М.Жирмунского, И.Р.Выхованца.

Таким образом, оценивая возможность гомогенной Ш1терпретации инфинитива, можно констатировать ее недостаточность, примепимость к ней мысли Л.В.Щербы, связанной с характеристикой морфолоп1ческого подхода к часгеречной классификации: «Формальные признаки не ограничиваются одними морфологическими, тут важна вся совокупность лингвистических данных» (Щерба, 1957, 64-66).

Несмотря на распространенность единого (частеречного) подхода к классификации частей речи, в определепии исходного критерия дифференциации существуют очевидные различия. Так, согласно концепции Е.С.Кубряковой, в основу частеречного распределения кладется ономасиологический подход, предполагающий, в первую очередь, ответ на вопрос, как связаны те или иные языковые явления «с обозначением окружающей нас действительности, с выбором и созданием названий для отдельных ее фрагментов (Кубрякова, 1978, 5). Согласно другой точке зрения, это - интерпретация частей речи как

грамматических разрядов слов. Данной позиции придерживались А.А.Реформатский, О.П.Суник, А.Е.Сунрун.

Несмотря на отмеченные различия, эти нодходы зачастую имеют много общего, т.к. в них наблюдаются одинаковые интерпретации состава частей речи в языке. Их близость проявляется в том, что они ведут к выделению однотинных различительных признаков частей речи, каковыми выступают выделенные еще Аристотелем категории предметности (сущности, субстанциональности), процессуальности (действия, претерпевания, иоложения), атрибутивиости (качества, признаковости). В одних исследованиях они оиределяются как логические, в других - как общеграмматические (Суник, 1968, 20), в третьих - как оиомасиологические (Кубрякова, 1978, 40) или семантические (Чикобава, 1956, 61). Близость существующих подходов прослеживается и в том, что в позиции сторонников грамматического и общеграмматического определеиия частей речи обычно не отрицается необходимость привлечения лексических значений. В этом отношении довольно иоказательна точка зрения А.Е.Супруна, отмечающего, что «части речи представляют собой специализироваипые в каких-то грамматических функциях группы слов» (Супруи, 1978, 18).

Поскольку грамматическая специализация слов зависит от их значения, то можно нредноложить, что лексика оказывает оиределенное влияние на распределение слов по частям речи. Отсюда следует, части речи - это категория не только грамматическая, но одновременно и лексическая, потому что по частям речи распределяется не что иное, как лексика. Общеизвестно, что части речи - это классификация грамматическая в том смысле, что лишь то в лексемах, что зафиксировано грамматнчески, влияет на распределение их по частям речи.

Данные концепции объединяет трактование частнограмматических признаков как менее значимых по сравнению с общеграмматическими

или оиомасиологическими. В иодтверждение можно привести высказывание Е.С.Кубряковой: «Части речи обладают иомииативиой спецификой, которая иредоиределяет возможность развертывания на основе данного номинативного (ономасиологического) признака соответствующих грамматических и деривационных категорий» (Кубрякова, 1978, 4).

Признание семантического критерия главным при классификации частей речи в ряде исследований нередко сочетается с мыслью о необходимости дифференциации семантических признаков. В этом плане интересна точка зрения И.Р.Выхованца, который в сферу семантического критерия включает определение «направленности отдельных частей речи на соответствующие объекты окружающего мира и своеобразия отражения последних в языке, так и выяснение категориальных значений части речи» (Выхованец, 1988, 13). В данном случае первый аспект семантики оказывается релевантным лищь для центра лексико-грамматического класса, не будучи применяем в отношении его периферийных компонентов, так как нериферийные элементы класса соотносятся не непосредственно с предметным значением слов, а с их обобщенным значением. Как известно, обобщенное значение, которое образовалось на почве предметного значения, функционирует в роли категориального значения части речи. В свою очередь, категориальное значение, охватывая ядро лексико-грамматического класса и его дериваты, характеризует синтаксические нозиции слова.

Обращение к категориальному значению не случайно, так как оно служит своеобразным переходом к семантико-синтаксическому аспекту характеристики частей речи. В своей совокупности именно семантические и синтаксические критерии выстуиают средством различения сходных по каким-либо морфологическим признакам слов и, наоборот, объединения лексики, имеющей определенные

морфологические расхождения. С другой стороны, в идентификации частей речи морфологические иризнаки выстунают одним из критериев, хотя и менее самостоятельным, но сравнению с семантическими.

Приведенная выше иерархия выделения частей речи, а также учет различных аснектов их семантического анализа, нозволяют сформулировать некоторые общие ноложения о свойствах инфинитива, его месте но отношению к отглагольным существительным и глаголам.

Обращение к отглагольным существительным, инфинитивам и личным глаголам, нанример, бег, бегать, бегу, нозволяет нрийти к выводу, аналогичному мнению Л.В.Щербы, отмечавшего, что содержание слов тина веселый, веселиться, веселье «тождественно и лишь воснринимается сквозь нризму разных общих категорий -качества, субстанции, действия» (Щерба, 1941, 59), Если обратиться к их лексическому значению, эти слова обозначают оиределенное действие. Различие между ними обнаруживается в противоноставлении на уровне категориальных значений. Их расхождение в семантической структуре основывается на том, что слово бег дает название некоторой ситуации в отвлеченни от лица, слово же бегаю обозначает не ситуацию, а ориентированное во времени нроявление действия говорящего. Здесь уместно нроцитировать Э.Бенвениста, который относительно нротивоноставления глагола имени отмечал: «Мы не вираве нснользовать ни такие нонятия, как объект и нроцесс, ни такие категории, как время, ни морфологические различия. Тем не менее, искомый критерий существует, и он носит синтаксический характер» (Бенвенист, 1974, 170).

Основное различие между глаголом и именем заключается в функциях, которые вынолняет глагол: функция связи и функция утверждения существования. Прежде чем более подробно

рассматривать противопоставление имени и глагола, следует, в первую очередь, отметить сходства и различия инфиннтива и личного глагола. Здесь чрезвычайно важно подчеркпуть своеобразие русского инфинитива в сравнении с таджикским. Специфика инфинитива в русском языке проявляется в его модальном употреблении в функции всех основных наклонений глагола. Так как инфинитив потенциально содержит в себе отношение к лицу, то важны модальные унотребления его в функции всех наклонений глагола.

ft. Как известно, инфинитив чаш:е всего сочетается с глаголами,

лексические значения которых однородны или с видовыми, или модальными значениями (ср., например: я не мог понять; он намерен уехать в отпуск; ты хотел зайти; мы пытались его остановить).

Инфинитив в сочетании с глаголами модальной окраски выражает прежде всего многообразие и богатство модальных значений, обычно выражаемых формами косвенных наклонений.

i\ Однако следует заметить, что случаи объектного употреблення

инфинитива нри этом остаются в стороне. Например: Старуха встала и собрала себе уэ/сшшть; Войска, варящие себе есть два раза в день.

Как показало исследование, инфинитив нриобретает так же все более широкие права экспрессивного переносного замеш,ения личных форм глагола. Так, намечающийся отход форм повелительного наклонения в сферу междометия возмещается развитием императивных оттенков у инфинитива. Инфинитив обозначает не только безапелляционный прика:^{^}, категорическое постановление, распоряжение {Уволить!; Срочно исполнить!; У меня на пол наплевать! Отнести её вон!), но и выражает обязательность, неизбежность действия, потребность в нем, необходимость его наступления, волю к его отрицанию, как бы запрет на действие. Например: Не бывать тому, пока я э/сив, не бывать, не бывать (СУР, 108).

ч¹

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ

БИБЛИОТЕКА

Помимо вышеуказанных значений, инфинитив употребляется для выражения субъективного оттенка нерешительности, сомнения, недоумения, эмоциональных колебаний. Все сказанное проиллюстрируем следующими примерами: Что Dice делать, если обманула та мечта, как всякая мечта? (Блок, Избранное, 24); И к чему Dice, за что себя убивать? (Чехов, Рассказы, 51).

Необходимо также отметить, что в русском языке инфинитив легко принимает на себя и функции условно-желательного наклонения, например: Вам хоть бы концерты давать; Ехать бы нам.

Инфинитив выступает и в роли изъявительного наклонения со своеобразными экспрессивными оттенками. Так, инфинитив несовершенного вида употребляется в значении прошедшего времени с интенсивно-начинательным оттенком, например: А он - 6eDicanib; Дрозд горевать, дрозд тосковать (СУР, 315).

На основе имеющегося в нашем распоряжении иллюстративного материала выявлена такая особенность инфинитива в русском языке, как способность сочетаться с обозначением субъекта, особенно, в противительных словосочетаниях, в народных пословицах. Например: Люди пировать, а мы горевать (фольклор); Люди молотить, а он замки колотить (фольклор).

Противопоставленные здесь действия не прикреплены к какому-либо определенному времени и поэтому осознаются как обычные и как взаимообусловленные и протекающие. Как справедливо отмечал Б.А.Глаголевский, «здесь речь идет не всегда о начале действия и, во всяком случае, не только о начале действия, но и о самом действии, понимаемом под единственным условием напряженности или продолжительности» (Глаголевский, 1981, 47).

Отсюда вытекает следующее: употребление инфинитива в функциях изъявительного, условно-желательного, волюнтативного

(например, а он ну кричать) и повелительного наклонений

обнаруживает большую широту модальных колебаний этой формы в русском языке.

Асимметрия в выражении модальности в сопоставляемых языках проявляется в следующих фактах: в русском языке инфинитив гораздо чаще, чем в таджикском, самостоятельно выражает различные модальные значения, он также щире используется в повелительном значении, в частности, в призывах, лозунгах. Здесь важно отметить тот факт, что если модальность в русском языке является спецификой семантики инфинитива, то в таджикском языке инфинитив обладает всего лишь способностью сочетаться со словами, выражающими значение модальности. В целях большей обозримости исследование сочетания инфинитива с модальными словами в таджикском языке осуществляется по принципу: от более конкрет1юго значения к более абстрактному.

Следует отметить широкое распространение инфииитива в оборотах с модальными глаголами в таджикском языке, в частности, с глаголами хостан - хотеть; тавонистан - мочь. Материал, собранный из современного таджикского языка, ноказывает, что названный тип словосочетаний встречается не только в поэзии, но и в прозе. Для подтверждения этой мысли рассмотрим примеры, которые взяты пами из прозаических произведений современных таджикских писателей: Мо дар цумъаи дуюми мавсими сайри «Файзобод», ки одатан бисер гарм ва серодам мешавад, ба тамошо баромадан хостем (Айни, Ёддоштхо, 62) - Мы во вторую пятницу отдыха в «Файзабаде», когда обычно бывает лсарко и многолюдно, хотели пойти прогуляться.

В таджикском языке широкое развитие получило также сочетание инфинитива с модальными словами и оборотами долженствования.

Отличительной чертой модальных единиц является то, что они не оказывают влияния на синтаксическую структуру предложения, не являются членами предложения, а только выражают отношение говорящего к действительности, отображенной в высказывании.

Здесь важно отметить своеобразие инфинитива в таджикском языке, которое заключается в его снособности влиять на семантическую структуру слов с модальным значением. Так, в частности, значение долженствования и вынужденной необходимости в таджикском языке обычно выражается модальными словами: даркор, лозим, зарур - нужно; мумкин - возможно. Слова даркор и лозим в сочетании с инфинитивом выражают необходимость и нотребность: Сифати ранг, албатта, а:^амият дошт, аммо су хани муаллимон ?;ам, ки у;унари рассомиро махсус омухтан лозим мегуфтанд, ^ац буд (Айтматов, Ч,амила, 62) - Краски красками, а все лее учителя, калсется, были правы: этому надо учиться.

Модальные слова даркор и лозим в сочетании с иифинитивом во многих случаях уиотребляются вместе со связочными глаголами: Ин саги дайдуи дурагаро кащо аз авул паи кардан даркор буд (Айтматов, Ч,амила, 65) - Давно надо было гнать из аила эту приблудную собаку- полукровку!

Возможность совершения действия в таджикском языке выражается сочетанием инфинитива с модальным словом мумкин -возможно: Пайро>;а ба ку^^сор мебарад ва бо он зудтар ба хона расидан мумкин (Айтматов, Алвидоъ, Гулсарй, 46) - Тропа та уходила в горы, и по ней моэюно было быстрей добраться домой.

В большинстве случаев в таджикском языке встречается сочетание инфинитива с модальным словом мумкин в соединении со всномогательным глаголом будан - быть и связкой :^аст. Например: ... ба хеч василае он:)^оро аз цояшон цунбондан мумкин набуд, у;атто тозиёназанп )^ам асар намекард (Лермонтов, К^а^рамони даврони мо, 35) - ... ничем их нельзя было сдвинуть с места, несмотря на красноречие кнутов.

В употреблении инфинитива с модальными словами в

сопоставляемых языках наблюдается сходство. Оно проявляется в том,

что и в русском языке инфинитив также в определенной степени обладает способностью сочетаться с модальными словами. В русском языке важно подчеркнуть различие между основной модальностью и лексически выраженным обозначением возможности, желательности, необходимости, долженствования. Ср. предложения: Он хочет работать, он молсет работать, он должен работать - в данном случае модальные слова выражают реальную действительность. В следующих предложениях: Он хотел бы работать, он мог бы работать, он дол^гсен работать - слова с ирреальной модальностью.

Инфинитив в русском языке как модально неопределенная форма глагола способен значительно расширить круг модальных значений, выражаемых личными глаголами в формах прямых и непрямых наклонений.

Подобно тому, как в таджикском языке инфинитив обладает способностью сочетаться с модальным глаголом тавонистан - мочь (хотя следует заметить, что подобное сочетание редко употребляется в современном таджикском языке), в русском языке эта неопределенная форма входит в конструкции с модальными словами мочь и уметь. Данные слова в сочетании с инфинитивом обладают конкретно-отражательными свойствами, вне сочетания с инфинитивом они не могут называть, подобно многим другим глаголам, наблюдаемое действие или процесс. Например: Он сперва не поверил, что этот ненавистный ему человек Mooicem испытывать человеческие страдания (СУР, 14); Цветы людей и в солнь и стыть умеют ползать и ходить (СУР, 143).

Несмотря на свою глагольную форму, слова мочь и уметь в русском языке в семантическом отношении сближаются с прилагательными, о чем свидетельствуют и их синонимические связи. Ср.: Он не поверил, что этот ненавистный ему человек способен (в

состоянии) испытывать человеческие страдания; Цветы людей и в

солнь и стыть способны (в состоянии) ползать и ходить. Ср. также: Кто сколько способен взять - моэ/сет взять.

В приведенных примерах глаголы мочь и уметь выступают средством характеристики «именительного субъекта» по паличию у пего в прошлом или настоящем некоторых способностей, умений, содержание которых конкретизируется с помощью инфинитива. Приведенные конструкции можно сравнить с предложепиями: Он моэюет всё - Он умеет все, в которых уточнепие содержания способности или умепия отсутствует.

Обращение к приведенным выще сочетаниям мочь, уметь с именными формами показывает, что в большипстве случаев эти глаголы обладают самостоятельным значением «иметь способпость» и в сочетании с инфинитивом, ограничивающим объем способностей субъекта, выступают средством предикативной характеристики подлежащего. Это дает право говорить о вспомогательной функции инфинитива.

Рассматриваемые нами глаголы в русском языке обнаруживают некоторую специфику в семаптике и связях с инфинитивами. Глагол уметь обычно сочетается лищь с инфинитивами несовершенного вида, обозначающими действие, и имеет значение «обладать умением делать что-либо благодаря знаниям или навыку к чему-либо» (СРЯ, т. 4, с. 491).

Глагол уметь в сочетании с инфинитивами, обозначающими недействия, обнаруживает значение «обладать способпостью». Например: Красоту они ценить умеют, красоту по капле собирают (СУР, 22); Просто ты умела о/сдать, как никто другой (СУР, 11).

В сочетании с инфинитивами соверщенного вида этот глагол характеризуется устарелым, разговорным значением «быть в состоянии, мочь сделать что-либо». Нанример: Из-под сора

всемирного рынка, не умея все это понять, смотрит ламой затравленной инка - человечества скорбная мать (СУР, 38).

Вместе с тем, в конструкциях ^л/еть+инфинитив, л/очь+инфинитив со значением конкретного действия различия в семантике глаголов мочь и уметь стираются. Ср.: Могу свистеть, стучать дверьми (СУР, 97) - Умею свистеть, стучать дверьми; Главное то, что ты моо1сешь хранить э/сенскую скромность, а это достоинство (СУР, 18) - Главное то, что ты умеешь хранить лсенскую скромность, а это достоинство.

Вместе с тем, нри приобретении инфинитивом предикатного значения «постояиное занятие», «стативное действие», «процесс» смысловые различия между глаголами мочь и уметь не нивелируются. Например: .. .командовать полком Баранов не мог и начинать «расти» ему надо было с другой долэююсти (Симонов, Живые и мёртвые, 147); Я не мог сидеть над ними (географическими картами) по нескольку часов, как над увлекательной книгой (Паустовский, Золотая карета, 15)

Стилистически ограниченными оказываются связи между глаголами мочь и уметь, если они употребляются с инфинитивом совершенного вида, обозначающим результат действия или процессов. Например: За себя я нынче отвечаю, за тебя ответить не могу (Есенин, Лирика, 145); Я не мог представить, чтобы экваториальное небо бывало хоть когда-нибудь серым (Паустовский, Золотая карета, 82).

В отличие от глагола мочь, глагол уметь в подобных сочетаниях является устарелым, разговорным (СРЯ, т. 4, 491).

При характеристике предметов конструкция л/очь+инфинитив совершенного/несовершенного вида синонимических связей с конструкциями, образуемыми глаголом уметь, не имеет. Например: В саду горит костер рябины красной, но никого не моэ/сет он согреть (Есенин, Лирика, 18); Казань, Казань, татарская столица.

предположить ты далее не могла, как накрепко Россия настоится под крышкою бурлящего котла (Евтушенко, Стихи, 25).

Приведенные примеры предикативных сочетаний глагола мочь с неодушевленными сушествнтельными позволяют уточнить одно из весьма распространенных мнений, согласно которому этот глагол нри неодушевленных сушествительных имеет значение возможности.

Наряду с этим значением, связанным с передачей факта обладапия некоторой способностью, глагол мочь выражает факт обладания субъектом некоторым правом, некоторой возможностью реализовать действие в зависимости от своего желания. Инфинитив при этом раскрывает содержание этого права, возможпости. Например: На войне ни дня, ни часа не леивет он без приказа. И не моэгеет испокон Без приказа командира. Ни сменить свою квартиру. Ни сменить портянки он. Ни лсениться, ни влюбиться он не молсет, нету прав (Твардовский, Василий Теркин, 54).

Иные отношения с субъектом наблюдаются у глагола лючь в случаях, когда он употребляется для обозначения возможности, вероятности какого-либо действия (СРЯ, т. 2, 305). Уточняя приведенное словарное толкование, отметим, что данная функция, как иравило, регистрируется в сочетании с инфинитивами, обозначаюищми неактивное, нецеленаправленное проявление субъекта: Мог разорвать на части; Мог добавить.

Особенностью семантики глагола мочь в приведенных примерах является то, что он обозначает не абстрактную, вневременную способность субъекта, а характеризует его по наличию способности -возможности сделать что-либо в определенный момент.

Результаты исследования показали, что инфинитив в сопоставляемых языках, помимо обших черт, обладает спецификой, присуш,ей только одному из языков. Подобная асимметрия наблюдается при сравнении инфинитивных конструкций. Так, в

русском языке выделяется компактная группа, организуемая глаголами, имеющими обобщенное значение производства действия с приложением усилий, с преодолением препятствий. Такие глаголы получили наименование «пробациоипых» (Сильницкий, 1983, 36). К ним относятся глаголы норовить, пробовать, пытаться, стараться, стремиться, силиться, пылситься, туэ/ситься, тратиться и производные от них образования попытаться, постараться, потуэюиться, напыжиться. Например: Вновь туман, расстилаясь белесо, норовит луговину прикрыть (СУР, 6); Когда я писал этот рассказ, я все время старался сохранить в себе ощущение холодного ветра с ночных гор (Паустовский, Золотая карета, 4); Баранов был из тех людей, что стремятся возместить храбростью все, чего им не хватает (Симонов, Живые и мертвые, 8).

Особенностью пробационных глаголов является наличие у них способности передавать значение денотативно неопределенного действия. В связи с этим ири сочетании с инфинитивами несовершенного вида, обозначающими действия, они обычно выполняют функпию модально-временной ориентации инфииитивной пропозиции в действительности: Он пытался возражать = Он возраэ/сал как только мог.

Сочетаясь с инфинитивом, пробационные глаголы обозначают также широкий круг действий: Он старался забывать всё, чтобы забывать о неприятностях = Он забывал о неприятностях; Он старался не болеть = Он делал все необходимое, чтобы не болеть = Он не болел.

Наиболее характерна для пробапиопных глаголов сочетаемость с инфинитивами совершенного вида. Например: Он попробовал открыть окно, но прохладнее от этого не стало = Он пытался открыть окно, но не смог этого сделать = Он открывал окно.

В первом случае инфинитив обозначает реализованное действие

во втором - определенное действие, не доведенное до внутреннего нредела.

Указанные выше особенности ннфиннтнвов несовершенного внда в сочетании с пробационными глаголами, отражают лишь существующие в речи тенденции их иснользования. Реальное же истолкование этих конструкций во многом зависит от контекста, а также от выбора нробационного глагола. Так, тесно синонимически связанные глаголы стараться, пытаться, пыжиться, силиться, тщиться и их нроизводные чаще выражают значение «нрилагать (приложить) усилия, чтобы сделать, осуществить что-либо» (СРЯ, т. 4, 249), тогда как глаголы пробовать, попробовать более регулярны нри обозначении реализуемого или реализованного действия, названного инфинитивом; ср. Старались заглядывать в завтра - Пробовали заглядывать в завтра.

Отсутствие иодобной конструкции в таджикском языке объясняется тем, что таджикский язык в области морфологии сравнительно несложен на уровне системы: число грамматических значений, выражаемых его формами, невелико. Однако он довольно сложен на уровне нормы: одни и те значения имеют разнообразные распределяющие способы выражения. К ним можно отнести, например, употребление инфинитива с предлогами и послелогами, что более подробно будет рассмотрено в дальнейщих разделах.

Следующий воирос, который рассматривается в данной главе, -структура инфинитива и его соотнощение с существительными, прилагательными и причастиями в сопоставляемых языках.

Инфинитив относится к весьма старым формам, существующим в таджикском языке и не нотерявщим при этом своей активности. По данным научных источников, в древних индоиранских (в ведийском и авестийском языках) существовало до десяти различных форм, которые можно рассматривать как инфинитивы, хотя, по-нашему

мнению, они нредставляют собой отглагольные существительные (nomina actionis). В древнеиерсидском языке генерализовалась форма инфинитива на -tana - в дательном падеже, т.е. - tanai (Расторгуева, Молчанова, 1981, 130). При этом зачастую отмечались случаи образования инфинитива с иной огласовкой, чем иричастия ирошедшего времени. Так, например, иричастия от глагола каг -делать было korta-, а инфинитив - саг - tanai. Однако уже в средненерсидском языке инфииитив стал формально отличаться от иричастия ирошедшего времени только финальным -an, который на синхронном уровне выстунает как суффикс инфинитивов (Соколов, 1979, 172). В более иоздних и современных иранских языках -продолжениях среднеиерсидского - морфология инфинитива существенным изменениям не подвергалась.

В современном отечественном языкознании ио иоводу строения инфинитива встречаются различные точки зрения. Воирос о его структуре и месте до сих пор относится к числу спорных вопросов. В своем исследовании, придерживаясь традиционной иозипии, мы выделяем две формы инфинитива в современиом таджикском литературном языке: полную и усечеиную. Полная форма иифинитива образуется при помощи суффикса -ан - от основы прошедшего времени глагола, наиример: кард - кардан - сделать, хонд - хондан -читать.

Усеченный инфинитив имеет два вида: усеченный инфинитив - 1 равен основе прошедшего времени и исиользуется лишь в некоторых модальных выражениях, где основное сказуемое - неизмеияемые формы бояд - нужио; шояд - стоит, вероятно и метавон - можно (здесь следует заметить, что все эти модальные слова восходят к глаголам). Бояд и шояд - третье лицо настояще-будущего времени неуиотребительных ныне глаголов боистан - 'быть должным' и

шоистан - 'быть достойным', а также в качестве смыслового глагола в

будущем категорическом (или «будущем литературном») времени, которое образуется при помощи глагола хостан в настояще-будущем времени конъюнктива: хоу;ам, хо:х;п, хо:х;ад и т.д., за которым следует смысловой глагол в форме усеченного инфинитива.

Оба варианта использования усеченного инфинитива характерны для языка «высокого стиля», в первую очередь, поэзии. Усеченный инфинитив был весьма раснространен в классическом персидском языке, где его функционирование было щире (Lazard, 1961, 500-501). Там же Ж.Лазар отмечает, что усеченный инфинитив очень редок в рукописях, происходящих из Трансоксианы, которые отражают персидские диалекты - предки таджикского языка.

В современных исследованиях по грамматике таджикского языка зачастую можно встретить термин «усеченный инфинитив-2». Так называют инфинитивную форму, которая образуется от основы прощедщего времени с суффиксом -а, т.е. формально не отличающуюся от причастия прощедщего времени. Используют усеченный инфинитив-2 в составе модальных выражений в текстах, нриближенных к живой речи. Вероятно, его не следует отделять от причастия прощедщего времени, о чем более подробно будет изложено в следующей главе диссертации.

Усеченный инфинитив в таджикском языке также способен сочетаться с модальными словами.

Усеченный инфинитив первого вида употребляется, в частности, с модальным глаголом бояд. Например: ...аз xamo?fo таълим бояд гирифт (Улугзода, Субхи ч;авонии мо, 46) - ...на ошибках нуэ/сно учиться.

Особенностью усеченного инфинитива второго вида является его снособность сочетаться с глаголами тавонистан - 'мочь' и шудан -'делаться', 'становиться' - в особых фразеологических оборотах. В

этих конструкциях основной глагол употребляется в форме усечепного

инфинитива, а глагол тавонистан - в нужной изменяемой форме: ... мо
!*• дар ин вацт наваду нуу; фоизи заминро бо трактор у;ай карда метавонем

(Улугзода, Навобод, 112) - мы за это время моэ/сем вспахать трактором девяносто девять процентов земли.

Такая форма усеченного инфинитива была характерна уже для
средневекового иисьменного языка. В памятниках X-XI веков, в
частности медицинском трактате «Хидоят ал-мутаъаллимин фит-
тибб», в сочетании с модальными глаголами выступает полная форма
(\> инфинитива: бояд гуфтан, тавон кардан (Лившиц, Масуми, Таджиев,

1974,282).

Усеченный инфинитив второго вида с глаголом шудан употребляется в современном таджикском языке реже. Собраппый материал показывает, что глагол шудан в таких сочетаниях встречается только в форме 3-го лица единственного числа настояще-будущего времени и аориста.

Помимо усеченной формы в таджикском языке суш;ествует такая особая форма инфинитива - сложно-деепричастный. Данный инфинитив образуется с помош;ью глагола истодан - стоять и деепричастия карда -сделав, хонда - прочитав, гуфта - сказав.

Сложно-деепричастный инфинитив употребляется, во-первых, для
выражения длительности действия, во-вторых, используется для
указания на одновременность действия, выраженного инфинитивом, с
тем действием, обычно прошедшим, которое представлепо
соотносящимся с ним личным глаголом. Этот тип инфинитива в
^ ' предложении выступает в различных синтаксических функциях: Ман

хоспгам, ки бо баъзе рафицон дар хусуси чихо хонда истодан гуфтугу кунам (Ч[алил, Одамони човид, ч,. 1) - Я хотел поговорить с некоторыми товаршцами ... относительно того, что они читают.

Касаясь структуры инфинитива в русском языке, можно отметить

следующее: кроме более старого суффикса -ти, сохранившегося под

ударением, инфинитив образуется также при иомощи суффикса -ть с отпадением конечного безударного гласного -и, что в просторечии, иногда и в литературном языке, может захватывать даже и ударное и с переносом ударения на основу. Например: Но Ленский, не имев, конечно. Охоты узы брака нееть, С Онегиным о/селал еердечно Знакомство покороче свесть...; Родной земли спасая честь, Я долэ1сен буду, без сомненья. Письмо Татьяны перевесть- (Пушкин, Евгений Онегин, 138).

Как можно заметить, инфинитив на -ть употребляется по законам в условиямх стихотворной речи: И снова будет все, что есть, и снова розы будут цвесть... (СУР, 218).

При наличии г, к в конце корня инфинитив приобретает окончание -чь (-чи) вследствие тех исторических процессов, в результате которых образовались слова тииа ночь (восходит к тому же индоевропейскому корню, как и немецкое лат.). Ср.: теку - течь (из тек + ти), могу - мочь (из мог + ти), берегу - беречь (из берег - ти) и т.п. В русских диалектах встречается форма на -чи под ударепием: беречи, печи, стеречи. Подобные формы, хотя реже, можно обнаружить и в художественной литературе, чаще, в ноэзии: Беда, коль пироги начнет печи сапоэ/сник, А сапоги тачать пиролсник (Крылов, Басни, 137); А дома стеречи съестное от мышей кота оставил... (Крылов, Басни, 27).

1.2. Соотношение инфинитива с другими частями речи

Для понимания языковой специфики инфинитива необходимо определить его статус в соотношениях с сзшдесгвительными, прилагательными и причастиями. Прежде чем рассматривать эти соотношения, следует выявить грамматические свойства существительного, которыми обладает инфинитив. Так, в таджикском языке инфинитив,

подобно именам существительным, может иметь при себе артикль -е,

сочетается с предлогами, послелогом -ро, принимает суффикс
^v - множественного числа -^о и входить в изафетную конструкцию:

Гулбибп як гупчаи иошукгуфтае буд, ки умеди як олам шукуфтуиищо дар дил

дошт (Айнй, Гуломон, 23) - Гулбиби была подобна нераскрывшемуся

бутону и мечтала скорее повзрослеть.

Близость инфинитива к имени существительному по значению,

образованию и происхождению проявляется и в синтаксическом

использовании неопределенной формы, которая может употребляться
(Ъ) в роли любого члена предложения. Здесь проявляется общеязыковая

тенденция, которая часто обнаруживается в языках самых разных

систем, то есть то свойство инфинитива, которым он обладает как в

русском, так и в таджикском языке.

Номинативные свойства инфинитива в сопоставляемых языках

дают ему возможность выступать в роли следующих членов

предложения:

а) подлежащего: Гуфтан мумкип нест - нельзя сказать; Курить -

здоровью вредить;

б) сказуемого: Орзуи деринаи ман хондан буд (Ч|алил, Шуроб, 33) -
Моей давней мечтой было учиться;

в) дополнения: Сафир аввал чп кор карданро надонист (устн. речь) -
Посол вначале не знал, что делать.

г) обстоятельства.

В функции обстоятельств инфинитивы выступают с предлогами.
Предлоги при этом, как правило, теряют свое основное
^<( пространственное значение, заменяя его значением времени, причины

или следствия. Например, предлог дар (^обычно обозначает в, внутри) при сочетании с инфинитивом передает значение синхронности, одновременности. Нри этом действие, выраженное иифинитивом, более длительное: Дар зинда буданам як келин мекардам, ба орзу

мерасидам (устн. речь) - Если бы я, пока э/сив, привел в дом невестку, то
& достиг бы своей мечты.

Можно высказать нредиоложение, что нредлоги исиользуются для выражения взаимоотношения не двух предметов, а двух действий, одно из которых выражено сказуемым основного глагола, а второе -инфинитивом. После предлога то - до тех пор, пока, вплоть до в северпых говорах, а подчас и в литературном языке инфинитив приобретает в финале -а (то дидана - до встречи).

п£ Проведенный анализ показал, что инфинитив в таджикском языке

обладает большим количеством признаков имени существительного, чем в русском языке. То, что инфинитив в русском языке но своему происхождению связан с существительным, бесспорно. Это доказывает существование слов типа знать, стать, печь, которые застылы в одном падеже, по-видимому, дательном; ср. «неусеченный» суффикс инфинитива -ти в глаголах: нести, вести и дательный падеж существительных: к печи, к ночи и т.п.

На дательный падеж указывают и такие диалектные северорусские обороты, как вода испить, трава косить, голова слоэ/сить, душа спасти (из былины о Василии Буслаеве), сенная борода завить (по Архангельскому словарю Подвысоцкого - старинный обряд по окончании полевых рШот) и т.п.

Не менее интересны расхождения номинативных свойств
инфинитива в русском и таджикском языках. В таджикском языке
инфинитив способен образовывать инфинитивные словосочетания, в
^' которых связь слов осуществляется с помощью изафета, предлогов,

иослелогов и путем примыкания. Ннфинитив, принимая изафет, образует инфинитивно-изафетную конструкцию, в которой выявляются его номинатнвные свойства. Распространяюище слова инфинитивно-изафетных словосочетаний, выступая с номинативными

частями речи и с другими, связанными с ним словами, имеют

различные значения. Этот вид инфинитивных словосочетаний, в свою
*^ч очередь, делится на два типа:

а) к первому типу словосочетаний в таджикском языке относятся те обороты, которые являются простыми; в подобных конструкциях инфинитив связывает один-два распространенных члена, например: Чп кор кунам, ки шумо фацат барои ханда карданы мал фиристодаед (Икромй, Тирмор, 13) - Что мне делать, раз вы прислали, только чтобы посмеяться надо мной;

,ц, б) ко второму типу инфинитивных словосочетаний относятся те

обороты, которые по своей структуре являются сложными. В этом случае инфинитив связывает большую группу слов и словосочетаний, например: ... Галтонидани як цавони монанди худатро медонп (Айнй, Гуломон, 83) - ...ты помнишь, как свалил парня, похожего на тебя.

Зависимые слова в инфинитивных оборотах соединяются с
инфинитивом не только с помощью изафета, но и посредством
предлогов и послелогов. В оборотах, которые образовались таким
" способом связи, зависимое слово в лексическом и грамматическом

отношении связывается с главным словом с помощью предлогов и иослелогов.

Инфинитивно-предложные и послеложные словосочетания, с точки зрения связующей роли предлогов и послелогов, объединяются в следующие типы:

а) инфинитивно-предложные словосочетания, в которых
зависимое слово связывается с главным словом- инфинитивом с
<■' помощью предлога аз. Предлог аз продуктивен по сравнению с

другими предлогами и служит для соединения слов, в том числе для соединения зависимых слов с инфинитивом в инфинитивных словосочетаниях.

Вышеуказарщый тип, в котором предлог связывает зависимые члены инфинитивного оборота, часто наблюдается в современном

таджикском литературном языке, например: Ва боз у;одисаеро ба ёд оварда, цо?^-цо:)^ хандид ва пас аз фориг шудан аз хапда нацл кард... (Мухаммадиев, Палатаи кунчакй, 3) - Вспомнив опять какой-то случай, громко засмеялся и рассказал его после того, как перестал смеяться.

б) следующий тии связи представляет собой связь зависимого слова с главным словом-инфинитивом посредством предлога ба.

Порядок слов в таких оборотах следующий: на первом месте стоит главное слово - инфинитив, на втором предлог, затем следуют другие части речи: Баробари расидан ба лаборатория щма корро монда, навори щмонрузаро кор кард (Мухаммадиев, Палатаи куннакй, 14) -Как только прибыл лабораторию, он оставил все дела и начал обрабатывать ленту того дня.

Более распространенными в таджикском языке являются инфинитивно-предложные словосочетания, в которых зависимые слова связываются с инфинитивом с помощью предлога бо: Баъд аз цадре кофтан бо як чубча, ки дар вай бо сиёу^п хатти бисере кашида шуда буд... (Айнй, Куллиёт, ц. 6) - После того как поковырял палочкой, на которой было чернилами нанесено много линий...; Ман дигар дар кучау;о аз паси у гашта барои шинос шудан бо вай фурсатцуп карда наметавонистам (Айнй, Марги судхур, 26) - Теперь не приходилось рассчитывать, что мне удастся с ним познакомиться на улице.

Основными грамматическими способами связи в инфинитивных словосочетаниях являются инфинитивно-изафетно-предложные сочетания. При таком виде связи на первом месте главное слово-инфинитив, на втором - изафет, на третьем - предлог, затем - другие части речи: Ин у;ол, яъне духтарро аз рафтан ба мактаби олп манъ кардани падару модар кам воцеъ намешуд (Улугзода, Навобод, 13) - Таких случаев, то есть запрета родителей ходить девушке в высшее учебное заведение, было немало.

При недостаточности морфологических средств синтаксической

связи, в инфинитивных конструкциях в таджикском языке важную роль нриобретает иснользование нослелогов.

При этом употребляются различные послелоги:

а) инфинитивные конструкции с послелогами замон - время,
замоно - тотчас, сразу: Сари шаб, ки цуфтро мебастп, магар таъии
лакарда будам, ки аз цуфтронп омадан замон ба сари хирман рае?
(Айнй, Дохунда, 20) - Вечером, когда ты запрягал пару волов, разве я не
предупреэ/сдал о том, чтобы, как только вернешься с пахоты, ты
сходил к хирману?;

б) инфинитивные конструкции с послелогом :)^амон, ?;амоно -
непосредственно, сразу: ...аз дар даромадан ?;амоно, ба лейтенант
нигоу; карда гуфт... (Ниёзй, Вафо, 1, 7) - ... войдя в дверь, сразу
посмотрел на лейтенанта и сказал...;

в) инфинитивные словосочетання с нослелогом боз - онять.
Послелог боз выражает временное отношение (вместе с инфинитивом),
поясняет длительность действия: Ман аз са^^ро омадан боз, уро надида
будам (Айнй, Ёддоштхо, 2) - С тех пор, как вернулся с поля, его не
видел;

г) инфинитивные словосочетания с послелогом интараф «в эту
сторону», «в том направлении». Эти однотипные послелоги, участвуя
в образовании инфрпжгавных конструкций, оказываются функционально и
семантически равнозначными: Худам х;ам шуморо дидан интараф хаёл
мекунам, шабу руз аз пах;луякатон дур нашавам (Ниёзй, Вафо, 1) - Сам
я mooice с того дня, как увидел вас, думаю день и ночь быть рядом с
вами;

д) инфинитивные словосочетания с нослелогом баъд - носле,
затем. Инфинитивные словосочетания с послелогом баъд в
современном таджикском языке менее унотребительны: Ону;о омадан
баъд пурсидан фоида надорад, цабул ё не (устн. речь) - После их

прибытия спрашивать бесполезно, принять или нет.

Если сравнить иифииитивные конструкции в сопоставляемых языках, то наблюдается такое явление, как десемантизация лексических единиц, которая также цредставляет собой универсальное явление языка. За счет десемантизированных лексических элементов в языках решаются многие структурные задачи, касающиеся, в первую очередь, средств синтаксической связи. В таджикском языке отмечаются случаи частичной утраты собственного самостоятельного значения у слов, которые вне инфинитивных конструкций имеют несколько иное значение. Но в целом количество таких слов невелико.

Более существенной типологической чертой таджикского языка является грамматическая десемантизация слов. Она касается таких служебных слов, как артикли, предлоги и послелоги, у которых в составе сочетаний собственное значение ослабляется.

Благодаря общему аналитизму десемантизация лексем в таджикском языке играет более значительную роль, чем в русском. В русском языке значительно больше слов, которые употребляются только в составе устойчивых или полуустойчивых сочетаний.

Следующей особенностью инфинитива в таджикском языке является способность управлять косвенными падежами. Так, в частности, он управляет прямым дополнением, косвенным дополнением, а также обстоятельством. Поясним все изложенное на примерах: Зилдагии Рау;ими К_^аид хеле бад буд, албатта, бо ду танга даромад - як оиларо сер кардан мумкип иабуд (Айнй, Марги судхур, 30) - Жизнь Рахима Канда была очень трудной, конечно, на доход в две танги прокормить семью было невозлюэ/сно; Саргузашти Саидаро аз шумо шунидан бозгашта ба таърихи еиё?^ ниго:)^ кардан ва ибрат гирифтан аст (Икромй, Тирмор, 35) - Услышать от вас биографию Сайды - это значит снова оглянуться, посмотреть на мрачную историю и извлечь урок; Агар хамон вацт К,орп-Ишкамба ба ман рост меомад, барои бо вай

гуфпгугузор кардан фурсат муносиб буд (Айнй, Марги судхур, 39) -

Если бы Кори-Ишкамба встретился тогда мне, это был бы подходящий момент для разговора с ним.

Кроме того, инфинитивный оборот в таджикском языке может быть осложнен онределением или инфинитивным оборотом. В.С.Расторгуева и А.А.Керимова ириводят случай, когда в один оборот объединены три инфинитива (Расторгуева, Керимова, 1964, 146): Аз рузи авеалин бор ба даст цаламу дафтар гирифтан ба рузи зинаи олии дониш пой ниу;одани ин фарзанди тоцик ба мак;саду маслаки худ вафодор буданро омухт (Ниёзй, Вафо, 87) - Этот сын таджикского народа с того первого дня, когда взял в руки перо и тетрадь, и до вступления на высшую ступень образования научился быть верным своему пути и своей цели.

Именная нрирода инфинитива в таджикском языке нроявляется в его способности образовывать форму множественного числа.

Инфинитив во множественном числе указывает на многократность, новторяемость действия: Вацте ки дидан - дидан^^о, оби чашщо тамом шуд К,удрат гуфт... - Когда закончилось разглядывание, высохли слезы, Кудрат сказал...

Использование инфинитива с показателем неопределенности -е встречается в литературе редко (Расторгуева, Керимова, 1964, 139): ... боз як ранг гум кардане -.. .потеря еще одной краски.

Инфинитивы, как видно из нриведенных выше примеров, могут иметь различные подчиненные им распростраияющие слова, формируя потенциальные предложения, которые иначе, как с номощью придаточных нредложений, на русский язык перевести невозможно.

Субьект в таких конструкциях может быть выражен разными способами: либо местоименной энклитикой после инфинитива: Забони хорицп донистанам кор дод - Мне помогло знание иностранного

языка;

либо через существительное, которое следует (через изафет) за
Ф инфинитивом: Вацти дар фронт будани Нуралп...(Уяутзоца, Суб:_>^и

чавонии МО, \5) - Во время пребывания Нурали на фронте...

Наиболее примечательной является нренозиция субъекта без предлогов перед инфинитивом: Пас аз падарам рафтан... - После отъезда моего отца...

Именно такой порядок слов характерен для предложения с финитным предикатом.

^ Кроме формы «простого» инфинитива, имеется «длительный»

(определенный) инфинитив: хонда истодан и пассивная форма хонда шудан. Однако следует заметить, что подобные формы используются в тех же функциях, что и нростой инфинитив, но довольно редко.

Помимо вышеуказанных инфинитивных оборотов, в совремеппом таджикском языке встречаются и такие конструкции, в которых инфинитив проявляет синкретические свойства - номинативные и глагольные. Сочетание именных и глагольных свойств в инфинитиве дает возможность с его помощью образовывать сложные инфинитивные словосочетания.

Здесь важно отметить такие особенности глагольной природы таджикского инфинитива, как возможность образования продолженного {хонда истодан) и нассивного {хонда шудан) инфинитива, глагольное управление подчиненными словами, включение в отдельные видовременные формы смыслового глагола в форме инфинитива.

⁴ Как было отмечено выше, глагольные и именные свойства

инфинитива тесно связаны между собой; иногда в одном тексте можно наблюдать реализацию его глагольных и именных свойств.

Если главным словом изафетных словосочетаний является инфинитив, тогда количество распространенных членов,

расположенных перед ним, непосредственно связано с его

глагольными свойствами. Этот тии словосочетаний одновременно
^•' образуется двумя сиособами связи: предложно-изафетным,

примыканием с изафетом, или наоборот; по структуре они сложнее,
чем инфинитивные словосочетания, образованные одним способом
связи. В инфинитивных конструкциях порядок слов играет довольно
большую роль, в словосочетаниях, где инфинитив проявляет свои
глагольные свойства, распространенные члены располагаются
препозитивно, а в оборотах, где инфинитив проявляет номинативные
(щ свойства, зависимые члены присоединяются к иему с помощью

изафета. В смешанных инфинитивных оборотах главиый член-инфинитив, находясь в середине словосочетания, связывает расиространенные члены, стоящие перед ним и после него.

Инфинитив в смещанных инфинитивных оборотах, сохраняя
глагольные свойства, обладает способностью принимать прямой, а
также косвенный объект и различного рода обстоятельственные слова
^ и, в свою очередь, благодаря именным свойствам, способен

присоединяться с помощью изафета к именам существительным, числительным, местоимением. Для аргументации сказанного приведем примеры из художественных произведений: Паи ^^амдигар калима?^оро чида рафтани Сайда на таю<;о Кутбия ва Зайнабро ?^айрон кард... (Икромй, Тирмор, 21) - Употребление Сайдой одного за другим слов удивило не только Кутбию и Зайнаб...; ...Меваи пешпазаки дарахти пайвандии мо, яъне ба >;ам созиш кардани мо бо К,орп мебошад (Айнй, Куллиёт, ч_;. 4, 131) - Поспевшие раньше других плоды с привитого нами дерева - первый результат нашей совместной с Кори деятельности.

В образованных смешанных инфинитивных словосочетаниях и соединении членов внутри них более всего участвуют предлоги, выражающие временные отнощения. Данный тип словосочетаний по структуре сложнее, чем обороты, которые образуются с помощью

одного способа связи. Это осложнение связано с номинативными и

глагольными свойствами инфинитива. Например, в словосочетаниях тина дар зери замин цунбидани мурча - 'шевеление муравья нод землей' и ошро хурда тамом карданы Ёдгор - 'съедение плова Ёдгором', явно нроявляются и номинативные, и глагольные свойства инфинитива.

Собранный материал показывает, что такой тип инфинитивных конструкций более продуктивен, нежели простые инфинитивные конструкции.

Таким образом, на основе исследования инфинитивных конструкций в таджикском языке можно сделать следующий вывод: в сфере синтаксических связей таджикский язык продолжает многие из тех тенденций, которые он проявляет в области морфологии: аналитизм, относительно слабая взаимозависимость между значением слова и его грамматической формой.

Подобно тому, как в морфологии аналитизм проявляется в членимости грамматической формы слова, так и в сиитаксических связях он выражается в аналитических структурах члена предложения (что было выявлено при исследовании инфинитивных конструкций). Последние получают в таджикском языке более широкое распростраиение, чем в русском, и встречаются при выражении нредиката.

В таджикском языке также наблюдается широкое использование аналитических структур не только со служебными словами в инфинитивных конструкциях (особенно с предлогами), ио и с десемантизированными знаменательными словами, многие из которых достигли высокой степени грамматикализации, превратившись по функции в предлоги.

Грамматика языка представляет собой систему, но система эта нежесткая, в ней постоянно обнаруживаются пропуски, незаполненные места (лакуны). Отсутствие тех или иных конструкций восполпяется

другими. Одпако подобные нронуски всегда создают дополпительные

трудности при переводах с одного языка на другой.

^" Следующее различие, которое было выявлено при сопоставлении

семантики инфинитива в русском и таджикском языках, это соотношение инфинитива с существительными, прилагательными и причастиями.

Одним из характерных свойств инфинитива в русском языке является его способность сочетаться с именами существительными. Особенностью этих сочетаний является их избирательный характер:

/^ при свободе лексического заполнения позиции инфинитива,

наблюдаются довольно строгие семантические ограничения на выбор существительных. В существующих специальных исследованиях, посвященных субстантивно-инфинитивным сочетаниям, даны достаточно детальные перечни имен, сочетающихся с инфинитивами. В частности, С.С.Петровская приводит список, насчитывающий 326 единиц (Петровская, 1985, 167). Невозможность составления сколько-нибудь

^ точного словника имен, сочетающихся с инфинитивами, обусловлена

наличием довольно большого количества случаев, когда необходимо
разграничивать явления нормы и узуса, узуса и индивидуального
слоюупотребления. Дополнительные трудности вьсываются

неоднородностью субстантивно-инфинитивных сочетаний, наличием примеров, в которых инфинитиву может быть приписана как присловная, так и неприсловная позиция. О недостаточной изученности этого явления свидетельствуют разнообразные трактовки характера синтаксической связи существительного и инфинитива: она определяется или как примыкание (Русская грамматика, т. 2, 62-63; Золотова, 1971, 60), или как управление. Последнее мнение обосновывается тем, что инфинитив является одной из глагольных форм, а поэтому его связь с существительным аналогична управлению тем, что он обнаруживает чередование с объектными падежами существительных и способен проявить обязательные смысловые связи

с существительными.

w Подобная трактовка оиределяет особую актуальность

дифференциации имен, сочетающихся с инфинитивом, нолучившей в
существующих исследованиях различную характеристику. Так,
нанример, в Русской грамматике учитывается, в нервую очередь,
характер смысловых отношений между существительным и
инфинитивом (Русская грамматика, т. 2, 62-63), в то время как в
других работах преднринимается нонытка выделения ЛСГ
₍ц,_; существительных с дальнейщей конкретизацией отношений между

существительными и инфинитивом. Как в снисках имен, так и в иринцииах их членения наблюдается большое разнообразие, обнаруживаемое даже на нервоначальной стенени - нри оиределении исходного семантического признака, позволяющего имени, сочетаться с инфинитивом.

Например, довольно распространенным является мнерше, что возможность сочетания существительных с инфинитивом определяется наличием в семантической структуре имени значения модальности (Петровская, 1983, 29), однако в интерпретации проявления этой закономерности также наблюдаются расхождения. Например, в Грамматике русского языка модальность не трактуется как необходимый признак (Грамматика русского языка, т. 1, 291-300).

Неопределешюсгь термина «модальное значение существительного», особенно если он применяется к именам типа безнаделсность, бесплодность, бессилие, воля, восторг и многим другим, сочетающимся с инфинитивом, обусловливает близость субстантивно-инфинитивных конструкций с глагольно-инфинитивными и адъективно-инфинитивными коиструкциями и необходимость исследования закономерностей субстантивации первого компопента.

Поэтому необходимо подразделить имена на имена предметной денотативной семантики и имена, представляющие собой

сигнификаты. Последние, в свою очередь, груииируются на деривационно связанные и не связанные с глаголами и прилагательными.

Следует заметить, что конкретные имена существительные с инфинитивом сочетаются крайне редко. В устной и (спорадически) в письменной речи фиксируются стилистически маркированные конструкции типа: Там ееть бак / накапливать отходы/ (устная речь); Это приспоеобление /монтировать колеса (устная речь).

В подобных нредложениях инфинитиву приписывается функция целевого распространителя предложения, который по своей семантике ближе к существительному. На пащ взгляд, приведенные выще примеры сочетания существительного с инфинитивом целесообразнее рассматривать как образования, возникающие не на уровне предложения, а на уровне словосочетания.

К числу существительных, обнаруживающих способность сочетаться с инфинитивом, относятся имена любитель, искусник, мастер, мастерица, охотник, умелец, специалист, сторонник. Например: И могу вам сообщить Из своей палаты. Что, большой любитель о/сить, выжил я, ребята (Твардовский, Избранное, 18); Я всё, как в дни мои былые. Хоть до утра часов с восьми Решать вопросы мировые. Любитель, хлебом не корми (Твардовский, Избранное, 21).

Приведенные существительные в случаях их сочетания с инфинитивами обиаруживают промежуточное положение между конкретными и абстрактными именами, что связано с наличием у них характеризующе-классифицирующей семантики. Именно это свойство и обусловливает возможность его связи и инфинитивом.

Анализ существительных, производных от глаголов или семантически соотносительных с ними, обнаруживает значительное подобие глагольно-инфинитивных и субстантивно-инфинитивных конструкций, а также некоторые расхождения, знание которых

необходимо для интерпретации глагольно-инфинитивных сочетаний.

^ ^; Довольно интересным представляется факт, что некоторые

сочетания личных глаголов с инфинитивами не способны трансформироваться в сочетания «существительное + инфинитив» даже при на1шчии словообразовательных связей между глаголами и существительными. К ним относятся модально-фазовые глаголы; ср.: начинать - начать - начало; продолэ/сать - продоллсение; прекращать -прекращение; окончить - окончание. Последовательность, с которой

^ номинализация главного слова затрагивает и зависимое, позволяет

говорить об особом статусе сочетаний модально-фазовых глаголов с инфинитивом, об их неразрывной связи, что является признаком аналитических форм. Значительное смысловое единство с инфинитивом, которое ведет к образованию составных сказуемых, присуще и глаголам суметь, смочь, изволить, соблазниться, соизволить, снизойти, удосуэ1ситься, соблаговолить, догадаться,

л умудриться. Они обычно не имеют словообразовательной

соотнесенности с именами существительными; в случаях, когда деривационные связи представлены, существительные довольно редко сочетаются с инфинитивом; ср.: соизволить ходить - соизволение ходить; соблаговолить прийти - соблаговоление прийти; догадаться уйти - догадка уйти; рискнуть сказать -риск сказать.

Довольно многочисленная группа существительных в русском языке, сочетающихся с инфинитивом, обнаруживает деривационную соотносительность с прилагательными, которая заключается в том, что они образованы от прилагательных либо являются базой для образования прилагательных. Круг таких существительных дегершширован признаком сочетаемости соотносительных прилагательных с инфинитивом. К их числу можно отнести слова безнадеэ/сность, бесплодность, бессмысленность, бесцеремонность, великодушие, возмоэ/сность,

глупость, необходимость, неэтичность и т.д.

Менее разнообразной по составу, но более частотной но сочетаемости с инфинитивом является груииа существительных, соотносительных с прилагательными. Сюда относятся слова вольность, готовность, жадность, заинтересованность, пригодность, призвание, обязанность, озабоченность, бессилие. Например: Люди сильны бессилием Мертвых друзей забыть (Евтушенко, Избранное, 4).

В отличие от субстантивно-инфииитивных конструкций, отнесенных к первой группе, рассматриваемые словосочетания в большинстве случаев синоминически связаны со словосочетаниями, в которых зависимое отглагольное имя стоит в форме дательного падежа с предлогом к: готовность читать - готовность к чтению; способность рисовать - способность к рисованию.

Помимо рассмотренных суш:ествительных, обнаруживающих соотносительность с глаголами и прилагательными, сочетающимися с инфинитивом, в русском языке фиксируется еще около 100 других имен, способность конструировать словосочетание с инфинитивом. Наиболее отчетливые сочетаемостные отношения с инфинитивом обнаруживают следующие группы имен:

а) существительные с семой «способ»: способ, искусство, манера,
метод;

б) существительные с семой «возможность»: навык, уловка,
сноровка, сила, талант, шанс;

в) существительные с семой «основание», «причина»: повод,
предлог, предпосылка, резон, смысл, настоятельность, случайность;

г) существительные с семой «занятие»: хобби, конек;

д) существительные с семой «право»: право, привилегия,
прерогатива, льгота;

е) существительные с семой «система взглядов»: доктрина,
концепция, кредо, норма, нрав, политика, обычай, принцип, традиция,

план, проект;

ж) существительные с семой «временной барьер»: время,
мгновение, минута, момент, очередь, черед, пора, час, срок;

з) существительные с семой «устремление», «побудительная
мысль», «послание»: цель, идея, инициатива, воо/сделение, зуд, мания,
страсть, фантазия, задача;

и) существительные с семой «предназначение»: удел, участь, судьба, миссия.

Кроме названных существительных, можно выделить ряд имен, сочетаемость которых с инфинитивом спорадична, стилистически ограничена, т.к. находится на грани нормативности/иенормативиости. Из приводимых в исследованиях имен к ним можно отнести некоторые существительные, соотносительные с глаголами, не сочетающимися с инфинитивом (вдохновение, вера, забота, занятие, наслаэюдение, огорчение, оэ/сидание, предчувствие, стимул, терпение, удовольствие, унилсение, упоение), существительные со значением наименования официальных документов {закон, заявление, меморандум, циркуляр), а также единичные имена проблемы {свойство, работа, труд, место}.

Рассматривая частотность употребления инфинитива при различных падежных формах существительных в русском языке, можно отметить отчетливое тяготение инфинитива с лимитативным значением к существительным в функции главного члена предложения, а также прямого дополпения. Подобная иозиция способствует усилению самостоятельности инфинитива, а также появлению у него дополнительных обстоятельственных значений. Все это дает основание для оценки инфинитива как переходной формы, сочетающей в себе свойства компонента словосочетания и компонента предложения. Например: Чтоб было где хранить потомкам овощ, настало время возводить собор (СУР, 43); Время обмануться не настало (СУР, 115)

Поскольку нас интересуют исключительно инфинитивные конструкции (словосочетания), мы не акцентировали своё внимание на рассмотрении предложений, осложненных инфинитивными сочетаниями.

Помимо способности соотноситься с именами существительными, инфинитив в русском языке обнаруживает способность вступать в различные синтагматические отношения с прилагательными и причастиями. На характер этих отношений и содержание смысловых связей инфинитивной пропозиции, которая формируется с помощью семантических предикатов - прилагательных и причастий, оказывает влияние не только и не столько семантика прилагательного или причастия, но их синтаксическая функция в предложении.

Функция сказуемого выступает паиболее адекватным формально-синтаксическим представлением семантики прилагательных и причастий. Обращение к фактическому материалу показывает, что подавляющее больщинство сочетаний инфинитива с прилагательпыми и причастиями отражает случаи, когда эти опорные компоненты самостоятельно или в сочетаниях с инфинитивом выполняют роль сказуемых.

Предикативный характер прилагательных, причастий и инфинитива обусловливает наличие у подобных сочетаний двух основных взаимосвязанных свойств. Одно их них состоит в том, что эти сочетания формируются лишь на уровне предложепия. Второе свойство заключается в том, что отношения между нрилагательными, причастиями и инфинитивом определяются характером соотношения двух односубъектных пропозиций: главной - с характеризуюшим предикатом, выраженным причастием или прилагательным, и формально подчиненной, предикат который представлен инфинитивом. О наличии в случае примыкания инфинитива к прилагательным и причастиям минимум двух нронозитивных

структур свидетельствуют нримеры: В каэ/сдой работе долэ/сиа прилипать Рубаха к горячему телу (СУР, 82); Человечество долэ/сно понять это (Паустовский, Золотая карета, 84).

В зависимости от семантики именного члена соотнои1ение нредикатных выражений оказывается различным, что определяет неоднородьюсть функций инфинитива, расхождения в степени его обязательности (облигаторности) для сохранения информативной достаточности предложения.

($ Употребление инфинитива в качестве компонента составного

сказуемого наблюдается при модальных прилагательных долженствования, способности, намерения. В большинстве случаев модальные адъективы придают признаковую характеристику подлежащему по наличию у него некоторых способностей, намерений или некоторых обязанностей. Инфинитив при этом выполняет изъяснительную функцию.

ф, Функторно-нехарактеризующие функции в ряде случаев способны

приобретать лищь прилагательные, обозначающие долженствование, обязанность (доллсен, вынуэ/сден, обязан). Например: Он вынулсден (был, будет) ходить на занятия. - Ср.: Он ходит (ходил, будет ходить) на занятия.

Для различных адъективов условия появления такой функции

различны. Наиболее свободно ее приобретает прилагательное

вынужден, однако и оно не способно сообщать пропозиции модально-

/-> временных характеристик в форме настоящего времени при сочетании

с инфинитивом соверщенного вида: Он вынулсден пойти на занятия.

В зависимости от семантики функторно-характеризующей части и инфинитива составные сказуемые в русском языке способны выражать ряд нротивопоставленных нредикативных значений.

Наиболее отчетливо семантическая связь составных сказуемых с

каузативными конструкциями обнаруживается при характеристике

ими лиц, названных подлежащими но наличию у последних значения долга, обязанности совершить некоторое действие. Эти сказуемые обычно образуют адъективы выпулсде}1 (в сочетании в формах настоящего времени с инфинитивами совершенного вида), обязан, призван, уполномочен, долэюен и инфинитивы, обозначающие конкретные действия. Например: Николай Иванович в эти дни доллсен был выступать в суде (Толстой, Война и мир, 147); Нет, кто ты есть. Что доллсны тебе в России подавать пить и есть (Твардовский, Избранное, 84).

В подобных предложениях факт заставления (ср.: Меня обязали прочесть статью - Я обязан прочесть статью) выступает «в снятом» виде как осознанная необходимость, долг.

При обозначении инфинитивом класса действий сказуемое с теми же адъективами характеризует денотат подлежащего по наличию у него определенных обязанностей.

В предложениях, в которых денотат подлежащего является неодушевленным, он характеризуется по предназначенности. Такие нредложения образуют лишь адъективы долэ/сен и призван: Неолсиданное слово «благополучно» долэ/сно было сообщить кому следует, что провокация у Елоховской не удалась (СУР, 304).

В таких предложениях обнаруживается значительный отход от каузативных сочетаний, что проявляется и в ограничении функторно-характеризующих предикатов, которые их образуют.

Прилагательные способен, долэ1сен, обязан в сочетании с инфинитивом передают причинно-следственно связанные значения снособности и категорической возможности. Значение способности выражается с номощью нрилагательного способен, категорической возможности - прилагательными доло/сен, обязан. Строгая нротивопоставленность семантики данных нрилагательных обычно

сохраняется при их сочетании с нодлежащими, которые обозначают

лиц и животных, а также в случае, если инфинитив не выражает случайного, не обусловленного волей субъекта, ироявления действия. При нарушении этих условий ноявляется возможность их синонимической взаимозамены: Он обязан упасть; Он доллсен упасть.

Сказанное выше позволяет утверждать, что «сочетания с

зависимым инфинитивом нужно признать характерными и тииичными

для кратких прилагательных, точнее, доля тех из них, которые или уже

обособились от категории имени прилагательного, или близки к

Щ этому» (Прокопович, 1966, 296).

К числу продуктивных полных форм, сочетающихся в составе
обособленных оборотов с инфинитивом, относятся лишь
прилагательные со значением устремления, склонности и способности:
готовый, склонный, способный. Как отмечает Н.Н.Прокопович,
употребительпость сочетаний возрастает, но круг прилагательпых,
способных их образовывать, «не только не расширяется, но и
4i несколько сужается (Прокопович, 1966, 387).

Адъективы намерен, готов, заинтересован, склонен образуют составные сказуемые, характеризующие денотат подлежащего по наличию намерения, желания, устремления. Инфинитив в подобных конструкциях обозначает действие, к которому стремится субъект. Например: А мой майор невозмутимый. Со слов солдата выдав речь. На весь вагон добавил дыма И вновь намерен был залечь... (Твардовский, Избранное, ИЗ).

1^- Как видно из примеров, при прилагательных готов, намерен

инфинитивы способны к синонимической замене существительными, что свидетельствует об относительной самостоятельности этих прилагательных.

Таким образом, проведенное исследование семантики инфинитива, особенностей инфинитивных конструкций в русском

языке показывает условность подведения его под традиционные

категории подлежащего, сказуемого, а также второстепенных членов
⁴ предложения. К нему в полной мере оказывается применимой

концепция А.А.Потебни, который отмечает, что данная форма «всегда
относится к категории сказуемого в обширном смысле, т.е. не может
быть ни настоящим подлежащим, ни настоящим дополнением. И там,
где неопределенное наклонение как говорят есть подлежащее, точнее
говоря, оно только выдвинуто на место подлежащего (подобно тому,
как выдвигает так и предложение с личным глаголом), но имеет все-
Щ таки глагольное, а не именное значение, так как относится к

неизвестному 3-му лицу и соответствует развитому предложению» (Потебня, 1958,342).

Инфинитив в современном русском языке выступает как глагольная форма, противопоставленная другим формам глагола в плане неопределенности отражения им действительности.

Модальная неопределеьшость проявлений, называемых инфинитивом,
1_^, обусловливает большое разнообразие способов соотнесения с

действительностью. По признаку характеризуемос^ти в плапе отнесения к миру реальности инфинитив во многих синтаксических позициях сближается с существительными. Однако следует заметить, что на семантическом уровне это подобие не абсолютно. В отличие от имен, выступающих названием той или иной ситуации, инфинитив остается предикатпым знаком, который предполагает семантические связи со словами, обозначающими предметность, контролирующими или несущими это отношение. Будучи строевым компонентом, с помощью которого возможно построить модель ситуации, но в отличие от отглагольных существительных, не назвав ее, инфинитив не обладает семантической автономностью; он представляется лишь как центральный компонент модели ситуации. Это не позволяет рассматривать его в качестве номинации явления. Обозначая

модальное неопределенное проявление, инфинитив не может

рассматриваться в качестве объекта. Названные призпаки принципиально отличают инфинитив от существительных, характерной чертой которых является способность быть подлежащным компонентом, а также объектом, связанным с . предикативным центром.

Подобно всем другим глагольным формам, инфинитив на семантическом уровне демонстрирует свойства предиката, семантически взаимодействующего в составе предложения с другими предикатными знаками.

Характер этой связи предикатных знаков довольно разнообразен, что ведет к формироваиию богатой системы функций инфинитива. Они определяются, в первую очередь, свойствами модально определепных предикатов, взаимодействуюищх с инфинитивом, В зависимости от степени самостоятельности модально определенных предикатов, роль инфинитива может меняться. Он способен быть компонентом составного сказуемого, образовывать инфинитивные конструкции с самым различным диапазоном семантики.

Предпринятая в данном исследовании попытка описапия семантических свойств инфинитива, показавшая невозможность приписать инфинитиву обычные для субстантивных форм функции, подчеркивает значимость разработки теоретических подходов к интерпретации инфинитивных конструкций, не сводимых к традиционным подлежаще-сказуемостным структурам. Выделение наряду с подлежаще-сказуемостными структурами иных типов конструкций (в данном случае инфинитивных) ведет к повышению адекватности лингвистических описаний, способствует сохранению необходимой строгости, выражаясь словами Д.Н.Шмелева, в использовании понятийного аппарата, релевантного для характеристики словосочетания. «В таком случае, - отмечает Д.Н.Шмелев, - мы сможем принять достаточно жесткое и однозначное

определение подлежащего и сказуемого, пе стремясь соотнести с ними при помощи введения дополнительных условий те структуры, в которых обнаруживается иная связь между предикативно объединяемыми компонентами, как, например. Кататься весело, У нее радость, Радистов там трое, Доэгсдя не было. Нет никого. За окном море. Хотя многие из подобных нредложений по традиции относятся к односоставным, их двухкомпонентность, если отрешиться от представления о подлежаще-сказуемостной двусоставности, в общем, не может вызывать сомнения» (Шмелев, 1976, 145-146).

Думается, что анализ конструкций с инфинитивом дает дополнительные аргументы в пользу такого подхода, четко сформулированного Д.Н.Шмелевым и получивпгего в последпие годы ряд оригинальных разработок, намечает пути его дальнейшего развития.

1.3. Эквиваленты русских инфинитивных конструкций в таджикском языке

Из большого количества проблем, связанных с инфииитивом и рассмотренных нами, не менее важными, на наш взгляд, являются также следующие: выявление эквивалентов русских инфинитивных конструкций в таджикском языке на лексическом и грамматическом уровне; определение способов передачи русских инфинитивных конструкций на таджикский язык.

Иллюстративным материалом для исследова1шя послужили произведе1шя известных русских писателей А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Л.Н.Толстого, А.Н.Т0ЛСТ0ГО, АП.Чехова, В.А.Каверина и других, а также произведения видных таджикских масгеров пфа САйни, Дж.Р1крами, С.Улуг-заде, Р.Джалила, Ф.Мухаммадиева и их переводы на соответствующий язык.

Следует заметить, что переводы, сделанные в разное время,

оставлены без изменения, т.е. так, как они были изданы. Однако это не

означает, что приведенные переводы мы считаем адекватными, точно
передающими все грамматические особепности оригинала. Как
известно, в процессе перевода одну и ту же грамматическую
конструкцию можно выразить несколькими способами. В одном
случае, с грамматической точки зрения, перевод может приближаться
к оригиналу, в другом - удаляться. Ведь переводчик ставит своей
целью решение ряда сложных проблем. И, естественно,
грамматические задачи выдвигаются не на первый план, а лишь
W постольку, поскольку это необходимо для решения других задач -

наиболее полно передать содержание произведения на другом языке.

При сопоставлении инфинитивных конструкций русского и
таджикского языков за основу было взято словосочетание. Так как
словосочетания обладают особой спецификой, отличающей их от
предложений и от отдельного слова, то они, следовательно, могут
также являться объектом снециального изучения, которое позволит
t выявить специфику языку, его структурные особенности.

По своему значению инфинитивные конструкции отличаются большим структурным разнообразием и богатством семантики. В связи с этим В.В.Виноградов отмечал: «Поскольку инфинитив потенциально содержит в себе отношение к лицу, то возможны модальные употребления его в функции всех основных наклонений глагола» (Виноградов, 1972, 604).

В своей работе мы попытались описать конструкции с
! инфинитивом русского языка и выявить способы их передачи на

таджикский язык. Поскольку инфинитив обозначает лишь действие, а слово, сочетающееся с ним, указывает на отношение субъекта к этому действию, то все конструкции разбиты нами на лексические рубрики, указываюшие на отношение субъекта к действию.

В первую рубрику были включены инфинитивные конструкции, выражающие возможность совершения действия, и выявлены средства

иередачи их на таджикский язык.

^ Имеется в виду, что модальное значение возможности

нредставляет собой действие, которое не имело места в действительности, но где утверждается, что реальное совершение этого действия, зависящее как от субъекта, так и от объективной действительности, нредставляется для субъекта осуществимым или иеосуществимым.

Для выражения возможности совершения действия в русском
¹4ц] языке исиользуются в сочетании с инфинитивом различные части

речи. Универсальным средством, выражающим возможность, является глагол мочь.

Другие глаголы своим лексическим значением характеризуют возможность действия с различных сторон - успеть (время), уметь (уменье), удасться (удача).

Выражают возможность действия также иредикативные наречия
^ (слова категории состояния) или иредикативы: молено, нельзя, легко,

невозмоэгсно.

Существительные, употребляемые для выражения возможности действия, утверждают или отрицают ее с различных точек зрения. Они обычно образуют трехчленные словосочетания, компонентом которых является глагол, играющий роль связки (не имел права отказать, не было сил идти).

Прилагательные, обозначающие возможность совершения
^ действия, крайне немногочисленны. Уиотребляются они,

преимущественно, в краткой форме {готов, бессилен, волен), что, по-видимому, связано с особой предикативной функцией кратких прилагательных.

Нередки в русском языке случаи сочетания инфинитива с местоименными отрицательными наречиями {некогда, некуда, негде, неоткуда), указывающими на невозможность для субъекта совершить

действие, так как субъект ие располагает необходимым для этого
^ ■ временем, местом, соответствующим источником.

Как в русском, так и в таджикском языке значение возможности
находит свое выражение в сочетаниях различных частей речи с
инфинитивом, В таджикском языке для выражения возможности
используются также сложноподчиненные предложения с
придаточными дополнительными, в которых модальное слово или
спрягаемый глагол находится в главном предложении, а аорист - в
£4 ридаточном.

Если в русском языке универсальным глаголом, передающим возможность совершения действия, служит глагол мочь или предикатив можно, в таджикском языке подобным средством является глагол тавонистан, сочетающийся с деепричастием прошедпхего времени.

Для указания на объективную возможность, не зависящую от
^ субъекта, в таджикском языке используется модальное слово мумкин в

сочетании с инфинитивом или аористом: Всему молено научиться -Хама чизро ёд гирифтан мумкин аст.

Предикативное значение нельзя передается на таджикский язык сочетанием мумкин нест.

Для конкретизации возможности совершения действия в таджикском языке используются специальные конструкции: :х;ац доштан - иметь право; муяссар шудан - удасться; фурсат ёфтан -улучить удобный момент; фй (ёрдам) додан, (расонидан) - помочь; ёд додан - научить; фаромуш кардан - забыть; цувват надоштан, тоб надоштан - быть не в силах. Указанные слова сочетаются с инфинитивом или аористом. Причем, имена существительные русского языка, сочетающиеся с инфинитивом, могут передаваться глаголами того же словообразовательного ряда. Папример: Левин

затрясся от рыдания и, не в силах ничего выговорить, вышел из комнаты

(Толстой, Война и мир, 149) - Гиря Левинро гулугир карда, баданаш ба ларза афтод ва ба гап задан цудраташ намонда аз хона баромада рафт.

При унотреблении глаголов омухтан, ёд додан - обучать, аз ёд баровардан - забыть инфинитив иринимает иослелог -ро: Учу детей красить (устн. речь) - Ранг карданро ба бача?<;о ёд меди:>;ам.

Реализованная возможность зачастую иередается результативной формой глагола: Ветер уэ/се успел сорвать чью-то соломенную шляпу (Толстой, Война и мир, 86) - Бод телпаки хасии касеро аз сараш парронда бурда буд.

Во вторую рубрику входят инфинитивные конструкции, выражающие необходимость и долженствование. Рассмотрим сиособы нередачи таких конструкций на таджикский язык.

Действие, совершить которое требуется от субъекта инфинитива в силу его служебных, морально-этических обязанностей или создавшейся обстановки, есть необходимость.

Для выражения необходимости в сочетании с инфинитивом уиотребляются единицы разных частей речи (долг, обязанность, дело; доллсен, обязан; надо, нуэ/сно, необходимо; приходится, следует, стоит, подобает; незачем, зачем; поздно, валено).

Языковые средства, иосредством которых выражается необходимость, иозволяют выделить несколько оттенков: собственно необходимость, долженствование, вынужденную необходимость, необходимость с оценкой действия, необходимость с точки зрения момента, отрицание необходимости сиециальными словами, необходимость эксирессивно-эмоциональную и с точки зрения этических норм.

Необходимость выражается сочета1шем инфинитива с иредикативными словами: надо, нуэюю, необходимо; глаголами: следовало, следует, стоит.

Нередки случаи использования в эксирессивно-эмоциональных

предложениях местоименных наречий: незачем, зачем, нечего, чего. В подобных конструкциях говорящий утверждает, что субъекту нет необходимости совершать действие.

В русском языке очень часто к инфинитиву примыкают частицы не, ли, бы, придавая ему эмоционально-экспрессивный оттенок.

Необходимость действия выражается в таджикском языке
посредством модальных единиц даркор, лозим, зарур, примыкающих в
инфинитиву: Лес этот необходимо было продать (Толстой, Война и мир,
ф 105) - Ин цангалро фурухтан зарур буд.

Долженствование отчетливо проявляется в конструкциях,
включающих слова бояд, мебоист, существительные кор и вазифа +
инфинитив. Агар касе шуморо ба ношто таклиф кунад, шумо бояд ба он
цо равед (Мухаммадиев, Одамони кух,на, 9) - Если кто-нибудь
пригласит вас на завтрак, вы туда долэюш идти; Восеъ мебоист ба
назди аспони худ баргашта oiiD^opo обу цав медод (Улугзода, Восеъ, 74) -
^ Восе доллсен был бы вернуться к своим лошадям, покормить и напоить

их.

Экспрессивно-эмоциональные предложения со значеьшем необходимости в таджикском языке выражаются сочетанием слов у;оцати... нест, чорае нест, барои чп, чаро, чп лозим, илоце, чорае с инфинитивом: А нам прятаться нечего (устп. речь) - Ба мо :>^оцати пину;он шудан нест.

Независимый инфинитив, выражающий размышление, обдумывание,
-. соответствует аористу в таджикском языке: Сказать ей или нет? - Ба

вай гуям ё нагуям?

В конструктивном плане русские сочетания слов с инфинитивом, выражающие необходимость, передаются сочетанием спрягаемых слов с инфинитивом или аористом.

В случаях, когда действие уже реализовано, оно может быть

передано спрягаемой формой.

Инфинитивные конструкции, выражающие желание (оптативные), и средства передачи их на таджикский язык, рассматриваются в следующей рубрике.

Собственно желание выражается в русском языке глаголами: хотеть, лселать, мечтать, хотелось, не терпелось, подмывало. При этом глагол хотеть является универсальным средством, выражающим желание. Вышеназванные безличные глаголы, сочетаясь с инфинитивом, выражают желание, возникшее помимо воли субъекта.

(4^' Следует заметить, что структурное выражение этого понятия в

сопоставляемых языках имеет как общие особенности, так и расхождения. Подобно русскому, в таджикском языке значение «желание» передается сочетанием финитных глаголов с инфинитивом. Нейтральным и самым употребительным в таджикском языке является хостам - хотеть. Асимметрия проявляется в том, что этот глагол, в отличие от русского, может сочетаться также и с аористом, входя в

_щ>1 структуру как простого, так и сложного предложений. Например: Я

понял, что она хочет проститься (устн. речь) - Ман фа:>^мидам, ки вай мехо^ад бо ман видоъ кунад.

К конструктивным отличиям следует также отнести наличие в таджикском языке специальпой формы - причастия будущего времени на -п, показывающего намерение, желание, решимость совершения действия. В.С.Расторгуева, говоря об употреблении и значении причастия будущего времени на -п, отмечает, что в качестве

. предиката оно может выстунать как самостоятельно, без связочного

глагола, так и со связочными глаголами будан - быть, шудан -делаться, становиться и с глагольной связкой в полной и кратких формах {у;астам и -ам, х;астп и -п, у;астанд и -анд). Например: Я хотела уехать в Москву - Ман ба Москва рафтанп будам.

В этом примере глагол хотела имеет значение скорее всего не желания, а намерения.

Следует отметить, что безличпые глаголы в русском языке обпаруживают некоторую спепифику в семаптике, сочетаясь с ипфипитивом. Эти глаголы в связи с ипфипитивом обпаруживают зпачепие «желапие помимо воли субъекта». Подобные сочетания па таджикский язык, как правило, передаются лпчпой формой. Например: Мне хотелось рассказать все - Ман ^^амаашро нацл кардан мехостам.

Такие сочетапия могут передаваться и оборотом дил бисер хостан
ДО с аористом: Хотелось дочитать книгу - Дилам бисер мехост, ки

китобро хонда ба поён расонам.

Наряду с этим зпачепием в семантической структуре слова
«желание» в таджикском языке, как и в русском, можно выделить
смысловые компопепты, указывающие на актпвпость и пассивпость.
Значение пассивного желапия выражается глаголами хостан, орзу
кардан, причастием будущего времени на -п, активного - глаголами
£> аракат кардан, кушиш кардан, кушидан, зур задан.

Сочетание глагола беу;тар донистан с инфинитивом выражает предпочтительное для субъекта действие. Ипфинитив при этом припимает послелог -ро: Я предпочел идти пешком... - Ман пиёда рафпганро беу^тар донистам...

Все выщеуказаппые глаголы мы относим к словам, отражающим

психические проявлепия человека. Эта группа глаголов довольпо

разнообразна, что обусловливает многообразие их семантического

ж, разбиения, например, вычлепепие факторных глаголов желания,

интенпиональных, установочных (Сильнипкий, 1983, 36-38).

Среди глаголов, выражающих этапы подготовки к реализации действия, названного ипфипитивом, предпринимается попытка выделения трех групп: глаголы формативпого уровпя, к которому относятся рассмотренные нами выще глаголы желания, глаголы интенционального уровня (намереваться) и глаголы установочного

уровня (предпочитать). «Глаголы желания в данной классификации являются исходными для процесса актогенеза и характеризуются чертами ментальности (отражают психическое состояпие человека), эндогенности (имеют своим источником те или иные физические или психические характеристики субъекта), побудительности (выполняют позитивную, активизирующую роль в процессе актогенеза)» (Сильницкий, 1984, 31); глаголы интенционального уровня отражают процесс формирования у субъекта некоторой «интенции или

ф намерения совершать определенное действие без непосредствепной

установки на активацию исполнительных механизмов, ответственных за конкретную реализацию соответствующего действия» (Сильницкий, 1984, 34).

Анализ ироведенной классификации обнаруживает наличие при ее реализации ряда трудностей, связанных с неоднозначностью глагольно-инфинитивных сочетаний. Во-первых, в составе указанных

щ) групп глаголов выделяются слова, в семантической структуре которых

превалирует неучитываемая сема «говорение». Во-вторых, нельзя не заметить отсутствия четких оснований для строгого иротивопоставления глаголов с семантикой желания интенциональным и установочным глаголам, поскольку первые способны обозначать как «абстрактное» желание, не связанное с установкой субъекта на его исполнение, так и желание - стремление, содержащее некоторую установку на активацию исполнительных

^ механизмов. Ср.: Я хочу знать, что будет с моими детьми - Ман

мехоу;ам донам, бо фарзалдони ман чп мешавад.

В этих примерах выражается наличие у субъекта желания, содержание которого уточняется инфинитивом, во-вторых, к семе «наличное желание» добавляется сема «установка на реализацию желания». О наличии, хотя и довольно неотчетливо, свидетельствуют различные связи с глаголами, которые в разбираемой классификации

относятся к интенциональному и установочному уровням.

Прнведенное сопоставление обнаруживает, с одной стороны, наличие у глаголов желания установочной и интенциональной семантики, с другой стороны, появление у интенциональных глаголов (в русском языке особенно в форме совершенного вида) семы «установка на активизацию исполнительских механизмов».

Сложность квалификации сочетаний глаголов психической
деятельности с инфинитивами заключается в том, что большинство
^ этих глаголов имеет отчетливые признаки модальных предикатов.

Анализ инфинитивов, раснространяюш,их глаголы психической
деятельности, обнаруживает трудности в определении их
семантических функций. Это во многом обусловлено тем, что между
инфинитивом и личным глаголом семантическая связь носит
опосредованный характер. Для ее определения значимым является
рассмотрение сочетаемостных возможностей различных групп
4\ глаголов психической деятельности с отглагольными

суш;ествительными. По этому признаку в русском языке можно выделить три основных типа глагольно-инфинитивных сочетаний.

Первый из них, наиболее явственно демонстрирующий
возможность квалификации каждого из компонентов как
относительно самостоятельной синтаксемы, образуется глаголами со
значением желания хотеть, э/селать, эгсалсдать, поэ/селать,
возэ/селать. Они допускают сочетание с отглагольными
._} существительными. Сравнение конструкций типа Он хочет бороться -

Он хочет борьбы позволяет говорить, что в них сообщается об актуальном желании, содержанием которого является достижение бытийности отнощения к действию (нервый пример), бытийности ситуации (второй пример). Таким образом, инфинитив выступает как опосредованный объект желания, ему, учитывая это, может быть

приписана функция косвенного делиберата - словоформы,

изъясняющей содержание желания.

Наконец, в составе глаголов психической деятельности в русском
языке обнаружены и такие, которые сочетаются исключительно с
инфинитивами и иногда с существительными: собираться, собраться,
намереваться, решиться, приготовиться и др. Объединяющей чертой у
них является сема «психическое устремление к реализации желания
или решения». Сочетающиеся с ними инфинитивы обозначают
действия, к исполнению которых стремится субъект. Это дает
Ф основание для приписывания инфинитивам функции косвенного

директивного делиберата. Правда, необходимо заметить, что семантическая связь данных глаголов с инфинитивами очень тонкая, как правило, препятствующая постановке к инфинитиву именного вопроса: Он приготовился отвечать; Он собрался отвечать.

Отношения смыслового восполнения, представленные в
рассматриваемых сочетаниях, не позволяют четко противопоставить
^ их составным сказуемым, а инфинитиву приписать самостоятельную

синтаксемную функцию. О промежуточном характере этих сочетаний
говорит способность многих глаголов, которые их образуют, либо
приобретать признаки служебного средства, либо же получать
качества полностью самостоятельного сказуемого. Так, глаголы
спешить, торопиться в русском языке в сочетании с инфинитивом
могут иметь не только значение «хотеть делать что-либо как можно
скорей», но и придавать инфинитиву модус бытийности. Например: В
_rto, свою неблизкую дорогу Не торопились уходить (СУР, 8); Мальчишкам

героики хочется, Они торопятся э/сить (СУР, 42).

К приведенным предложениям нельзя подобрать соответствия типа Они неторопливо уходили, Они торопливо живут.

Оттенок устремленности к реализации действия могут получать, как было показано выше, и глаголы желания. Особенно часто он

наблюдается при сочетании с инфинитивами действия. Например: Я

А'

хочу быть сильным; Я хочу постоянно работать.

Все вышеуказанные свойства присущи, главным образом, природе русского инфинитива.

Инфинитивные конструкции, выражающие эмоциональное
отношение, волеизъявление субъекта к совершению действия, мы
включили в четвертую рубрику инфинитивных сочетаний, В русском
языке эту групну образуют такие глаголы, как любить, надоесть,
наскучить. В таджикском языке к ним относятся: дуст доштан,
(*^v форидан, маъцул шудан. Например: Вы любите читать книгу? (устн.

речь) - Шумо китоб хонданро дуст медоред?

Эквивалентом русских глаголов надоесть, наскучить в таджикском языке являются глаголы безор шудан, ба дил задан, дилгир шудан с инфинитивом: Вскоре вертеться ему надоело - Ба пешу нау;лу гаштан зуд ба дилаш зад.

Эти глаголы характеризуются тем, что они не локализованы на
щ) временной оси, они описывают не актуальную или постоянную,

повторяющуюся реакцию субъекта на единичный эпизод, а его устойчивое
отношение к окружающему миру, что дает основание к отнесению их к
предикатам качества. Н.Д.Арутюнова, подробно рассмотрев свойства
глаголов любить и нравиться, отмечает у первого следующие существегшые
свойства: невозможность истолкования глагола любить как обозначения
разовой реакции на ситуацию. Объект вкусовой склонности,
следовательно, не может быть единичным: им является либо класс
^, предметов, либо не конкретизируемая серия эпизодов, поскольку

любить выражает оценку класса предметов или события. «Тот вид склонности, который обозначается глаголом любить, включает в себя желание, а желание ищет удовлетворения; глагол любить смотрит в будущее, он перспективен» (Арутюнова, 1988, 91).

Таким образом, глаголы вышеназвашюй группы служат для

обозначения свойства субъекта эмоционально вьщелять сунщости. К ним

также относятся глаголы: решить, поспшновитъ, вздумать, задумать, вызваться, взяться + инфинитив (в русском языке), а в таджикском языке: царор додан, щсд кардан, из:^ор кардан = инфинитив или + аорист. Нанример: Он решил написать письмо - Уцарор дод, кимактуб нависад.

В эту группу также входят глаголы: договориться, условиться +

инфинитив; а?(д кардан, царор додан, масли:)^ат додан + аорист:

Мо у;амаамон а)^д кардем, ки аз у;ар гектар сию ду сентнери гандум

руёнем (Улугзода, Навобод, 35) - Вот мы все договорились собрать

Ф тридцать два центнера пшеницы с гектара.

Для выражения намеренного уклонения от действия, выраженного
инфинитивом, как было указано выше, в русском языке
употребляются глаголы стыдиться, бояться, избегать, отказаться. В
таджикском языке они имеют эквиваленты: гардан тофтан -
отказаться, нару;ез кардан -избегать, тарсидан - бояться + инфинитив
или + аорист: Фацат калонсолон аз гап задан метарсиданд - Только
ц\ старшие боялись высказываться.

Наряду с сочетаниями, содержащими субъектный инфинитив, в
сопоставляемых языках вьщеляется довольно обширная группа глаголов, к
которым примыкает объектный инфинитив. В квалификации сочетаний,
включаюш,их в свой состав сочетания личного глагола с объектным
инфинитивом, наблюдается большое разнообразие мнений и подходов.
Различия связаны с определением объема глаголов, к которым примыкают
объектные инфинитивы, с трактовкой природы подобных сочетаний,
.^₍ характеристикой роли инфинитива в таких сочетаниях.

Рассмотрение конструкций с объектным инфинитивом обнаруживает их неоднородность как в нлане семантики личного глагола, так и в отношении связи личного глагола и инфинитива.

Наиболее обширную группу глаголов, сочетаюпцихся с объектным инфинитивом, составляют каузативные глаголы. Данная группа

глаголов обладает одной общей чертой - содержит в своей

семантической структуре сему нобуждения, волеизъявления. К ним относятся глаголы в русском языке: велеть, приказать, требовать, предлагать, советовать, поручать + инфинитив; в таджикском языке: амр кардан, ?<_;укм кардан, фармон додан, фармудан + инфинитив или + аорист. Например: Она (Анна) позвонила и велела принести ребенка (Толстой, Анна Каренина, 215) - Анна зангро зада фармуд, ки бачаро биёранд.

Предложение и совет совершить действие выражается сочетанием

ф глаголов таклиф кардан, масли)^ат кардан (додан) + инфинитив или +

аористом: Я предлоэгсил ей ехать в деревню к моим родителям (Пушкин, Канитанская дочка, 52) - Ман ба у таклиф кардам, ки ба цишлощи падару модарам равад.

При номощн глаголов уговорить, убедить, умолять говоряш;ий высказывает большую заинтересованность субъекта сирягаемого глагола в совершении действия субъектом инфинитива. В подобных

щ\ конструкциях в русском языке выступают два субъекта - один при

спрягаемом глаголе, второй - при инфинитиве. В таджикском языке такие конструкции, как иравило, нередаются сложноподчиненными предложениями: в главном предложении употребляются глаголы: илтимос кардан, хо^иш кардан (соответствуюшпе формам спрягаемых глаголов в русском языке), а в придаточном - аорист того глагола, который в русском языке выражается инфинитивом: Меня девочки давно yoice просили привести тебя (Островский, Как закалялась сталь,

_|ы 41) - Духтарон кайу;о боз аз ман илтимос мекунанд, ки туро гирифта

барам.

Уговаривание и убеждение передаются в таджикском языке сочетанием глаголов ташвицот кардан, илтимос кардан, далолат кардан, мацбур кардан, исрор кардан, хохиш кардан, розп кардан (кунондан), маслиу^ат кардан + аорист: Стива уэ/сасно упрашивал меня

поехать к Анне Аркадьевне (Толстой, Анна Каренина, 100) - Стива аз

ман илтимос кард, ки бо у;амроу;и вай ба хонаи Анна Аркадьевна равам.

^ Следует отметить, что групна каузативных глаголов в русском

языке, в свою очередь, раснадается на три нодгруипы:

1. Сочетания с объектом каузации в форме винительного надежа. Снособностью унравлять формой винительиого надежа обладают нереходные глаголы заставить, заклинать, засадить, подучить, уговорить, надоумить, убедить, побудить, попросить и другие, а также однокоренные образования несовершенного вида. Нанример: Он

<4^ заставил меня пойти в магазин (устн. речь); Тут попросили почитать.

Наряду с общими чертами, данные глаголы имеют
различительные нризнаки как в семантике, так и сочетаемостных
характеристиках. Основное семантическое нротивоноставление
названных глаголов состоит в стенени их нолнозначности. К глаголам,
семантически ненолнозначным, относятся «заставить», «иринудить
(сделать что-либо)» (СРЯ, т. 1, 574), «заклинать», «умолять» ( кого-
_v либо), «настойчиво нросить о чем-либо во имя чего-либо высокого,

святого» (СРЯ, т. 1, 528), «нобудить и вызвать у кого-либо желание сделать что-либо, «нонудить к чему-либо» (СРЯ, т. 3, 154). В семантике нриведенных глаголов нрямо или оносредованно, иомимо семы «нобуждение объекта» и семы «говорение», нредставленной у некоторых из них, содержится семантически неонределенная сема «содержание иобуждения». Инфинитив в нодобных сочетаниях воснолняет семантическую недостаточность личного глагола.

Некоторые из неречисленных глаголов, выражающих значение каузации в максимально общем виде и не имеющих семы «говорение» (вынудить, заставить, принудить, побудить и др.), снособны нри утрате ими семантики конкретного нобуждающего действия иревращаться в функторные нредикаты, сообщающие рщфинитивной нронозиции модус отражения реальных событий.

В таджикском языке средством нередачи этих конструкций

служат сочетания глаголов мацбур кардан, водор кардан, цалб кардан с
^ ' инфинитивом или аористом: Василиса Егоровна принудила его во всем

сознаться... (Пушкин, Избранное, 84) - Василиса Егоровна уро ба гуфтани у;амон гапу;о водор мекунад...

В подобных предложениях нодлежащее выступает каузативной
синтаксемой, оно получает косвенную предикативную характеристику
по его отношению к действию, процессу или свойству, обозначенному
составным сказуемым. Оценивая также составное сказуемое, следует
щ\ отметить, что в отношении к подлежаш,ему оно проявляется как

характеризующий предикат, но отнюдь не как предикат действия или процесса. Иными словами, роль функторного глагола в этих предложениях оказывается неопределенной.

2. Глаголы пригласить, звать, вызвать, призвать, позвать - даъват
кардан, таклиф кардан + инфинитив как в русском, так и в таджикском
языке и с аористом в таджикском языке в различных своих значениях
_ч обнаруживают свойства относительно полпозначных и

неполнозначных каузативов. Отличительная особенность относительно полнозначных каузативов состоит в том, что в их толковании сема «побуждение к деятельности» сочетается с семой «содержание побуждения», которым является движение. В связи с этим, как и субъектные инфинитивы при глаголах движения, объектные инфинитивы обнаруживают две функции. Одна из них может быть определепа как делиберативно-директивная, поскольку инфинитив раскрывает содержание побуждеьшя и вместе с тем направление движения, другая как целевая, связанная с обозначением цели каузативного действия.

Важно отметить, что в данную группу глаголов русского языка входят предложения с объектом каузации в форме дательного падежа. Способностью управлять формой дательного падежа обладают глаголы повелеть, дать, приказать, наказать, посоветовать,

отсоветовать, разрешить, запретить, поручить, рекомендовать. Наиример: Я «е позволю вам бить (устн. речь).

При сочетании с этими глаголами инфинитив вынолняет две функции: делиберативную, раскрывая содержание нобуждения, и реже - функцию комионента составного сказуемого. Последняя обнаруживается в соединении с глаголами обоих видов, не имеющими четко выраженной семы говорения: дать, позволить, дозволить, разрешить. Ср.: Он дал ему уйти (устн. речь); Он позволяет грубить себе (устн. речь).

В нриведенных иредложениях иодлежащее обозначает нассивный субъект в его некаузативном отношении к называемому инфинитивом ироявлению.

И, наконец, в третью грунну включаются предложения с неназванным объектом каузации и объектом каузации в родительном иадеже. Эти нредложения образуют глаголы распорядиться и потребовать; инфинитив ири них выполняет делиберативную функцию: Он распорядился закрыть окно (устн. речь); Он потребовал (от него) закрыть окно (устн. речь).

Таким образом, как показало исследование, многообразие значений конструкций с инфинитивом русского языка на таджикский язык передается различнымии структурными моделями.

Одним из способов выражения этих значений в таджикском языке, как и в русском, является сочетание спрягаемых и неспрягаемых слов с инфинитивом.

В таджикском языке средством передачи указанных значений служат также сочетания соответствующих слов с аористом или именем существительным.

ГЛАВА II

ПРИЧЛ СТИЕ КАК К А ТЕГОРИЯ ГИБРИДНЫХ ГЛАГОЛЬИО-

АДЪЕКТИВИЫХ ФОРМ

2.1. Общая характеристика причастия как иеличиой формы глагола

Глагол считается одной из самых ёмких грамматических категорий языка, являясь к тому же иаиболее конструктивным по сравнению со всеми другими категориями частей речи. Антитеза имени и глагола как структурная особенность многих языков была осознана еще в античной философии и лингвистике. Платон, Аристотель, Донат изучали имя и глагол как две главные части речи. Эта теория, воспринятая и продолженная русской грамматикой ХУ 111 в., снособствовала формированию своеобразного учения о глаголе как о центральной категории языка, присвоившей себе основные формы и функции других грамматических категорий и создавшей свои особые «колонии» в области всех главных частей речи (кроме имен числительных и местоимений). В связи с этим необходимо сразу оговориться, что некоторые русские грамматисты термин «глагол» предлагали заменить каким-либо другим, более понятным, названием. Так, в частности, В.Ф.Андреев в работе «Знаменательные и служебные слова в русской речи» писал: «Термин «глагол» есть перевод латинского слова «глагол» по-русски, следовало бы употреблять речение - «слово». Речение - «глагол» (verbum) показывает, что он есть главное слово в речи или предложении, то есть как бы он преимущественно сказывает или говорит мысль предложения. Название «глагол» употребляется, очевидно, в соответствии термину «сказуемое» (Андреев, 1952, 13). Согласно точке зрения В.В.Виноградова, термин «глагол» неудачен, и его лучше бы заменить «...более

подходящим термином «имя действенное» (Виноградов, 1958, 27).

Г.Г.Павский, считая глагол «словом по преимуществу» и находя в нем «изображение мыслей» (в отличие от «изображения понятий», присущего именам), различал в категории глагола четыре типа слов: а) глагол в полном виде; б) глагол в виде имени существительного -неопределенное наклонение; в) глагол в виде имени прилагательного -причастие; г) глагол в виде наречия - деепричастие (Павский, 1956, 15), С этой точки зрения открывались два грамматических пути. Прежде всего, представлялось возможным выделить из глагола группу форм, наиболее далекую по своему строю от личных форм {вилсу, видишь), и объявить их особым грамматическим классом. В этом случае все остальные глагольные формы отходили к другим частям речи и рассматривались как особая система отглагольных словообразовательных категорий. По этому пути пошла и фортунатовская школа. Ее представители даже делали попытку упразднить и понятие глагола в области морфологии. Кроме того, они разбили систему форм глагола на отдельные грамматические груипы, отнеся причастия и формы прошедшего времени на -л к родовым словам и признав инфинитив особым грамматическим классом. Из круга глагольных форм на первый план выступили «личные слова». По естественной диалектике научного поведения - одна крайность порождает другую, ей противоположную. Упраздненный в морфологии глагол со всей своей системой форм вида, залога, времени, наклонения и лица (включая и инфинитив), со всеми своеобразиями своего управлепия возрождается у тех же лингвистов в синтаксисе. В конце концов, без «глагольного слова» не могли совсем обойтись и ученики Ф.Ф.Фортунатова. Сначала они допускали понятие глагола лишь в синтаксисе. Так, друг против друга - в морфологии и синтаксисе - оказались две странные картины. На одной - морфологической - в разных грамматических клетках, как разные «грамматические слова», размещались такие формы: 1)

личные: читаю, -ешь, -ет, -ем, -ете, -ют; читай, -те; 2) родовые:
читал, читала; ср.: читал бы; читающий, читавший, читанный,
читаемый; 3) инфинитив: читать; 4) деепричастие: читая, читавши
(прочитавши). Правда, более осторожные грамматисты и тут
соединяли формы: я читал - я леэ/сал и я читал бы - я леэгсал бы (т.е.
формы прошедшего времени и условно-сослагательного наклонения
на -л) - с личными, спрягаемыми словами {читаю и т.п.) в систему
спряжения одного и того же слова. На другой картине, отнесенной к
₍ф1 синтаксису, выступала - под названием «глагольность слова» - такая

многочисленная, но грамматически объединенная группа форм: читаю, читай, я читал, я читал бы, читать, читая, читающий, читавший, ср.: читаемый, читанный.

«Можно было бы, - пишет А.М.Пешковский, - назвать эту группу «глагольным словом», но есть опасность, что в нее прокрадутся тогда и такие «глагольные» слова, как облезлый, четкий, спешный, спешка, писание, битва и т.д.» (Пешковский, 1957, 18). Отсюда появляются даже несколько сенсационные названия отдельных статей, вроде статьи Г.В.Винокура «Глагол или имя?» (Винокур, 1986, 20).

Очень показателен протест А.А.Шахматова против грамматического «дифирамба глаголу», который не обнаружил ни малейшей склонности к столь распространенному взгляду на глагол как на сушественный признак предложения. Точно так же не признавал он усмотренного Овсянико-Куликовским «оглаголения» и в главном члене безглагольного односоставного предложения. Ссылаясь на работу А.Миллера, А.А.Шахматова, он считал именные предложения унаследованными из индоевропейского праязыка. Во всех современпых синтаксических системах - у А.А.Потебни, Ф.Ф.Фортунатова, А.М.Пешковского, Дельбрюка, Пауля и Вундта -он слышал незаслуженный «дифирамб глаголу» (Шахматов, 1941, 72).

Возвраш;аясь к рассматриваемым нами глагольным формам,

следует заметить, что независимо от того, объединялись ли под термином «глагол», или «глагольное слово», только одни глагольные формы или сюда же относились и все отглагольные образования (типа учитель, ученье, чтение, читатель, читаемость и т.п.) - от этого суть не менялась. И в том, и в другом случае под любым глаголом (или глагольным словом) понималась группа родственных слов, а не одно слово, взятое в совокупности его форм. Впоследствии все представители фортунатовской школы постепенно вернулись к признанию глагола самостоятельной грамматической категорией. Глаголу были возвраш;ены все права и в морфологии. Оказалось, что другой путь изучения русского глагола шире и надежнее.

Этот второй путь был намечен еше М.В.Ломоносовым, А.Х.Востоковым, Ф.И.Буслаевым, А.А.Потебней. А.А.Потебня, опираясь на взгляды В.Гумбольта и Б.Штейнталя, создал своеобразную философию глагольности, являющуюся опорой его учения об исторической эволюции основных категорий языка и

мышления.

Глагол, согласно теории, которую выдвигал А.А.Потебня, - это высшая, наиболее отвлеченная, наиболее конструктивная и прогрессируюш:ая категория языка. С организацией глагола был связан переход от древнего именного строя предложения к глагольному. В своей эволюции глагол все более и более развивает энергию отвлеченности. Обозначая действие, процесс, он выделяется из синкретизма первобытного слова уже после имени существительного и прилагательного и, пройдя через стадию причастий и инфинитива, формы, промежуточной между именем существительным и глаголом, обрастает категориями лица, вида, времени, наклонения и залога. Дальнейшая история глагола - история вытеснения им имен с основных грамматических позиций, история оглаголивания других категорий, история роста глагольных типов

иредложения за счет иоминативиых, именных. Таким образом, но утверждению А.А.Потебии, ироцесс усиления глагола, роста его грамматического влияния сонровождается расиространением глагольной энергии на те груипы слов, которые нрежде нримыкали к имени существительному как антиноду и антогонисту глагола (Ср.: История кратких форм имени ирилагательного).

Приведенный краткий обзор истории изучения глагола нам был необходим для того, чтобы лучше разобраться в сложной ирироде одной из его форм - иричастия.

Согласно точке зрения А.А.Шахматова, иричастие - это название глагольного иризнака, осложненного иредставлением о пассивном признаке, точнее иредставлением о свойстве или качестве. Следовательно, иричастие является глагольным прилагательным, т.е. это форма, совмеш;ающая грамматические свойства глагола и прилагательного. В древнерусском языке причастие имело весьма широкое развитие. Оно образовывалось как от глаголов действительного и страдательного залога, так и от основы настояш;его и прошедшего времени, при этом оно склонялось как прилагательное и образовывало как печленные, так и членные формы. Помимо атрибутивных причастий, в древнерусском языке имелись причастия прошедшего времени на -л, получившие с течением времени только нредикативный характер; впрочем, к предикативности стремились и другие атрибутивные нричастия, что видно из соединения их с вспомогательным глаголом для образования сложных времен типа бяху ловящие, суть ожидающе.

С течением времеии причастия значительно сократили сферу своего синтаксического употребления. Оставляя иока в стороне литературный язык, где именно в этом отношении сказалось сильнейшее влияние церковно-славянского языка, двойственная природа причастия расслоилась, одни причастия перешли в чисто

предикативные слова, другие стали настояш,ими атрибутами, т.е. функционально перешли в прилагательные. Это можно объяснить следуюшими причинами. Во-первых, современный русский язык унаследовал предикативное употребление причастий па -л вследствие опуш,ения вспомогательных глаголов {есмъ и т.д.). Эти нричастия стали означать формы прошедшего времени и вытеснили как древний аорист, так и давнопрошедшее время. Во-вторых, причастие настояшего времени, сохранив значение второстепенного сказуемого,

Ф каковым оно являлось и в древнерусском языке, утратило формы

склонения (падежные и родовые) и превратилось, таким образом, в глагольное наречие. В-третьих, нричастие прошедшего времени сохранилось в той же функции, получив, кроме того, в диалектах значение и главного сказуемого в соединении со связкой (опушенной в настояшем времени).

Следует также заметить, что некоторые из причастий настоящего

^ и прошедшего времени в функции атрибутов совсем исчезли из

употребления, а часть из них превратилась в прилагательные, ср.: такие причастия, как горячий, сидячий, стоячий, летучий, пахучий, падучий, э/сгучий, тягучий, ползучий, висячий, колючий. Подобную функцию выполняют в разговорном языке заимствованные из литературного и церковного причастия на -ающий, -еющий: богатеющий, ваэюнеющий; некоторые из них нолучили значение превосходной степени вследствие смешения с аористами на -айший, -

_Л ейший: ниэюающий, богатеющий вместо богатейший, широчайший.

Относительно страдательных причастий настоящего времени следует заметить, что они исчезли совсем {съедомый, любимый, родимый со значением прилагательных). Что касается страдательных причастий прошедшего времени, то они в нечленной форме приобрели значение сказуемого, причем, как увидим, без связочного «есть» - значение

перфекта, а со связками «был» и «буду» - значение ирошедшего и

будущего времени. В членной форме эти причастия в большинстве случаев нолучили значение прилагательных: битая посуда, колотая рана, пуганая ворона, строганые доски. Не исключено, что среди них и в народном языке есть слова со значением нричастий.

Относительно литературного языка можно сказать, что он сохранил унаследова1шые от церковночэтавянского язьжа действительные причастия на -ащий, -ущий (звуковой облик доказывает их нерусское происхождение), -вший, -ший, а также страдательные причастия на - анный, -енный (форма с двумя //, как видно из памятников, появилась на базе старославянского языка). Но под влиянием народной речи литературный язык в предикативной функции сохраняет только выделившиеся из нричастий деепричастия.

Таким образом, из вышесказанного следует, что причастие имеет двойственную природу, это отражено и в его названии, указываюш;ем на «причастность» к тому и другому разряду слов. Однако, как свидетельствует анализ, глагольная природа в причастии преобладает: оно выражает признак, свойство не просто в отношении к предмету, как постоянно присуший ему, но и признак, получаемый предметом как действие в процессе его развития, или наоборот, как действие, представляемое в виде временного свойства предмета.

Необходимо более подробно остановиться на признаках глагола в семантической структуре причастия. Здесь можпо заметить, что в русской поэтической речи причастия употребляются сравнительно редко, причем в подобных случаях чувствуется их стилистическое своеобразие. Например, у В.Брюсова: Я - твой, Россия, твой по роду! Мой предок вел соху в полях. Люблю твой мир, твою природу. Твоих творящих сил размах, - ... конец чуть блещущий вдали (Брюсов, Избранное, 52)

Блещущий - явное причастие, его «глагольность» поддерживается наречием «вдали»; творящих - тоже причастие, проявляющее

глагольную природу, хотя без поддержки пояснительными словами

^у начинает отходить к прилагательному.

Данный пример дает основание полагать, что причастие соединяет в себе грамматические свойства глагола и прилагательпого. От глагола причастие заимствовало залог, вид и время; наклонепия и лица в причастии нет, так как эти категории свойственны лишь спрягаемым формам (verbum finitum). Также от глагола в причастии сохраняется и управление: читать книгу - читающий книгу. Известно и

(Щ) то, что причастие, как и спрягаемые формы глагола, обозначает

действие. Однако, если действие, обозначаемое спрягаемой формой
глагола служит реализацией предикативности в конкретном
коммуникативном акте, то действие, обозначаемое причастием,
составляет основу атрибутивной характеристики предмета по тому
или иному признаку движения пли состояния: кипящий поток,
развевающийся флаг, гонимые ветром волны, мыслящее существо.
^ Помимо указанной функции, причастие обладает временным

значением, что связано с предыдущей семантикой причастия, ибо сам факт реализации характеристики предмета по признаку действия обусловлен временной ориентацией.

Категория времени причастий по своему семантическому содержанию существенно отличается от категории времени личных форм глагола. По мнению Л.Л.Буланина, время причастий пельзя отождествлять с временем личных форм (Буланин, 1986, 157-158). Причастия обладают особой, непредикативной, категорией времени. Если личным формам глагола свойственно абсолютное, относительное и нереносное употребление форм времени, то причастие всегда выражает относительное время, т.е. одновременность или предществование по отпошению ко времени другого действия, иначе говоря, время причастий соотносится не с

моментом речи, а с другим действием предложепия, выраженным

100

спрягаемой формой глагола.

^ В современном русском языке в причастиях морфологически

выражаются два времени: настояш;ее и прошедшее. А.В.Исаченко отмечал, что термин «причастие настояш;его времени» (или «причастие прошедшего времени») является условным и не раскрывает общей грамматической семантики данной формы (Исаченко, I960, 542).

Причастия настоящего времени русского языка, согласно точке
,щ\ зрения В.В.Виноградова, сами по себе ни на прошедшее, ни на

будущее время указывать не могут, они обозначают лишь наличный процессуальный признак (Виноградов, 1986,225).

Особенностью причастий является то, что их временные формы в
своих функциях постоянны. Это своеобразие присуще причастиям как
русского, так и таджикского языков. Причастие настоящего времени
русского языка обозначает действие, одновременное с другим
. действием, например: Гриша глядит на их двигающиеся ноги и ничего не

может понять (Чехов, Гриша, 84).

Причастия прошедшего времени характеризуются тем, что выражают, во-первых, одновременность в плане прошедшего: Он говорил с человеком, читавшим эту юшгу, а, во-вторых, предшествование другому действию: Раздавшийся в это время у дверей стук испугал ее (Гоголь, Тарас Бульба, 24).

В русском языке, как считал В.В.Виноградов, в причастиях на -нный и -тъш с основами совершенного вида временные значения почти вовсе стерты (Виноградов, 1986, 228). Очевидно, здесь можно говорить о явлеиии адъективации, т.е. о переходе причастий в категорию прилагательных, что происходит далеко не со всеми причастиями. Страдательные причастия прошедшего времени совершенного вида наиболее специфичны своими временными значениями, им

свойственно результативное значение, Папример: Я не хотел

101

торэ/сествовать над уиичтоэ1сенным врагом и обратил глаза в другую сторону (Пушкин, Капитанская дочка, 82); На большой опрокинутой бочке сидел запорооюец без рубашки (Гоголь, Тарас Бульба, 28)

Существует множество иримеров выявления значения предшествуюш;его действия в страдательных причастиях совершенного вида. Наиример: Она yofce успела нарезать ломтями принесенный рыцарем хлеб (Гоголь, Тарас Бульба, 70)

В этом случае возможна замена причастия личной формой: принесенный рыцарем хлеб - хлеб, который принес рыцарь.

Далее в этой главе мы попытались более подробно рассмотреть особенности причастия в русском и таджикском языках. Здесь важно отметить, что, раскрывая своеобразие языка, мы неизбежно сталкиваемся с тем, что одни и те же явления неравномерно представлены в разных языках. Лингвистическое богатство, как известно, неодинаково распределяется между языками. На основании таких различий некоторые ученые делали вывод о достоинствах языка, о его консервативности или прогрессивпости. Но суждения подобного рода оказываются необоснованными: наличие или отсутствие той или иной грамматической категории в большинстве случаев не является доказательством большего или меньшего развития мышления. Всякая попытка определять достоинство языка, уровень его развития, исходя из особенностей его структуры, является ненаучной. Во-первых, на наш взгляд, все эти различия касаются не способности языка обозначать предметы и события, но чисто внешних способов построения знака, во-вторых, как показывают исследования, нет языков чистого типа: элементы разных типов сосуидествуют и сменяют друг друга на протяжении длительной истории развития языка.

Из всего сказанного следует, что среди признаков или оппозиций,

по которым выделяют тииы языкового выражения, следует различать

102

общие оппозиции, свойственные всем сопоставляемым языкам, и специфические оппозиции, присущие лишь одному из них. Все эти типы оппозиции были описаны нами на материале причастий в русском и таджикском языках.

В таджикском языке, подобно русскому, причастие (сифати феълй) чаще всего рассматривается как неспрягаемая форма и включается в глагольную парадигму.

С морфологической точки зрения, глагол в таджикском языке представляет собой сложную систему грамматических форм. Одной из важнейших категорий, влияющих определенным образом на характер этой системы, является категория глагольной репрезентации. Впервые теория репрезентации была предложена А.И.Смирницким. Дальнейщее воплощение эта идея А.И.Смирницкого получает в работах Л.Л.Буланина. «Категория, выделенная на основе противопоставления личных и именных форм глагола, есть категория, которая представляет процесс или же как процесс, осложненный другими (предметными или признаковыми) моментами» (Буланин, 1976, 245-246). Исследуя эту категорию на материале английского языка, А.И.Смирницкий назвал ее категорией репрезентации, выделив в ней три категориальные формы: собственно-глагольную репрезентацию (герундий и инфинитив) и адъективную репрезептацию (причастие).

В своем исследовании мы придерживаемся предложенной А.И.Смирницким позиции, согласно которой категория глагольной репрезентации, основанная на противопоставлении личных и именных форм глагола, вполне может быть применима по отношению к глаголам в таджикском и русском языках. Такое понимание приводит к мысли о том, что в сравниваемых языках имеется несколько глагольных репрезентаций. Адъективной репрезептацией глагола в рассматриваемых языках является причастие.

103

Формирование адъективной и адвербиальной репрезентаций относится к числу наиболее важных процессов в грамматике современного таджикского языка. Совмещение в одних и тех же глагольных формах грамматических признаков и причастий и деепричастий является характерной особенностью языка.

Дело в том, что в таджикском языке адъективная и адвербиальная репрезентации иногда морфологически не противоиоставлены, хотя в грамматических описаниях причастия и дееиричастия строго дифференцируются по выполпяемой ими функции в структуре предложения: Духтари табассумкарда - Улыбающаяся девушка; Вап табассум карда мегуфт - Он говорил, улыбаясь.

В первом словосочетании атрибутивная форма табассумкарда выступает в роли причастия прошедшего времени, однако эта же форма во втором примере выступает как деепричастие. Такое языковое явление абсолютно не характерно для русского языка.

В имеющихся грамматиках таджикского языка определено 7 типов причастий, различающихся между собой способом образования, а также формальной структурой.

Классификация таджикских причастий строится, в первую очередь, на основе категории времени, которая наряду с категорией залога играет важную роль в формировании системы причастий.

Категория времени является основным свойством глагола, благодаря чему причастие сохраняется в сфере глагола.

Данная категория в таджикских причастиях, как и в спрягаемых формах глагола, представляет собой наиболее развитую систему грамматических форм.

В таджикском языке в причастных формах морфологически выражено три времени: а) настоящее; б) будущее; в) прошедшее.

Причастие настоящего времени образуется присоединением суффикса -анда к основе настоящего времени. Это образование может

104

быть признано обще-индоевропейским и продолжалось в причастиях различных индоевропейских языков (лат. -ant., -ont, -ent) (Соколов 1979, 228). Эта форма разделяется таджикским с классическим и современным персидским, а также языком дари. Вместе с тем сфера употребления этого причастия в таджикском языке несколько отличается от узусов в классическом и современном нерсидском. В таджикском языке, где оно весьма активно, его можно рассматривать, скорее, как имя деятеля. По мнению некоторых известных иранистов такие производные слова, формируемые от презетной основы с суффиксом -anda, являются не причастиями, а существительными (Ефимов, Расторгуева, Шарова, 1982, 160).

Уместно заметить, что в ранненовоперсидском, как и в таджикском, причастие настоящего времени служило предикатом: An davan du behist du casma ast hame — ravanda (Lazard, 1963, 392) - В этих двух райских местах есть два вечно текущих источника.

Д.Таджиеву удалось доказать тот факт, что причастие настоящего времени в таджикском языке остается в парадигме глагола и даже не утратило временных качеств: Ин каш путккунанда аз ноппищ суханкардагп дурусттар баромад кард - Этот выступающий лучше сказал, чем предыдущий; ...овози борх;о такроршуда ваба кас таъсирнабахшанда - ... слова, многократно сказанные и ни на кого не производящие впечатления.

Анализ причастий настоящего времени показал, что от них может образовываться и пассивная форма: Ин тамга ба молу;ои ба Россия фиристодашаванда зада мешуд - Эта печать ставилась на товарах, которые вывозятся в Россию.

По мнению В.С.Расторгуевой и А.А.Керимовой, пассивное причастие настоящего времени может быть образовано только при отрицании: боваркарда нашаванда - тот, которому невозможно поверить; шуниданашаванда - неслыщимый (Расторгуева, Керимова,

1964, 204). Одновремепно признаком глагольности у причастий этого

105

•и

типа является и возможность вербального управления: Бачагони имсол мактабро хатмкунанда -Дети, заканчивающие в этом году школу.

Порядок слов в таких оборотах тот же, что и в причастных или инфинитивных оборотах, однако, случаев, когда в такой оборот включался бы и субъект, нам не встречалось.

Относительно образования причастий настоящего времени необходимо заметить, что они, по мнению В.С.Расторгуевой и А.А.Керимовой, не способны образовываться от таких глаголов, как истодан - стоять, нишастан/шиштан - сидеть, хобидан - лежать, мурдан - умирать; овардан - приносить, гаштан - поворачиваться, хандидал -смеяться, санцидал - испытать, гиристан - плакать. Одиако Д.Таджиев приводит примеры, доказывающие обратное: ^^уцулюваранда -нападающий, мощу;ои дар об гарданда - крутящиеся в воде рыбы.

Как уже было отмечено, причастия на -анда часто переходят в разряд существительных и реже - прилагательных. В подобных случаях они могут заметно отойти от значения самого глагола: оянда -будущий (от омадан - приходить), гузашта - прошлый (от гузаштан -проходить мимо), баранда - ведущий (от бурдан - вести) и т.д. Данная трансформация способствует формированию неологизмов: басау;нагузоранда -постановщик; иитихобкунанда - избиратель, муайянкунапда - определепие, муайяншаванда - определяемое. Они ведут себя как обычные существительные или прилагательные, образуют множественное число (на -он), имеют степени сравнения, входят в изафетные сочетания.

Для причастных форм настоящего, настояще-будущего и настоящего определенного времени, как правило, свойственно выражение продолжительности действия. Например: У байт:)^ои хуби ба одам таъсиркунанда мехопд (Айнй, Ёддоштх,о, 115) - Он читал бейты, производящие приятное впечатление.

Сопоставительный анализ глагольных времен в таджикском и

русском языках затрудняется тем, что ни для того, ни для другого

106

языка теоретически не установлены число времен и их номенклатура. Если в русском языке формы времени теснейшим образом связаны с категорией вида, то в таджикском языке определение системы времен ставит еш;е более сложные проблемы. Они, главным образом, связаны с содержательной стороной глагольных форм.

Так, в таджикском языке настоящее время имеет две формы: настояще-оиределеиное время и настояш;е-будуш;ее время.

Причастие настояш;его определенного времени образуется от
#> причастия прошедшего времени смыслового глагола и причастия

прошедшего времени глагола истодан: хонда истода - читаюш;ий, читаемый, читая (в данный момент). Эта довольно редкая форма (ср.: ниже хонда истодагп), которая выражая синхронное основному сказуемому действие, отмечена как в атрибутивной позиции: Шери ба цанг тайёршуда истода - Готовящийся к схватке лев; Бадани аз сардп ларзида истодаи у - Его дроэюащее от холода тело,

j так и в адвербиальной: У цадре андеша карда истода гуфт - Он

немного подумав, сказал.

Отмечено употребление (лишь в произведении таджикского писателя Рахима Джалиля) пассивного иричастия настоящего определенного времени: Садои каланди ба замин куфташуда истода (Ч,алил, Одамони ^^овид, 72) - Звук кетменя, которым (в данный момент) бьют о землю.

Характеризуя причастия настояще-будущего времени, следует заметить, что помимо вышеуказанного значения, они способны также выражать: а) длительное действие, одновременное с основным глаголом: Чунони аз ^ама охир меомадагиро ба гап мегирам (устн. речь) - Я займу разговором пастуха, идущего в конце;

б) постоянное действие: Ту одами бисер роу; мегаштагп (Икромй,
Шодй, 85) - Ты человек, много ходящий пешком;

в) способность действия или его свойство: Заминкани ду-се кас

107

мегунчидаги (Ниёзи, Вафо, 105) - Окоп, вмещающий двух-трех человек.

Для системы времен причастий современного таджикского языка, как было отмечено выше, характерно морфологически подчеркнутое противопоставление форм прошедшего времени и форм настояш;е-будуш,его времени. Грамматическая форма прошедшего времени, являясь грамматической категорией, наиболее глубоко и резко очерчена в таджикском языке. Поэтому формы прошедшего времени с трудом и сравнительно редко поддаются субъективному переносу в план будущего или активьюго

(#' настояшего.

Причастие (оно же деепричастие) прошедшего време1ш образуется от основы прошедшего времени при помонщ суффикса -а. Опо может употребляться самостоятельно как в функции определения, так и в функции обстоятельства, участвует в образовании причастных (а также деепричастных) оборотов и ряда глагольных форм: перфекта, плюсквамперфекта, настояш;его и прошедшего продолженного времени (всех глаголов) и всех временных

^ глаголов состояния {стоять, сидеть и лелсать); часто субстантивируется и

адъективируется. Например: Вай ба гиунида бовар намекард (Улугзода, Навобод, 37) - Он не верил услышанному.

Причастие прошедшего времени имеет две формы: а) настояпдая определенная форма, образуемая причастием прошедшего времени основного глагола и причастия прошедшего времени глагола истодан - стоять; пребывать: хонда истода (в данный момент) читающий, читаемый, читая^; б) специальная пассивная форма и простая форма

. >. (хондашуда) - прочитанный. Последняя форма способна выражать не

только активное, но и пассивное значение: китоби хонда -прочитапная книга. Как мы увидим в дальнейшем, подобное пассивное значение у простой, без выделенного пассива, формы присутствует и у причастий будуш;его времени на -гп.

Для объяснения этого феномена необходимо обратиться к

истории языка. Причастие на -а по своему происхождению восходит к

108

др.-иранскому пассивному перфектному нричастию (ппп) на -ta, с суффиксом -ка. Само пассивное перфектное причастие явилось базой для формирования новых форм нрошедшего времени в иранских, индоарийских и других индоевропейских языках. Уже в древнеперсидских надписях можно заметить тенденцию к замене старых, аргументных прошедших времеи новой формой с причастием: ima tya тапа krtam - букв, то что мпою было сделано. Интересно заметить, что в среднеиранских языках (за исключением согдийского и хорезмийского) пассивное причастие прошедшего времени вполне генерализовалось для выражения прошедшего времени глагола (Расторгуева, Молчанова, 1981, 129). При этом синтаксические предложения в прошедшем времени становятся эргативными, т.е. глагол согласуется не с субъектом действия, который стоит в одном из косвенных падежей, а с прямым дополнением в прямом падеже. Подобную картину можно наблюдать в таких языках, как пушту, курдский, белуджский. При этом в случае, если глагол непереходный, сказуемое согласовывается с субъектом действия. В среднеперсидском уже была утрачена падежная флексия имен, однако несмотря на это, наблюдаются следы эргатива в прошедшем времени. Др.-ир. пассивное перфектное причастие которое в этом языке представляло основу с суффиксом на "^-ant, не изменялось ни по числам, ни по лицам, ни по родам. Прямой объект становился в нрепозиции не только к сказуемому, но и к субъекту действия, если носледний был выражен именем: Sahrestan Т Smarkand Frasiyag Т tur kard - Самарканд построил Афрасияб Туранский.

Если же субъект действия выражался местоимением, то оно ставилось в энклитической, краткой форме после союза и (<ud): и-т guft - и я сказал, u-s - dev ozad - он убил дива. В качестве субъекта в настоящем времени или в прошедшем времени при интранзитивном

глаголе местоимение ставилось в иолной, ударной форме; объект (в

109

настояшем времени) следовал за субъектом.

Естественно, такой эргативообразный синтаксис не мог долго существовать в языке, лишенном склонения. Исчезновение эргативной конструкции нрошедшего времени нри переходных глаголах заметно уже в средненерсидских манихейских текстах, которые отражают язык, близкий к разговорному. Полный пересмотр системы строения прошедшего времени происходит в период перехода к новоперсидской фазе языка. Старая форма причастия прошедшего времени принимает новые окончания лица и чисел, которые по аналогии перенесены из снряжения настоящего времени глагола (при этом в третьем лице единственного числа окончание нулевое).

Разницы между синтаксисом с транзитивным глаголом в качестве сказуемого и интранзитивным не сушествует.

В судьбе расширенного ппп на -ка в персидском и таджикском языках, видимо, не сохраняется нассивное значе1ше. Это подтверждается тем, что будучи в функции определения или именной части сказуемого, причастие на -а в таджикском языке в функции обстоятельства сохраняет пассивное значение более активно. Как показали результаты исследования, субстантивированное причастие на -а в большинстве случаев выражает объект действия и в редких случаях является именем деятеля: гуфта - речь, каида - канава, рытвина, озурда - обиженный. Исходя из того, что причастие на -а может быть само по себе как активным, так и пассивным, его форму с участием вспомогательного глагола шудан (хондашуда) следует, видимо, называть «эмфатическим» нассивным причастием.

Во всех языках, где есть категория времени, основным ее значением является отношение момента действия к моменту речи - так называемое абсолютное время. Внутри этого значения различаются три временных отношений: прошедшее, настоящее и будущее. В то же время может отсутствовать снецифическая форма настоящего

ПО

времени, как это имеет место у глаголов совершенного вида русского
У языка, может не выделяться специально будущее время, как в

некоторых других языках, но самой частой оппозицией оказывается
нротивопоставление прошедшего и непрошедшего времени. Так,
основное значение у причастий прошедшего времени в таджикском
языке (если они не субстантивировались, не адъективировались) -
действие, совершенное в прошлом относительно действия основного
глагола, и в редких случаях - синхронное действие: Кампири соли
(^ гузашта вафот кардагп ба ёд омад (Ниёзй, Вафо, 80) - Вспомнилась

умершая в прошлом году старуха.

Временная характеристика при этом является не абсолютной, а
относительной, т.е. даже, если сказуемое обозначает действие, которое
может иметь место в будушем, то причастие прошедшего времени
выражает некое действие в прошлом, настоящем или будущем,
которое будет предшествовать действию сказуемого: Ман ?^афтаи
_% оянда аз амакам асари Айниро мегирам, баъд шабу^о китоби

гирифтаамро мехопам (устн. речь) - Я па следующей неделе возьму у дяди книгу Айни, а потом буду читать (прочту) взятую книгу.

Однако помимо вышеуказанных значений, оно способно выражать предшествующее действие (от1юсительно действия сказуемого). В ряде случаев, когда причастие выполняет адвербиальную функцию, оно может быть синхронным в выражениях типа: Чой нушида гуфт... - Попивая чай, он сказал...

Весьма примечательной особенностью причастий прошедшего времени в таджикском языке является функция почти всех членов предложения, главной среди которых является функция определения: Хикоят?^ои аз Тутапошшо шунидаам бисёранд (Айнй, Ёддоштдо, 218) -Рассказов, услышанных от Тутапошшо, очень много.

Нередки случаи употребления причастия в функции

обстоятельства: Аз цулла:х;ои барфини ку?^у;ои Помиру Зарафшону Алай

111

обу;ои мусаффои нилгун кафщои сарди худро ба руи санг>;о пош дода сарозер мешаванд (Улугзода, Навобод, 209) - С горных снелсных вершш1 Памира, Зеравшана, Алая голубые воды, ударяясь о камни, исчезают.

Здесь уместно заметить, что причастие прошедшего времени с редупликацией, выступаюшее в функции обстоятельства, подчеркивает длительность действия: У дар зин цунбида-цунбида ашула мехонад - Он, покачиваясь в седле, поет песню.

Нередки случаи употребления причастия в функции прямого дополнения: Гуфтах,ои вайро нагз намебинам (устн. речь) - Мне не нравятся его речи.

Одной из весьма своеобразных особенностей причастия прошедшего времени является способность формировать достаточно пространные причастные обороты, которые выступают в предложении как определения и обстоятельства. Зачастую такие обороты иначе, как подчиненными предложениями, нельзя перевести. Выражение подлежащего, прямого дополнения, определений и обстоятельств в этих оборотах такое же, как и при инфинитиве.

Отрицание при причастии прошедшего времени, как правило, глагольное -на, однако иногда встречается и именное но-: нодониста.

Специфической особенностью таджикского языка является совмещение в некоторых глагольных формах грамматических признаков причастия и деепричастия. В данном случае речь идет о причастиях настояшего определенного времени с таким же окончанием, которые в зависимости от контекста в предложении могут выполнять как атрибутивную, так и адвербиальную функцию, например: Духтар китоб хонда истода ба хотир овард (устн. речь) -Девушка вспомнила, читая книгу...

Учитывая двойственность семантики этих причастных форм, в лингвистике их иногда называют описательно: «причастно-

деепричастные слова» т.е. «сифати феълй - феъли дол».

112

Сравним примеры: Шамоли куу;и лола:^ои дар пишеби^^о шукуфтаро мерацсонид (Улугзода. Навобод, 341) - Горный ветерок шевелил тюльпаны, густо алеющие на пологих склонах; Бибп Мастура бошад, аз хурсанди шукуфта хомуш менишаст (Улугзода, Навобод, 71) - Старая Мастура сидела молча, сияя от удовольствия.

В первом предложении причастие шукуфта выполняет функцию определения, а во втором выступает в роли обстоятельства образа действия, т.к. здесь причастная форма шукуфта является деепричастием.

Исторически, по своему происхождению, названные формы являются причастиями. В.С.Расторгуева и А.А.Керимова считают, что «расширение функций старого причастия было, очевидно, следствием общего развития языка по пути перехода ко все более ярко выраженному аналитическому строю» (Расторгуева, Керимова, 1964, 157). Причастие на -а с двойственным причастно-деепричастным значением в языке классического периода перешло в современный таджикский литературный язык. Подобные формы в монографии называются «причастно-деепричастными», т.е. считается, что этот термин наиболее точно соответствует грамматической природе этих форм, выполняющих функции как причастия, так и деепричастия. Двойственность функции форм на -а отмечалась и в исследовании Б.Сияева (Сияев, 1968, 76-80).

В таджикской лингвистике нет единого взгляда на подобного рода формы. Некоторые исследователи рассматривают их как причастные формы, другие - как деепричастные.

Нам представляется, что данные формы являются причастиями, однако в синтаксическом плане (в зависимости от контекста) они выполняют атрибутивную (причастпую) или обстоятельственную (деепричастную) функцию. Анализ данного явления с точки зрения теории частей речи проведен Ш.Рустамовым (Рустамов, 1976, 30-35).

Сложной системе прошедших времен причастий в таджикском

113

языке противостоит система будущего времени с очень разнообразными и субъективно изменчивыми, подвижными значениями и оттенками.

Причастие будущего времени образуется присоединением суффикса -п к инфинитиву, выражая не столько значение действия в будущем, сколько намерение, желание, побуждение. Например: Дареной хафтаи оянда хонда шуданиро ба у ба хубп мефах;монам (Айнй, Ёддощтх,о, 45) - Уроки, которые доллслы быть пройдены на следующей неделе, объясню ему как следует.

В классическом нерсидском языке причастия будущего времени являются пассивными и выражают признак нредмета, над которым можно (или нужно) соверщить некое действие. В этой связи, на нащ взгляд, данную форму вернее называть «герундивом», как это было сделано некоторыми западными авторами (Cejpek, 1956, 177). В классическом таджикско-персидском языке эта форма была, судя по всему, новообразованием. К инфинитиву присоединялся суффикс -п, (т.н. уа - yi nisbat, ср. - ig), основной функцией которого было образование относительных прилагательных от существительных (вспомним, что инфиннтив является также неспрягаемой формой имени действия). В современном персидском языке это причастие полностью перещло в разряд оторванных от глагола, застывщих имен и исключено из глагольной парадигмы: аЬ-е nusiddni - питьевая вода и т.д.

В языке дари к этому значению прибавляется и формируемое причастием будущего времени темпоральное значение в обстоятельственных оборотах: уосс/-га didani pesak sar-es xez kad xonok rasidani, Jelal-a bat bo-ro (Farhadi § 156) - Как наступит холод, поезэ/сай в До(салалабад.

В таджикском литературном языке причастие будущего времени более распространено и может быть образовано от любого глагола.

Здесь уместно отметить, что оно как причастие будущего времени

114

встречается не во всех диалектах. В ванчских говорах причастие

^; намерения образуется присоединением -/ к основе настоящего

времени: ravi «намеревающийся уходить» или sini «собирающийся

сесть» (Розенфельд, 1966,20). Причастие будущего времени с

глагольными связками: ман холдшшям, ман хондалп_____ мешавам

(наст.вр.); ман хондами бошам (конъюктив), ман хонданп шудам/будам
(прощ. вр.), ман хонданп мешудам (прощ.нрод.вр.), ман хонданп шуда
будам (нрежденрош.вр.) А.З.Розенфельд считает особыми глагольными
ф формами со значением намерения и включает их в парадигму глагола.

В других грамматиках формы, состоящие из причастия на -п, не включены в парадигму глагола.

Причастие будущего времени может быть осложнено различными определяющими словами, но не субъектом.

Основное значение этих причастий, как уже говорилось, -
выражение возможности, вероятности, долженствования, совета,
^\ причем разной степени интенсивности: Ман савдо карданп нестам

(устн. речь) -Яне собираюсь торговаться.

При этом в функции определения оно может быть только пассивным, но в предикативной фупкции чаще активное, хотя ср.: Дарси хонда шуданп - Урок, который нуэ/сно приготовить.

Кроме того, иногда данная форма причастия может обозначать и
постоянное качество предмета: Моли хоми дар ин корхона сарф
шуданп... (Айнй, Ёддоштх,о, 215) - Сырье, расходуемое в этой
. мастерской...; Ла:)^зау;ои фаромушношуданп - Незабываемые минуты.

Здесь уместно отметить тот факт, что В.С.Расторгуева и А.А.Керимова утверждают, что от причастия будущего времени пассив не образуется, хотя пример, приведенный выще, взят Д.Таджиевым из третьего тома воспоминаний Айни (дарси хонда шуданп), который включен в список источников монографии «Система

таджикского глагола».

115

Д.Таджиев находит в будущем времени, кроме значения
I* намерения, желания, также действие в будущем без оттенков

модальности. Например: Шабона дарсу^ои гузаштаро такрор ва дарс?<;ои хондашудапиро тайёр мекардам - Ночами я повторял прошлые уроки и готовил будущие уроки; Фалокат?^ои пас аз ин ба сарашон омаданиро... - Несчастья, которые после этого обрушатся на их головы...

Приведенные иллюстрации также извлечены из ироизведений
/^ Айни.

Основные функции причастия будущего времени - определительная и предикативная. В определительной функции причастие следует за определяемым с изафетом. В этом случае отрицание при причастии выступает чаще в именной форме -но: Ни як кори дар дунё ношуданист 'Такое в мире не долэ/сно случиться; в иредикативной функции - в упомяпутых уже полупредикативных сочетаниях с глагольными связками, служащих для выражения намерения: Man ба бозор рафтанп ?;аспгам - Я собираюсь пойти на рынок; Ман шуморо хафа карданп набудам - Я не хотел вас огорчить.

Имеется также особая конструкция разрешения с глаголом мондан - позволять: Шав::><;арон ... зан?<;ошонро хонданп намемонанд -Мужья ...не позволяют своим лсенам учиться, - и особая конструкция желания с хостан - хотеть: Агар шуниданп хоу;п - Если хочешь услышать.

При глаголах движения {рафтан, омадан) причастие будущего времени выражает обстоятельство цели: Зубайдаапаамро диданп меравам - Я еду навестить старшую сестру Зубайду.

Подобная особая функция присуща причастию гуфтанп, т.е. -нуэ/сно сказать. Оно оформляет личное имя, примыкающее к существительному (иногда пропущенному): Цумъабой гуфтанп як

дещон - Один дехканин по имени Джумабой.

116

Кроме того, причастие гуфтани может использоваться при оформлении прямой речи: Дар:>^ол дар фикри Сафар «наход Дадабой дар зери >;амин хок монда бошад» гуфтани гумон омад (ЧЦалил, Шуроб, 203) - Сафару сейчас лее нриилла такая мысль: «Неуэ/сели Дадабой остался под этой землей?».

Особым также является и такое значение причастия, как монданп -отставание, монданп кардан/доштан - отставать, уступать.

В своей монографии В.С.Расторгуева и А.А.Керимова выделяют у таких причастий функцию имени действия на основе следующих примеров: ... вале дар гап задан бо вуцуди хиррии овозаш, аз у;ец кас монданп намекард - ...однако в разговоре он ни от кого не отставал, несмотря на то, что голос его был хриплым; Айб аст, ки вай бо вуцуди зан буданаш :?^амин щдар мардонагп ва вафодорп нишон диу;ад, аммо манн дар расиданп ба у у;ец кушиш намекунам - Стыдно будет, если я совсем не прилоэ/су усилий для того, чтобы соединиться с ней, в то время как она, несмотря на то, что она лсенщина, проявляет столько мужества и верности.

В первом примере в значении имени действия употреблено причастие монданп - отставание, и как отмечают сами авторы, оно используется несколько иначе, чем другие причастия будущего времени (ср. гуфтан, бахшида туда).

Причастия будущего времени в таджикском языке, как и в персидском, могут адъективироваться и субстантивироваться: хурданп -то, что следует съесть > еда; мурданп - то, что должно умереть > падаль; оби нушиданп - питьевая вода и др. Например: У дар таомхурп ва ниго:)^ дошпшни чизу;ои хурданп озод буд (Айнй, Дохунда, 12) - Он был свободен в еде и хранении продуктов; Зебп дар хонааш аз хурданп чизе надошт (Улугзода, Субхи чавонии мо, 35) - Зеби дома не имела ничего из еды.

Анализ таких причастий в письменной литературе показал, что

117

некоторые из них получили широкое распространение, а другая часть характеризуется ограниченностью употребления, они и сегодня встречаются в отдельных говорах таджикского языка.

2.2. Видовые образования и оттенки причастий

В русском языке вид глагола реирезентируется основой глагола, поэтому причастия могут быть совершенного и несовершенного вида, так как принадлежность к тому или иному виду свойственна всем формам глагола.

Снособ реализации выражения видового значения в русских причастиях тот же, что и у личных форм, например: решавший -решивший, строивший - построивший и др.

Однако для грамматической категории вида у причастий характерны особенности, в частности, такие, как независимость и самостоятельность выбора видовых форм причастий от формы вида глагольного сказуемого. Причасгия настоящего времени действительного и страдательного залогов выражают только значение несовершенного вида. Действительные причасгия прошедшего времени противопоставляются по видам более регулярно, чем страдательные причастия прошедшего времени, имеюш;ие больше форм совершенного вида.

Причастия обладают не всеми видовыми значениями, присушими личным формам глагола, ибо, ио мнению Л.Л.Буланина, они не способны выражать действие повторяюш;ееся, типичное, конкретное, единичное. Не может быть выражено при помощи причастия и значение действия как обобщенного факта (Буланин, 1976, 155).

Как известно, категория вида тесно связана с категорией залога. Если действительные причастия прошедшего времепи образуются от глаголов как совершенного, так и несовершенного вида, то страдательные причастия того же времени происходят, как правило, от глаголов совершенного вида. Кроме того, действительные причастия передают значения всех способов действия, а страдательные

118

- обозначают преимущественно результативный характер действия или направленность действия на достижение результата: Туарег замолчал и задумчиво стал подгребать несгоревшие стебли на середину костра (СУР, 82)

Категория вида в том значении, в каком она употребляется в русском языке, в таджикском языке отсутствует. Однако глаголы способны выражать характер действия с точки зрения особенностей процесса его протекания. Причастные формы таджикского языка могут выражать завершенность, абсолютность и продолженность, т.е. незаконченность действия. Последнее значение в причастиях настоящего определенного времени, так же, как и в личных формах глагола, реализуется с помощью вспомогательного глагола истодан -стоять, пребывать: Оциламак ... як ощ пурдард кашида истода 6а гапаш давом намуд (Икромй, Шуроб, 45) -Дядя Акил тяэгско вздохнув, вздохнув, продолэ1сил разговор; Холаи цома духта истодагп аз паси айнак ба писарчааш нигарист (Толис, Тобистон, 42) - Женщина, которая шила чапан, сквозь очки посмотрела на сына.

В результате сопоставления выявилось, что категория залога в данных языках, несмотря на их тесную связь, с переходностью глагола не совпадает.

Весьма примечательной особенностью причастий является противопоставление переходных глаголов непереходным. Причастия сохраняют значение переходности (непереходности) того глагола, от которого образуются: читающий (книгу) - (китобро) хонда истода, строивший (дом) - (биноро) сохтагп - являются переходнылш, а формы засмеявшийся (от радости) - (аз хурсанди) хандидаги, блестящий (от чистоты) - (аз тозагп) дурахшида - непереходными.

Для таджикского языка, в отличие от русского, характерно наличие морфологических средств образования переходных глаголов

от непереходных. К их числу относится суффикс -он, вносящий в

119

глагол каузативную семантику. Соответствующее иротивопоставление полностью сохраняется в причастных формах, например: нишастагп -сидевший - шинондагп - посадивший, гузашта - прошедший -гузорандагп - проведший и т.д.

Подобно личным формам глагола, причастия в сравниваемых языках бывают действительного и страдательного залогов, причем, в обоих языках причастия, образованные от непереходных глаголов, как правило, страдательные. Наличие этих общих черт не исключает существенной разницы в реализации категории залога в причастиях.

В русском языке действительные и страдательные причастия четко дифференцируются морфологически и семантически, причем существуют специальные суффиксы, при помощи которых образуется каждый из типов причастий.

Категория залога представляет собой систему грамматических форм глагола, показывающих направленность или ненаправленность глагольного действия на предмет, обозначенный подлежащим.

Это определение применимо, в первую очередь, к личным формам, а по отношению к причастиям оно нуждается в уточнении, так как причастие может сочетаться не только с подлежащим, но и с любым членом предложения, выраженным именем существительным (реже местоимением), например: Отделенный полосой нетронутого песка от главной колеи, тянулся неглубокий, но отчетливый след, уносящийся через Танезруфт к невидимой цели (СУР, 62); Из девяти кнопок, еще не испробованных мною, каэ1сдая представляла шараду (Грин, Алые паруса, 9).

Таким образом, можно предложить следующую формулировку функции залога причастия: залог причастия показывает направленность или ненаправлепность действенного призпака к существительному (или местоимению), к которому относится

причастие.

120

Действительные причастия настоящего времени в современном
3 русском языке образуются ирисоединением к основе настоящего

времени формообразовательной морфемы -ущ (-ющ) у глаголов 1-го снряжения или -ащ(ящ) у глаголов 11 снряжения (и словоизменительной морфемы прилагательного {-ий, -ая, -ое и т.д.). Например: чита-ющ-ий, пиш-ущ-ий, сид-ящ-ий, стро-ящ-ип и т.д.

Образование действительных залогов иричастий ирошедщего

времени происходит благодаря сочетанию основы прошедшего

^ времени глагола как совершенного, так и несовершенного видов и

формообразовательной морфемы -вш, носле гласного и -ш после

согласного + флексия прилагательного: игра-вш-ий, рос-ш-ий и т.д.

Среди средств выражения страдательного значения в причастиях, отличающихся неоднородностью, выделяются два типа:

1. Причастия, образуемые от основ прошедшего и настоящего
времен при помощи суффиксов: -ем, -им (наст.вр,), - ели-, -нн-, -т -
(прош.вр.): чита-ем-ый, слыш-им-ый, написа-тт-ый, постро-енл-ый,
отверги у-т-ый и т.д.

В большинстве морфологических описаний русского языка представлен только этот тип.

2. Страдательные причастия, образованные от действительных
причастий соответствующего времени при помощи постфикса -ся, от
возвратных глаголов несоверщенного вида: читающийся, читавшийся,
строящийся и т.д.

Причастия на -ся могут встуиать в конкуренцию с суффиксальными страдательными нричастиями {читающийся -читавшийся заменяются страдательными читаемый и читатшйу и ироявляют больщую продуктивность, чем соответствующие суффиксальные причастия. Это подтверждается тем, что суффиксальное страдательное причастие не может образовываться от

личных глаголов, в частности, от глаголов писать и строить.

121 *

В таджикском языке характер выражения залогового значения в причастных формах обладает ярко выраженной спецификой. Противопоставление действительных и страдательных причастий носит более сложный характер. При образовании причастий от непереходных глаголов реализуется значение лишь действительного залога. Например: Ба дили сухтаи ман намакоб мазан (Айнй, Дохунда, 116) - Не сыпь соль на рану пылающего сердца; Оташи хомушгашта аз нав аланга гирифта, хонаро раешантар кард (Улугзода, Навобод, 122) -Потухшее было нламя снова разгорелось и осветило комнату.

В приведенных примерах причастия сухта и хомушгашта, образовапные от непереходпых глаголов, употребляются в действительном залоге.

В причастиях, образованных от переходных (транзитивных) глаголов, наблюдается залоговая нерасчлененность, т.е. одно причастие может запимать разную нозицию: как активную, так и пассивную в зависимости от контекста. В таком случае категория залога выражена синтаксическими средствами: китоби хондагп «прочитанная книга», одами лексия хондагп «человек, прочитавший лекцию».

В первом случае хондагп имеет пассивное значение, а во втором -активное.

Причастные формы, образованные от переходных глаголов, выражающих страдательное значение, сочетаются не только с энклитиками и личными местоимениями, но и с существительными, на что указывал Д.Таджиев и другие исследователи. Например: китоби харидагии ман - книга, купленная мной, китоби бародарам харидагп -книга, купленная братом.

В данных примерах причастие харидагп обозначает действие, которому подвергается нредмет (китоб - книга), причем, причастие с

пассивным значением выступает в сочетании с местоимением,

122

существительным {ман и бародарам), называющими нроизводителя этого действия: Ин хел зан]^о ва духтар:>^ои фаранцп партофтагп бисёранд? (Ч,алил, Одамони новид, 148) - Много ли таких э/сенщин и девушек, сбросивших паранджу?; На у;ама марду;ои ба мардикорп рафтагп баргаштанд (Сорбон, Зарафшон, 42) - Не все муэ1счины, поехавшие на заработки, возвратились.

В таком случае иричастиям формально и семантически противоноставлены аналитические нрнчастия, образованные нри

it помощи всномогательного глагола шудан - становиться, делаться,

кончать, которые, как нравило, выражают лищь страдательное значение. Например: Нас аз адои намози июм муллоёпи хабар кардашуда расида омаданд (Айнй, Дохунда, 38) - Носле вечернего моления пришли приглашенные муллы; Мо воз бабри кушташудагиро дидем (Улугзода, Навобод, 374) - Еще мы увидели убитого тигра.

В нриведенных примерах причастия хабар кардашуда и

^ кушпгашуда_о^щъовдс}1ы аналитическим образом.

Сравним предложения: Х^ошим акнун чубаки Ганицон овардаро метарошид (Улугзода, Навобод, 205) Хашим теперь строгал принесенную Гаиидясоном щепку; Доруи аз ша^^р овардашударо модарам фащат як бор дар ^узури падарам истеъмол кард (Улугзода, Субх,и ч;авонии мо, 113) - Нривезенные из городской больницы лекарства мама приняла только один раз, при отце.

Как видим, действительные и страдательные причастия

^ противопоставляются как члены противной оппозиции: хонда,

хондагп, мехондагп, хонда истодаги, хонда истода, хонданп (страдательное значение формально не выражено); хонда шудагп, хонда мешудаги, хондашуда, хондашуда истода, хондашуда истодаги, хонда шуданп (страдательное значение выражено).

Маркированным членом этой оппозиции являются аналитические

страдательные причастия.

123

Важнейшей синтаксической характеристикой глагольности лексемы, сохраняюндейся у причастий в обоих языках, является глагольное управление. В русском языке управление носит характер, формально выраженный надежными формами: любимые нами песни, соэ/сэ/сенные немцами города. В таджикском синтаксическое управление оформляется посредством предлогов, послелога -ро, а также порядком слов.

Сохраняя синтаксические валентности глагольной лексемы, причастие как в таджикском, так и в русском языке может обладать способностью распространяться зависимыми словами, образуя при этом причастные обороты. Например: Нуралп дар поёни стопи дарози бо матои сурх пушондашуда нишаста, маърузаи Юнусбойро мешунид (Улугзода, Навобод, 214) - Нурали сидел в конце длинного стола, покрытого красной материей, и слушал доклад Юнусбая; Дастаи Ёрмуу^аммад дар боги Гарон цой нагирифта расида омад (Сорбон, Зарафшон, 285) - Отряд Ёрмухаммада, не остановившись в саду Гарона, прибыл.

В данной главе, как было отмечено выше, помимо обш;их черт, объединяюш;их причастие в сопоставляемых языках, будет более подробно также рассматриваться специфическое своеобразие этой формы глагола в каждом отдельном языке. Важно отметить, что в таджикском языке встречается немало дериватов, примыкающих к причастиям. Их принято называть «свободными» отглагольными именами. Подобные формы не включены в парадигму и могут быть образованы не от всякого глагола, они варьируют значения и часто не соответствуют основному значению глагола. Вместе с тем многие из них по традиции называются причастиями. Это формы-архаизмы унаследованны таджикским языком от классического персидского языка, где они тоже не были грамматикализованы. Основные формы

отглагольных имен таковы:

124

Причастие на -он, образуемое от основы настоящего времени,
^ ^J восходит к древнеиранскому медиальному причастию на ana-, которое

могло значить как потеп agentis, так и actionis (в зависимости от
огласовки корня) (Расторгуева, Молчанова, 1981, 129). Используется
оно, как правило, в качестве обстоятельства, определения и
сказуемого. Характеризуя причастия, практически все исследователи
едины в том, что связь этих форм с глаголом утрачена, однако
традиционно включают их в состав причастий. Так, в частности,
\$ Д.Таджиев отмечает, что причастия на -он могут иметь при себе

распространяющие слова, но при этом убедительных примеров им не приводится.

Пассивной формы на -он нам в контекстах не встречалось, так как образование на -он само по себе всегда активно.

Наиболее часто причастие на -он можно встретить в функции

действия, синхронного действию основного сказуемого: хандакунон

х\ гуфт - смеясь, сказал; давон омад - пришел бегом; для усиления

действия иногда с иолной или частичной редупликацией: дав (он)-

давон - бегом, гелону цулон - бурля и перекатываясь.

Передки случаи употребления таких причастий и в атрибутивной функции: оби равон - текущая вода, офтоби сузон - палящее солнце. В поэзии они могут выступать в качестве сказуемого (при нулевой связке): Абр гирёну лолау;о хандон, бод ларзону сабзау;о рацсон - Облако плачущее, тюльпаны смеющиеся, ветер дроэ/сащий и зелень танцующая

_1т (подстрочный перевод).

V™¹

Подобно прилагательным, эта форма способна образовывать

сравнительную и превосходную степени: намоёнтарин шоир -виднейший поэт; очень часто она оказывается однородным членом предложения с прилагательным; гарму цушон - горячий и кипящий. Слово гуён - говоря - маркирует прямую речь: Ра:х;лшти калон гуён

лишает - Сел, сказав: «Спасибо».

125

Следующий дериват - имя деятеля на -о, который образуется от

■•> той же основы настоящего времени присоединением суффикса -о к

небольшому количеству глаголов. Эта форма (с др.ир. суфф. ака-)

была весьма распространена в среднеперсидском языке {danag -

мудрый), но уже в раннеперсидском оказалось архаизмом.

Любопытный пример приводит Farhadi: образование от глагола

gereftan - брать - gir -берущий, принимающий, хотя в современном

' разговорном языке основа настоящего времени этого глагола - ger, а

_V4p; не gir, как в классическом персидском (Farhadi, 1955, § 156, № 15).

Данная форма причастий на -о способна выражать как
отглагольное существительное (имя деятеля): доно - мудрен, от
донистаи - знать, так и прилагательное: било - зрячий, зоркий от дидан
- видеть, смотреть. Преимущественно такие имена имеют активное
значение. Встречаются и такие образования, как, например, шииосо -
зпакомый от гиинохтан -знать (лично). В данном случае, вероятнее
±\ всего, играет роль «взаимность» действия, выражаемого глаголом «ты

знаешь всякого, кто знает тебя».

Следующий дериват, примыкающий к причастиям - имя действия, образуемое от основы настоящего времени с номощью суффикса -иш. Это архаичное образование, которое входило в парадигму глагола в среднеперсидском языке (ср.нерс. - isn): в настоящее время - оно достаточно сильно отделилось от глагола, подчас изменив семантику: равиш - способ от рафтан - ходить.

_ Глагольное имя на -ор является достаточно древним образованием

(соответствует инд.ев. суффиксу - его - деятеля), в современном таджикском языке перещло в разряд архаизмов. В современном нерсидском имена на -аг используются при создании новых терминов, таких как veirastar - редактор, nevestar - орфография. Данная форма образуется от основы прощедщего времени и способна выражать как

126

имя деятеля: додор - создатель от додан - давать, так и имя действия: рафтор - поведение от рафтан - идти; гуфтор - речь от гуфтан -говорить; куштор - убийство от куштан - убивать и т.д. Такие имена характерны, в первую очередь, для высокого стиля языка.

Имя деятеля от превербиальных или именных глаголов образуется сочетанием именной части или преверба и основы настоящего времени: пешгу(й) - предсказатель от приставочного глагола пеш гуфтан - предсказывать (букв, говорить вперед)', фолбин - прорицатель от именного глагола фол дидан - прорицать {фол - предсказание, гадание). Имя действия от таких форм образуется с помощью суффикса существительных -п (в традиционной грамматике -ёи масдарп): фолбинп -гадание.

Простые имена действия соответствуют основе настоящего времени либо ОНВ+ -а: таре - страх от тареидан - испугаться, но ларза - дрожь от ларзидан - дрожать. Довольно часто и «голая» основа прошедшего времени является именем действия: еохт - строительство, производство от еохтан - строить; шинохт - познание от шинохтан -знать (лично) (в современном русском языке «нулевая» аффиксация).

В таджикском языке имеется несколько моделей имен действия с редупликацией, представляющих следующие сочетания: основа прошедшего времени + у (краткая форма сочинительного союза) + основа настоящего времени гуфтугу - разговор, шуетушу - мытье.

Зачастую используются основы разных глаголов: гуфтугузор - разговор от гуфтан - говорить и гузоридан, гузоштан - излагать; раетохез - судный день от раетан - подниматься и хеетан (основа настоящего времени хез) - прыгать; харидуфуруш - торговля от харидан - покупать и фурухтан - продавать. Союзом у могут также соединяться две основы прошедшего времени: рафтуомад - движение от рафтан -уходить и омадан - приходить; додуеитад - склоки от

додан - давать и ситадан - брать. Эти формы имен действия главным

127

образом унаследованы от классического персидского, хотя случаев употребления лексемы гуфтугузор в классическом персидском языке не встречается.

Как можно увидеть из представленного выше обзора, таджикский литературный язык достаточно богат неличными формами глагола, которые еще нельзя назвать вполне изученными. Следует заметить, что в таджикском языке присутствует ряд новообразованных форм, которые отличают этот язык от близкородственного персидского. В ряду этих новообразований - причастия на -гп (которые более подробно будут рассматриваться в дальнейшем), и инфинитив с глаголом истодаи. Сохранение глагольных признаков у причастий настояп];его и будуш;его времени, их более широкое распространение, наоборот, выглядит архаизмом по сравнению не только с современным, но и с классическим персидским языком.

Необходимо заметить, что морфология причастий - чисто иранская. При образовании новых форм используются автохтонные модели: суффикс -гп, глагол истодан.

Однако синтаксис причастий свидетельствует также о некотором тюркском влиянии, о распространении в таджикском языке особенностей це1ггральноазиатского языкового союза. В этом отношении наиболее характерны богатые причастные и инфинитивные обороты модального глагола с причастием прошедшего времени, сложнодеепричастные глаголы. Там, где в персидском языке было бы употреблено придаточное предложение, в таджикском языке (как и в узбекском) использованы причастные и инфинитивные обороты, которые могут осложняться встроенными причастными оборотами второго порядка. Многие особенности здесь, разумеется, носят ареальный характер. Среди использованных иллюстраций значительное место занимают примеры из произведений Айни. Дело тут, видимо, не только в том, что Айни - наиболее плодовитый (и, вместе с тем, изученный) таджикский писатель XX

128

века, но и в том, что он родом из Бухары, где таджикские и узбекские кишлаки неремежаются, в совершенстве знал узбекский язык и им даже написан ряд произведений на этом языке. Все это привело к тому, что и язык его испытал заметное узбекское влияние.

Следуюш;ей формой причастий таджикского языка являются причастия на -гп. Данная форма образуется от причастия прошедшего времени и формирует глагольные формы т.н. предположительпого или предсказательного наклонения: вай хондагп аст - он, наверное, прочитал; вай мехондагп аст - он, наверное, прочитает; вай акнун хонда истодагп аст - он, наверное, сейчас читает.

Причастия на -гп (как и предположительное наклонение) являются новообразованием таджикского языка, отсутствуют в классическом и современном персидском; в языке дари причастия на -гп отмечены лишь на периферии формообразования (FarhDdi, 1955, § 156).

При этом, как отмечает В.С.Расторгуева, по диалектам таджикского языка причастия па -гп распрострапены неравномерно, а в некоторых бадахшанскпх диалектах отсутствуют вовсе. Образованы эти причастия с помощью суффикса -гп, варианта п после гласпого -а (ср.-перс, -ag, с восстановлением согласного). Этот суффикс используется в таджикском (и персидском) двояко: он может образовывать абстрактные имена от прилагательных (т.н. ёи масдарп: баландп - высота от баланд - высокий; ср.-перс. Ih) и, наоборот, относительные прилагательные от имен существительных (т.н. ёи нисбат: китобп - книжный от китоб - книга; ср.-перс. - ig), одпако, применительно к причастиям нельзя с уверенностью сказать, какой из возможных суффиксов -п участвовал в их образовании.

Пеобходимо заметить, что причастия на -гп более, чем остальные причастные формы, сохраняют связь с глаголом. Об этом свидетельствует наличие временных и видовых характеристик

причастия, возможность глагольного управления субъектом, прямым

129

объектом и обстоятельствами, а также способность субстантивации

^ ^ или адъективации.

Простая форма с -гп обозначает прошедшее время, но употребительны и формы настояш:его продолженного времени, образованные от основы прошедшего времени основного глагола +-гп: хонда истода-гп - читающий, читаемый (в данный момент) и насгояще-будущеш времени, образуемые присоединением препозитивного показателя настояш,е-будуш;его времени ме-: мехондагп - читаюидий,

ф читаемый (обыкновенно, постоянно). Подобно простому причастию,

временная характеристика причастий па -гп не абсолютная, а относительная, и она указывает на предшествованию или синхронию времени, выраженного в сказуемом. Своеобразием данной формы является также способность образовывать <омфатическую» пассивную форму, которая образуется исключительно от причастия па -гп прошедшего и настояще-будущего времени: хонда (ме)шудагп; от

а , причастия настоящего продолженного времени пассив неупотребителен.

Причастие прошедшего времени па -гп обычно означает предшествование, результативность, однако, образуясь от глаголов состояния будан - быть, истодан - стоять, нишастан сидеть, хоб кардан

- спать, может выражать синхронное действие.

Отрицание при причастиях на -гп выражается главным образом при помощи глагольной частицы //«-, реже именной но-: нотарошидагп

- неотшлифованный.

Именными иризнаками причастий на -гп являются: а) оно может принимать множественное число, иметь изафетный показатель: Дидагии маро ту надидп - Того, что я видел, ты не видел; б) способность принимать предлоги и послелог -ро: Наход ки дар курс хондагиу;оятро фаромуш карда бошп? - Неуо/сели ты забыл то, чему учился на курсах?

Одна из глагольных особенностей этой группы причастий состоит

130

в возможности создания нолноценных причастных оборотов со
■ ' своими нодлежащими, ирямыми и косвенными дополнениями,

обстоятельствами: Тарбузи аз бозор овардагп - Арбуз, принесенный с базара; Агрономи щмин Kopj^opo медонистагп - Агроном, знающий такие работы.

Подобные обороты сходны с теми, что были описаны в связи с инфинитивом.

Осиовные функции причастий на -гп - предикативная и

_Щ) атрибутивная, реже - функция подлежащего, дополнения. Примеров

на употребление этого причастия в функции обстоятельства (за

исключением особого случая с барин - подобно - см. ниже) нами

выявлено не было.

Особенностью употребления причастий на -гп в качестве

определения является то, что причастие может находиться и в

препозиции, и в иостпозиции (с изафетом) к определяемому слову:

,. _^ Мусофирони ба деу;аи мо меомадагп - Путешественники, прибывающие

в нашу деревню,

но: Дар цишлощои даври пет Бобосафарро намегиинохтагп кас набуд - В кишлаках не было человека, не знавшего Бобосафара.

Особым случаем реализации функции определения является тот, когда причастие на -гп относится не к слову, имеющему изафетиый показатель, а к следующему слову с энклитическим местоимением -аш: Шахси сараш бо руймол бастагп - Человек, голова которого повязана платком.

Выявлены случаи употребления причастия в функции предиката: Дарвозаи мактаб кушодагп буд - Дверь школы была открыта; Падарат омадагп - Приехал отец.

В этом случае причастие может употребляться как без связки, так и с глаголами будан, шудан, со связкой настоящего времени и является

именной частью сказуемого, в частности, прилагательным: Рангаш

131

кандаги ва дастонаш ларзон - Лицо бледное, а руки дроэ1сащие.

Однако и в этой функции причастие сохраняет глагольное управление: Паровозро ... одам аз оу;ан сохтагп - Человек построил паровоз из эюелеза - сохраняет свои видо-временные параметры.

Такие причастия характерны преимущественно разговорной или диалектной речи.

Из особых случаев употребления причастий на -гп нужно отметить формулы уподобления, сравнения, предположения, составленные из причастия с наречным словом барин - подобно: Вай ба шумо ягон супориши муу;им доштагп барин - Он как будто имеет для вас какое-то ваэюное поручение; Саг аккос зад, ягон кас омадагп барин -Собака залаяла, вроде кто-то пришел.

В подобных выражениях часто употребляются и глаголы шудан, будан в качестве связки: Даре ... гавгои худро паст кардагп барин шуд -Река ... как будто уменьшила свой шум.

В качестве обстоятельства причастие на -гп употребляется при деепричастном глаголе истода будан - стоять: Ду асп ба дарахт бастагп истода буд -Две лошади стояли, привязанные к дереву.

В предикативной функции, для выражения продолженнос^ти действия, причастие на -гп может редуплицироваться, при этом первая часть получает местоименную энклитику: хондагеш-хондагп - он читает и читает.

Форма шудагеш (от шудагп -аш) используется как сказуемое и означает «достаточно». При этом придаточное условное предложение употребляется в конъюнктиве: Тухм ди?^ед шудагеш - Если дадите семян, этого будет достаточно.

Гуфтагеш выступает как безличный оборот: «то, что называется», «так называемый»: Йулка гуфтагеш чизи галатп мешудаст-а - То, что называют ёлкой, - наверное, интересная штука.

Причастия на -гп настояще-будущего времени в предикативной

132

функции употребляются, в основном, в формулах уподобления, вероятности со словами барин - подобно: )(а, Kopj^ou калон cap мешудагп барин - Похоэюе, начинаются большие дела.

Причастия на -гп настоящего продолженного времени в качестве предиката употребляются только со словом барин - подобно: Аскар:^о омада истодагп барин - Как будто нриходят войска.

В лингвистической литературе упоминается и о том, что простое причастие на -гп прошедшего времени может выражать и имя действия. В.С.Расторгуева и А.А.Керимова, отмечая это, приводят единственный пример: Дар ранги руяш осори тарсидагп набуд - У него на лице не было следов испуга.

При этом они замечают, что такое использование причастий настояше-будущего времени и настояш,его продолженного времени невозможно (Расторгуева, Керимова, 1964, 182).

Вместе с тем, авторы одновременно отмечают случаи употребления причастия настояш,е-будущего времени с -гп в значении того же «имени действия»: Ч,ои мерафтагем у;ац барин дур не-ку! -Место, куда я еду, не так далеко, как Мекка!

Эти формы можно рассматривать и как субстантивированные причастия в пассивном значении, т.е. «следы того, что он испугался», «то место, куда я поеду». Вместе с тем, несмотря на то, что глагол рафтан - уходить, является непереходным, в таджикской разговорной речи цель движения при этом глаголе нередко лишена направительных предлогов: Ман Х,индустон меравам - Я еду (в) Индию. - (т.е. цои мерафтагп - место, (в) которое я еду).

К субстантивированным причастиям в пассивном значении можно отнести и такие примеры: Дидагии маро ту надидп - Ты не видел виданного мною; Дидани цои тир расидаги - Осмотр места, куда нопала пуля.

Следует заметить, что причастия на -гп в меньшей степени, чем

133

причастня на -а, склонны к переходу в разряд существительных или
прилагательных. Видимо, тут сказывается то обстоятельство, что они
являются сравнительно новыми формами, которые еще не успели
обрести самостоятельное бытованпе, в отличие от старого причастия
прощедшего времени. Однако Д.Таджиевым отмечены случаи
адъективации и субстантивации причастий на -гп: Як одами
хондагитар ёфтан лозим аст - Нуэ/сно найти более грамотного
человека; Одаму;ои хондагп ва илмнок - Грамотные и ученые люди; Мол
V*.» надоштаги:>^о чп мекунанд? - Что будут делать не имеющие скота?;

Тамоми дар хона будаги^о - Все, находящиеся в доме.

2. 3. Грамматические признаки глагола и прилагательного в

системе причастий

Общеизвестно, что за общим сходством номенклатуры грамматических категорий в обоих языках скрываются большие

%) расхождения выражаемых значений и способов их оформления.

Особенно это касается принцпнов смешения грамматических признаков глагола и имени нрилагательного в системе причастий. В первую очередь, подобное своеобразие наблюдается в русском языке.

Качественность имени прилагательного в русском языке вневременна. Категория времени может быть лишь синтаксически вовлечена в круг значений имени прилагательного. Краткие формы имен прилагательных, сочетавшись с категорией времени, оказались в

и^ переходной грамматической зоне, смежной с глаголом. Между тем

непосредственно от глагола шел поток форм, впедрявшихся в класс имен нрилагательных. Это нричастия, в которых глагольность выражается как окачествленное действие, приписапное нредмету п определяющее его наподобие имени нрилагательного. Естественно, что в причастии, которое не оторвалось от системы форм глагола,

сохраняются основные семантические призпаки глагольности, т.е. вид

134

и залог. Принято также думать, что в разных тииах современных нричастии - в соответствии с различиями их глагольных основ и суффиксов - выражены значения настоящего и прошедшего времени (Ср.: пекущий и пекший; пишущий и писавший; надеваемый и надетый; развертываемый и развернутый).

Итак, от глагола в грамматическое строение русских причастий входят категории вида, залога и времени. Со стороны же имен прилагательных сюда присоединяются формы согласования в роде, числе и падеже, выражаемые аффиксами -ый, -ий, ая, -яя, ое, -ее и связанная с ними система склонения. Так, значение признака -относительного или качественного - сталкивается и сочетается в русском языке со значением действия - процесса. Взаимодействие этих значений по-разному отражается в структуре разных грамматических типов причастий. Здесь следует заметить, что причастие многими грамматистами полностью отделяется от форм глагола, от его системы (Hiehnslev, 308).

В русском языке среди нестрадательных причастий ирежде всего выделяют возвратиые формы причастий на -ся. Отчетливое морфологическое отличие от прилагательных (т.е. конечное -ея), залоговые значения служат препятствием к их окачествлению. Как показало исследование, лишь полная грамматическая изоляция такого причастия от других форм того же глагола, включение его в круг чисто качественных значений могут иовлечь за собой нейтрализацию его глагольных свойств (Ср., выдающийся, опустившийся и особенно формы причастий с отрицанием не-, иридающим слову ярко выражениый оттенок потенциального качества: невытанцовывавшаяся повесть, незадавшееся предприятие, неудавшийся актер; певзорвавшаяся бомба; ср., роль отрицания не- в других типах причастий: немудрящий, неунывающий обыватель; неприкрашенная

нагота).

135

Унотребление нричастий на -ся в страдательном значении

' снособно лишь укренить и нодчеркнуть их глагольный характер,

особенно форм нрошедшего времени несовершенного вида на

вшийся, -шийся, так как соответствуюшие страдательные формы с

суффиксоми -НН-, -т неунотребительны. Для суждения о силе

глагольного начала в нричастиях на -ся могут служить хотя бы такие

примеры: Немолчный, алчный, скучный хрип. Тоскливый лязг и стук

ноэюовый, И сталкивающихся глыб Скреэ/сещущие перео/севы

, (Пастернак, Ледоход, 81); Скорчившаяся, с поношенным и вылинялым

лицом старушонка (Герцен, Былое и думы, 32).

Понятно, что нричастия на -вшийся, -шийся особенно редко
ноддаются качественному преобразованию. Причастия без -ся также
ярче всего выражают и сильнее сохраняют свою глагольность в
формах на -вший. В этих формах ошутимо отношение к прошедшему
времени (ср. минувший). Прошедшее время, как сильное время глагола,
_X сохраняет свое значение и в глагольных образованиях смешанного

тина. Отношение к прошлому, при ярко выраженных видовых оттенках значения, усиливаемых нриставками, устраняет возможность качественного нреобразования. Именно причастие но большей части означает действие, современное действию унравляюшего глагола, но иногда означает действие, современное моменту речи говоряшего. Причастие прошедшего времени недлительного вида но большей части означает действие, нредшествуюшее моменту речи говоряшего, т.е. прошедшее. Например: В эту ночь, как нарочно, загорелись пустые дворы, принадлеэюавшие откупщикам (Герцен, Былое и думы, 56)

По-видимому, нричастия нрошедшего времени на -евший, образующиеся от основ инфиннтива на гласный {читавший, написавший, уснувший), а также от единичных глагольных основ на -д, -т (упавший, -евший и некоторые другие, но с^.: расцветший, приведший

и т.д.), выражают глагольные значения ярче, чем иричастия

136

ирошедшего времени на -ший.

Причастия на -ший, образующиеся от глагольных основ на согласный (в инфинитиве), непродуктивны и обычно прикреплены к строго ограниченному кругу глагольных основ. Они все более и более утрачивают соотносительность с формами деепричастия, так как в разговорной речи и под влиянием ее в стилях книжного языка деепричастия на -ши становятся малоунотребительными или вытесняются формами на -я типа привезя, выметя, сплетя, придя, унеся и Т.Д. Словом, эти причастия все больше обособляются от системы других форм глагола, что, в свою очередь, способствует сближению с именами прилагательными, превращению в отдельные слова с качественным значением.

Однако легко заметить, что качественные значения развиваются лишь в тех причастиях на -ший, которые образованы от основ непереходных глаголов совершенного вида {обрюзгший, иссохший, опухший, раскисший вид и т.п.). В русском языке, как известно, в причастиях категория времени тесно связана с категорией вида и до некоторой степепи подчинена ей. Отсюда следует, что значение нричастий - видо-временное. Время причастий на -вший и -ший зависит не столько от времени основного глагола предложения, сколько от времени самого обоначаемого ими действия - качества. Но при этом употребление нричастий прошедшего времени от основ-глаголов несовершенного вида синтаксически ограничено. Причастия прошедшего времени несовершенного вида в современном русском языке чаще употребляются при наличии в предложении глагольной формы прошедшего времени любого вида или формы будущего времени совершенного вида в значении ирошедшего времени, реже -при наличии форм настоящего времени, простого будущего в прямом значении и совсем редко - при форме будущего времени несовершенного вида. Наиример: В другой раз э/селчь хлынет к сердцу и

137

там поднимет со дна недавно бушевавшую ненависть (Гончаров, Обыкновенная история, 24)

Причастия прошедшего времени совершенного вида обозначают
активный признак как результат осуш,ествленного, законченного
действия. Выражаемое этими причастиями действие-качество,
следовательно, носит яркий отпечаток результативного значения
совершенного вида. Вследствие этого причастия прошедшего времепи
совершенного вида могут свободно сочетаться с любым временем
*) глагольного сказуемого.

Стало быть, чем реже выражено в причастии па -вший переходное значение, чем острее выступают в нем видовые оттенки действия, подчеркиваемые приставками и суффиксами, тем более преобладает в нем глагольность.

По результатам исследования, глагольные значения очень сильно
дают себя знать в причастиях на -вший даже от глаголов с непереходным
1> значением, и притом, не осложненных количественными видовыми

приставками и суффиксами (типа -ну-). В причастиях с переходным значением наличие объекта действия совершенно парализует возможность развития качественных значений.

Причастия прошедшего времени не имеют кратких форм и не могут мириться с категорией времени в том ее выражении, которое свойственно кратким формам имени прилагательного.

Совершенно иную картину представляют причастия на -ущий (-
ф. ющий) и -ащий (-ящий), образующиеся от 3-го лица множественного

числа глагола настояш,его времени (но с переносом ударения на -ащий {-ящий), соответственно ударению инфинитива, за исключением слов любящий, дышащий и прост.-област. слуэ1сащий¹ но ср. также: могущий. В стилях книжного языка, особенно официально-канцелярском и научно-деловом, которые склонны поддерживать прямолинейный логический нараллелизм между употреблением

138

нричастных конструкций и употреблением личных форм глагола в
относительных предложениях, были попытки образования

нричастий от основ совершенного вида на -ющий, -ящий {-ющийся, -ящийся) для выражения оттенков будущего времени, а на -вший, -бш/вшийся (-шип, -шийся) с частицей бы - для выражения оттенков условного наклонения.

При отсутствии резких количественно-видовых примет (например, суффиксов -ыва, -ива, особенно в сочетании с такими приставками, как под-, при, по-: покашливающий, позевывающий, приторговывающий и т.п.) причастия на -щий легко приобретают качественные оттенки значения. Ведь они, в сущности, лишены формы времени. Обычно считается, что причастия на -щий выражают одновременность с действием основного глагола или в сравнительно редких случаях - расширенное значение настоящего времени (т.е. значение неопределенного длящегося промежутка времени). Но этот взгляд вытекает лишь из отрицательного свойства самой формы: причастия на -щий сами по себе ни на прошедшее, ни на будущее время указывать не могут, они обозначают лишь наличный процессуальпый признак. Соотносительно с причастиями на -вший их значение кажется значением настоящего, т.е. непрошедшего, времени.

Следует заметить, что особенно широко и свободно развиваются качественные значения в образованиях на -щий с непереходным значением или нри устранении переходного значениям. Например: одуряющий запах; вызывающий тон; удручающее, ошеломляющее впечатление; блестящие способности.

От причастий этого типа при ярко выраженном качественном значении иногда образуются и краткие, нечленные формы.

Близость причастий на -щий к имени прилагательному проявляется и в усиливающейся склонности книжного языка к

образованию сложных причастных слов с основой имени

139

существительного в первой части, типа: товаропроизводящая сеть;

^[ лсаропонилсающие, болеутоляющие средства; душераздирающий крик.

Этот способ словообразования поддерживается в литературном языке влиянием снециальных, профессиональных диалектов. В чисто глагольных формах словосложение в русском языке может быть явлением лишь вторичного происхождения: оно либо отражает метод точного морфологического калькирования чужого, например, греческого, языка (ср.: благоволить, благоговеть и т.п.), или перешло

ф) из именных основ (благодетельствовать, руководить и т.п.), либо

возникло в результате превращения синтагмы в одно слово {заблагорассудиться).

Для русского языка особенно характерен процесс окачествления страдательных причастий. При этом причастия на -нный и -тый гораздо больше поддаются качественным изменениям и гораздо ближе к прилагательным, чем причастия настоящего времени на -мый.

^\ Именно эти причастия свободно образуются и довольно широко

унотребляются в различных стилях литературно-письменной речи от следующих разрядов глаголов:

а) от нереходных глаголов несовершенного вида на -ать {-ять)
и -вать, чаще в сложении с приставками (например: насаэ/сдаемый,
перевыполняемый и т.п.; создаваемый, размываемый, издаваемый и.д.);

б) от бесприставочных глаголов на -овать с формой 1-го лица
единственного числа на -ую {ликвидируемый, рекомендуемый,
военизируемый, формулируемый);

в) от небольшой группы неопределенных глаголов движения,
осяожнешшк присгавками, но сохраняюшдх значение несовершенного вида
{ввозимый, привозимый, приносимый, произ1юсимый и т.п.).

Гораздо менее употребительны причастные образования от глаголов несовершенного вида на -ывать, -ивать {разбрасываемый, взвешиваемый, закладываемый, высокооплачиваемый, восстанавливаемый,

140

вырабатываемый и т.п.).

^ В других глагольных классах, например от глаголов на -ить

(графить, белить и т.п.), а тем более в непродуктивиых глагольных группах, причастные образования малоупотребительны: Причастия на -омый типа несомый, ведомый, влекомый, искомый и некоторые другие на -омый в живой речи почти вышли из употребления. Многие переходные глаголы вообш;е не образуют причастия на -мый (например: шить, пороть, колоть, мять и т.п.). В книжной речи эти

ф\ причастия на -имый, -омый, -емый употребляются обычно в таком

синтаксическом контексте, который устраняет или ослабляет возможность их качественного понимания. Так, полпые их формы нередко выступают в роли обособленного определительного члена и очень часто - в сочетании с творительным падежом деятеля. Краткие же их формы употребляются преимупдественно в газетно-публицистических, научно-технических и каниелярских стилях книжного языка. Однако следует заметить, что и в этом случае они употребляются главным образом в сочетании с формой прошедшего времени вспомогательпого глагола быть. Ср.: страна была опустошаема войной и голодом, на наш взгляд, стилистически более ириемлемо, чем страна опустошаема войной и голодом. Сочетания кратких форм причастий на -мый с будушим временем вспомогательного глагола также не очень употребительны и свойственны лишь книжному языку. Вообш,е, важно заметить, что нричастия на -мый представляют собой такой морфологический тип, в котором категория действия-состояния явно нреобладает над оттенками качественной оценки и даже качественного состояния.

Причастие на -мый означает дляшийся пассивный признак-процесс. Осознание видо-временных оттенков причастия на -мый обостряется соотносительностью форм типа исполняемый,

исполнившийся, исполненный, особенно в сочетании с творительиым

141

падежом деятеля.

Связь с творительным падежом деятеля или орудия действия усиливает глагольность этих форм, которая, впрочем, и без того выражена ярко. Например: Нами ты была любима И для милого хранима (Пушкин, Евгений Онегин, 14),

Как показало исследование, в страдательных причастиях давно уже нарушен параллелизм между формами настояш;его и прошедшего времени. В частности, А.А.Потебня так охарактеризовал этот процесс: «Па свойственной нынешнему языку степени развития категорий совершенности и несовершенности глаголы совершенные не имеют причастия настоящего страдательного (равно как и действительного), вследствие чего мысль языка начинает роднить самое понятие о нричастии нрошедшем страдательном с совершенностью» (Потебня, 1947,94).

Поэтому-то, наоборот, причастие прошедшее страдательное от глаголов несовершенных выходит из употребления, но крайней мере, в отдельных случаях можно сказать: был укоряем, упрекаем, обвиняем, распространяем, сберегаем, было приобщаемо, сообщаемо к сведению, но нельзя сказать, был укорян, упрекан, было приобщано.

Следует заметить, что в современном русском языке нричастия на -нный и -тый от основ несовершенного вида непродуктивны. Живые формы таких причастий немногочисленны: читанный, писанный, надеванный, несенный, тертый, петый, шитый и т.н.

Основы несовершенного вида на -а, соотносительные с основами совершенного вида на -и, не могут образовывать такого причастия (ср. невозможность форм типа: бросанный, покупанный и т.п. но: брошенный, купленный).

А.И.Томсон заметил, что в страдательных конструкциях «действие является скорее признаком состояния, получаемого от действия» (Томсон, 1952, 250). По этой причине, отмечает он далее, в

142

страдательном спряжении настоящего и будущего времени глагол является обыкновенно в форме причастия прошедшего времени соверщенного вида, так как обыкновенно только результат действия имеет значение для patiens (Томсон, 1952, 251).

Этими грамматическими причинами объясняется отсутствие
соотносительных форм разного видо-временного значения у многих
глаголов. Формы страдательных причастий часто оказываются не
противопоставленными друг другу у одного и того же глагола. Видо-
*! временнное знчение таких форм легко стирается, и в них усиливается

тенденция к переходу в качественные прилагательные.

Причастия на -нный и -тый, образованные от основ совершенного
вида, в современном русском языке глубоко внедряются в
грамматическую систему имен прилагательных. Многие из них
ослабляют и даже полностью утрачивают связь с глаголом. Известно,
что причастия на -нный в книжиой речи издавна находились во
-, взаимодействии с прилагательными, образованными посредством

суффикса -енн-, -нн-, типа бездыханный, благоуханный, несомненный,
отчаянный, намеренный, исступленный и т.п. Ср. двойственность форм
и значений: вдохновенный и вдохновленный; благословенный
(благословенный край) и благословленный; ср. смещение в литературном
языке XIX в. слов умильный и умиленный; воздерэгсный и воздер:>1санный;
безоружный и обезоруэ/сенный. Например: Я не привык целить в
безоружного (Пушкин, Выстрел, 24); ...обезоруженный старик
± (Пушкин, Полтава, 15)

Под влиянием прилагательных, оканчивающихся на -нный, в книжном языке образуются от бывших причастий краткие формы на -енен, -анен, -енна, -анна, енно, -анно вместо -ен, -ан, -ена, -ана, -ено, -ано, как, например: определенен, неопределенен, свойственен.

В причастиях на -нный и -тый с основами совершенного вида

временные значения почти вовсе стерты, чему содействовала

143

несоотносительность их с другими формами глагола. Даже связь этих нричастий с основой инфинитива нрошедшего времени оказалась затемненной и занутанной фонетическими чередованиями в большой грунне форм (родить - ролсденный; смутить - смущенный; упростить -упрощенный и т.п.). Наиротив, все кренче и неразрывнее становилось их отношение к отглагольным сушествительным, главным образом, на -ние, -тие. Причастия встунали с этими существительными в такие же отношения, как другие качественно-относительные прилагательные с

(Ф\ роизводяшими словами. Например: истощенный по связи с

отглагольным сушествительным истощение развивает качествехпю-относительные значения, а именно: 1) дошедший до полного истошения и изнуренный, исхудалый: истощенная девочка, истощенное тело; 2) обнаруживающий истощение, свидетельствующий об истощении: истощенный вид, истощенное лицо. В то же время причастие истощенный входит в систему форм глагола истощить -

ф-, истощать: тело, истощенное лишениями и голодом.

Эту двойственность функций можно проследить у большей части форм страдательного нричастия, но особенно у таких, для которых есть семантические параллели среди отглагольных имен сушествительных. Ср., например: испуганный (испуганный взгляд, испуганное выралсение лица - и испуганный неожиданностью, испуганный событиями и т.п.);

При этом можно заметить, что тенденция к окачествлению

₍l ричастных форм все шире распространяет круг своего действия. Она

развивается независимо от соотношения причастия с отглагольным существительным. Панример: истасканный (истасканное лицо - и туфли, истасканные мною за месяц); потерянный (потерянный вид, потерянный человек).

Этот процесс окачествления и семантического преобразования

причастий был усилен и поддержан влиянием французского языка,

144

особенно во второй половине XVIII-B первой трети XIX в. Ср., например: конченный человек -S'homme fini; потерянное время - Se temps perdu и т.п.

Общепризнан факт, что качественные значения органически присущи тем причастным и отпричастным образованиям, которые утратили грамматическую соотносительность с глаголом, например: надтреснутый голое, начитанный человек.

Во многих случаях разрыв между качественно-прилагательным и глагольным значением формы причастия настолько велик, что следует говорить о двух разных словах, об омонимах. Таковы, например, прилагательное: избитый (избитая тема, избитое выраэгсение, избитая иетина и т.п.) - причастие избитый {избитый человек, избитая дорога); слолсенный (хорошо сложенный человек, плохо слотсен) и слоэ/сенный (дрова слоэ/сены) и т.п.

Здесь основным средством различения омонимов-прилагательных и причастий служит ударение. Например, в 40-50-х годах XIX в. различались: униженный (причастие) - униэ/сенный (прилагательное); приблилсенный (причастие) - приближенный (прилагательное); презренный (причастие) - презренный (прилагательное).

Процесс распада глагольности в системе причастий на -нный достаточно интенсивен в современном русском языке, что приводит к раздвоению слов орфографическими средствами. Возникают двойственные написания в нечленных формах, например: Все общество было взволновано новостью; Лицо девушки было взволнованно.

От качественных прилагательных этого типа образуются и степени сравнения (затасканнейшая тема, оэ/сивленнейшее двиэгсение, взволнованнее и т.д.) и наречия на -о.

Развитие качественных значений более свободно протекает в полных формах причастий и может передаваться кратким формам.

Необходимо подчеркпуть, что в кратких формах страдательных

145

причастий (от основ совершенного вида) очень сильно значение
^' состояния. В связи с процессом грамматического переосмысления

причастий происходят семантические сдвиги в реальных значениях причастий.

Полная форма причастий на -нный и -тый является сложным,
гибридным словесным образованием. Качественные значения в
большей части таких причастных форм явно преобладают. Лишь
причастия от глаголов со значением конкретного или специального
щ, действия (например: подточенный, распиленный и т.п.) или от глаголов,

осложненных количественно-видовыми приставками и суффиксами (изогнутый) бывают менее насыш;ены качественными оттенками.

Глагольность причастия усиливается, когда приходит в движение присушая соответствующему глаголу система глагольного управления. Например: Запряэ/сенные в сохи и бороны лошади были сытые и крупные (Толстой, Анна Каренина, 44).

Грамматическое соотношение оттеш<ов и свойств прилагателыюст^и и глагольности в кратких формах причастий меняется. Своеобразное сочетание оттенков вида и времени, создающее у кратких причастий значение нерфекта, свойственное им пассивное, страдательное значение, которое при отсутствии творительного падежа деятеля явно перерождается в значение качественного состояния, - все это отделяет краткие формы причастий от категории имени прилагательного и вместе с тем обособляет их от глагола. Краткие причастия на -н и -о

участвуют в образовании своеобразной грамматической категории -(Ь}

категории состояния. Особенно отчетливо значение состояния в

безличном употреблении этих форм. Например: сказано - сделано; в комнате накурено.

Таким образом, в русском языке в формах причастий наблюдается необыкновенно острый и сложный процесс грамматической гибридации. Смысловая структура этих форм подвергается глубоким

146

ч ■'

изменениям. В нричастной форме сталкиваются и объединяются нротиворечивые ряды значений. Как ноказало исследование, иолный раснад формы на омонимы осуществляется нечасто. Однако семантическое единство нричастной формы становится колеблющимся и условным. Намечается новый тин "гибридной" лексемы, не внолне обычный в языке с преобладающим синтетическим строем.

2.4. Переход причаетий в другие грамматические категории

Занимая своеобразное положение в системе частей речи, нричастия как в таджикском, так и в русском языке, зачастую отрываются от глагольной парадигмы и переходят в разряд других частей речи. Наиболее актуальными для сопоставляемых языков процессами этого рода являются адъективация и субстантивация, которые являются весьма продуктивными в истории развития исследуемых языков. Адъективация и субстантивация в языках - живой и активный языковой процесс, источник обогащения словарного состава языка, на что обращали внимание многие лингвисты.

Сравнивая процессы адъективации и субстантивации причастий, следует отметить, что в качестве первичного процесса обычно рассматривается адъективация, а субстантивация возникает часто на базе адъективированных нричастий.

2.4.1. Адъективация причастий

Адъективация - процесс перехода других частей речи в имя прилагательное. Термин «адъективация» чаще всего употребляется по отнощению к причастиям, так как они больще всего подвержены этому процессу. Это объясняется тем, что причастие - это название глагольного признака, осложненного представлением о свойстве или

качестве, причастие является глагольным прилагательным, и поэтому

147

«родство» причастии и прилагательных по основному грамматическому значению, общность синтаксических функций и морфологических признаков создает потенциональную возможность адъективации причастий.

Сущность процесса адъективации заключается в утрате причастием глагольных признаков, в отрыве причастий от глагольной парадигмы. А.М.Пешковский отмечает: «...Причастия отличаются ... последовательным изменением по видам, по временам и залогам, глагольным управлением. Если одно или несколько из этих отличий по тем или иным причинам атрофируется, причастие начинает переходить в глагольные прилагательные» (Пешковский, 1949, 136). В ходе этого языкового процесса причастия могут приобретать специфические признаки имен прилагательных, такие, как формы степеней сравнения в русском и таджикском языках (уверенный -увереннее; ацибмонда ^отсталый - ацибмонтар - более отсталый).

Причастия могут приобретать и семантические признаки качественных имен прилагательных, вступать в антонимические отношения, сочетаться с наречиями степени {очень увалсаемый человек_^ ау;амияти ниу;оят у;алкунанда - самое рещающее значение). Как показывает сравнение, в сопоставляемых языках причастия, утратив глагольные категории вида, залога, времени и глагольное управление, теряют глагольность в щироком смысле этого слова и приобретают чисто качественную характеристику.

Адъективации в той или иной степени подвержены все морфологические типы русских причастий, хотя сам вопрос о степени адъективации различных видов причастий до сих пор является спорным. Рассмотрим более подробно адъективацию в русском языке.

а) Адъективация причастий настоящего времени. Этот тип причастий наиболее подвержен адъективации, чему в известной мере

благонриятствует их видовая характеристика. Благодаря образованию

148

только от глаголов несовершенного вида, в этих причастиях на передний план выдвигаются те частные видовые значения несовершенного вида, которые имеют «качественный» оттенок. Такими значениями являются, например, постоянно-непрерывное и потенциально-качественное. Так, в предложении «У него глаза бегают» личная форма глагола обозначает, по сути дела, не конкретное действие, а постоянный признак. Соответствующее нричастие легко адъективируется (бегающие глаза). При адъективации действительных причастий настоящего времени часто утрачивается характерное для глагола управление, в частности, адъективируются причастия, которые употребляются без прямого дополнения (красящие вещества, волнующее событие, знающий человек). Аналогичным образом утрачиваются и другие сильно управляемые дополнения: торгующие организации, угролсающий жест, руководящие органы (соответствующие глаголы требуют при себе обязательных дополнений: торгующие (чем?), угроэ/сающий (кому?). При адъективации могут развиваться дополнительные оттенки значений, например, прилагательное знающий имеет семантику «обладающий обширными знаниями»; у причастия знающий этого оттенка нет. В нроцессе адъективации действительных причастий настоящего времени, как правило, утрачивается соотносительность с формами нричастий прошедшего времени. В предложении Он был знающим человеком слово знающий не допускает замены ни личной формой (знал), ни причастием (знавшим).

Для адъективированных причастий данного тина характерно их употребление в устойчивых сочетаниях, например: пишущая машинка, потрясающий успех, нержавеющая сталь, танцующая походка, плавающий танк. Как было отмечено выше, особенно склонны к переходу в прилагательные действительные причастия настоящего

времени. Помимо отмеченных признаков, эти причастия выражают и

149

действие, происходящее не только в данный момент, а всегда. В сочетании блестящие от радости глаза причастие сохраняет свою глагольную природу вследствие наличия зависимого слова; в сочетании блестящие глаза - причастие стало уже прилагательным. Сочетание блестящие успехи нельзя употребить с какими-либо зависимыми словами, так что в данном примере следует видеть бесспорное прилагательное. Ср. также: Она спрятала лицо, редко показывая тоскующие, одичалые глаза (Шолохов, Тихий Дон, 82).

Здесь переход в прилагательное усиливается, кроме отсутствия управляемого слова, наличием второго, однородного определения, выраженного прилагательным.

Изменение в семантике слова так влияет на понижение глагольности в причастных формах, что иногда даже управляемое слово не в силах сдержать процесс адъективации: Так окончилась эта блестящая бесславием атака (Шолохов, Тихий Дон, 85). Качественное значение слова блестящая преобладает в этом примере над его глагольным значением - здесь налицо процесс адъективации причастия.

Большое влияние на понижение глагольности в причастиях в русском языке оказывает употребление при них отрицательной частицы не: неунывающий человек, неподходящие условия.

Что касается причастий прошедшего времени, то среди пих выделяется небольшая группа, которая подвергается процессу адъективации. Е.М.Демьянова отмечает, что действительные причастия прошедшего времепи по способу образования составляют четыре морфологические группы (Демьяпова, 1973, 16). В одну из них входят причастия, образованные от непереходных глаголов несовершенного вида. Такие причастные формы обычно не адъективируются, так как признаки, выражаемые ими, обозначают

процессуальпость: закипевший самовар, игравший мальчик.

150

Эта же особенность присуща причастиям несовершенного вида {рисовавший, читавший) и причастиям, образованные от переходных глаголов совершенного вида, так как они всегда требуют при себе наличия дополнения.

Следует заметить, что близостью причастий на -щий к имени
прилагательному объясняется усиливающееся образование сложных
нричастных слов с основой имен существительных в первой части:
бомутолят1^есредспто,млекопшшгющиеэ/сивот1{Ь1е, токопроводящая сеть. В
,щ. современном русском языке встречаются образования, состоящие в

первой своей части из местоимения, например: всеизлечивающий корень э/сеньшепь.

Причастия прощедщего времени действительной формы на -вший, -ший имеют очень ярко выраженную категорию времени, которая является основным препятствием для перехода причастий в прилагательные.

Внутри этой группы способность к переходу в прилагательные различна, «окачествление» чаще всего наблюдается в причастиях на -ший: сумасшедший человек, истекший год; однако качественные значения развиваются лишь в тех причастиях, которые образованы от основ непереходных глаголов совершенного вида.

В тех случаях, когда причастия образованы от переходных глаголов и употребляются с управляемыми словами, являющимися названиями объектов, на которые переходит действие, переход причастий в прилагательные невозможен. Например: Казаки, выламывающие колья из плетня, сиганули через гумно в степь (Шолохов, Тихий Дон, 48)

Наиболее часто адъективируются причастия с суффиксом -ш от глаголов с основой на согласный: иссохший, опухший, увядший.

Адъективации действительных причастий прошедшего времени,

по мнению Л.П.Калакуцкой, препятствуют следующие причины: во-

151

первых, большая определенность значения прошедшего времени и возможность временного сопоставления с соответствуюпщми причастиями настояш;его времени, т.к. каждое действительиое причастие прошедшего времени имеет соответствующее ему причастие настоящего времени; во-вторых, определенность видовых значений, т.е. возможность противопоставления по виду внутри одного и того же времени; в третьих, ярко проявляющийся, как и в причастиях настоящего времени, действительный залог; и наконец, суффиксы -вш и -ш препятствуют адъективации этих причастий, отличая их от прилагательных.

Вместе с тем, Л.П.Калакуцкая одновременно отмечает, что «в группе действительных причастий ирошедшего времени легче подвергаются адъективации причастия, образованные с помощью суффикса -ш» (Калакуцкая, 1971, 141). Эту же мысль еще раньше высказывал В.В.Виноградов: «качественное значение образуется лишь у причастий на -шип» (Виноградов, 1986, 237).

В научной литературе существует точка зрения,' что среди адъективированных причастий наиболее продуктивными являются страдательные причастия настоящего времени (Чкония, 1972, 41).

Н.Д.Чкония произвел подсчет адъективированных причастий по четырехтомному «Словарю русского языка», в результате чего было выявлено, что адъективации иодверглось около 85 % всех отмеченных в словаре страдательных причастий настоящего времени. Эти данные позволили Н.Д.Чкония уктверждать, что страдательные причастия являются самой продуктивной группой как с исторической точки зрения, так и с точки зрения современного русского языка. Мы считаем такую трактовку несколько не соответствующей реальному состоянию языка.

Во-первых, Н.Д.Чкония считает возможным определить долю

152

адъективированных причастий среди всех причастий русского языка на основании словарной фиксации. Это привело к несколько искаженному факту, что в русском языке насчитывается всего 874 причастий.

Общеизвестно, что регулярно образуемые причастия, как правило, не фиксируются в словарях. Это вполне оправданно, т.к. они представляют собой лишь формы соответствующих глаголов. Поэтому ири определении количества адъективированных причастий

•' следовало бы исходить из зафиксированного в словаре числа

адъективированных причастий по отношению к числу глаголов, от которых может быть образован данный тип причастий. Согласно приведенным Н.Д.Чкония данным, адъективированными оказались 25 из 28 страдательных причастий настоящего времени, что и составляет такое процентное соотношение - 89 %, - отсюда напрашивается вывод, что в русском языке имеется лишь три неадъективированных

,; причастия данного типа. Это явная ошибка, т.к. существуют сотни

страдательных причастий настоящего времени, не подвергшихся адъективации (читаемый, открываемый, оптравляемый). Адъективированные нричастия этого типа необходимо отграничивать от глагольных ирилагательных с тем же, что и у причастий, суффиксом -м. Эти прилагательные обособлены от причастий настоящего времени страдательного залога: их образование носит отглагольный, а не отпричастный характер. Следовательно, данные слова нельзя

х рассматривать как результат адъективации причастий.

В качестве адъективированных нричастий можно рассматривать лишь сравнительно небольщую грунпу слов: любимый, уваэ1саемый, обожаемый (обозначающие эмоциональное отношение к лицу или предмету); видимый, слышимый (означающие возможность действия); мнимый, вообраэ1саемый (в значении «нереальный»).

Рассматривая адъективацию страдателъных причастий

153

настоящего времени, следует иметь в виду наличие в русском языке двух структурных типов этих причастий, в разной степени подвергающихся адъективации.

Причастия с суффиксами -ем, -им, -ом {читаемый) в той же степени подвержены адъективации, что и страдательные причастия с постфиксом -ся {читающийся). Относительно причастий с аффиксом -ся следует заметить, что в них ярко выражены различные залоговые значения, вместе с резким морфологическим отличием от

кЩ- прилагательных (финальное -ел). Эти значения служат препятствием

для перехода причастий на -ся в прилагательные. Лишь полное исключение этих причастий из ряда других форм глагола и включение их в круг чисто качественных значений может повлечь за собой затушевывание глагольных свойств: Степан переводит па Петра улыбающийся взгляд (Шолохов, Тихий Дон, 21)

Здесь - полная грамматическая изоляция глагольных форм и

ц\ усиленное качественное значение; причастие можно заменить

прилагательпым - веселый.

Необходимо заметить, что причастия этой группы сравнительного редко переходят в прилагательпые.

Как было отмечено нами, причастия на -ем, -им, -ом больше подвержены адъективации. Свидетельством этому служат данные грамматического словаря русского язьжа, составленного А.А.Зализняком. В нем зарегистрировано около 280 прилагательных и причастий с

,ф суффиксом -ем, -им, -ом {уваэюаемый, вообраэ/саемый, ископаемый,

песгораемый, управляемый, непотопляемый, любимый, непобедимый, ранимый, невыносимый, ведомый, искомый и т.д.), и всего около 30 прилагательных от причастий настоящего времени с постфиксом -ся {крадущийся, ка:>юущийся, увлекающийся, небьющийся, светящийся и т.п.). Однако среди слов с суффиксом на -м адъективированных причастий можно обнаружить не более 20-30 слов.

154

Важно также отметить, что причастные формы страдательного залога настоящего времени на -м в современном русском языке употребляются очень редко не только в устной, но и в письменной речи, например: Несомый верными слугами, в качалке бледен, ледвилсим, страдая раной, Карл явился (Пушкин, Полтава, 42)

Эти причастия обычно не переходят в прилагательные и потому
встречаются в речи в конструкциях, которые затрудняют этот процесс,
т.е. в роли члена обособленного причастного оборота, в
^ сопровождении управляемого слова в творительном падеже.

Вообще, следует заметить, что в причастиях страдательного залога на -м значение глагольности преобладает над значением качественности, и они почти не переходят в прилагательные.

Переход в прилагательные в подобных случаях возможен при
устранении творительного падежа, укрепляющего глагольность
(значение времени), вследствие чего признак воспринимается нами как
*, вневременной, постоянный; ср.: любимый нисатель, увао/саемый

товарищ. Здесь необходимо отметить, что встречаются слова, которые на первый взгляд можно было включить в разряд причастий, например: необозримый, неугасимый, неумолимый, однако они являются прилагательными особого типа и причастиями не были.

Далее рассмотрим адъективацию страдательных причастий прошедшего времени.

Этот тип причастий подвергается массовой адъективации, причиной тому, как считал В.В.Виноградов, является общность суффиксов (-и, -енн, -т) у причастия и имени в широком смысле (Виноградов, 1986, 227). Однако само по себе наличие омонимичных суффиксов у прилагательных и причастий адъективации не способствует, поэтому следует обращаться к их семантике.

В страдательных причастиях прошедшего времени, образованных от глаголов совершенного вида, зачастую на передний план выступает

155

значение качества как результата действия. Базируясь на этом
- значении, развивается и собственно качественное значение, нри

котором представление о действии стирается: удлиненный череп, вздернутый нос, ярко окрашенные лепестки цветка. В данных примерах свойства, обозначаемые адъективированными причастиями, не являются результатом действия глаголов удлинять, вздернуть, окрасить. Естественно, что при этом полностью утрачиваются глагольные категории вида, времени, залога.

w В современных исследованиях по русскому языку выявлен еще

один случай адъективации причастий, когда краткое страдательное причастие прошедшего времени от глагола совершенного вида в составе сказуемого утрачивает глагольность. Применительно к русскому языку на него впервые указал А.В.Исаченко (Исаченко, 1965, 365). Сравнивая нредложения Дож построен из кирпича и Дом построен в прошлом году, он разграничил два значения пассивной конструкции: процессуальный пассив и статальный нассив, полагая, что здесь представлены варианты общего значения страдательного залога.

Данную точку зрения оспорил Л.Л.Буланин, который считает, что между этими конструкциями больше различий, чем сходства, т.к., по его мнению, «статальный пассив» следует рассматривать как адъективированное причастие, т.е. как прилагательное. Поэтому он отказывается от употребления термина «статальный пассив» и вводит термин «статив», обозначающий отпричастное прилагательное со значением состояния, обращая внимание на основные различия статива и пассива (Буланин, 1977,200-202):

1. В стативную конструкцию невозможно ввести дополнения со
значением производителя действия; в пассивную оно всегда может
быть введено.

2. Пассивную конструкцию всегда можно преобразовать в актив,

для стативной конструкции это исключено: Дверь была открыта

156

швейцаром - Швейцар открыл дверь; Дверь была постоянно открыта -для последнего предложения такое преобразование невозможно.

3. Стативная конструкция обозначает состояние предмета (его
внешнюю характеристику, ностоянный признак: Он лишен чувства
юмора) как не зависящее от какого-либо действия, не обусловленное
действием. Пассивная же конструкция всегда обозначает действие над
объектом.

4. Стативная конструкция допускает трансформацию в
V* безглагольную. Ср.: Дверь заперта - Дверь на запоре; в пассивной

конструкции такая замена невозможна.

Таким образом, можно считать, что в предложениях т^пг. Дверь на
балконе была постоянно закрытв имеется составпое именное сказуемое,
состоящее из глагольной связки «быть» и краткого прилагательного
(адъективированного причастия), а в предложениях тина Дверь была
закрыта швейцаром - простое глагольное сказуемое, представляющее
Ь\ собой аналитическую форму пассива совершепного вида.

Такая точка зрения в лингвистике еще не является общенризнанной. Однако даже если не считать формы статива окончательно оторвавщимися от глагольной парадигмы, нельзя не признать, что элементы адъективации в них присутствуют.

Вопрос о стативе в исследованиях по теоретической грамматике
таджикского языка пока не ставился. Однако можно предположить,
что аналогичные процессы происходят и в таджикском языке. Вопрос
,^_v о выявлении стативной семантики в таджикском языке уместно

рассматривать в связи с переводом на тадл<икский язык русских стативных конструкций.

Касаясь страдательньк причасгий прошедшего времени несовершенного вида, необходимо вспомнить о том, что эти причастия образуются лишь от бесприставочных глаголов. Речь идет о словах типа:

ворованный, деланный, битый, шитый, мытый, вареный, печеный,

157

сушеный, квашеный.

В процессе преподавания русского языка и в практической орфографии принято разграничивать причастия (эюженный, стеганный) и прилагательные (жженый, стеганый).

Известно, что отглагольные образования с одним -н в суффиксе

являются прилагательными, а образования с -нн в суффиксе полной

формы - страдательными причастиями прошедшего времени: мощеный

- мощенный, валеный - валенный. Например: мощеные и

v^' асфальтированные улицы - мощенная кирпичом дороо1ска.

Таким образом, можно считать, что регулярная адъективация свойственна лишь небольшому количеству суффиксальных страдательных причастий несовершенного вида прошедшего времени.

В результате исследования отпричастных прилагательпых в
современном русском языке, можно определить, что среди глагольных
форм с отрицанием наибольшую продуктивность в плане частеречной
t транспозиции проявляют причастия. Они очень активно развивают

качественные значения и переходят в класс прилагательных. Трудно не согласиться с В.Ф.Ивановой, которая пишет, что «указать все адъективируюш;иеся причастия нельзя, так как адъективация причастий является живым языковым процессом» (Иванова, 1985, 136).

Некоторых комментариев требует отрицательная нриставка не- в
адъективируюш:ихся причастиях. Эта приставка в причастиях, в
/ф. отличие от других ирилагательных приставок, не препятствует, а

напротив, способствует их переходу в прилагательные. Автор объясняет это тем, что морфема не- принадлежит прилагательным, а не глаголам, поэтому она и сближает причастия с прилагательными. По-видимому, немаловажным обстоятельством является также то, что приставка не-, соотносясь с частицей -не, не изменяет видовой принадлежности причастия и тем самым, при наличии определеппых

158

нредносылок, способствует их адъективации.

Отпричастные прилагательные с отрицанием характеризуются
определе1шыми семантико-грамматическими и словообразовательными
признаками. Все они обладают единым значением постоянного
(непроцессуального) признака предмета, которое развивается, как
правило, на семантической основе отрицания действия или его
результата. Речь идет обычно о качественном состоянии предмета, не
подвергнувшегося действию. Значение непроцессуального признака
кЩ' предмета в этом случае может быть показано посредством

синонимических оборотов с именами существительными и прилагательными, например: неподкованная лошадь - лошадь без подков; несмазанное колесо - колесо без смазки. Ср. аналогичную форму словосочетания с прилагательным без отрицания: запертая дверь -дверь на запоре.

Значение непроцессуального признака выражается в морфологических
^, категориях рода, числа и падежа, а также в синтаксических позициях

именного сказуемого и согласованного определения: Этот конверт оказался нераспечатанным (именная часть составного сказуемого).

Многие отпричастные прилагательные имеют антонимы среди тех
же нричастий, но без отрицания (однокоренные антонимы):
несобранный человек - собранный человек, неразвитый ребенок -
развитый ребенок. Для сравнения заметим, что отдеепричастные
наречия с не- (типа не переставая, не останавливаясь, немедля, нехотя),
,ф_' как правило, не имеют антонимичных наречий на базе тех же

деепричастий, но без отрицания (типа переставая, останавливаясь, медля, хотя).

Правописание отрицательной частицы-приставки не- в формах типа невоспитанный подчиняется общим правилам слитного и раздельного написания не- с прилагательными.

При анализе прилагательпых со словообразовательной точки

159

зрения, по справедливому замечанию Н.М.Шанского, «необходимо
строго разграничивать настоящее и прошлое языка и не допускать
смещения словообразовательного анализа, дающего картину
современной структуры слова, с анализом этимологическим,
вскрывающим его действительное происхождение как языковой
единицы в прошлом» (Шанский, 1974, 74). В связи с этим способ
образования форм типа неорганизованный (человек) можно осмыслить
двояко: или с синхронной точки зрения, как морфологический
*' (префиксальный - в соответствии с трактовкой в

Словообразовательном словаре русского языка А.Н.Тихонова) и
префиксально-суффиксальный - согласно Русской грамматике, или, с
большим вниманием к истории слова, как неморфологический
(слияние отрицания не с причастиями в результате их адъективации).
Так, в Словообразовательном словаре русского языка А.Н.Тихонова в
формах типа несравненный (друг), не имеющих одпокоренных
^, антонимов-прилагательных вроде сравненный (друг), в качестве

словообразующего средства выделяются приставка не- и суффикс -енн, а сами формы выводятся к глагольным основам. Прилагательные же типа незваный (гость), неизбитая (фраза) при этом считаются мотивированными антоминичными прилагательными типа званый (гость), избитая (фраза).

Адъективация причастий с отрицапием, под которой понимается, прежде всего, процесс утраты в причастиях значения действия и морфологических категорий вида, (относительного) времени и залога, неизбежно ведет к появлению грамматических (а иногда и лексических) омонимов вроде не организованный вовремя комитет (глагол в форме причастия) и неорганизованный человек (отпричастное прилагательное).

При установлении статуса формы необходимо учитывать, прежде

всего, те свойства, которые существенны для разграничения

160

грамматических омонимов, т.е. признаки глагола и грамматические
*■* риметы качественных прилагательных. С учетом сказанного,

прилагательным, а не причастием следует призпать ту форму, которая
не имеет перечисленных признаков глагольности и обладает (правда,
не всегда) приметами качественности: способностью образовывать
формы степеней сравнения, наречия на -о, существительные на -ость и
т.п. Ср.: несдерэ/санный - несдерлсаннее, более несдерэ/санный, самый
несдерлсанный, uecdepoicamw, несдерлсанность и т.д.). Приведем также
щ. отпричасшые прилагательные без грамматических примет качесгвенносш:

некрашеный (пол), (*некрашеннее, нещ)ашенность), аналогично: пекованый (конь), несоленый (огурец), незарегистрированный (документ), недошитый (костюм).

При дифференциации грамматических омонимов типа неорганизованный (прилагательное) и неорганизованный (причастие) важно иметь в виду и различие в синтаксической семантике определяемых ими слов. Так, форма неорганизованный как прилагательное сочетается лишь со словами в значении субъекта - носителя признака {человек, юноша), в то время как причастие неорганизованный обычно определяет существительные, обозначающие продукт человеческой деятельности.

Следует заметить, что в русском языке переход причастия в прилагательное может закрепляться также акцентологическим сдвигом (передвижкой ударения) и перегласовкой (чередованием гласных), ср.: не снятое с вешалки пальто (нричастие) - неснятое молоко (прилагательпое), приблио/сенное (причастие от глагола приблизить) - нриблиэ/сенное значение (прилагательное).

В зависимости от того, остается или изменяется лексическое значение глагола при переходе причастия с отрицапием в прилагательное, правомерно говорить о двух типах адъективации причастий.

Адъективация причастий первого типа может быть определепа

161

как функционально-семантическая: она нреднолагает утрату в нричастной форме глагола значения действия, морфологических категорий вида, залога и относительного времени, а также ее лексикализацию (семантический отход от глагола). Ср.: несобрсиа[ый мастером радиоприём аж (причастие) - несобрашшш молодой человек (прилагательное, образованное на базе причастия с отрицанием). К прилагательным, возншапим в результате функциональноч;емантической адъективации причастий, относятся многие формы с общим значением «интеллектуально-

& психические качества человека» и «необыкновенный, выделяющийся в

каком-то отношении», а также прилагательные в составе некоторых терминов. Например: неурав1Ювешеш[ьш, невыдерлсаппьщ несдерлсанный, неискушенный, неуверенный, неорганизованный, неприспособленный человек, непостоянные склонности, недоразвитый ум, недюоюинный талант, неодушевленный предмет, невоорулсенный глаз. Встречаются здесь и формы с ипой семантикой: неслаженная стрельба

щ\ (неупорядоченная), несовершенный рисунок (посредственный),

несвязанные отряды (лишенные связи) и т.п. Ср. подобные прилагательпые без отрицания: приподнятое настроение, оэ/сивленный разговор. Переход причастий в прилагательпые, сопровождающийся появлением омонимичного лексического значения, обусловливается обычно метафоризацией причастий. В итоге мы имеем лексические и грамматические омонимы, ср.: невыдерэ/санный в карантине боец (причастие) - невыдерэ1санный характер (прилагательное);

,^' приподнятый груз (причастие) и приподнятое настроение

(прилагательное).

Адъективацию причастий второго типа можно назвать функциональной, так как она не сопровождается лексикализацей причастной формы и предполагает лишь приобретение дополнительных семаптических признаков, свойственных отглагольным прилагательным, например: 1) «характеризующийся

162

отрицаемым действием или результатом действия» (невымытые руки, невырабопганная колса, невыжатое белье, недочитанная книга, незаконченное произведение, незакрытая дверь, непроверенные факты, непуганые звери, несмазанная ось, нетопленый кабинет, некрашеный пол и др.); 2) «неспособный производить какое-либо действие или подвергаться этому действию» {необузданные желания, неоправданный поступок и др.). К отпрнчастным прилагательным, появившимся вследствие функциональной адъективации, приближаются слова в составе терминологических сочетаний такие, как, например, нераспространенное предлоэ1сение, необособленный оборот. Интересно отметить, что при функциональной адъективации нричастия, как нравило, утрачивают морфологические категории вида, относительного времени и залога. В связи с тем, что семантического разрыва с глагольной основой при этом не происходит, они обычно не приобретают таких грамматических примет качественности, как возможность образования степепей сравнения, отвлеченных существительных, наречий и т.п. Ср.: 1) несовершенный (рисунок) —> несовершенен, -нна, -нно; несовершеннее, более несовершенный, самый несовершенный, несовершенство, несовершенно и т.д. (при функционально-семантической адъективации) и 2) исправленная (ошибка) -> неисправленная {не исправлена - уже причастие); * неисправленнее; неисправленность; неисправленно (при функциональпой адъективации). Аналогично: некошенный (луг) —^ * некошенее; некошенность, некошено и т.д. В результате функциональной адъективации причастий возникают грамматические омонимы вроде некошеный луг (прилагательное) и - еще некошенный луг (причастие).

В плане разграничения грамматических омонимов функциональная адъективация причастий вьвываег наибольшие трудносш. Ср., например, отпричасшое прилагательное: неиспорченный телефон, в значении без

163

повреэюдений, исправный и не испорченный кем-либо телефон (причастие). На практике, определяя частеречный характер форм типа «неиспорченный» в контексте В этой кабине находится неиспорченный телефон, нередко прибегают к такому приему, как трансформация, которая якобы в этом случае доказывает наличие категории вида {неиспорченный телефон —^ не испорченный кем-либо (творительный субъекта) + телефон: значение страдательного залога) и относительного времени {неиспорченный телефон -> телефон, который не испортили - придаточное определительное с глаголом в форме прошедшего времени: значение предшествования причастного действия не испортить действию глагола-сказуемого находиться). Тем самым фактически производится подмена одного языкового явления (прилагательного) другим (причастием), ведуп];ая к ошибке в грамматическом анализе. В подобных случаях необходимо всегда исходить из потребностей коммуникации, из целевой установки участников речевого акта. Действительно, употребляя форму неиспорченный (телефон) в упомянутой выше ситуации, говорящий хочет указать на предмет {телефон) и его постоянный (непроцессуальный) признак, а именно «состояние годности, исправности», а вовсе не на объект {телефон), на который будто бы направлено глагольное действие не испортить. Таким образом, отсутствие грамматических значений совершенного вида, страдательного залога и предшествования в форме неиспорченный, указывающтх на постоянный признак предмета, дает основание квалифицировать ее только как прилагательное.

Анализ омонимов, связанных с функционально-семантической адъективацией причастий {не сказанная вовремя фраза - несказанная красота), обычно не столь труден, поскольку, с одной стороны, адъективация такого типа сопряжена с явно выраженным сдвигом в

164

лексическом значении исходного глагола, а с другой стороны, она даже теоретически не допускает применения отмеченных выше приемов трансформации.

Лишь в единичных случаях на месте ожидаемых причастий с отрицанием, глагольность которых вызывает сомнение, используются прилагательные, например: Ветер ворвался через незакрытое окно; На столе стоял нетронутый завтрак..

В приведенных предложениях речь идет скорее о предметах и их качественных признаках, состояниях, чем о действиях {не закрыть, не тронуть) над объектами {окно, завтрак). Трудно говорить о таких грамматических свойствах глагола, как вид и время, применительно к формам вроде: несморщенные листочки. Здесь, даже теоретически, не допускается мысль о том, что перед нами объект {листочки), на который направлено действие {не сморщить).

Теперь рассмотрим адъективацию в таджикском языке.

В последнее время процесс распада глагольности в таджикских причастиях происходит интенсивно и затрагивает значительное число слов, отчетливо сохранивших до сих нор глагольные признаки. Так же, как и в русском языке, причастие, утратив глагольные признаки, переходит в прилагательное, т.е. обозначает иостоянный признак предмета и усваивает грамматические свойства качественных прилагательных.

Разные типы причастий в таджикском языке адъективируются неодинаково. В отличие от русского языка, где процессу адъективации подвержены все морфологические типы причастий, в таджикском -существуют классы причастий, которые обычно не нереходят в разряд имен прилагательных. Речь идет о причастиях настояще-будущего и будущего времени, адъективирующихся в редких случаях.

Особую группу составляют причастия настоящего определенного

времени, которые вообще не подлежат адъективации.

165

Как отмечает Д.Таджиев, причастия настоящего времени с суффиксом
' -анда поддаются процессу адъективации... легче, чем причастные формы

прошедшего времени на -а, гп. (Таджиев, 1954, 48) По мнению
В.С.Расторгуевой, этот тип причастий переходит в разряд
прилагательных реже. Переход данных причастий в прилагательные
при утрате глагольных свойств отмечает и У.Абдурахманов
(Абдурахманов, 1988, 81). Адъективированные причастия на -анда
широко используются в функции именного компонента составных
ц именных сказуемых, считает Р.Гаффаров (Гаффаров, 1973, 71). В

качестве причастий эти слова можно рассматривать лишь в тех случаях, когда при них имеются поясняюи];ие слова, т.е. когда они в той или иной степени сохраняют глагольное управление, например: ... гуё аз у;уцуми аспони аз пас оянда худро мудофиа менамуд (Айнй, Марги судхур, 109) "... делая вид, что защищается от лошадей, идущих сзади.

Отсюда можно сделать вывод, что показателем утраты глагольности является отсутствие глагольного управления: Хадича аз куцо ин калимаи ру^^бахшандаро ёфта бошад? (Икромй, Шодй, 37) -Откуда Хадича нашла это ободряющее слово?

Утратив глагольные свойства, причастие приобретает семантические признаки качественных прилагательных, как, например, формы степеней сравнения, например: Аспатон аз ин у;ам давандатар ва милтицатон аз ин у;ам нишонгиртар шавад (Айнй, Ёддоштх,о, 72) - Лошадь ваша долэюна быть более скаковой, и opyoicue более метким.

Адъективированное причастие на -анда может сочетаться с качественными прилагательными в составе однородных определепий: Буд яке азруз ба фасли ба:>;ор Софу дурахшанда у;аво, бегу бор (Сухайлй, Мунтахабот, 42) - Был один из весенних дней / Небо было сверкающее и чистое (подстрочный перевод).

Адъективация подобного класса причастий может вызвать

166

некоторые семантические сдвиги. Так, слово .оянда - причастие от глагола омадан - приходить, при переходе в разряд прилагательных приобретает другое зпачение (зали оянда - будущая жена). Также необходимо отметить, что в разряд прилагательных чаще переходят причастия на -анда от непереходных глаголов, например: дурахшанда - сверкающий, раванда - идущий. Для причастий на -анда в больщей степени характерна тенденция к субстантивации.

Причастия прощедшего времени в таджикском языке в разной
Ф' степени подвержены адъективации. При этом, как отмечают

исследователи, причастиная форма на -а чаще адъективируется, чем форма на гп. Например: Ин ёддошти сохтаи падарам ба ман чунон таъсир карда буд, ки... (Айнй, Ёддощтх,о, 15) - Эти воспоминания, придуманные моим отцом, сильно подействовали на меня...

Наиболее активно переходят в разряд прилагательных причастия,
образованные от непереходных глаголов, например: дари нимкушода -
« полуоткрытая дверь.

Адъективированные причастия на -гп встречаются реже, что объяснимо, по мнению У.Абдурахманова, тем, что причастия дапного типа устойчивы в сохранении глагольнък свойств (Абдурахманов, 1988, 70). Ср.: Бачаи китобро тез хондагп - Быстро прочитавший книгу мальчик; Бачаи хондагп - Читавший мальчик.

Во втором словосочетании причастие хондагп рассматривается
как прилагательное в значении грамотный, так как зависящее от него
^, слово отсутствует.

Фактором, способствующим адъективации, является их позиционное соседство с однородными определениями-прилагательными, что встречается в языке довольно часто. Например: Димоги :>^амаи рафш^он аз ин мехмони нохондаи дилбецокунанда сухта буд (Айнй, Марги судхур, 44) - Вся наша комиссия была раздосадована появлением этого

непрошеного и неприятного гостя.

167

причастие прошедшего времени, адъективируясь, также образует степени сравнения с суффиксом -тар: Цанг ... боз у;ам пухтатар, у;ушёртар ва фаъолтар кард (Ц.Икромп, Шодп, 254).- Война сделала ... еще опытнее, бдительнее и активнее.

Причастия настояш;е-будуш;его времени редко переходят в разряд прилагательных, что связано с сохранением у них глагольных признаков. Только в тех случаях может идти речь об адъективации, когда данные формы выражают обш;ую способность предмета или постоянно совершаемое действие, особенно при отскутствии поясняющих слов: Дар ^ащи худаш аз истеъмоли калимаи ногуфтани ^ам ибо накард (Улугзода, Навобод, 23) - В отношении себя он не постеснялся использования далее неприличных слов; Ин як чизи хурдании болаззати ба у шинос буд - ин замбуруг буд (Айнй, Ятим, 263) - Одна съедобная вкусная вещь была ему знакома - это грибы.

В приведенных предложениях ногуфтани, хурданп - являются адъективированными причастиями, выражают постоянный признак предметов. Причастия определенного времени считаются наиболее устойчивыми, т.е. в них в полной мере сохраняются глагольные признаки, не дающие возможности переходить в категорию имен прилагательных.

2.4.2. Субстантивация причастий

Как показывает сопоставление, в рассматриваемых языках широко представлен такой тип конверсии, как субстантивация определенных основ (прилагательных, причастий, порядковых числительных), т.е. переход этих слов в разряд имен существительных. Субстантивация - морфолого-синтаксический способ словообразования имен существительных - включает в себя два аспекта: морфологический и синтаксический. Данная позиция принадлежит

Ю.С.Маслову. Согласно его точке зрения, субстантивируемое слово, с

168

одной стороны, приобретает парадигму имени существительного, а, с другой, начинает выполнять синтаксические функции имени существительного, приобретая при этом соответствующие сочетаемостпые свойства» (Маслов, 1977, 55). Однако А.А.Шахматов морфологический аспект не включает в попятие субстантивации. Вот что он пишет по этому поводу: «Как мы знаем уже, понятие о существительном не есть понятие морфологическое, а синтаксическое; вследствие этого входящие в эту часть речи слова могут и не представлять во внешней своей форме тех особенностей строения и изменения, которые характерны для большинства существительных. Онределив же существительное как выражение независимого представления, понятно, что в число существительных придется включить не одни названия лиц и предметов, но также названия явлений, действий - состояний, качеств-свойств, насколько соответствующие им представления являются независимыми, самостоятельными представлениями» (Шахматов, 1941, 454-455).

Именно поэтому при анализе процесса перехода причастий в разряд имен существительных будут учтены эти два аспекта субстантивации.

Результаты исследования показали, что в сопоставляемых языках оба аспекта субстантивации реализуются по-разному. В русском языке субстантивация прилагательных (причастий) влечет за собой редукцию парадигмы, связанную с изменением по родам, утратой кратких форм и степеней сравнения. В таджикском языке морфологический аспект субстантивации проявляется в том, что слово приобретает способность принимать грамматические признаки имен существительных.

Что касается синтаксического плана, то в таджикском языке

причастия выступают в роли определяемого в изафетной конструкции и выполняют функции подлежащего и дополнения.

169

В русском языке изафетной конструкции соответствует сочетание с согласованным определением.

Субстантивация причастий обладает рядом специфических признаков, отличающих ее от субстантивации прилагательных. Объясняется это тем, что причастия являются адъективной репрезентацией глагола, т.е. при переходе в имена существительные они лищаются более ншрокого круга категориальных признаков, чем прилагательные.

Помимо словоизменительного рода и возможных кратких форм (в русском языке), причастия при субстантивации утрачивают и глагольные категории времени и залога (в обоих языках).

Утрата глагольных нризнаков способствует тому, что причастные формы приобретают значение предметности в щироком смысле слова, т.е. признаки имен существительных.

Во-первых, как в русском, так и в таджикском языках у них появляется способпость определяться именами прилагательными: счастливое будущее; хурдании бомазза - вкусная еда; нрилежные учащиеся; хоиандаи боинтизом -прилежный ученик; причастиями: приведенные данные; расстрелянные арестованные; барандаи хонда истода - читаюпщй ведущий; нависандаи омадагп - пришедщий писатель; местоимениями: као/сдый учащийся, наша заведующая; гуфта^^ои шумо - ващи слова; шунавандагони мо - наши слущатели. Во-вторых, они могут изменяться по числам: нависандах;о -писатели; шунавандагон - слущатели; гуфтау;о - слова. В русском языке субстантивация причастий сопряжена с фиксировапием формы рода (управляющий, слагаемое), а для таджикского языка она невозможна в связи с отсутствием категории рода.

Субстантивирванные причастия в сопоставляемых языках выполняют следующие синтаксические функции имен существительных:

1) подлежащего: Яке аз бадхо>;они у воцеан :>^ам ба царотегшшу;о

хабар кашид, ки кушандаи хеши мир у;амин Шакар аст ва андозчии

170

мирро бо хама гурезандаги писари у - Восеъ мебошад (Улугзода, Восеъ, 34) - Один из злопыхателей сообщил каратегшщам, что убийцей родственника мира является Шакар, а сын его Восеъ помог сборщикам налогов убелсать со всеми; Проходящие реэ/се начали мелькать, улица становилась тише (Гоголь, Невский иросиект, 14);

2) доиолнения: Раис бо кор карда истодагиу;о саволу цавоб карда
гузашта мерафт (Улугзода, Восеъ, 44) - Раис поговорил на ходу с
работавщими; Аким вышел к работающим (Толстой, Хаджи Мурат,

* 444);

3) сказуемого: Духтар :^амро?;ашро монда ба тарафи Х^цимурод
шитофт (Улугзода, Навобод, 44) - Оставив своего спутника, девушка
поспешила к Хадэгсимураду.

В научной литературе существуют два мнения относительно субстантивации иричастий. Согласно традиционной точке зрения, для субстантивации необходима предварительная адъективация, которая находит свое иродолжение в субстантивации. Эта точка зрения высказана, в частности, С.И.Абакумовым (Абакумов, 1924, 80). Говоря о субстантивации причастных форм русского языка, Л.А.Булаховский нисал: «Беднея относительно управления, причастие перерождается в простое прилагательное и далее в имя существительное (Булаховский, 1958, 278). В.Н.Кретова, анализируя переходы причастий в другие части речи, замечает: «Надо предположить, что все субстантивированные причастия прощли степень адъективации» (Кретова, 1955, 10).

Аналогичная мысль о субстантивации причастий прослеживается и в исследованиях по таджикскому языку, в частности, в работе Д.Таджиева «Причастия в современном таджикском языке» (Таджиев, 1954,34).

Вторая точка зрения противоположна первой: субстантивируются

причастия не только адъективированные, но и по сути своей, они

171

представляют причастные формы, не прошедшие адъективации. Придерживающийся этого мнения А.А.Потебня выделяет два типа субстантивированных слов. С одной стороны, субстантивированное слово образуется тогда, когда супдествительное при определяемом слове опускается, передав ему свое зпачение (т.н. «эллиптическая субстантивация») Но встречаются случаи, когда причастие выполняет функцию суп];ествительного. Этот момент достаточно обстоятельно рассмотрен М.И.Смольяниновой, которая различает непосредственную (причастие-существительное) и опосредованную (причастие-прилагательное-существительное) субстантивацию (Смольянипова, 1968, 60). Наиболее продуктивный и распространенный способ - непосредственный, когда причастие прямо переходит в класс имен существительных.

В результате сопоставления было определено, что в таджикском языке непосредственная субстантивация еще более частотна, чем в русском.

Наиболее убедительным доказательством непосредствешюй субстантивации причасгий является отсутствие соответствующих отпричастных прилагательньк. Существует достаточно обширный круг субсгантивированных причастий, не имеющих омонимичных адъективированных нричастий. Подобное явление характерно и для русского и таджикского языков: провоэ/сающий, отдыхающий, бофанда - ткач, ташкилкунаида организатор, дида - глаза.

Субстантивированные причастия в сопоставляемых языках характеризуются гораздо более однородным семантическим составом, чем субтантивированные имена прилагательные.

В Русской грамматике выделено двенадцать

словообразовательных типов субстантивированных прилагательных и причастий, однако причастия представлены лищь в четырех из них (Русская грамматика, 1980, 239-241).

В русском языке субстантивированные причастия мужского и

172

женского рода, а также множественного числа имеют, как правило, значение лица. М.И.Смольянинова но этому поводу пишет следующее: «Субстантивированные иричастия называют лицо ио какому-либо действию или результату действия, принадлежащему самому обозначенному лицу или другому субъекту» (Смольянинова, 1968, 28). Это же подтверждает и формулировка А.А.Потебни: «Всякое прилагательное и причастие, становясь собственным личным, вместе становится и существительным» (Потебня, 1968, 35). К таким словам относятся: заведующий, приглашенный, учащийся, слуо/сащий и др.

В таджикском языке субстантивированные иричастия также могут обозначать лицо (деятеля). В этот класс причастий входят, главным образом, субстантивированные причастия настоящего времени: хопаида, шунаванда, бофанда, созанда. В таджикском языке встречаются также причастия, полностью перешедшие в класс имен существительных и обозначающие живые существа: парранда - итица, даррапда - хищник.

Причастия среднего рода в русском языке обозначают, в основном, отвлеченные, обобщенные понятия: желаемое, минувшее, содержимое, слагаемое, проэштое.

В таджикском языке также встречаются субстантивированные причастия с аналогичным значением: оянда - будущее, гузашта -прошедшее, гуфта - слово.

По степени завершенности процесса субстантивации причастных форм как в русском, так и в таджикском, можно различать три

степени.

Первую груипу субстантивированных причастий составляют слова, полностью перешедшие в разряд имен сушествительных: вселенная, запятая, приданое, набережная, кладовая; парранда - птица; дида - глаза; муайянкунанда - определение.

Во вторую группу входят причастные формы, которые

173

употребляются и как имя существительное, и как причастие: моролсеное, управляющий, ученый, мурда - мертвец, умерший, хурданп -съестное, еда, оянда - идуший, будущее и др.

Третью группу составляют слова, имеющие переходный характер (когда причастная форма употребляется в значении имени существительного только в конкретном контексте).

Следует заметить, что контекстуальная субстантивация в

сопоставляемых языках распространена довольно широко: Дар байни

#' ярадоршудагон падари Дима щм буд (Ниёзй, Вафо, 274) - Среди раненых

был и Дымин отец; У меня в Москве сотни знакомых, меэ/сду ними

десятка два нишущих (Чехов, Письма, 84).

В отличие от русского язьжа, таджикское причастие при субстантивации
приобретает специфические для имени существительного морфологические
показатели - суффиксы множественного числа, послелог -ро, указывающий
на объектное значение, артикль -е, местоименные энклитики и может
^ сочетаться с предлогами: Аз фронт омадагихо хар кадомаш аллакай

со};иби идора шуд, раис шуд-ку! (Улугзода, Навобод, 21) - Ведь калсдый из возвратившихся с фронта стал руководителем учреждения, председателем!; Ёдгор шунидау;ояшро ягон-ягон ба Гулнор нацл кард

• • • •

Едгор услышанное no-очереди пересказывал Гулнор (Айнй, Еддоштх,о, 106).

В лингвистической литературе по таджикскому языку существует
мнение, согласно которому причастные формы способны выполнять
~ различные синтаксические функции в предложении и принимают все

признаки имен существительных постольку, поскольку они имеют номинативные признаки по самой своей природе. Данная концепция принадлежит В.С.Расторгуевой (Расторгуева, 1964, 180) и М.Акрамову (Акрамов, 1973, 76-91). Мы полагаем, что это мнение нуждается в некоторой корректировке, так как причастные формы, как было

изложено выше, приобретая признаки имен существительных,

174

вынолняют различные синтаксические функции только в случае субстантивации, т.е. когда нереходят в разряд имен существительиых.

Исследуя этот аснект, Д.Таджиев иишет: «Выстуная в качестве существительного, субстантивированные нричастия могут иолучать все грамматические нризнаки, свойственные именам прилагательным» (Таджиев, 1954,12,115).

Более подробная разработка и обоснование этой точки зрения
имеются в работах Ш.Рустамова (Рустамов, 1988, 185). Все это
И¹ позволяет утверждать, что субстантивация причастий в таджикском

языке носит более последовательный морфологический характер, чем
в русском. В исследованиях по русскому языку высказывалась точка
зрения, что «субстантивированных образований в русском языке
больше, чем в любом другом языке» (Ройзенсон, 1962, 121). Это
мнение представляется не вполне обоснованным, т.к. говорить о
чрезвычайно широком распространении субстантивированных
щ: образований можно лишь в том случае, если безоговорочно относить

к ним окказиональные субстантиваты.

Многие причастия, употребляемые в русском языке в позиции имени суш;ествительного, в полном объеме сохраняют семантику глагольных морфологических категорий. Наиболее ярко это чувствуется, на наш взгляд, в действительных причастиях ирошедшего времени, выступаюн1;их в значении наименований лица. В таких причастиях сохраняется семантика прошедшего времени, что проявляется в возможности трансформации нричастной конструкции в местоименно-соотносительную конструкцию с личной формой глагола прошедшего времени {пришедшие - те, кто пришел; говоривший - тот, кто говорил). Поэтому во многих случаях уместнее говорить не о субстантивации, а об эллипсисе определяемого личного суш;ествительного {говоривший - говоривший человек), т.е. об эллиптической субстантивации.

175

Несмотря на то, что среди русских субстантивированных причастий встречаются все разряды причастий, тем не менее, ни для одного из них не характерна массовая, полная субстантивация. Чаще других субстантивируются действительные причастия настоящего времени и страдательные причастия прошедшего времени: трудящиеся, управляющий, раненый, арестованный. При этом причастия при субстантивации приобретают, как правило, значение лица.

Что касается таджикского языка, то в нем, подобно русскому, субстантивации в той или иной степени подвергаются все разряды причастий. Вместе с тем, среди таджикских причастий есть разряд, подверженный массовой субстантивации. Речь идет о причастиях настоящего времени на -анда. Это явление было отмечено, в частности, В.С.Расторгуевой. Она отмечает: «Причастия на -анда обнаруживают явно выраженную тенденцию к субстантивации. Многие из них уже нолностью превратились в имена существительные» (Расторгуева, 1964, 207). Па массовый характер субстантивации причастий на -анда указывает и Ш.Рустамов, который замечает также, что данные формы чаще воспринимаются как существительные, нежели как причастия.

Причастная форма на -анда, субстантивируясь, расщиряет свое значение. Причину перехода подавляющего количества причастий данного типа в существительные Ш.Рустамов видит в том, что они, имея в основном активное значение, обозначают действующее лицо, имя деятеля (Рустамов, 1988, 22-23). Д.Таджиев замечает также, что «целый ряд причастий настоящего времени на -анда употребляется почти исключительно в значении существительных» (Таджиев, 1954, 15). Большинство этих форм подверглось полной субстантивации: ташкилкунанда - организатор, хонанда - чтец, ученик, нависанда - писатель, бофанда - ткач. Многие причастия приобрели терминологическое

176

значение: муайянкунанда - определение; пуркунанда - дополнение; муайяншаванда - определяемое.

Нередко субстантивируются причастия прошедшего времени на -а {мурда, ацибмопда) и причастия будушего времени (хурдапп, мурданй). Остальные типы причастий субстантивируются сравнительно редко, только по контексту можно онределить субстантивацию этих форм.

Специфические особенности процесса субстантивации причастий в сопоставляемых языках обнаруживаются при анализе способов передачи русских субстантивированных причастий на таджикский язык в практике перевода.

В заключение еш,е раз следует подчеркнуть, что языки различаются не столько тем, какой эффект они производят, сколько тем, какие средства они используют для создания нужного эффекта, для осуш;ествления нужной коммуникативной задачи.

2.5. Синтаксические функции причастий в русском и таджикском языках

В области синтаксиса расхождения между русским и таджикским языками менее значительны, чем в морфологии. Это частично объясняется следующими причинами: чем больше по объему сопоставляемые единицы, тем менее глубоки расхождения. Наибольшие расхождения между языками можно обнаружить в области фонем, менее значительные - в морфологии, еш;е меньше - в синтаксисе, категории которого, в конечном счете, отражают самые общие закономерности мышления. Таджикский и русский языки нринадлежат к языкам номинативного строя, где, в отличие от языков эргативного строя, нодлежащее оформляется одинаково, независимо от переходности или непереходности, активности или пассивности глагола. Это сближает общую структуру предложений русского и

177

таджикского языков. Синтаксические сходства особенно значительны в плане содержания: почти нет таких категорий, которые были бы в одном языке и отсутствовали в другом. Следует заметить, что синтаксические расхождения сводятся к внешней форме (структура синтаксических единиц, их взаиморасположение, формы связи между ними) и к их функционированию.

Важно отметить, что в сопоставляемых языках между частями речи и членами предложения существует фундаментальное соответствие: каждая часть речи в качестве первичной функции играет роль определенного члена предложения, и, наоборот, каждый член предложения выражается, прежде всего, определепной частью речи. Суш,ествительное, таким образом, играет, в первую очередь, роль подлежащего, дополнения, субстантивного обстоятельства, личная форма глагола - сказуемого, прилагательное - определения, паречие -обстоятельства образа действия. Однако в речи в силу разных причип постоянно возникает потребность использовать данное слово в функции иной части речи. Для изменения функции слова (функциональной транспозиции) используются те же средства, что и для связи слов: 1) простое соположение, то есть изменение функции без изменения формы слова; 2) морфологическое изменение слова -словообразование или словоизменение; 3) (а) служебные слова; (б) знаменательное слово в полуслужебной, связующей функции. Следовательно, по своей структуре член предложения, как и грамматическая форма слова, может быть синтетическим или аналитическим, состоящим из знаменательного слова и служебных (полуслужебных) элементов. Языки используют разные средства функциональной транспозиции, вследствие чего образуются разные структуры членов предложения. Отсюда следует, что для большинства знаменательных частей речи во всех языках характерна также синтаксическая полифупкциональность. Это значит, что словоформы

178

каждой из частей речи могут выступать не только в своих первичных функциях, но и в позиции других членов предложения. В этом проявляется динамичность системы частей речи, на которую указывал В.В.Виноградов (Виноградов, 1975, 38).

Как было отмечено выше, причастие является адъективной репрезентацией глагола. Двойственность природы причастий (признаки прилагательного и глагола) воздействовала на его синтаксическое функционирование, т.е. причастие, будучи глагольной формой, выполняет одинаковые с именем прилагательным синтаксические функции. Основной синтаксической функцией имени прилагательного является роль определения.

Прежде чем рассматривать этот аспект, отметим, что термин «согласованное определение» правомерен лишь для русского языка.

Согласование - это тип подчинительной связи, при которой значения грамматических категорий зависимого слова уподобляются значениям соответствующих грамматических категорий главенствующего слова. Что касается таджикского языка, то применительно к нему о согласованном определении говорить нельзя. Дело в том, что для русского прилагательного и причастия характерен целый набор согласовательных категорий: род: читающий, читающая, читающее; падеж: читающий, читающего...,' о читающем; число: читающий, читающие. Данные категории не имеют морфологического выражения в таджикском языке, т.е. для русских явлений согласования в таджикском языке мы не находим соответствий.

В Грамматике современного таджикского литературного языка отмечается, что явление согласования наблюдается только между сказуемым и подлежащим (Грамматика, 1985, 21). Например: одам омад -.человек пришел - одамон омаданд - люди прищли; гул шукуфт -цветок расцвел - гулу;о шукуфтанд - цветы расцвели. Как видно, в этих фразах сказуемое согласуется с подлежащим в числе и в лице.

179

Необходимо отметить, что в современном таджикском литературном языке сказуемое почти всегда согласуется с подлежащим в числе и в лице. Однако в языке классической литературы этот процесс не наблюдался.

Русскому сочетанию имени существительного с согласованным определением (интересная книга) соответствует изафетная связь таджикского языка {китоби шавцовар), которая является одним из основных средств синтаксической связи. Суть этой синтаксической конструкции заключается в том, что связь слов морфологически обозначается в главенствующем слове, т.е. неизменяемая форма причастия соединяется с именем существительным, приобретающим специальный показатель - изафет. В подобных случаях в словосочетаниях с изафетом первое слово является главным, а второй компонент характеризует его, например: гули зебо - красивый цветок, рузи фаромушнашаванда - незабываемый день.

Согласованное определение, выраженное нераспространенным причастием, в русском языке в больщинстве случаев находится в препозиции по отноплению к определяемому существительному. Именно этот порядок является прямым, например: Бегущие дети свернули в сторону реки (СУР, 104)

Следует заметить, что обратный порядок, т.е. постпозиция определения, встречается преимущественно в поэтической речи: Дни мчались, в воздухе нагретом улсе разрешалася зима (Пушкин, Евгений Онегин, 147).

В современном таджикском языке место определений в изафетной
конструкции является «определенным и прочным». В противоположность
русскому языку, в таджикском наблюдается иной порядок слов. При
недостаточности морфологических средств выражения

синтаксической связи в таджикском языке важнейшую роль приобретает степень связанности компопентов словосочетания,

180

которая приводит к стяжению синтаксических групп. Стяжение проявляется в следующих особенностях:

1. Постоянный порядок следования компонентов. При этом
определяющее следует за определяемым (прогрессивный порядок).
Возможности инверсии ограничены. В атрибутивной группе (N-A)
только немногие прилагательные обьгпю предшествуют существительному.
Местоположение прилагательного маркировано: его позиция может быть
связана с изменением значения, либо с выражением аффективных
отте1жов.

2. Сплоченность компонентов синтаксической группы. Последние
не могут быть произвольно разъединены другими словами и частями
предложения   (невозможность   дистаксии).    Отсюда   следует,    что
причастное   определение   в   таджикском   языке   (так   же,   как   и
адъективное) находится в постпозиции по отношению к изафетной
форме   имени существительного,   например:   Барои   ба   ин   тараф
гузарондани молу;ои боцимондааш ба лаби дарёрафт (Айнй, Ятим, 238) -
Он     пошел к реке, чтобы переправить сюда оетавшееся имущество;
Доду фарёди кудакони тарсидаги ва ... оу;у фигони модароиашон шунида
мешуд (Карим, Окщуда, 43) - Слышались плач перепуганных детей и
причитания матерей.

Вместе с тем, в таджикском языке встречаются предложения, в которых нераспространенные причастные определения находятся в препозиции по отношению к определяемому существительному и соединяются путем простого примыкания.

Эти предложения характерны иреимущественно для разговорной речи, например: Дар ша?^р маро намешинохтагп одам аввалап нест - В городе, калсется, пет человека, не знающего меня.

Предложения такого типа встречаются довольно редко.

Причастные определения в таджикском языке, как отмечалось

выше, занимают постпозицию по отнощению к изафетной форме

181

имени существительного. Это правило распространяется не только на нераспространенные определения, но и на определительные обороты, состоящие из прилагательного или причастия с зависимыми словами, например: Аммо у;езуму}ои дар руи у;авлп будагп чунон тар шуда буданд, ки намееухтанд (Айнй, Ятим, 218) - Но лежавшие во дворе дрова так размокли, что никак не загорались.

В русском языке распросгранениые определения (определительные обороты) характеризуются нравилом порядка слов, отличным от нераспространенных определений. Они могут находиться как в препозиции, так и в постпозиции по отношению к определяемому существительному: песок, смешанный с кристалликами гипса; дворец, наполненный картинами.

Приведенные различия в правилах порядка слов в определительных словосочетаниях русского и таджикского языков относятся как к нричастиям, так и к прилагательным.

В рассматриваемых языках определения-причастия, в отличие от определений-прилагательных, выражающих постоянный нризнак, вневременное значение, обозначают иризнак, который выражается во времени: интересная книга - читаемая книга. В нервом словосочетании определение интересная обозначает качественный нризнак предмета, не указывая на время, а во втором нримере читаемая - признак в настоящем времени. Это явление можно наблюдать и в таджикском языке: китоби шавцовар - интересная книга, одами нишастагп -сидевший человек. В первой конструкции прилагательное шавщовар обозначает качество предмета, а во втором - причастная форма прошедшего времени нишастагп - определение - признак предмета в прошедщем времени.

Категориальное значение времени причастий паиболее рельефно выступает в случаях, когда причастия разных временных форм

сочетаются в одном контексте: Они шли, топча созревающие и yjf

182

созревшие хлеба (Фадеев, Молодая гвардия, 46); Шабона дарсх;ои гузаштаро такрор ва дарс:х;ои хонда шуданиро тайёр мекардам (Айпй, Ёддоштх,о, 43) - По ночам я повторял пройденные уроки и готовил предстоящие.

В предложепии на русском языке причастие настоящего времени созревающие противопоставлено причастию прощедшего времени созревшие.

Аналогичная ситуация в таджикском тексте: причастная форма, прощедшего времени на -а (гузашта - пройденный) противопоставляется причастию будущего времени {хонда шуданп -подлежащее чтению).

Как было отмечено выше, в системе временных форм нричастий в сопоставляемых языках наблюдается асимметрия, поэтому некоторые значения, выражаемые в таджикском языке нри помощи формальных средств, в русском языке находят лексическое воплощение. Это относится, в частности, к таджикским причастиям настояще-будущего и будущего времени, например: одами меомадагй - человек, который должен или намеревается нрийти, китоби мал мехондагп - книга, которая будет прочитана мною; {меомадагй, мехондагп - причастия настояще-будущего времени); гапи гуфта шуданп - слова, которые нужно высказать, китоби хонда шуданп - читаемая книга, книга, которая должна быть прочитана, гуфта шуданп, хонда шуданп -причастия будущего времени). Как следствие количественного нревосходства, таджикские причастия по сравнению с русскими более употребительны в позиции определения, что подтверждается данными, полученными при сравнении текстов оригинальной и нереводной литературы.

Объяснение этого факта следует искать не в структурных особенностях системы причастий русского и таджикского языков, а в

сравнении конкретных приемов перевода причастных конструкций и

183

синонимичных им оборотов.

В данной главе для характеристики причастий в позиции определения необходимо рассматривать эту гибридную форму также с точки зрения залога. Грамматическая категория залога выражает соотношение между грамматическим и семантическим субъектом и объектом действия, В связи с многозначностью форм вопрос о системе залогов является спорной проблемой в грамматике обоих языков. Одни лингвисты выделяют три залога: активный, пассивный и возвратный; другие - только два: активный и пассивный; третьи -активный и возвратный (средневозвратный). Мы будем исходить из трехчленной системы залогов.

В русском языке специфическим средством выражения залога причастий являются морфологические показатели (это причастные суффиксы или постфикс -ся). Тем самым субъектно-объектные отношения однозначно выражаются в рамках самого определительного сочетания, например: обманувший хитрец - обманутый хитрец; связавший солдат - связанный солдат.

Относительно залога причастий в таджикском языке до сих пор не сложилось единого мнения. Как уже отмечалось, залоговое значение таджикских причастий выводится из контекста. Однако в употреблении отдельных типов причастий прослеживается тенденция к закреплению залогового значения. Так, в частности, Д.Таджиев отмечает, что «причастия на -анда обычно выступают как причастия действительного залога, проявляя и в этом случае глагольный признак залога, иными словами, причастия настоящего времени выступают почти исключительно в функции причастий действительного залога» (Таджиев, 1954, 39),

Исключение, однако, составляет форма причастия на -анда (ишванда от глагола шудан - становиться, делаться), которая не способна употребляться

самостоятельно, входя в состав сложно-имеьпюго или сложновербального

184

причастия, оиа придает композиту страдательное значение: Аклул ба писароли ба хизмати аскари равалда як-ду масли^^ат... дорам (Ниёзи, Вафо, 68) - Теперь я хотел бы сказать слово ... сылам, уходящим в армию; Ил тамга ба мол^^ои ба Русия фиристодашавалда зада мешуд (Айнй, Руломон, 106) - Это клеймо ставилось на товарах, отправляемых в Россию.

В первом предложении причастие раванда - идущий, уходящий имеет действительное значение, а во втором - причастная форма фиристодашаванда - отправляемый имеет страдательное значение, на что указывает формальный показатель глагола шудал.

Причастие будущего времени в функции определения также может быть как действительным, так и страдательным, но главным образом употребляется в значении страдательного залога. Например: ^амил шабу руз дар ващти будали фурсат ил маъракаро аз пеш гузаропдалп (Икромй, Шодй, 62) - В эти дли при удобном случае проведем это мероприятие.

В.С.Расторгуева утверждает, что причастие будущего времени не имеет пассивной пары, образованной посредством вспомогательного глагола шудал. Категория залога ему не свойственна. Но, если учесть исследования последних лет и выявить в художественных текстах причастия будущего времени страдательного залога, образованные при помощи причастия от глагола шудан, то можпо прийти к заключению, что все они являются причастиями страдательного залога, например: Фалокат^^ои пас аз ил бар сарашон омаданиро ба ёдашон оварда хой-хой мегиристанд (Айнй, Руломон, 160) - Представив себе те несчастья, которые долэгслы постигнуть их после этого, оли плакали.

Нодобно другим причастным формам, причастию будущего времени свойственна залоговая двойственность. Таким образом,

сохраняется общее правило: в таджикском языке (если причастие не

185

образовано при помощи глагола шудан) залоговое значение выводится из контекста, определяется_^ - в рамках определительного словосочетания.

Для каждого глагола можно выделить группу существительных, в
сочетании с которыми причастие, образованное от данного глагола,
может иметь лишь одно значение: 1) действительное; 2) страдательное;
3) в зависимости от более широкого контекста. Так, для глагола
сохтан строить, сооружать, производить, изготовлять - в первую
Ф группу войдут имена существительные, обозначающие людей

(бшюкорони сохта истода - строящие строители); во вторую -названия предметов, которые будут производиться или строиться (бино:>;ои сохта туда - построенные здания, асбоби месохтагп -нриготовляемый прибор); в третью - названия предприятий и учреждений, способных выступать как в роли субъекта, так и в роли объекта действия, например: заводи сохтагп -построивший завод и построенный завод; мактаби сохта - строящая школа и строящаяся школа.

Вполне очевиден факт, что причастия от непереходных глаголов имеют только действительное значение. Что же касается переходных глаголов, то для большинства из них характерно следующее: в сочетании с неодушевленными существительными причастия ночти всегда имеют страдательиое значение, нанример: мактуби лавиштаги -написанное письмо, кори ицро мешудагп - выполняемая работа. В сочетании с одушевленными и особенно личными именами существительными на первый план выступает значение действительного залога, например: талабаи хондагп - прочитавший ученик, мухбири навиштагп - написавший корреспондент. Существует, однако, довольно обширный класс глаголов, сочетающихся с одушевленными (чаще с личными именами существительными) в

функции прямого дополнения, например: дидан - увидеть, куштал -

186

убить, шинохтан - узнать. Глаголы подобного рода, как правило, обозначают действие, нанравленное на человека. Естественно, что причастия, образованные от таких глаголов, в сочетании с личными существительными, сохраняют залоговую неонределенность. Их активное или пассивпое значение определяется более широким контекстом: Баъзе вак,ту;о сагони газанда ру ба ру шуда мемонанд... (Ч|алил, Одамони новид, 426) - Иной раз подвернется из-за угла бешеная собака...; Аз паго)^п cap карда дар пеши хонаи мо бачагони гуселкунанда цамъ мешуданд (Улугзода, Субхи ч;авонии мо, 134) - Ировоэ/сающие ребята с самого утра толпились около нашего дома.

В первом предложении причастие газанда от переходного глагола газидан - кусать, кусаться в сочетании с одушевленным существительным саг - собака и во втором предложении - причастие гуселкунанда - провожающий, образованное от переходного глагола гусел кардан -провожать в сочетании с личным существительным бачагон - дети имеет значение действительного залога.

2.6. Способы грамматического выражения причастий в составе личных глагольных форм

Для большинства индоевропейских языков сходные грамматические значения могут вьфажаться различными формальными способами. Способы грамматического выражения являются важной типологической характеристикой языка, настолько существенной, что классификации языков в структурной типологии отражают прежде всего эту сторону языка.

Сравнивая таджикский и русский языки в отнощении способов грамматического выражения значений, можно отметить, что таджикский язык является аналитическим, а русский - синтетическим, при этом аналитизм и синтетизм онределяются в зависимости от двух

аспектов. Обычно в грамматике при определении аналитизма и

187

синтетизма учитывается лишь внешняя форма грамматического выражения. Наряду с этим в работах некоторых лингвистов, в частности, Ш.Балли, Е.Д.Поливанова, представлено иное понимание аналитизма, которое исходит из соотношения плана выражения и плана содержания.

Вернемся к следующим двум аспектам грамматического выражения:

а) выражение грамматического значения в слове или вне слова - в
предложении;

б) слитный или членимый характер грамматической формы.
Способы выражения грамматических значений, ограничивающиеся

пределами слова, относятся к синтетическим; способы, проявляющиеся вне слова, относятся к аналитическим.

Этот аспект аналитизма значительно больше представлен в таджикском языке, чем в русском, особенно если речь идет о его устной форме.

Разумеется, наблюдаются и обратные случаи: аналитический способ в русском языке и синтетический - в таджикском.

В целом, таджикский язык проявляет гораздо большую тенденцию к аналитизму, чем русский.

Эта общая характеристика ярко выражена и в области глагольных словоформ, в том числе и аналитических, включающих в себя причастия, которые в этом разделе будут рассмотрены нами более подробно. Традиционно в рамках глагольной морфологии современного русского языка признается лишь одна аналитическая форма - будущее несоверщенное время (буду читать, буду строить), образуемое при помощи вспомогательного глагола быть в сочетании с инфинитивом основного спрягаемого глагола. Вместе с тем, в истории русского языка встречались, однако, и другие аналитические формы. Важнейшей из них была форма перфекта, состоящая из формы

188

настоящего времени вспомогательного глагола и причастия прошедшего времени основного глагола (азъ есмъ лаписалъ). Древнерусский перфект, в отличие от простых форм прошедшего времени (аориста и имперфекта), обозначал не всякое прошедшее действие, а только так называемое результативное, т.е. такое, результаты которого еще живо воспринимали, ощущали говорящие. Так, например, перфект глагола выгореть {выгорел) употреблялся в приложении к лесу, который в момент разговора был перед участниками беседы.

С течением времени этот оттенок результативности был утрачен перфектом и перфект стал обозначать вообще всякое прошедшее действие. При этом перфект, во-первых, лишился форм двойственного числа одновременно с утратой их в древнерусской системе спряжения и склонения, а во-вторых, утратил также свою вторую часть - форму настоящего времени вспомогательного глагола быть не только в 3-м лице единственного и множественного числа, но и в остальных формах. В результате эта сложная форма перфекта постепенно перешла в простую форму современного русского прошедшего времени, выраженную старой формой действительного причастия на -л, и глагол в форме прошедшего времени, таким образом, перестал изменяться по лицам. Этот процесс утраты форм вспомогательного глагола в сложных формах древнерусского перфекта был длительным и происходил неодновременно во всех русских диалектах. Даже до настоящего времени в некоторых северных говорах в прошедшем времени употребляется вспомогательный глагол: Он ушел есть; Деревня наеелилася есть.

Современной лингвистикой вьщвигается положепие о существовании в русском языке других аналитических форм глагола. Речь идет о формах страдательного залога переходных глаголов совершенного вида {был издан, будет восстановлен). Эта мысль была высказана

189

виервые в работах А.В.Исаченко (Исаченко, 1965, 365) и дальнейшее развитие иолучила у Л.Л.Буланина (Буланин, 1986, 38). В последнее время такая точка зрения получает все более широкое распространение и упоминается, в частности, в академической грамматике русского языка (Грамматика, 1985, 615).

Личная форма страдательного залога от глаголов совершенного вида образуется сочетанием личной формы вспомогательнрого глагола быть с кратким страдательным причастием прошедшего времени. Традиционно это сочетание рассматривалось как одна из разновидностей составного именного сказуемого. Однако, по мнению Л.Л.Буланина, если перед нами не свободное сочетание, а аналитическая форма, то речь может идти лишь о простом глагольном сказуемом. В пользу такого решения он приводит следуюш;ие аргументы: «Если исходить из того, что причастия обладают грамматическими категориями относительного времени, вида и залога, то краткие формы причастиями признаны быть не могут, так как они не имеют временного значения. Они представляют собой основной компопент аналитической пассивной формы, вне ее они не суш;ествуют. В составе аналитической формы они выражают лексическое и грамматическое значение совершенного вида и страдательного залога, временное же значение вносится формой вспомогательного глагола. Например; Книга будет издана в следующем году (Буяаиин, 1986,33)

Таким образом, в русском языке аналитические формы глагола с использованием нричастий служат лишь для выражения залогового (страдательного) значения, причем единственный тип причастия, используемый в аналитических формах, - это краткое страдательное причастие прошедшего времени. Например: Ночь была темна, небо покрыто тучами (Нушкин, Дубровский, 12); Я был записан в

семеновский полк (Пушкин, Капитанская дочка, 44)

190

В глагольной парадигме таджикского языка, как и в других частях речи, аналитические формы занимают гораздо более значительное место, чем в русском языке. Среди таких форм преобладают формы с использованием причастий. По этому поводу А.З.Розенфельд замечает: «Большое число глагольных форм образуется описательно (аналитически) - сочетанием причастных форм спрягаемого глагола с личными формами вспомогательных глаголов» (Розенфельд, 1954, 33).

Нами было отмечено, что современная русская форма прошедшего времени генетически является причастной. Аналогичное явление наблюдается и в истории развития таджикского языка. Основа прошедшего времени таджикского глагола (она же - форма третьего лица простого прошедшего времени) исторически произошла из древней формы причастия, образовавшейся от корня с помощью суффикса -та (Расторгуева, Керимова, 1964, 41).

Однако если в русском языке нереосмысление причастной формы на -ся в качестве единственной личной формы глагола прошедшего времени означало полное исчезновение причастий из сферы аналитического образования форм глагольного времени, то в таджикском языке временные формы, включающие в себя причастия, продолжают оставаться широко распространенными и активно функционируют как в письменной, так и в устной речи.

В таджикском языке наиболее отчетливо выражены две группы временных форм изъявительного наклонения - очевидные и неочевидные. Очевидные формы используются в тех случаях, когда говорящий сообщает о факте, известном ему из его личного опыта, а неочевидные - тогда, когда он опирается на побочные, от других лиц источники или на свое собственное умозаключение. Рассмотрим более нодробно аналитические формы с использованием причастий в каждой из этих групп.

1. Преждепрошедшее время {замоли гузаштаи дур) образуется

191

сочетанием причастия прошедшего времени на -а основного глагола с простым прошедшим временем вспомогательного глагола ^будан -быть, например: дида будам - видел, смотрел; хонда буд - читал и т.п.

2. Настоящее определенное или продолженное время {замоли
у;озираи давомдор) образуется сочетанием той же формы на -а
основного глагола с перфектом вспомогательного глагола истодан -
стоять, пребывать, например: дида истодаам - вижу; хонда истодаам -
читаю и т.д.

3. Прошедшее определенное или продолженное время {замочи
гузаштаи дури давомдор {муайян) образуется сочетанием формы на -а
основного глагола с преждепрошедшим времепем вспомогательного
глагола истодан - стоять, пребывать, т.е. форма по структуре
оказывается трехкомпонентной, например: дида истода будем - мы
осматривали; хонда истода буд - он читал и т.д.

В качестве неочевидных (повествовательных) форм в таджикском языке выступают все формы перфекта, образуемые, как правило, от причастий прошедшего времени на -а основного глагола, причем пе все из них можно считать аналитическими. Так, основная форма перфекта (прошедшее неочевидное время) и длительный перфект (неочевидное длительное время) представляют собой агглютинативные формы, образованные соединением исходиой причастной формы прошедшего времени на -а с краткой формой глагольной связки (в неочевидном длительном времени используется также приставка -ме, например: хондаам, хондап, хондааст (личные формы глагола хондан - читать в прошедшем неочевидном), мехондаам, мехондап, мехондааст (соответствующие формы в неочевидном длительном). Что же касается собственно аналитических форм этой группы, они представлены двумя временами:

1) Преждепрошедшее неочевидное время (гузаштаи дури наклй)

образуется сочетанием причастной формы прошедшего времени на -а

192

с перфектом вспомогательного глагола будан - быть, например: хонда

Ф'

будаам - читал; дида будааст - видел и.т.п.

2) Неочевидное определенное, или продолженное время {гузаштаи дури давомдори {муайян) нацлп) образуется сочетанием формы на -а основного глагола и вспомогательного глагола истодан - стоять, пребывать в преждепрошедшем неочевидном времени, например: хонда истода будам - читал; дида истода будаам - смотрел и т.п.

С образованием перечисленных аналитических форм тесно
♦ связано и функционирование сложносоставных глаголов (точнее, той

группы, которая называется сложнодеепричастными глаголами), представляющих собой характерную особенность таджикского языка, не встречающуюся в других иранских языках, за исключением наиболее близких таджикскому языку (например, языки дари и хазара).

Заметим, однако, что хотя сложнодеепричастные глаголы прочно
щ' вощли в таджикский литературный язык п активно в нем

используются, в некоторых таджикских диалектах они отсутствуют (Расторгуева, Керимова, 1964, 101).

Сложнодеепричастные глаголы широко представлены в
современном таджикском литературном языке для выражения
различных оттенков действия. В своей монографии И.Б.Мошеев
замечает, что их можно рассматривать как особый тип глагольных
сочетаний, так как они, как правило, не образуют глагольное слово
_щ (Мошеев, 1989, 13).

Данные глагольные образования представляют собой сочетания причастной формы прошедшего времени на -а с вспомогательными глаголами в спрягаемой форме. К первому типу относятся сложнодеепричастные глаголы, в которых компоненты не являются равноправными: один, выраженный формой на -а, является носителем

основного значения, а второй компонент является служебным,

193

вносящим дополнительные оттенкн значения, например: хайда карда фиристод -рассмеялся {ханда кардан - смеяться - основной компонент, обозначающий содержание действия, фиристодан - посылать -служебный компонент, указывающий на интенсивность); ларзида рафт -задрожал (ларзидан - дрожать - основной компонент, рафтан - идти -служебный компонент, указывающий на интенсивное мгновенное действие).

Глаголы с равноправными компонентами относятся ко второму
#' типу. Например: парида рафтан - улетев, уйти, рафта расидан

(дословно дойдя, достичь) и т.д. А.З.Розенфельд приводит более 30 глаголов, наиболее регулярно используемых в качестве вспомогательных, и разделяет их на две группы в зависимости от видового значепия (Розенфельд 1954, 45-47).

В академической Грамматике таджикского языка в число
наиболее регулярно употребительных вспомогательных глаголов
щ выделено 18 глаголов (Грамматика, 1985, 236).

Круг проблем, связанных с исследованием сложносоставных глаголов, выходит за пределы темы нащего исследования. Мы упоминаем о них постольку, поскольку при их образовании используются причастные формы.

Обратимся теперь к анализу аналитической формы
страдательного залога в таджикском языке, которая образуется при
помощи причастия прощедшего времени на -а в сочетании с
щ вспомогательным глаголом шудан - делаться, становиться

нринимающим все формальные показатели лица, числа, времени, наклонения, вида. Страдательный залог в таджикском языке, так же как и в русском, пронизывает всю глагольную парадигму: инфинитив {гирифта шудан - взяться), причастия {гирифта туда, гирифта шудагп, гирифта туда истода, гирифта мешудагп, гирифпшишванда, гирифта

шуданп - взятый), личные формы всех времен {гирифта шуд, гирифта туда

194

буд, гирифта шуда истодааст и т.д.).

В этом слз^ае достаточно легко заметить определенный параллелизм в образовании пассивных форм русских глаголов совершенного вида, которые также образуются сочетанием вспомогательиого глагола с причастной формой, например: гирифта шудан - быть взятым, гирифпш шуд - был взят, гирифта хоу;ад шуд - будет взят.

Однако, если аналитическая форма в русском языке с

использованием причастий регулярно образуется лишь от переходных

• глаголов совершенного вида, то в таджикском языке эта форма может

быть образована от любого переходпого глагола. Объяснить это

можно тем, что в таджикском языке нет четкого противопоставления

глаголов по виду (это выражается при помош,и временных форм).

Аналитические формы пассива в таджикском языке могут быть

образованы также при помощи причастий прошедшего времиепи на -

гп, например: Дарвозаи мактаб кушодагп буд (Улугзода, Субх,и

щ ч;авонии мо, 21) - Ворота школьного зда1шя были открыты.

Подобное явление рассматривается в лингвистике как новообразование, характерное прежде всего для разговорной речи (Розенфельд, 1954, 55). По своему морфологическому статусу пассивные формы с причастиями на -гп тождественны причастиям на -а; сравним: сохта шуда - сохта шудагп - построенный; хонда шуда -хонда шудагп - прочитанный и т.п.

Расхождения между формой и содержанием различны, как мы
щ_^ ВИДИМ, в разных языках для разных частей речи.

Ввиду того, что элементы аналитизма и синтетизма проявляются в обоих языках, следует говорить о тенденциях таджикского языка к аналитизму. Неизменяемость формы слова приводит к тому, что в предложении оно выступает в окружеьши служебных слов-актуализаторов, по связи с которыми устанавливаются грамматические категории (части

речи).

195

_s Знаменательное слово образует со своими служебными словами

единое синтаксическое целое, единую ритмическую группу, формируя особое морфолого-синтаксическое единство - «синтаксическую молекулу», по терминологии Ш.Балли. Служебные элементы тесно смыкаются со знаменательным словом. В этом некоторые лингвисты видят зародыш новой флексии (точнее - агглютинации). Так, на базе аналитизма формируются новые тенденции синтетизма.

# 2.7. Краткие страдательные причастия

в русском языке и способы их передачи на таджикский язык

Специфической особенностью страдательных причастий в русском языке является их способность образовывать две формы: краткую и полную. При этом необходимо заметить, что краткие страдательные причастия настоящего времени употребляются зпачительно реже, в отличие от причастий прошедшего времени.

В древнерусском языке эти две формы имели не только страдательные, но и действительное причастия.

Краткие причастия действительного залога настоящего времени
исконно образовывались от основы настоящего времени, где
тематический гласный выступал па второй ступепи чередования, с
помощью суффикса -nt, кроме того, основа причастия во всех формах,
кроме формы именительного падежа единственного числа мужского
^ рода и среднего рода, была осложнена суффиксом именной основы -j.

Таким образом, например, форма родительного падежа единственного числа мужского рода краткого причастия действительного залога настоящего времени от глагола нести образовывалась следующим образом: neso+nt+j+a=nesontja.

Эти причастия склонялись в древнерусском языке как

существительные мужского, среднего и женского рода с древними

196

основами на о и а по мягким разновидностям.

Краткие причастия действительного залога прошедшего времени исконно образовывались от основы прошедшего времени с помощью суффикса - us (если основа оканчивалась на согласный) или - vus (если основа оканчивалась на гласный). Кроме того, так же как и в настоящем времени, основа причастия и здесь во всех формах, кроме именительного падежа единственного числа мужского рода и среднего рода, была осложнена суффиксом именной основы +у. Так, например, родительный падеж единственного числа мужского рода краткого причастия действительного залога прошедшего времени от глагола лести образовывался следующим образом: nes- (основа прошедшего времени) + us+J+a: nesusja. В этой форме [й] на славянской почве изменилось в [ъ], а [sji - в [ш], таким образом возникла форма несъша. Ср. ту же форму от глагола ходити: chdivusja > ходивъша.

Эти причастия также склонялись как существительные мужского, среднего и женского родов с древними основами на о и а по мягким разновидностям.

Именно из данных двух категорий причастий настоящего и прошедшего времени развились и оформились русские деепричастия.

Суть заключается в том, что краткие причастия в древнерусском языке могли употребляться первоначально как в качестве именной части составного сказуемого, так и в качестве определения. Употребляясь как определения, краткие причастия согласовывались с определяемым существительным в роде, числе и падеже. В этом отнощении их положение в языке было таким же, как у кратких прилагательных. Однако причастия, в отличие от прилагательных, были теснее связаны с глаголом и поэтому их употребление в роли определений было утрачено раньще и быстрее, чем подобное употребление кратких прилагательных. Утрата краткими причастиями

роли определения не могла не создать условий для отмирания форм

197

косвенных падежей этих причастий, так как они, причастия, стали закрепляться лишь в роли именной части составного сказуемого, где господствующей является форма именительного падежа, согласованная с подлежащим.

Таким образом, в русском языке осталась только одна форма бывших кратких причастий - старый именительный падеж единственного числа мужского и среднего рода в настоящем времени на (а), (-а), в прошедшем - на (ъ), (въ) или после падения редуцированных - форма, равная чистой основе, или форма на (в), типа прочитав. В современном русском языке формы, равной чистой основе, уже нет, однако она встречалась у А.С.Пушкина: Домой пришед, Евгений стряхнул шинель (Пушкин, Медный всадник, 13)

Эта причастная форма потеряла все те признаки, которые сближали ее с прилагательными, и прежде всего она утратила способность согласования с подлежащим в роде и числе. В памятниках древнерусского языка начинают появляться факты нарушения согласования причастий с подлежащим (ср., например, в послесловии к Суздальской летописи 1377 г.: Исправливая почитайте вместо исправляюче, т.е. единственное число вместо древнего множественного). Именно это и указывает на превращение бывшего причастия в деепричастие - неизменяемую глагольную форму, выступающую в роли второстепенного сказуемого. История причастий страдательного залога была в целом такой же, что и история форм действительного залога.

Краткие страдательные причастия настоящего времени образовывались от основы настоящего времени с тематическим гласным на второй ступени чередования с помощью суффикса -м и изменялись по родам, числам и падежам, склоняясь по основам на и а, б твердой разновидности (среднего единственного числа несомъ, -а, -

о; множественное число несоми, -ы; единственное число посылаемъ, -а, -

198

,, о; множественного число посылаемы, -ы, -а и т.п.).

Краткие страдательные причастия прошедшего времени образовывались от основы прошедшего времени с помошью суффиксов -и и -т и так же изменялись по родам, числам и падежам, склоняясь по основам на б и твердой разновидности (единственное число писанъ, -а, -о; множественное число писали -ы, -а; единственное число взатъ, -а; -о; множественное число взати, -ы, -а и т.д.).

В истории русского языка эти причастия утратились в роли
^ определений и сохранились в качестве именной части составного

сказуемого.

Во множественном числе они утратили изменение по родам,
свойственное им в древнерусском языке. В современном русском языке
употребляется во множественном числе древнерусская форма краткого
страдательного причастия женского рода типа принесены, расколоты
при именах существительных любого рода: столы принесены (вм.
t принесени), ворота открыты (вм. открыти).

Далее рассмотрим краткие страдательные причастия в составе аналитической формы пассива в современном русском языке.

В предыдущей главе уже разбиралась личная форма страдательного залога русских глаголов совершенного вида в русском языке. Будучи аналитической, эта форма состоит из глагола-связки быть в сочетании с кратким страдательным причастием прошедшего времени основного глагола. Например: Дом был построен.

4, Такая форма может переводиться на таджикский язык

посредством пассива прежде-прошедшего времени.

Эта аналитическая форма в таджикском языке представляет собой глагольную форму с аналитической причастной формой страдательного залога: шикастан - шикаста буд - он был сломан.

Это дает возможность считать данную форму буквальным

эквивалентом формы прошедшего времени русского пассива

199

ft;

совершенного вида, например: Дорога в Оренбург отрезана: крепость была окруэ/сепа (Пушкин, Капитанская дочка, 48) - Ро^ ба Оренбург канда шуда буд: цалъа му:₎^осира карда шуда буд; Лошади были улсе заложены (Лермонтов, Герой нашего времени, 221) - Аспон кащо баста шуда буданд.

К этому типу перевода относится и передача форм пассива будущего времени посредством форм пассива настояще-будущего и будущего-сложного времени, например: Подосланы будут к ним лазутчики (Пушкин, Капитанская дочка, 40) - Ба суй OHJ^O цосусон фиристода мешаванд.

В тех случаях, когда в качестве лексического эквивалента русского глагола выступает таджикский сложно-именной глагол с глагольным компонентом шудан, также используется форма преждепрошедшего времени, например: был ранен - захмдор шуда буд.

Как уже отмечалось, в таджикском языке встречается синтаксическая конструкция неморфологизированного пассива, т.е. конструкция, выражающая действие, направленное на предмет, обозначенный подлежащим, но при этой включающая в себя глагольную форму действительного, а не страдательного залога (дастархони вай овардагп, китоби талабау;о хонда). Подобная конструкция может использоваться для перевода русских предложений с пассивом совершенного вида в тех случаях, когда контекст однозначно определяет направленность глагольного действия, т.е. когда подлежащее по смыслу нельзя спутать с дополнением: Другие пути ему были закрыты (Тургенев, Пакануне, 131) - Роу;?^ои дигар барои у баста буданд; Были соэ/слсены все ульи с пчелами (Толстой, Хаджи Мурат, 68) - Хона:_>^ои занбур бо занбур?;ояш сухта буданд.

Русская конструкция страдательного залога может переводиться

на таджикский язык конструкцией действительного залога с

200

перераспределением синтаксических функций членов иредложения: Мы были остановлены караульными (Пушкин, Капитанская дочка, 28) -Моро царавулон нигоу; доштанд.

В этом предложении подлежащее мы при переводе на таджикский язык занимает позицию прямого дополнения моро, а агентивное дополнение «караульными» переводится в позицию подлежащего царавулон. Такого рода переводы на таджикский язык встречаются довольно часто.

Данный способ перевода наряду с другими сиособами присущ всем временным формам пассива совершенного вида, например: Они будут арестованы немцами (Фадеев, Молодая гвардия, 267) - Ону;оро немису;о дастгир мекунанд.

К этому типу неревода относится передача конструкции двучленного пассива (т.е. конструкции без агентивного дополнения) носредством неопределенно-личной конструкции с прямым дополнением: Коряга подрублена (Чехов, Намин, 48) - Решаро буриданд; Пидэюак и рубашка на груди были разорваны (Толстой, Гиперболоид инженера Гарина, 16) - Пицак ва пеши бари куртаашро даррондаанд.

Рассматривая в работе особый случай адъективации кратких страдательных причастия в русском языке, мы говорили о статальном пассиве (термин А.В.Исаченко) или стативе (термин Л.Л.Буланина). Этим термином обозначается конструкция составного именного сказуемого с адъективированным причастием в качестве имен1юй части, которая омонимична аналитической форме пассива совершенного вида. Однако, как мы уже отмечали, между пассивом и стативом имеются определенные различия в семантике и трансформационных возможностях. Эти различия ярко ироявляются при переводе на таджикский язык.

Адъективированные причастия в составе пассивной конструкции

201

могут переводиться на таджикский язык причастием прошедшего времени: Двери закрыты - Дару;о бастаанд; Глаза завязаны платком -Чашмон бо латта баста туда буд.

Есть основания полагать, что таджикские причастные формы в этом случае также являются адъективированными, т.е. конструкция статива имеет место не только в русском языке, но и в таджикском. Проверим, насколько критерии разграничения пассива и статива в русском языке примепимы к таджикским причастиям.

При рассмотрении, нанример, причастной формы кушода в предложении Дари хона кушода буд (в соответствуюшем русском предложении Дверь была отворена}, мы бесспорно здесь обпаруживаем здесь статив:

1) так же, как и в русском предложении, в данную конструкцию не
может быть введено агентивное дополнение. Смысл предложения при
введении обоначения производителя действия посредством оборота аз
тарафи резко меняется;

2) в обоих языках стативная конструкция обозначает состояние
предмета, его внешнюю характеристику, постоянный признак, как не
зависящий от какого-либо действия, как необусловленный действием;

3) данную конструкцию нельзя преобразовать в актив без
изменения значения. Предложения Дари хона кушода буд и Дарро
кушоданд не синонимичны;

4) стативная конструкция допускает трансформацию в
безглагольную {Ср.: Дар баста аст -Дар цулфдор).

Правомерность рассмотрения статива в русском и таджикском языках как конструкции с именем прилагательным (адъективированным причастием) доказывается также и возможностью перевода на таджикский язык посредством имен прилагательных: Я удовлетворен сегодняшним разговором (Толстой, Гиперболоид инженера Гарина, 50)

- Ман аз су^^ бати имруза цаноатмандам; Я сам был влюблен в девушку

202

(Тургенев, Накануне, 50) - Ба он духтар мал низ ошиц будам.

В заключение необходимо отметить, что таджикский язык характеризуется особым соотношением грамматического и лексического характера. В нем грани между грамматикой и лексикой более нодвижны и менее очерчены, чем в русском. Грамматические формы в этом языке легче подчиняют себе слова, которые свободнее подвергаются различным морфологическим и синтаксическим унотреблениям, подчас противоречашим лексическому содержанию слова. В силу этого грамматические изменения становятся средством выражения нового понятия с помош;ью той же лексики. Грамматические категории выступают не только как средство организации словаря в предложении, но и как средство расширения номинативных способностей лексики. С другой стороны, грамматические значения выражаются с помош;ью слов в служебной функции. Грамматические средства таджикского языка значительно чаш,е, чем русского, утрачивают связь со своим первоначальным значением и становятся формальными элементами, которые можно наполнить самым разнообразным содержанием.

Связь между формой и содержанием в таджикском языке оказывается менее тесной и взаимообусловленной, чем в русском. Грамматические средства шире используются в перепосных значениях и вторичных функциях, что усиливает обшую асимметрию знака в языке.

203

ГЛАВА III

ДЕЕПРИЧАСТИЕ - ГИБРИДНАЯ НАРЕЧИО-ГЛАГОЛЬИЛЯ

КАТЕГОРИЯ

3.1. Общая характеристика деепричастий

Кроме инфинитива и причастия, к неспрягаемым формам глагола (verbum infmitum) относится также деепричастие. Как причастие является формой смешанного глагольно-именного образования, так и деепричастие имеет синкретическую природу - объединение семантики глагола и наречия; деепричастие называет добавочное действие и одновременно показывает, как, каким образом совершается основное действие, выраженное глаголом-сказуемым. При этом необходимо отметить, что данный разряд слов своими специфическими функционально-семантическими особенностями отличается не только от глагола и наречия, но и от других неснрягаемых форм глагола, т.е. от инфинитива и причастия.

Относительно происхождения деепричастия в русском языке следует заметить, что это - потерявшие родовые, числовые и падежные окончания причастия настояш,его и прошедшего времени, причем они представляют формы или именительного падежа единственного числа мужского рода (например, любя, прибыв, спустя), или именительного падежа множественного числа того же рода {будучи, едучи, крадучись), причем чи- вытеснило более древнее -че, по-видимому, под влиянием господствующего в словах мужского рода окончания именительного множестве1нюго числа (ср. были). Согласно точке зрения А.А.Шахматова, по значению и синтаксическому употреблению настоящие деепричастия должны быть отделены от тех деепричастий, которые превратились в наречия. Настоящим наречием автор называет только такое деепричастие, которое употребляется в форме

второстепенного или (диалектно) также и главного сказуемого

204

(Шахматов, 1947, 471-472). Синтаксическая функция деепричастия более подробно будет рассматриваться нами в дальнейшем.

Общеизвестно, что деепричастие, несмотря на то, что обладает целым рядом лексико-семантических особенностей глагола, лишено возможности принимать ноказатели категорий наклонения, времени, лица и числа. Иначе говоря, оно, в отличие от спрягаемых форм глагола, не может выступать в роли глагольного сказуемого.

Общность между неспрягаемыми формами глагола заключается главным образом в том, что все эти формы - инфинитив, причастие и деепричастие - в той или иной мере сохраняют свойства глагола. Это следует объяснить прежде всего тем, что лексическую основу их образования составляет глагол. Между тем на синтаксическом уровне каждая из указанных неспрягаемых форм вьщеляется специфическими функционально-семантическими особенностями, которыми они и отличаются друг от друга. Причем, особенно ярко обнаруживаются эти различия при сопоставлении их функциональных характеристик. Функционирование деепричастий больше всего связано с глаголом, а не с именем существительным. В отличие от причастий, деепричастия, можно сказать, не подвергаются субстантивации, не нринимают аффиксов принадлежности и числа, не выстунают в роли таких членов предложения, как подлежащее, дополнение и определение. Н.А.Баскаков весьма справедливо отмечает, что: «Деепричастие занимает специальное место в группе производных глагольных форм. Если масдары представляют собой формы, выражающие определенное действие в виде субстантива, и могут быть соотнесены с именами существительными, а причастия, выражая процессуальный признак нредмета, действующего лица, и могут быть соотнесены с именами прилагательными, то деепричастия, выражающие действие как признак другого действия, могут быть соотнесены с наречиями»

(Баскаков, 1961, 5-6).

205

Деенричастие в соноставляемых языках - это грамматически оформленный разряд слов с функцией онределения характера совершения действия. В отличие от иричастий, дееиричастия могут относиться только к глаголу. Причастия, образуясь от глагола, иревращаются в атрибутивные знаменатели имен существительных и субстантивированных частей речи, иначе говоря, ири иомощи нричастий создается в языке атрибутивное определительное словосочетание с конструкцией причастие - существительное. Стало быть, хотя и производную основу деепричастия составляет глагол, но оно синтаксически сочетается исключительно с глаголом, а не именем. Отсюда следует, что посредством деепричастия также образуется синтаксическое сочетание словоформ, однако по конструкции составляют глаголы (глаголы-деепричастия; глагол-сказуемое).

Как было отмечено выше, несмотря на то, что инфинитив, причастие и деепричастие связывает целый ряд общих для них особенностей, каждый из них обладает специфическими особенностями. Естественно, наличие у них общих свойств связано, прежде всего, с тем, что все они образованы от глагольной основы. Что касается их отличительных особенностей, то они обнаруживаются в процессе взаимоотношения каждой неспрягаемой формы глагола с другими частями речи.

Инфинитив способен принимать аффиксы существительного, поскольку в своем функционировании он связан с этой частью речи.

Далее мы попытались более иодробно описать своеобразие деепричастия как гибридной наречно-глагольной категории в русском языке.

В современном русском языке живы лишь две формы деепричастий: 1) на -я, -а', 2) на -в (реже -вши). Ненродуктивна, замкнута в узкий круг основ на согласный третья форма на -ши. В

образованиях от основ несовершенного вида господствует форма на -

206

я, -а. Она соотносится с формами настоящего времени, именно с формой 3-го лица множественного числа (портят - портя, гремят -гремя, кричат - крича, везут - везя и т.д.), кроме глаголов с основами -знавать, -давать, создавать сознавать, придавать и др. Если ударение в какой-нибудь форме настоящего времени (например, в 1-м лице) нереносится на окончание, то оно непременно становится конечным и в деепричастии (за исключением адвербиализированных форм: глядя, лёлса, сидя, стоя, молча, судя и т.д.).

По мнению А.А.Шахматова, «обычно деепричастия образуются только от тех основ настоящего времени, которые звуковой стороной не отличаются существенно от основы инфинитива» (Шахматов, 1986, 471-472). Деепричастия на -а, -я от основ несовершенного вида не имеют форм времени, а выражают только видовые и залоговые значения. В русских грамматиках принято определять временное значение этих форм как значение относительное, как значение одновременности с временем главного действия, к которому примыкает форма деепричастия настоящего времени. (Здесь следует заметить, что учение о временах предшествования и одновременности в формах причастия и деепричастия перенесено в другой язык из греческой грамматики). Но ведь всякая глагольная форма, выступающая в функции онределяющего члена предложения, если она не имеет форм времени (например, инфинитив), обычно располагается, при отсутствии дополпительных указаний, в той же времепной плоскости, что и определяемый глагол. Таким образом, сама по себе форма деепричастия на -а, -я от основ несовершенного вида, в сущности, не имеет своего времени, т.е. морфологически ие выражает временных оттенков, так же как и причастие настоящего времени. В предложении же вневременность этой формы понимается как одновременность с главным действием. Впрочем, в тех случаях, когда в высказывании подчеркивается видовое зпачение

207

повторяемости, краткости, обычности, деенричастие несовершенного вида может выражать побочное действие, не одновременное основному действию, а лишь всегда сопутствуюш;ее ему, хотя бы в порядке предшествования.

Таким образом, лишь залоговые и видовые значения, а также особенности глагольного управления иротиводействуют превращеиию этой формы деепричастия (от основ несовершенного вида) в наречие, с которым ее роднит фуикция качественно-действенного отношения к глаголу.

Не подлежит сомнению, что особенно сильный налёт наречности лежит именно на деенричастиях несовершенного вида, и притом на формах без -ся (-сь) в большей степени, чем на формах с ними. Это происходит лишь в тех случаях, если те и другие деепричастия имеют непереходное значение. Например: Случалось, что стране обладал способностью альбатроса: он спал ходячи, кланяясь, а спросонья бил ложный всполох (Лесков, Однодум, 24); Собачка вдруг начала пить с лсадностыо, фыркая, трясясь и захлебываясь (Тургенев, Муму, 32)

Ср.: говорить не думая; тратить деньги не считая; говорить не переставая; волнуясь и спеша и т.н.; ср. в идиоме: работать не покладая рук.

В отвлечении от форм глагольного уиравления деепричастия на -ся (-сь) также носят яркий отпечаток адвербиально-качественных значений, если они семантически сонряжены с онределяемым глаголом, включены в его действие. Особенно тесно они примыкают к нему, находясь в постпозиции. Например: говорить заикаясь, действовать открыто, не таясь и т.п. Сонливо щурясь и косясь на огонь, (собаки) изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства (Тургенев, Бежин луг, 35).

Однако резко выраженное активное отношение к объекту, даже непрямому, яркие видовые оттенки или залоговые значения стоят как

208

препятствия на пути адвербиализации деепричастий. Например: Подь-ка, сунься! - кричал муэгсичоика, одергивая рубаху и поминутно нахлобучивая картуз, словно перед кулачками (Фещт, Трансвааль, 14).

Система глагольного управления нейтрализует всякий привкус «наречности» в форме деепричастия. Объяснить это можно тем, что деепричастие связано с формами глагола гораздо крепче, чем причастие.

Особенно интенсивно мешают адвербиализации деепричастий видовые значения и оттенки. В некоторых разрядах глаголов они сильнее всего противодействуют сближению деепричастий с наречиями. Так, глаголы несовершенного вида с суффиксами -ыва, -ива ночти не обнаруживают тенденции к адвербиализации. Даже отыменные непереходные глаголы на -еть (типа болеть, светлеть и т.п.), в которых выражается постепенное развитие процесса, адвербиализируются с трудом: Меж нив златых и полситей зеленых Оно (озеро), синея, стелется широко (Пушкин, Евгений Онегин, 205)

Итак, деепричастия несовершенного вида теснее связаны с глаголом, чем с наречием. При этом в языке художественной литературы или в прозе, стилизующей народноноэтическое творчество или областное нросторечие, встречаются еще формы деепричастий на -учи, -ючи, которые с точки зрения современной литературной нормы уже являются архаизмами или диалектизмами. Во всяком случае, употребление их всегда связано с своеобразными стилистическими оттенками (конечно, исключая наречие вроде умеючи, крадучись и т.н.). Своеобразие стилистического унотребления деепричастий несовершенного вида, например, отношение к субъекту действия, подчеркивает их глагольность. Д.Н.Овсянико-Куликовский тонко заметил, что глагольность деепричастий увеличивается, когда они стоят перед определяемым ими глаголом, и, напротив, понижается, облегчая адвербиализацию их, когда они стоят позади определяемого

209

глагола: Не оглядываясь, он медленно шел по улице - идти не оглядываясь (Овсянико-Куликовский, 1912, 109),

Вонрос о синтаксическом употреблении деенричастий, о деенричастных конструкциях лежит за пределами грамматического учения о слове. Он входит в учение о словосочетании и в учение о сложных синтаксических структурах и синтагмах как их компонентах. До настояндего времени разрабатывались лишь некоторые стороны этого вопроса. Главным образом, изучалось отношение деепричастия к сказуемому (простому глагольному или составному, в том числе и выраженному краткой формой имени прилагательного), а также к инфинитиву (в личном и безличном предложениях), к причастию и деепричастию. Есть отдельные замечания и о независимых деепричастных конструкциях, о деепричастии при разных подлежащих. Во всем же объеме вопрос о деепричастных оборотах и о функциях деепричастных конструкций в разных условиях их синтаксического употребления остается еще неисследованным.

Деепричастные образования на -или, -в и -вши от основ несовершенного вида в живом языке неупотребительны. В них уже, в силу их непродуктивности, обостряющей этимологическое чутье, сильнее ощутима глагольность, далёкость от категории наречия: леэгсавши на диване; встречавшись со знакомыми.

Употребление деепричастий на -в, -вши, -ши от основ несоверщенного вида вообще было синтаксически ограничено. В русском литературном языке XIX в. оно было возможно лищь при глаголе-сказуемом в форме прощедщего времени. Такого рода синтаксическое употребление, как в басехпюм языке Крылова Волк, евши (т.е. во время еды), никогда костей не разбирает отклонялось от литературной нормы в сторону областного нросторечия (впрочем, ср. невозможность образовать от глагола есть деепрнчастие на -я).

210

3.2. Русские деепричастия совершенного вида и их таджикские

эквиваленты

В русском языке от основ совершенного вида образуются три формы деепричастий:

1) на -а, -я от основ глагола совершенного вида, оканчиваюнщхся в
инфинитиве на согласный (кроме основ на -г, -к и основ с суффиксом -ну)',
кроме того, деепричастия на -ясь производятся от глаголов совершенного
вида, оканчиваюнщхся на -иться: устремясь, простясь, расходясь и т.п.
А.А.Шахматов указывал, что деепричастие на -а, -я (отступая, пололса,
отнеся, помолясь и т.д.), весьма распространешюе в старом языке, в
совремешюм все более уступает место образованиям на -ив, -ивши, -ши;

2) на -в, реже на -вши от основ в инфинитиве на гласный, а также
от основ на согласный д при инфинитиве на -сть, -сти: давши,
купивши, украв, упав и т.д.;

3) на -ши от основ совершенного вида с суффиксом -ну, если он
устраняется в формах прошедшего времени, а также от основ на
заднеязычные: г, к, на -з, -с, на р (инфинитив на -ереть): испекши,
изнемогши, запершись, замерзши, принесши и т.п.; ср. несколько
устаревшие: пришедши, приобретши и некоторые другие образования
от глагольных основ на -д и т.д.

Все эти формы деепричастий совершенного вида обозначают относительное прошедшее время со значением совершенного вида, которые, будучи соотнесенным и с формой времени определяемого глагола, чаще всего приобретают значение нредшествования: ...возопил вдруг Обалдуй, выпив духом стакан вина и сопровоэгсдая свое восклицание ... странными размахиваниялш рук (Тургенев, Певцы, 15); «Наконец-то пришел!» - крикнула она, бросив карты и радостно здороваясь с Алешей (Достоевский, Братья Карамазовы, 64).

Однако далеко не всегда деепричастие совершенного вида

обозначает действие предшесгвующее. «Категория преждевременности

211

ассоциируется с иредставлением о результативности», - заметил
А.А.Шахматов (Шахматов, 1986, 128). А результативное значение
формы ирошедшего времени в современном русском языке связано с
выражением отношения к настоящему времени или ко времени
другого действия. Поэтому при наличии благоприятных
семантических условий результативное значение деепричастия
совершенного вида может превратиться в значение состояния,
возникщего как результат осуществленного действия и в то же время
i сопровождающего другое действие (глагол-сказуемое) как

обстоятельство способа или образа этого действия в известных синтаксико-стилистических условиях. В этих случаях деенричастие обычно стоит позади глагола-сказуемого, хотя может стоять и впереди него. Например: На валу подле маленькой пушки сидел караульный, подэюав под себя ноги (Пущкин, Каиитанская дочка, 56); Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка (Толстой, Анна Каренина, 105).

Из примеров можно определить, что деепричастия совершенного вида со значением одновременного совокупного или сопряженного действия-состояния чаще всего относятся к таким глаголам, с которыми они семантически сочетаются как их обстоятельственная характеристика. Формы времени и наклонения глагола-сказуемого безразличны для такого употребления деепричастия. Именно в этом кругу семантических связей деепричастные формы чаще всего ослабляют свои видо-временные и залоговые значения и оттенки, приближаясь к фразеологическим сочетаниям наречного типа.

Синонимической конструкцией для многих из этих деепричастных оборотов была бы конструкция из страдательного причастия и существительного в творительном падеже с предлогом с для выражения сопровождающего обстоятельства или же коиструкция из

предикативного причастия при глаголе: лелсала запрокинув голову -

212

ft/

леэ/сала с запрокинутой головой.

В этих случаях деепричастие выражает скорее признак основного
действия, чем параллельное, хотя и второстепенное, действие. В
качестве основного глагола, к которому примыкает деепричастие
совершенного вида со значением сопровождающего обстоятельства,
чаще всего выступают глаголы состояния: сидеть, лежать, стоять,
ходить, или глаголы речи и чувства. Значение сопутствующего
признака или сопровождающего обстоятельства иаиболее выпукло
0¹ выражается в деепричастиях, когда опи примыкают к глаголам

несоверщенного вида. Например: Мальчик не отвечал ни слова и стоял, потупя голову и приняв на себя вид настоящего дурачка (Пущкин, Капитанская дочка, 73).

Кроме этих случаев, наблюдается и другая серия конструкций, в
которых деепричастие совершенного вида обозначает побочное
одновременное действие, сплетенное с действием глагола-сказуемого,
ф, включенное в него как его составная часть или образующее вместе с

ним односложный акт. В этих случаях деепричастия также занимают позицию после глагола-сказуемого, выраженного формой совершенного вида, но могут стоять и впереди него: Я не виновата или виновата немноэюко, - сказала она тонким голосом, протянув слово «немнолско» (Толстой, Анна Каренина, 89); Сухо чмокнув, лопнула тонкая леса (Шолохов, Тихий Дон, 24).

В третьей группе деепричастных конструкций, не выражающих
щ\ предшествования, деепричастие соверщенного вида, примыкая к

глаголу, облеченному в форму прощедшего времени совершенного вида, и находясь после него, обозначает действие, не предшествующее и даже не одновременное, а как бы непосредственно последующее, являющееся органическим следствием основного действия. В таких случаях деепричастие обозначает следствие, сопутствующее основному действию, выражает результат, осуществление которого

213

обусловлено совершением основного действия. Нанример: Он заоюег серную спичку, осветив синим огнем свое лицо хорька, измазанное саэ/сей (Горький, Детство, 14); Муэ/с у нее давно умер, оставив ей одну только дочь, Фенечку (Тургенев, Отцы н дети, 24).

В этих условиях деенричастия сохраняют все свое глагольное значение и остаются далеко за пределами категории наречия. Таким образом, сила и яркость видо-временного значения, осложненного иногда значениями приставок, влияет на динамику движения деепричастий прошедшего времени в сторону наречий. Правда, позиция деепричастия совершенного вида с непереходпым значением позади глагола песколько смягчает его глагольность и затушевывает видовые и времепные оттенки. Нанример: сидеть облокотись или облокотившись; стоял вытянувшись и т.п. Яркие оттенки «наречности», т.е. образа действия {сидеть развалясь, говорить насупясь, читать пригорюнясь и т.д.), развиваются только при наличии сопутствующих семантических условий, которые нейтрализуют видо-временные и залоговые значения формы деенричастия, ее глагольные свойства. В некоторых случаях, в частности, при отрицании, временные и видовые различия деенричастных форм становятся почти неощутимыми. Например, можно употребить деепричастие - как совершенного, так и несовершенного вида - в таком сочетании: ни к кому не заходя (или не зайдя), прямо прошел к себе.

Как известно, форму деепричастия отделяет от наречия отношение к лицу, к субъекту действия; при этом в некоторых синтаксических условиях (например, при примыкании наречия к инфинитиву или причастию) в качестве такого субъекта действия при деепричастии могут выступать обозначения объектов основного глагола.

Некоторые деепричастия на -а, -я (-ясь, -ась) от приставочных

основ совершенного вида, выпадая из структуры иродуктивных

214

деенричастных тинов, нриобретают более ощутимый оттенок «наречности», если они сбрасывают с себя систему глагольного уиравления и развивают значение качественного состояния или становятся неразложимыми идиоматическими сочетаниями (повеся голову, разиня рот, высуняязык, слоэ/са руки и т.п.).

Таким образом, нроцесс адвербиализации деенричастий в современном русском языке более активно протекает внутри форм несовершенного вида. Формы нрошедшего времени совершенного вида еще настолько глубоко органически слиты с системой глагола, что наречия бессильны широко «втянуть» их в свою орбиту.

Относительно адвербиализации в русском языке необходимо заметить следующее. Об адвербиализации свидетельствует морфологический состав наречий, в составе которых можно найти существительные, и иритом не только в косвенных падежах, но и в именительном {жаль, дома, вечером, наспех), прилагательные {живо, бойко), глаголы {бывало, мол..., будет, знать, каэ1сись, кажется), деепричастия, местоимения {много, сколько, что-то, оттого). Процесс адвербиализации можно проследить и на сравнительном изучении наречий и других частей речи. Так, некоторые существительные означают не только субстанцию, но признак, мыслимый отдельно от субстанции в качестве субъекта или объекта. Эти существительные, в случае, если они не являются субъектом или объектом, переходят в качественные наречия: трех боэ/ситьея, срам сказать, шутка сказать; равным образом в наречия переходят такие существительные, как беда, страсть, страх. Наблюдается также переход существительных в количественные наречия: людей полон двор, сила народу, раз.

Деепричастия означают второстепенные сказуемые, но как только утрачивается их предикативная связь с подлежащим, они становятся наречиями: спустя рукава, молча, стоя, сидя, повеся нос, сломя голову. В

русском языке адвербиализируется нрилагательное, если оно мыслится

215

вне сочетания с предметом и не в качестве субъекта или объекта; причастие при тех же условиях: угроэ/сающе; инфинитив, если он не сочетается, как с сопутствующим, с представлением о субъекте, производитель действия: он, видать, болен; повелительное наклонение при отсутствии субъекта: глядь, будто, мол - настоящее время изъявительного нри тех же условиях: вишь, ишь; местоимение: много, мало, так. Способны адвербиализоваться также качестве1шые нрилагательные в сравнительной степени; относительные прилагательные не образуют наречия, так как неотделимы от представления о субстанции.

Тенерь рассмотрим деепричастие в таджикском языке. Как и в русском языке, деепричастие в таджикском языке представляет собой неизменяемую форму глагола, обозначающую добавочное второстепенное действие, сопутствующее основному глагольному действию: Зевар аз он су табассумкунон меомад (Мудаммадиев, Сози Мунаввар, 33) - Зевар, улыбаясь, пришла с той стороны.

Деепричастие в таджикском языке также определяется совокупностью морфологических, синтаксических и семантических признаков. Совмещая признаки глагола и наречия, эта грамматическая категория включает в свою орбиту неснрягаемые и несогласуемые слова, примыкающие к глаголу: %ар сол, ки ту цилвакунон меомадп, додгуён то ба гури падарам рафтанам ба ёдам мерасид (Карим, Хикоях,о, 43) - Еэ/сегодно, когда ты э/семанясь приходишь, вспоминаю, как я, рыдая иду на могилу отца; Гуру^^о гапу^ои обдори уро шунида, цащосзанон хандида пароканда шуданд (Айнй, Ёддоштдо, 24) - Послушав его смачные слова и рассмеявшись, все разошлись.

Будучи синкретической категорией, деепричастие в таджикском языке обладает следующими особенностями: словообразовательная соотносительность с глаголом; узость грамматического объема слова

в категории деепричастия; своеобразная внутренняя динамика форм в

216

пределах деепричастий. Все эти морфологические особенности сдерживаются в русле одной грамматической категории единством их семантики и однородностью их синтаксического употребления.

В таджикском языке можно выделить три типа деепричастных форм:

а) деепричастие настоящего времени, образующееся от основы
настоящего времени глаголов при помощи суффикса -он: хандакунон -
смеясь, гапзанон - разговаривая;

б) деепричастие настоящего определительного времени, образующееся
от деепричастия прошедшего времени основного глагола с помощью
вспомогательного глагола истодан - стоять, пребывать в форме
причастия прошедшего времени: хонда истода - читая, рафта истода -
идя;

в) деепричастие прощедшего времени, образующееся от основы
прощедщего времени при помощи суффикса -а: хонда - прочитав,
рафта, омада - придя и т.д.

В отличие от русских деепричастий, образование таджикских деепричастий носит универсальный характер, не знающий исключений.

Относительно выражения деепричастиями временных значений следует заметить, что временная соотнесенность является основным временным значением, а абсолютное время не выражается совсем. Если личная форма глагола обозначает основное действие в высказывании, то деепричастия - дополнительное действие, разъясняющее или уточняющее основное. В силу этого личная форма глагола должна быть способной самостоятельно указывать на время события относительно момента речи, избираемого за точки отсчета. Отсюда универсальность и преобладание абсолютного времени в личных формах глагола. Неличные формы (в данном случае деепричастие), обозначая действие, зависимое от действия,

217

выражаемого личной формой глагола, указывают время действия, прежде всего, но отношению к действию, обозначаемому личной формой, ноэтому в этих формах преобладает относительное время. В обоих языка неличные формы глагола выражают одновременность или предшествование, но при этом имеются сушественные различия.

Если таджикский инфинитив, как отмечалось выше, имеет особую форму для выражения предшествования, которой нет в русском языке, то русское деепричастие, наоборот, имеет такую форму. Отсутствие ее в таджикском языке может быть компенсировано с помощью предшествующего инфинитива или причастия: Перейдя (деепричастие) через площадь, я повстречался с другом.

Вновь вернемся к деепричастиям настоящего времени в таджикском языке. Как уже отмечалось выше, деепричастие настоящего времени образуется от основы настоящего времени глагола прибавлением суффикса -он.

В современном таджикском литературном языке чаще всего наблюдается образование этой формы от составного именного глагола: гузашта равон {гузашта рафтан), баромадаравоп (баромада рафтан).

Употребление такой формы весьма ограничено, и оно фактически не встречается в художественной литературе. Более продуктивны в таджикском языке деепричастия настоящего времени, образованные посредством вспомогательных глаголов: кардан - делать, рафтан -идти, задан - бить: ... ба тарафи цушбегп ва цозикалон таъзимкунон аз зинаиру ба ру фуромадамерафтанд (Айнй, Ёддощт}_<;о, 14) - ...кланяясь в сторону кушбеги и казикалона, он сходил с лестницы, располоо/сенной напротив; Шутури мает наъразанон аз да?^онаш кафк мепошид (Айнй, Ёддошт^_^о, 281) - Возбуэюденный верблюд орал, брызгая пеной изо рта.

Деепричастие настоящего времени выражает действие, которое

соверщается одновременно с действием основного глагола: ...чор пои

218

вай у;ам ба шудгор фурурафт ва аз цои фуру об баромада ба намади зин расид ва об ба руи шудгор :^ам равон гардид (Айнй, Куллиёт, ч_- 4) -... четыре ноги ее провалились в вспаханную землю, и оттуда, куда провалились ноги, булькнув, появлялась вода, которая доходила до лошадиного потника и далее вытекла на вспаханную землю.

Тесная связъ деенричастия с глаголом способствовала образованию у деенричастий настоящего времени в таджикском языке двух форм: переходных: (такроркунон, кашолакунон, тозакунон, навиштаравон, пушидаравон, тасдицкунон, таърифкунон, бусакунон) и непереходных (табассумкунон, нолакунон, :>^уцумкунон, тохтаравон, гузаштаравон, баромадаравон, тацлидкунон, муроциаткунон) (Грамматика, 1985, 263-264).

Своеобразие синтаксической связи деепричастия со словами, к которым оно примыкает как обстоятельственная характеристика, состоит в том, что оно видоизменяет и осложняет их значения. Однако связъ деепричастий с теми словами, к которым они нримыкают, может ослабнутъ, а непосредственное синтаксическое отношение деепричастий к определяемым словам прерывается. Тогда деепричастия переходят в разряд других частей речи, главным образом, в наречие: Писарам гум, - гуфт ларзон-ларзон, - асп омаду худаш бенишон, маро адо кард ... (Улугзода, Навобод, 138) - Нет сына, - сказал он дрожа, - лошадь пришла, а сам без вести, погубил меня...; Шодигул дав-давон руяшро бо сачоц пок карда хандону шукуфон ба суй Нуралп омад (Улугзода, Навобод, 270) - Шодигул бегом, вытирая лицо полотенцем, смеясь и радуясь, направилась к Нурали.

В таджикском языке деепричастие обладает формой действительного залога, грамматической категорией, выражающей соотношение между грамматическим и семантическим субъектом и объектом действия. Отношения между субъектом и объектом могут принимать следующие формы (А и В - семантические субъект и

219

объект; стрелка показывает направленность действия):

А —» В активный залог А <— В пассивный залог

АВ ;=tВозвратный залог

В русском языке кроме деепричастий, образованных от глаголов действительного залога, существуют деепричастия возвратно-среднего залога с частицей -сь (-ся) тоже двух типов: несовершенного вида (борясь, умываясь, одеваясь, соревнуясь, прогуливаясь, собираясь, намереваясь) и совершенного вида (умывшись, одевшись, собравшись, рассыпавшись, представившись, опершись). Значения деепричастий на -сь в русском языке соответствуют значениям спрягаемых форм возвратно-среднего залога.

Действительный залог деепричастий в таджикском языке обозначает действие, направленное на объект, который способен принимать послелог -ро: Аз шиддати хашму газаб ва адовати бесабаб чунон сахт нолишкунон аккос мезад, ки худаш аз садояш нафастанг мешуд (Мухаммадиев, Куллиёт, 285) - От сильной злобы и беспричинной ненависти так э/салобно залаяла, что задохнулась; Фурушанда машкобро нафринкунон бо дасти росташ аз домани харидор ма)^кам медошт (Айнй, Ёддоштхо, 84) - Продавец брезгливо правой рукой крепко ухватился за подол покупателя.

Деепричастия настояпдего времени в таджикском языке, подобпо спрягаемым формам, препозитивно связывают слова, выражающие дополнения, обстоятельства и образуют деепричастные словосочетания настоящего времени. При этом используется:

1) употребление слов, выражающих прямое дополнение, перед деепричастием настоящего времени: Тацсир, ин кофирбача?^о ба гапх;ои шумо бовар накарда, шуморо масхаракунон хандида истодаанд (Карим, , 40) - Господин, эти мальчишки-богоотступники не верят

220

вашим словам, смеются, издеваясь над вами; Хаткашон мактубу;оро такуру - купон як цогазро гирифту ба модар дароз кард - Почтальон, нерекладывая письма, взял какую-то бумагу и протянул ее матери;

2) употребление слов, выражающих косвенное дополнение: ...
оу^иста-ощста ба :>^ам су:)^баткунон цадам мепартофтанд (Айнй,
Куллиёт, 163) ...они медленно шагали, беседуя друг с другом; Риши
мошубиринцашро бо дасташ шонакунон, номи яке аз панцсад?^ояшро
гирифту бо овози баланд... (Карим, Окшуда, 41) - Разглаэ1сивая рукой
седеющую бороду, он громким голосом назвал имя одного из пятисот;

3) употребление слов, выражающих обстоятельства: Вай гунгур-
гунгур гапзанон ба падараш савол:)^ои бисере медод (Икромй, Тирмор,
19) - Он, заикаясь, задавал отцу много вопросов.; - Ба >;исоби ман, -
мегуяд баногох; майор ба Комилов муроциаткунон, пагох акаллап дараки
дар куцо будани Насим ёфт хоу;ад шуд (Мухаммадиев, Куллиёт, 46) -
По моим расчетам, - неоэ/сиданно сказал майор, глядя на Комилова, -
завтра мы узнаем хотя бы о местонахоэгсдении Насима; Танабойро ру-
руи у;авлп кашолакунон бурд (Айтматов, Алвидоъ, Гулсарй, 84) -
Танабая потащили по двору.

Следующая форма деепричастий в таджикском языке - это деепричастия прошедшего времени. Необходимо заметить, что причастие ирощедшего времени первой формы типа - рафта в современном таджикском литературном языке совмещает две функции: причастия и деепричастия. Мы рассмотрим здесь употребление этой формы в функции деепричастия:

1) деепричастие прошедшего времени выражает действие, продолжающееся и действие, возникающее одновременно: Вай цогаз:>^оро ба папка андохта як су гузошт... (Улугзода, Навобод, 34) - Он, засунув бумаги в папку, отлоэ/сил в сторону...; Шумо лацунбида бемалол хоб мекардед, хуб мешуд (Карим, Х^икоях,о, 1, 228) - Вы спали бы, не

двигаясь, было бы лучше;

221

2) деепричастие прошедшего времепи в повторпой форме,
употребляясь в фупкции обстоятельства, выражает продолжепие и
повторное действие: Амаки ^амолбек хур-хуркунон базур канда-канда
нафас мегирифт (Айтматов, Алвидоъ, Гулсарй, 25) - Дядюшка
Дэюамолбек, хрипя,еле-еле дыша;

3) деепричастие ипогда в повторпой форме лексикализуется и
переходит в разряд паречий. В эту группу входят повторпые
деепричастия рафта-рафта - идя; истода-истода - останавливаясь: У
рафта-рафта гупсар ва киштиро ба даре баровард... (Айий, Куллиёт, ц,.
4, 272) - Мало-помалу он стал выводить гупсар и лодку в реку.

Деепричастие в современном таджикском литературном языке препозитивно связывает слова и образует деепричастпые обороты. При этом наблюдается: а) употребление прямого дополнения перед деепричастием прошедшего времени: ... му:)^тоцп ва нобудагист, ки рангамро зард карда, ба дари у мебарад (Айнй, Дохунда, 58) - ...наверное, нищета и недостатки, от которых я пoэ^ceлmeл, заставляют меня идти к его дверям; Он^о аспу;ошонро савор шуда, аз работ баромаданд (Айнй, Куллиёт, ч_;. 4, 252) - Гости сели на лошади и выехали со двора;

б) употребление косвенного дополнения: К,озп мах^зарро аз дасти
мулозим гирифта боз суолх;ои ду руз пештар додаашро такрор кард ва
цавоб^ои пештараро шунид (Айнй, Куллиёт, ц,. 4, 90) - Кази, взяв из рук
служителя прошения бая, снова задал те о/се вопросы, что и два дня
назад и услышал те же ответы;

в) употребление обстоятельства: Як вацт ду булбул парвозкунон
омада ба болои шохи дарахте, ки дар зери вай базм мекардем,
нишастапд (Айнй, Куллиёт, ч_;. 4, 32) - Вдруг прилетели два соловья и
опустились прямо на то дерево, под которым пировали мы; .. .як бачаи
панцсола, ки дар як тарафи дуконхона нишаста, цоу;ча канда аз гарав
дукони бофандагп месохт (Айнй, Дохунда, 42) -... один пятилетний

мальчик, сидя в углу лавки и копая яму, хотел построить из камышей

222

ткацкую лавку.

г) деепричастие прошедшего времени в редких случаях
употребляется в качестве самостоятельного сказуемого при отдельном
подлежаш;ем в так называемой абсолютной конструкции. Например:
Ман нафа?^мида, ту аз куцо фа^<;мидп? (Ниёзй, Вафо, 211) - Я не понял, а
ты как понял?

д)   деепричастие   прошедшего   времени   в   таджикском   языке
способно   употребляться   в   однородной   форме   и   образовывать
деепричастные обороты. Например: Пекин фурсат даркор аст, ки ман
ин :х;осил)^оро гундошта гирифта фурухта пул тайёр кунам (Айнй,
Куллиёт, ч_;. 4, 133) - По нузкно время, чтобы я, собрав этот уроэ/сай и
продав его, приготовил деньги; ...соаташро аз    багалаш бароварда
кушода дида... (Айнй, Куллиёт, ч_- 4, 177) - ... вынул из   внутреннего
кармана часы и, открыв их, посмотрел...

Теперь рассмотрим некоторые сиособы передачи русских деепричастий на таджикский язык. Деепричастия совершенного вида в русском языке по значению и функциям соответствуют таджикской форме деепричастия прошедшего времени на -а, обозначающей действие, предшествующее другому действию, выраженному спрягаемой формой глагола: Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу (Нушкин, Капитанская дочка, 44) -Ба Оренбург омада, рост ба пеши генерал >;озир тудам; ... взглянув на Пьера, вышла из комнаты (Толстой, Война и мир, 205) - ...вай ба Пьер назар андохта, аз хона баромад.

Данная таджикская форма деепричастия прошедшего времени на -а является единственным эквивалентом русского деепричастия совершенпого вида.

Значительно сложнее обстоит дело с определением таджикских эквивалентов деенричастий несовершенного вида.

Как известно, деепричастие несовершенного вида в русском

языке, как правило, обозначает действие, совпадающее во времени с

223

действием глагола на всем своем протяжении.

Эквивалентами русских деепричастий с указанным значением в таджикском языке являются следующие формы:

1) деепричастие настояпдего времени, образующееся от основы
настоящего времени глаголов при помощи суффикса -он: Княгиня,
улыбаясь, слушала (Толстой, Война и мир, 405) - Зани княз
табассумкунон гуш мекард;

Собранный материал позволяет делать заключение, что деепричастия с суффиксом -он не имеют столь широкого употребления, как формы с суффиксом -а;

2) деепричастие настоящего определенного времени,
образующееся от деепричастия прощедшего времени основного
глагола с помощью вспомогательпого глагола истодан - стоять,
пребывать, в форме причастия прошедшего времени: Девушки, собирая
хлопок, пели песни - Духтарон пахта чида истода суруд мехонданд.

Подобная форма может только тогда высгунать в роли эквивалента русского деепричастия несовершенного вида, если действие, обозначаемое деепричастием, совершалось одновременно с тем, которое выражено личным глаголом;

3) деепричастие прошедшего времени, образующееся от основы
прошедшего времени при помощи суффикса -а: Увидя нас, он к нам
подошел (Пушкин, Капитанская дочка, 24) - Вап моро дида, ба пешамон
омад; Сказав это, он взглянул на Наташу (Толстой, Война и мир, 321) -
Ин гапро гуфта ба Наташа назар андохт.

Способ передачи русского деепричастия несовершенного вида таджикским деепричастием прошедшего времени на -а в силу его употребления следует признать одним из основных.

Помимо рассмотренных способов, эквивалентами русских деепричастий несовершенного вида в таджикском языке могут быть

личные формы глагола: Однажды вечером сидел я дома, слушая вой

224

осеннего ветра (Пушкин, Капитанская дочка, 46) - Шабе ман дар хона танх;о нишаста ба гуриши боди тирамоу; гуш меандохтам.

Такой способ передачи русского деепричастия иа таджикский язык - это результат полной реализации предикативной природы деепричастия.

Итак, двум морфологическим формам деепричастия русского языка (несовершенного и совершенного видов) в таджикском языке соответствуют три деепричастные формы: деепричастие прошедшего времени на -а, деепричастие настояшего времени на -он и деепричастие настояпдего определенного времени (типа хонда истода).

В современном русском языке, как было отмечено, существует два типа деепричастий: деепричастия несовершенного вида, образуемые от основы настояш;его времени глаголов при помош;и суффиксов -а (-я), -учи (-ючи): бренча, бормоча, ворча, поглядывая, поскрипывая, рассказывая, читая, играючи и т.п., и деепричастия совершенного вида, образуемые от основы неопределенной формы глаголов совершенного вида при помош^и суффиксов -в, -вши, -ши (от глаголов с основой на -к, X, 3, с, р), -а {-я} (в очень редких случаях): взяв, взявши, сказав, сказавши, дав, давши, сделав, сделавши, напрягши, распухши, увязавши, распростерши, приведя, принеся и т.д.

Из приведенных примеров видна связь по происхождению и образованию деепричастий несовершенного вида с причастиями настояш;его времени действительной формы, деепричастий совершенного вида с причастиями прошедшего времени (от глаголов совершенного вида).

Деепричастия несовершенного вида обозначают добавочное действие, одновременное с основным, а деепричастия совершенного вида -добавочное действие, предшествующее основному.

Относительно употребления деепричастий в русском языке следует заметить, что деепричастия с суффиксом -учи {-ючи) очень

225

редко употребляются в современном русском языке, уходя в наречия или закрепляясь в фразеологических оборотах: лсить припеваючи, идти крадучись. Только деепричастие будучи весьма употребительно, однако со значительным оттенком книжности. В языке конца ХУ111-начала XIX в. и в произведениях, стилизоваиных под народную речь, деепричастия на -учи были весьма раснространенным явлением; ср., например, в «Письмах русского иутешественника» Н.М.Карамзина cuey4u; в повести А.С.Пушкина «Арап Петра Великого»: Подобру-поздорову, Кум Поючи, да пляшучи, эюенишков подэюидаючи; Дом у вас будет как полная чаша, заэгсивешь припеваючи; В «Песне про купца Калашникова М.Ю.Лермонтова: По тесовым кровелькам играючи, тучки серые разгопяючи.

Деепричастия несовершенного вида обычно не образуются от некоторых групп непродуктивных глаголов:

1) с инфинитивом на -ать, если -а отсутствует в формах настоящего времени, - брать (беру), драть (деру), слать (шлю) и т.и.; 2) от односложных глаголов на -ить, -бить (бия - носит особый стилистический оттенок, например, в фразеологическом обороте бия себя в грудь), лить (лия - у Пушкина - архаизм); 3) от других односложных глаголов мять, знать и т.п.; 4) с основой инфииитива на заднеязычные, на -ере, -оло и некоторые другие. Ср.: необычность деенричастия береэ1са у Л.П.Толстого: береэ/са прически и платья, в 11 часов разместились по каретам и поехали (Толстой, Война и мир, 405).

О деепричастиях совершенного вида следует заметить, что суффикс -вши в наши дни выходит из употребления, сохраняясь в иословицах и с «налетом архаичности» изредка в литературном языке, устуиая место суффиксу -в: Пе давши слова - крепись, а давши слово ~ дерлсись; ласково махнувши рукою (старая форма творительного падежа на -ою): Закопавши, сам над ним землю притаптывая, вероятно,

уставши, Ермей наконец замолчал (Телешев, Избранное, 85).

226

В настоящее время деепричастия совершенного вида употребляются сравнительно редко, но в начале XIX в. они были весьма распространенны, особенно в сочетании с частицей -сь: Слуэ1санок била осердясь (Пушкин, Евгений Онегин, 175); Из дальних странствий возвратись (Крылов, Басни, 21).

Отличительной чертой русского языка является то, что деепричастия в отличие от причастий не имеют особой страдательной формы. При необходимости обозначить добавочное действие, исходяш;ее от другого предмета, т.е. выразить деепричастием страдательное значение, нользуются аналитическим оборотом -сочетанием краткого страдательного нричастия настоящего и прошедшего времен с деепричастием вспомогательного глагола будучи^: будучи избираем, будучи назначаем (сравнительно редко глагола несовершенного вида); будучи избран, будучи назначен и т.п.

Как было уже отмечено, деепричастия, выражая добавочное действие, употребляются для характеристики основного действия и являются обстоятельственными словами.

Однако уже А.А.Потебня обратил внимание на употребление деепричастия и в роли второстепенного сказуемого, т.е. его большую синтаксическую самостоятельность. В продолжение данного суждения Л.А.Тюкп1ина отмечает: «...деепричастная конструкция, употребленная в функции второстененного сказуемого, обозначает такое действие, которое сопутствует глаголу-сказуемому почти как равноценное, вследствие чего деенричастие может легко заменяться спрягаемой формой глагола»: Маленькая э/сенщина, натягивая черную сетку на растрепанные рыэ/сие волосы одной рукой, другой размахивала перед лицом Самгина. - Здесь можно деепричастие заменить спрягаемой формой натягивала (Тюкшина, 1972, 9).

Следующая особенность деепричастий в русском языке заключается в том, что в одиночном деепричастии глагольная природа

227

может ослабевать. В этом случае оно перестает быть обозначением добавочного действия, усиливаясь как обстоятельство, и вследствие своей неизменяемости нереходит в разряд обстоятельственных слов-наречий, т.е. адвербиализуется. Иногда при этом изменяется и формальная сторона, например: может появляться различие в ударении: молча, стоя, сидя, леэюа (деепричастия) и молча, стоя, сидя, лежа (наречия). Впрочем иногда и при адвербиализации удареппе пе меняется, например: любя, шутя.

Иногда деепричастия закрепляются во фразеологических оборотах, сохраняя при этом более старое образование: сломя голову, сложа руки, высупя язык, скрепя сердце.

Таким образом, па основании результатов исследования семантики деепричастий в сопоставляемых языках можно заключить, что в плане выражения деепричастие таджикского языка характеризуется более явным аналитизмом. Апалитизм охватывает прежде всего реляционные категории, то есть те, что отражают связи слов в предложении. Вообще, глагольная морфология (деепричастие мы рассматриваем как глагольную категорию) в таджикском языке более сложная, чем именная (в русском - наоборот). В глаголе аналитизм проявляется в наличии членимых грамматических форм. Таджикскому языку менее свойственно и совмещение означаемых при выражении грамматических категорий.

В плапе содержания оба языка характеризуются примерно одинаковым набором грамматических категорий. Однако внутренние членения категорий весьма различны.

В плапе функционирования морфологических категорий таджикский язык характеризуется менее жесткой связью между грамматической категорией и лексическим значением слова. Формы времени и залога также имеют меньще лексических ограничений, чем в

русском языке. Вместе с тем грамматические формы и конструкции

228

используются для дифференциации значений, выражаемых в русском языке словообразовательными средствами.

В таджикском языке наблюдается тенденция к более широкому использованию немаркированных членов морфологической оппозиции не только в случаях транспозиции. В частности, настояш;ее время расширяет свое употребление за счет других форм времен.

Таджикский язык морфологически сравнительно несложен на уровне системы: число грамматических значений, выражаемых его формами, невелико. Однако он довольно сложен на уровне нормы: одни и те же значения имеют разнообразные и прихотливо распределяющиеся способы выражения, нанример, употребление артиклей или послелогов в одних выражениях и их употреблеиия в других. Эта прихотливость нормативных реализаций создает одну из основных трудностей в изучении таджикского языка.

Во многих особенностях деепричастий соиоставляемых языков проявляются обш:еязыковые тенденции, если не универсальные, то такие, которые часто обнаруживаются в языках самых разных систем. Среди них, например, неразличение деепричастий и наречий. Эти факты подчеркивают, что в особенностях таджикского и русского языков проявляются многие общие тенденции языка.

3.3. Синтаксические свойства деепричастий в сопоставляемых языках

В научной литературе неоднократно отмечались различия, хотя и менее значительные, между таджикским и русским языками на уровне синтаксиса. В противовес им синтаксические схождения наиболее значимы. Синтаксические расхождения сводятся к внешней форме (структура синтаксических единиц, их взаиморасположение, формы связи между ними) и к их функционированию.

Рассмотрим синтаксические свойства деепричастий в русском

229

языке. При описании синтаксических употреблений деепричастий, как отмечал А.А.Шахматов, необходимо отделить настоящие деепричастия от тех, которые превратились в наречия (Шахматов, 1986, 105). Настоящим деепричастием, согласно суждению А.А.Шахматова, называем только такое деепричастие, которое употребляется в форме второстепенного или главного сказуемого. Следует заметить, что второстепенное сказуемое встречается в двусказуемных предложениях, причем указанная синтаксическая функция деепричастий нодтверждается их прямой связью с подлежащим. На этом основывается грамматическое правило, по которому деепричастие может быть употреблено только тогда, когда в предложении имеется подлежащее: Вдруг, пресерьезнейше пишучи, виэ/су я, что мой платок как бы двиэюется и внезапно падает на пол (Лесков, Избранное, 5); Ей богу так, продолэ/сал князь; Я говорю вам не льстя, а как истинный почитатель всякого таланта (Лесков, Избранное, 2)

В данных предложениях деепричастие настоящего времени входит в синтаксическую структуру главного сказуемого настоящего времени.

Теперь приведем примеры деепричастий в главном сказуемом прошедшего времени: Пятнадцать лет провела она тихо, смиренно, степенно, ни с кем не ссорясь, всем уступая (Тургенев, Дворянское гнездо, 18); Хорь присел на скамью и, преспокойно поглаэ/сивая свою курчавую бороду, вступил со мною, с разговор (Тургенев, Хорь и Калиныч, 16)

Деепричастие настоящего времени встречается также в главном сказуемом сослагательного наклонения. Например: Давая три рубля, она все-таки наэ/сила бы рубль на рубль (Мамин-Сибиряк, Кисейная барышня, 44).

Деепричастия прошедшего времени от глаголов совершенного

230

вида в русском языке входят также в синтаксическую конструкцию -главное сказуемое настоящего времени: Подает Дурнопечину руку, которую тот, сконфузясъ, берет. Пе побожившись, и сам себе не верит. Духовенство, запершись дома, пьянствует и обжирается с купечеством. (Примеры цитируются по «Синтаксису русского языка», 1948, 230-231).

Деепричастия прошедшего времени встречаются, главным, образом, в составе главного сказуемого прошедшего времени. Например: Ямщик сидел неподвиэ/сно, скособочась и поглядывая на запертую дверь (Тургенев, Дворянское гнездо, 18); Пугачев на первом месте сидел, облокопгясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком (Пушкин, Капитанская дочка, 34).

В русском языке менее продуктивны деепричастия будучи, быв, бывши. Согласно точке зрения А.А.Шахматова, подобны деенричастные предложения можно было рассмотреть с двусказуемными адъективными и наречными предложениями, но он предпочитает отметить их вместе другими деепричастными предложениями (Шахматов, 1986, 231): Будучи от природы не злопамятен, я искренне простил ему и нашу ссору и рану (Пушкип, Капитанская дочка, 64); Позвольте вам заметить, - отвечал он сухо, - что Магометом иль Паполеоном я себя не считаю,... ни кем бы то ни было из подобных лиц, а следственно и не могу, не быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том, как бы я поступил (Достоевский, Преступление и наказание, 5)

Однако имеется немало примеров, где деепричастия входят в односоставные предложения, образуя вместе с ними в составе придаточного предложения сложное предложение: сняв голову, по волосам не плачут {сняв относится к тому неопределенному лицу,

которое является субъектом действия плачут); умывшись, приходите к

231

нам (деепричастие относится к онределенному лину множественного числа).

В областном языке деенричастие прошедшего времени выступает и в функции главного сказуемого. Деепричастия прошедшего времени на -вши {-мши), -дши (-тчи) могут употребляться в качестве сказуемого для выраження законченного действия; соединении со связкой был они означают перфект (т.е. оконченное в настояш;ем времени действие), например: Он был выпивши. Область такого употребления деепричастия ограничена; в литературной речи оно не допускается, являясь характерным для народной речи. В областной речи унотреблепие деепричастия в качестве сказуемого распространено далеко не повсеместно; в некоторых говорах такое употребление деепричастий на -вши, -дши присуще книжной речи.

Наконец, в областном языке встречается деепричастие и в качестве главного члена односоставного предложения. При этом оно, с одной стороны, является оборотом, где субъект действия, выраженного деепричастием, находится в форме родительного падежа в сочетании с предлогом у (у него за коньми ушедчи), а с другой -деепричастие образуется от безличных глаголов (он поехал рассветавши).

В совремешюм русском язьже деепричастия входяг также в структуру сложных предложений, в частности, объектно-изъяснительных. Изъяснительные предложения находят самое широкое применение в речи. Наиболее полно представлены сложноподчиненные предложения с изъяснительной придаточной частью. Поскольку такие нридаточные зависят от слова в главной части, то всегда следует помнить об особенностях прикрепляющих (опорных) слов в главной части, обладающих определенными грамматическими и семантическими признаками. Как известно, объектного

распространения требуют не только глаголы, но и деепричастия:

232

Рецензенты такого рода меньше всего склонны предоставлять слово актеру, очевидно, считая, что содерлсание стихов молено пересказать своими словами, пользуясь цитатами только как иллюстрациями к общим рассулсдениям (Маршак, Избранное, 110).

Место изъяснительной придаточной по отношению к главной части определяется прежде всего сильной синтаксической связью между словом в главной части (которое чапде всего выражается деепричастием) и придаточной, которая структурно необходима. Следовательно, придаточная часть в большинстве случаев располагается вслед за таким словом, хотя встречаются случаи постпозиции или интерпозиции: Убедившись, что имею дело с действительностью, я отошел и сел на чугунный столб (Грин, Избранное, 22).

. Рассматривая синтаксические свойства деепричастий в русском языке, на наш взгляд, нельзя обойти вниманием такое своеобразие этой гибридной формы, как сиособность обособляться. Эта своеобразная специфика не свойственна деепричастиям в таджикском языке.

Обособление деепричастий связано, в первую очередь, с их грамматической природой, со способами их выражения. Последовательно обособляются обстоятельства, выраже1шые дееиричастиями и деепричастными оборотами.

Обособление • обстоятельств, выраженных деепричастиями и деепричасшыми оборотами, обусловливается грамматической спецификой деепричастий, а именно: дееиричастие, будучи связано с глаголом-сказуемым, обозначает добавочное, второстепенное действие, а следовательно, выражает полупредикативность. Хотя оно зависит от глагола-сказуемого, однако находится в ослабленной связи с ним и способно создавать относительно самостоятельный смысловой и - ^-" грамматический центр иредложения, а также подчипять себе

233

зависимые слова, образуя так называемый деенричастный оборот как грамматически объединенную и замкнутую часть нредложения. Поэтому одиночные дееиричастия и дееиричастные обороты как относительно самостоятельные смысловые и грамматические центры нредложения, выполняюшие нолунредикативную функцию, как нравило, всегда обособляются, независимо от их места в нредложении но отношению к глаголу-сказуемому. Нанример: нредложение с одиночным дееиричастиям: Проводив гостей, Алла, не садясь, стала ходить взад и вперед по комнате (Толстой, Анна Каренина, 214)

Однородные обстоятельства-деенричастия, связанные бессоюзно, обособляясь в целом, одновременно разделяются занятыми, как и другие однородные члены нри бессоюзной связи, нанример: И тополи, стеснившись в ряд, качая тихо головою, как судьи, шепчут меэ/с собой (Пушкин, Лирика, 1972)

Обстоятельство, выраженное деенричастием или деенричастным оборотом, может нримыкать к действительному нричастию или другому деенричастию. Такие обстоятельства, хотя интонационно не обособляются на письме обычно выделяются занятыми, нанример: Далее и Ласка, спавшая, свернувшись кольцом в краю сена, неохотно встала (Толстой, Анна Каренина, 47); Выпив, не поморщившись, противное лекарство, он задержал меня в своем углу на лавке под полятками (Короленко, Слеиой музыкант, 87).

Дееиричастие или деенричастный оборот, стояш;ий иосле сочинительного или подчинительного союза либо союзного слова, связываюш,его однородные члены нредложения (сказуемые) или части сложного нредложения, отделяются от него занятой. Такой союз не относится к деенричастию-обстоятельству, и деепричастие можно отделить от союза, переставить в другое место, например: Но струя беэ1сит, и плещет, и, на солнце неэгсась, блещет, и смеется над тобой (Пушкин, Лирика, 43).

234

От конструкций с однородными членами или частями сложносочиненного предложения, связанными союзом а, после которого располагается деепричастие-обстоятельство и отделяется от него запятой, нужно отличать конструкции, в которых союз а не указывает на противопоставление каких-либо понятий, а по смыслу непосредственно примыкает к дееиричастию, которое отделить от союза и переставить в другое место предложения невозможно. В таких случаях деепричастие вместе с союзом а выделяется запятыми, например: Ребятишки, лесные, диковатые от безлюдья, не сразу, но привыкали ко мне, а привыкнув, как водится, и прилипли, показывали удочки, самокаты, тащили нареку и в лес (Сур, 52)

Ср., однако: Мне кажется, что я не в зале, а, годы и стены пройдя, стою на Финляндском вокзале и слушаю голос воэ/сдя (СУР, 141)

Деепричастие также не отделяется запятой от предшествующего союза, если этот союз связывает однородные деепричастия- обстоятельства, например: Егорушке дали лолску. Он стал есть, но не садясь, а стоя у самого котла и глядя в него, как в яму (Чехов, Рассказы, 182 ); Запах палого листа и дыма висел над садами, то усиливаясь, то ослабевая от неуверенных наэ/симов ветра (Паустовский, Золотая карета, 100).

Особого внимания требует и пунктуационное оформление деепричастий-обстоятельств в часто встречающихся конструкциях с союзом и, который может связывать разнообразные синтаксические компоненты: однородные обстоятельства-деепричастия, однородные сказуемые, части сложносочиненного предложения.

Два однородных обстоятельства, выраженных деепричастиями или деепричастными оборотами и соединенные неповторяющимся союзом и, запятой не разделяются, как и другие однородные члены предложения с неповторяющимся союзом и, например: Море

переливалось, блестя и перекликаясь (Паустовский, Золотая карета, 61);

235

Как всегда, став на середину зала и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери (Толстой, Война и мир, 116)

Если в однородном ряду объединяется более двух обстоятельств-деепричастий и при них употребляется повторяющийся союз и, то все они разделяются запятой, т.е. запятая ставится и перед первым, и перед вторым и, как в подобных случаях и между любыми однородными членами предложения, например: Кто только не шел в те дни по этому шоссе, сворачивая в лес, отлеэ/сиваясь под бомбежками в придороэ/сных канавах, и снова вставая, и снова меряя его усталыми шагами (Симонов, Дни и ночи, 14)

Но если союз и связывает однородные сказуемые, к одному из которых относится обособленное обстоятельство-деенричастие, то запятая ставится или после союза и (если обстоятельство-деепричастие относится ко второму сказуемому и предшествует ему), или перед ним (если деепричастие относится к первому сказуемому и следует за ним): Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску (Толстой, Война и мир, 226); Он (волк) сидел на задних лапах, поджав хвост и огрызаясь на городовых (Чехов, Рассказы, 81)

Обособленное деепричастие может оказаться при каждом из двух однородных сказуемых с союзом и, тогда запятая ставится и перед союзом и, и после него (деенричастие, относящееся к первому сказуемому, располагается после него, относящееся ко второму сказуемому, - неред ним), например: Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома, и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу (Толстой, Война и мир, 114); Па Проценской горе... леэ/сал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, эюалостным и детским стоном (Толстой, Война и мир, 506)

Запятая перед и и после него может обусловливаться

236

сложноподчинешшш предложением, части которого связаны посредством союза и, вторая часть начинается с обособленного деепричастия, например: Дверь отворилась скромно и плавно, и, медленно снимая вымощенную шляпу с благообразной, коротко остриженной головы, в комнату вошел муэючина лет под сорок, высокого роста, стройный и величавый (Тургенев, Записки охотника, 16); ... Вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея в светлом воздухе, голуби быстро кружатся над ней (Тургенев, Записки охотника, 44)

Обособленное деепричастие, следующее за присоединительным союзом и, начинающим предложение, отделяется от него запятой: И, тряхнувшись, в поле диком серый сокол тихо сел (Лермонтов, Избранное, 123).

Однако в русском языке деепричастия и деепричастные обороты не всегда обособляются. Это наблюдается в следующих случаях:

а) деепричастный оборот, обычно со значением обстоятельства
образа действия, по содержанию тесно связан с глаголом-сказуемым
или   другим   словом,   к   которому   он   примыкает,   и   логически
выделяется,    образуя    смысловой    центр    высказывания.    Глагол-
сказуемое в таком случае имеет несколько ослабленное лексическое
значение,   например:   Левитан   ходил   тяо/село   опираясь   на   палку,
задыхался,   всем говорил о близкой смерти (Паустовский, Золотая
карета, 114). Здесь важно не то, что Левитан ходил, а как ходил, т.е.
ходил, тяжело опираясь на палку; На следующий день, когда Одинцова
явилась к чаю, Базаров долго сидел нагнувшись над своею чашкою,   да
вдруг взглянул на нее (Тургенев, Отцы и дети, 56);

б) деепричастный оборот в роли обстоятельства образа действия
представляет собой устойчивое фразеологическое выражение,
например: И день и ночь по снеговой пустыне спешу к вам голову сломя
(Грибоедов, Горе от ума, 16).

Однако устойчивые деепричастные обороты, выступающие в роли

237

вводных сочетаний типа откровенно говоря, собственно говоря, судя по всему и др. обособляются;

в)   одиночное деепричастие утратило глагольные признаки, т.е.
способность        обозначать        нроцесс,        сонутствующий        или
нредшествующий действию глагола-сказуемого, и, непосредственно
нримыкая к последнему, употребляется в значении наречия или близко
к наречию в функции   образа действия.   Адвербиализируются   и,
следовательно, не обособляются чаще всего одиночные деенричастия
несовершенного   вида,   непосредственно   нримыкающие к глаголу-
сказуемому в постпозиции или расположенные в абсолютном конце
предложения. Например: Засыпают стоя сосны на холме (СУР, 117);
Обратно шли разувшись (СУР, 215).

В препозиции к глаголу-сказуемому деепричастия менее способны утрачивать глагольные признаки и приобретать наречное значение, поэтому в качестве необособленных обстоятельств они выступают реже, чем в постпозиции, однако адвербиализация их и в данном положении наблюдается, например: Щедрин молча 'пил крепкое кофе (Паустовский, Золотая карета, 17);

г) если деепричастие управляет союзным словом который. В таком
случае деепричастие, как и союзное слово, входит в придаточную
часть, не отделяясь от союзного слова занятой и не выделяясь вместе с
ним (т.е. запятая не ставится ни перед союзным словом который, ни
после него), например: И вот тут началась та самая тишина, слушая
которую охотник моэ/сет, не скучая часами сидеть у норы барсука
(Тургенев, Записки охотника. 25);

д) если в оборот входит застывшая форма деепричастия (типа
начиная с, спустя, погодя), абсолютно утратившая глагольное значение
и выступающая обычно в роли производного предлога с временным
значением, например: Четверть часа спустя оба экипаэ/са

остановились перед крыльцом нового деревянного дома, выкрашенного

238

серой краской и покрытого э/селезною крышей (Тургенев, Отцы и дети,

121);

е) обстоятельство (обычно образа действия), выраженное деепричастием или оборотом с ним, употребляется в однородном ряду с необособленным обстоятельством, выраженным наречием или падежной формой имени существительного, и соединяется с последним союзом и, например: В первый раз он так резко и не скрываясь говорил с лсенщиной (Паустовский, Золотая карета, 77).

Однако, если обстоятельство-деепричастие высгупает в паре с обособленным на определенных основаниях обстоятельством, выраженным наречием или предложно-падежной формой существительного, то оно вместе с последним обособляется, например: Слуга, из чувства приличия, а может быть, и не э/селая остаться под барским глазом, зашел под ворота и закурил трубку (Тургенев, Записки охотника, 17)

Необходимо заметить, что деепричастие в русском языке, помимо вышеуказанных свойств, обладает способностью входить в различные синтаксические конструкции. Оно может относиться к второстепенным членам предложения, выраженным неопределенной формой глагола или причастием, например: У Губарева была привычка постоянно расхаживать взад и вперед, то и дело подергивая и почесывая бороду (Тургенев, Певцы, 25); Кучер, спавший, опершись на локоть, начал пятить лошадей (Гончаров, Обрыв, 36).

Деепричастие может употребляться в безличных предложениях, если указывает на действие того же лица, что и сказуемое, например: Возвращаясь домой, надо было переезжать Подкумок вброд (Лермонтов, Избранное, 44); {-нам надо было возвращаться домой и нам ж:е нужно было переезлсать Подкумок); Не любя, невозмоэюно понять жизни (СУР, 72); (= тому, кто не любит Э1сиз}1ь, невозможно и понять ее).

Специфическое своеобразие деепричастия в русском языке,

239

рассмотренное нами, необходимо для выявления особенностей сопоставляемых языков. Однако этот сопоставительный анализ проводится па фоне данных типологии, в связи с чем особенности изучаемого языка выступают рельефнее: они устанавливаются не только по отношению к другому языку, но и по отношению к общему устройству языка как средства общения. Это позволяет яснее показать различие между общим (тем, что свойствепно сопоставляемым языкам) и единичпым (тем, что свойственно только данному языку).

Как было неоднократно отмечено, основной целью исследования является: а) выявление сходств и расхождений в использовании языковых средств различными языками (в данном случае таджикским и русским языками). Это имеет важное методическое значение, ибо знание расхождений позволяет преодолевать языковую интерференцию, т.е. влияние одного (родного) языка при пользовании другим языком. Кроме того, оно дает лингвистическое обоснование закономерностям перевода;

б) изучение конкретных особенностей обоих языков.
Сопоставление позволяет иногда выявить некоторые особенности
иностранного и родного языков, ускользающие при его «внутреннем»
изучении;

в) установление общих закономерностей и фактов, свойственных
разным языкам, выявление языковых универсалий и возможностей их
реализации в конкретных языках. Такой подход, на наш взгляд,
позволяет отличить общее от специфического в изучаемом языке,
глубже постичь устройство человеческого языка в целом,
закономерности языковой деятельности человека. И главное для
нашего исследования - определение соотнощения всеобщего, общего и
специфического в сравниваемых языках.

Теперь рассмотрим синтаксические свойства дееиричастий в таджикском языке.

240

Как и в русском языке, в таджикском все виды дееиричастий в предложении всегда подчинены глаголу. Поэтому синтаксическая роль деепричастий сводится к выражению значений обстоятельства времени, образа действия, причины, условия и т.п. Кроме того, дополнительное действие, выраженное деепричастием, всегда относится к тому же лицу, что и действие сказуемого. Этим закрепляется роль деепричастия по отношению к сказуемому: Номаро навишта ба коррафтам - Написав письма, я пошел на работу.

Деепричастие в таджикском языке, подобно спрягаемым формам глагола, управляет второстепенными членами предложения (дополнение, обстоятельство) и тем самым создает в составе предложения своего рода «автономное» сочетание подчиненных ему слов: Оу;иста-оу;иста бо >_;ам субаткупон цадам мепартофтанд (Айнй, Куллиёт, ч_;. 4,163) - Шли потихоньку беседуя.

В составе любого предложения одна лексическая единица, как правило, управляется глаголом-сказуемым, другая - деепричастием. При этом первая (та, которая подчиняется глаголу-сказуемому) функционирует в качестве одного из членов предложения вообще, вторая - выступает в качестве одного из составных частей развернутого члена предложения (иоскольку она подчиняется непосредственно глаголу-деенричастию). Связь той или иной составной части развернутого члена предложения, какой бы она, эта связь, ни была, может осуществляться только через посредство глагола-деепричастия. Компоненты развернутого члена предложения или деепричастного оборота могут функционировать только в его составе. За иределами развернутого члена они утрачивают свою синтаксическую функциональную значимость для данного контекста: .. .уцруцашро бардошта, ба пастхамп равон шуд, ки аз он цо садои занозании аспу;о ба гуш мерасид (Айтматов, Алвидоъ, Гулсарй, 109) -

.. .схватив укрук, побеэюал в лоэ/сбину, откуда слышались звуки битвы

241

лошадей.

В данном нредложении деенричастный оборот уцруцашро бардошта представляет один развернутый член предложения, где именно глаголу-деепричастию принадлежит роль проюдника внутреннесемантических связей между этими составными частями и предложением в целом. Совокупность лексической семантики компонентов деепричастного оборота создает в данном случае ситуативное состояние, при котором совершается действие, обозначенное глаголом-сказуемым. Более того, осуш;ествляемая через посредство глагола-деепричастия связь между составными частями развернутого члена и другими членами предложения служит также для логического выражения того промежуточного действия, участие которого в конкретной контекстуальной ситуации имеет определенное значение в совершении действия глагола-сказуемого. Весьма интересно, что при этом данное промежуточное действие в предложении может не всегда лексически отражаться. Оно, как правило, подразумевается логикой взаимосвязи между составными частями деепричастного оборота и другими членами предложения. Так, в приведенном выше предложении глагол бурдан - унести отсутствует. Между тем, значение этого глагола явно присутствует в данном предложении, поскольку носитель таджикского языка подразумевает здесь, что он (субъект) схватил укрук, чтобы унести его. Такое значение явно вытекает лишь из характера взаимосвязи членов предложения, когда его материальное отражение в контексте приобретает статус факультативности. Нелишне при этом подчеркнуть, что именно подобным внутрисемантическим фактором предопределяется не только конкретный состав деепричастного оборота или, если можно так сказать, объем развернутого члена, но и необходимость присутствия того или иного его компонента в данном контексте.

242

Деепричастие, как было отмечено выше, - это грамматически оформленный разряд слов с функцией определения характера совершения действия. Деепричастия в таджикском языке в отличие от причастий, могут относиться только к глаголу. Причастия, образуясь от глаголов, превраш,аются в атрибутивные знаменатели имен суш,ествительных и субстантививированных частей речи, иначе говоря, при помош,и причастий создается в языке атрибутивиое (определительное) словосочетание со структурой «причастие-суш;ествительное». Стало быть, хотя и производную основу причастия составляет глагол, но он синтаксически сочетается только с именами существительными. Деепричастие также образовано от глагола, но оно синтаксически сочетается только с глаголом, а не с именем. Следовательно, при помош;и деепричастия также образуется синтаксическое сочетание словоформ, однако здесь оба компонента сочетания по конструкции составляют глаголы (глагол-деепричастие, глагол-сказуемое).

Функционально между деепричастиями и причастиями суш;ествует лишь один сближающий момент - обе эти категории слов выполняют функцию определения, с той только разницей, что причастия выступают определением предмета, а деепричастия - определением действия, связаиного с этим предметом. Деепричастия, так же как и наречия, не обладают способностью субсгантивироваться. Причастия, субстантивировавшись, выступают в роли именнорго сказуемого предложения; между тем, лишенные такого свойства деепричастия не могут употребляться в роли сказуемого: они, как известно, выступают в качестве составной части предикатива. Поэтому в составе любой синтаксической единицы наличие деепричастия предполагает обязательное присутствие глагола в спрягаемой и неспрягаемой формах. Одна из сходных особенностей неспрягаемых форм глагола заключается в том, что все они могут употребляться в составе одного и того же словосочетания или

243

предложения. При этом в таджикском языке наблюдаются следующие закономерности:

1. В сочетании, состоящем из деенричастия и спрягаемой формы
глагола, деепричастие предществует спрягаемой форме: Бо шунидани
ил цавоб ах;ли дарбор цау;-цосзанон хандидаид (Айнй, Ёддощтх,о, 217) -
Услышав этот ответ, присутствующие расхохотались; Х^еЧ кадоми
о}1у;о ба тарафи аробакаш санг у;аво надоданд ва афсусхурон нигоу; карда
меистоданд (Айнй, Ёддощтх,о, 205) - Никто из них не кинул камня в
сторону арбакеша, и все стояли, с лсалостью поглядывая на него.

2. Деепричастие непосредственно относится к дополнению
обстоятельства, которые, в свою очередь, зависят от спрягаемой формы
глагола: К,урси офтоб муаллацзагюн ба куцое парида рафт (Айтматов,
Алвидоъ, Гулсарй, 119) - Солнечный круг, кувыркнувшись, исчез куда-
то...; Баъзе баррау;о аллакай аз гуруснагп нолишкунон фарёд
мекашиданд (Айтматов, Алвидоъ, Гулсарй, 167) - И у лее слышны были
голодные крики ягнят.

В таджикском языке деепричастия могут быть распространены зависимыми от них словами. Распространенные члены, главным образом, дополнения и обстоятельства, вместе с деепричастием образуют деепричастные обороты: Ман аз ту инро умед надоштам, -гуфт Грушницкий ба ман наздик омада ва аз дастам гирифта омада ва аз дастам гирифта (Лермонтов, 1^ах,рамони даврони мо, 124) - Я этого не оэ/сидал от тебя, - сказал Грушницкий, подойдя ко мне и взяв меня за руку; Кух;сори тирафоми хомуш о:<;иста-оу;иста баланд туда, дар болои цулла?^ои барфпуш, дар болои анбу^^и харсангу;ои азим овезон гардидани моу;ро медид (Айтматов, Алвидоъ, Гулсарй, 241) - Смотрел, как медленно всплывала над молчаливыми и темными горами, как зависала она (луна) над островерхими снеп/сными пиками, над громоздящимися каменными скалами.

Для таджикских деепричастий характфна способность образовывать

244

сложные обороты, в которых несколько деепричастий выступают как однородные члены, нанример: Лекин фурсат даркор аст, ки ман ж у^осилро гундошта гирифта фурухта пул тапёр кунам (Айнй, Куллиёт, ч_;. 4, 133) - Но нужно время, чтобы я, собрав этот урожаи и продав его, приготовил деньги.

Таким образом, выбор деенричастных конструкций в качестве объекта исследования в данном случае обусловлен тем, что они занимают особое место в синтаксическом строе не только таджикского, но и ночти всех индоевропейских языков, и нринадлежат к числу наиболее употребительных конструкций, характерных для синтаксической системы указанных языков. Многообразие формальных показателей деенричастных конструкций, образующих синтаксические обороты в таджикском языке, в равной мере предполагает разнообразие смысловых значений, присущих указанным оборотам. Наличие многочисленных деепричастных конструкций, обладающих различными релятивными отнощениями в русском языке, и отсутствие аналогичных указанным оборотам конструкций в таджикском языке свидетельствуют о больщом расхождении, существующем между аналогичными единицами исследуемых языков как по формальному, так и по смысловому значению.

Деепричастные конструкции были рассмотрены в двух аспектах: в плане содержания и в плане выражения.

Рассматривая оба плана применительно к деепричастным оборотам, можно сказать, что указанные обороты, обладая определенной семантической структурой и выражая разные релятивные и другие семантические отнощения, имеют онределенное внешнее синтаксическое построение, свойственное грамматическому строю сопоставляемых языков. Совокупность смысловых значений составляет план содержания, а формальное построение - план

245

выражения деепричастных оборотов.

Поскольку полное раскрытие глубннных структур плана содержания синтаксических единиц с нозиции моделирования заслуживает специального изучения, мы ограничились лишь определением основных, главных семантических и синтаксических свойств деепричастных оборотов.

Следовательно, если рассмотреть язык как систему, то грамматические категории следует принять в качестве выразителей содержательных, т.е. логических категорий, сводимых к глубинным структурам, получившим выражение в разных поверхностных структурах, что дает возможность перехода от единиц одного языка к единицам другого.

В результате исследования было также выявлено, что среди семантических свойств, составляющих плап содержания деепричастных оборотов, главенствующее место занимают временные отношения, тесно переплетающиеся с другими оттенками. С этой точки зрения заслуживает внимания структурный тин синтаксических конструкций, в общий нлан содержания которых входит полная одновременность между действиями, конкретно выраженная формой сказуемого, употребленного в прошедшем времени.

Известно, что в деепричастных конструкциях потенциально содержатся временные отношення, которые находят конкретное выражение в формах сказуемых нростого предложения. Поэтому когда речь шла о деепричастных оборотах, то они рассматривались не изолированно, а как составная часть синтаксического целого.

Одновременно были также определены, уточнены и подтверждены временные отношения, содержашиеся в деенричастных оборотах исходного языка, что позволяет, во-первых, разграничить их смысловое значение, во-вторых, провести грань между распльшчатыми семантическими оттенками, и, в-третьих, уясннть специфику их

246

употребления.

Частично был рассмотрен вопрос о соотношении деепричастных конструкций русского и таджикского языков с точки зрения их взаимозаменяемости (эквивалентности) при переводе.

Прежде чем теоретически обосновать возможности передачи русских деепричастных оборотов на таджикский, были рассмотрены аналогичные категории двух языков в сопоставительном плане и нод углом зрения их взаимозаменяемости при переводе. При неравноценности сходных категорий двух языков, единственная деепричастная конструкция таджикского языка не может исчерпывать всего набора смысловых значений, семантико-стилистических отношений, присущих деепричастным оборотам русского языка и поэтому предварительно определена степень совпадения аналогичных категорий двух языков. Таким образом, вначале возникла необходимость установления возможного соответствия между исследуемыми категориями двух языков, а затем выдвинуты общетеоретические нринципы трансформации деепричастных оборотов русского языка в единицы таджикского.

Нами было дано подробное онисание аналогичных категорий двух языков с позиции их взаимозаменяемости. При сопоставлении указанных категорий установлено, что сходство нроявляется (частично) как в семантике, так и в синтаксической функции указанных категорий, что позволяет взаимозаменять их при переводе.

В рассматриваемых языках деепричастия выражают одновременность и последовательность действий, и, независимо от тина временных отношений, они могут взаимозаменяться.

В результате исследования было выявлено, что причастия (имеются в виду краткие причастия и деепричастия), а также грамматические категории русского языка обладают общими или модифицированными морфологическими признаками. Эти факты

247

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Глагол - часть речи, выражающая грамматическое значение действия (т.е. признака подвижного, реализующегося во времени) и функционирующая по преимуществу в качестве сказуемого. Рассматривая две части приведенного определения в общетипологическом плане, можно заметить, что значение действия и функционирование в качестве сказуемого не связаны между собой жесткой логической связью. Само по себе выражение «по преимуществу» означает, что в принципе глагол может функционировать и не в качестве сказуемого, а грамматическое значение действия может выражаться и независимо от предикативной функции.

С морфологической точки зрения, глагол во многих языках (в том числе в таджикском и русском) представляет собой сложную систему грамматических форм. Сложность этой системы определяется, прежде всего, тем, что именно в глагольных формах выражаются так называемые предикативные категории, т.е. категории, связанные с содержанием всего предложения (время, наклонение и лицо). С другой стороны, коль скоро глагол может выступать не только в функции сказуемого, в языке могут существовать снециальные морфологические механизмы, обеспечивающие непредикативное использование глагольного слова.

Соответственно, в рамках глагольной лексемы в разных языках объединяются не только предикативные формы, т.е. формы, используемые в функции сказуемого, но также и целая система непредикативных форм, описываемая такими терминами, как инфинитив, причастие, деепричастие, герундий, герундив, супип, масдар и т.п.

Центром глагольной системы практически все исследователи

249

признают личные формы, обладающие полным набором глагольных морфологических категорий и выполняющие синтаксическую роль сказуемого. Неличные формы трактуются как периферия, а иногда и выводятся за пределы глагольной системы, получая различную интерпретацию. Такое решение более чем традиционно. Известно, что древние греки, создатели александрийской системы грамматики, легшей в основу традиционной грамматики, считали причастие самостоятельной речью (Античные теории, 1936, 118).

Преобладающей в русской грамматической традиции является широкая трактовка глагола, при которой неличные формы включаются в состав глагольной парадигмы.

Разумеется, обсуждаемая проблема носит отчасш терминологический характер, поскольку при всех различиях в подходе исследователи опираются на одни и те же свойства рассматриваемых форм. Широкая трактовка состава глагольной парадигмы позволяет дать более целостное представление о глаголе и обладает иреимушеством системного подхода. Неспрягаемые, или неличные, формы образуются от определенных глагольных основ. Основные глагольные категории являются общими как для личных, так и для неличных форм глагола, хотя и проявляются в последних особым образом. Для русского языка общеглагольными (т.е. характериыми для всех форм глагола) являются категории вида и залога.

Помимо неличных глагольных форм, в системе рассматриваемых языков щироко представлены глагольные дериваты -существительные, прилагательные и наречия, образованные от глагольных основ. Несмотря на принциииальное отличие этих лексем от неличных глагольных форм, они иногда нривлекались к рассмотрению, поскольку при соиоставительном изучении оказывается более важной возможность выразить то или иное значение, чем формальная принадлежность к той или иной части речи.

250

В ходе сопоставления было определено, что для глагола в обоих языках, помимо общих признаков, характерны отличительные свойства, выражающиеся преимущественно в синтаксических особенностях и, в меньщей мере, - в структурных. Динамика развития названных форм в этих языках различна.

В рассматриваемых языках неопределенная форма глагола вне словосочетания называет действие безотносительно к наклонению, времени, лицу, числу.

С глаголом инфинитив в русском языке связывает: общность основы, наличие у инфинитива глагольных категорий вида, залога, переходности и непереходности, его участие в образовании описательной (сложной) формы будущего времени (в качестве ее знаменательной части) и способность выступать в функции форм наклонения.

Глагольная форма инфинитива (масдара) таджикского языка особенно отчетливо проявляется в том, что ему свойственна такая чисто глагольная грамматическая категория, как залог. Основная форма инфинитива используется всегда в значении активного залога, сложная форма инфинитива, образуемая при помощи глагола шудан -'делаться', 'становиться', имеет пассивное значение.

Основная форма инфинитива сама по себе не выражает времени. Однако всей системе форм инфинитива в целом не чужды категории видо-временных отнощений, носкольку имеется специальная «длительная» (или определенная) форма инфинитива с вспомогательным глаголом истодан - 'стоять', 'пребывать в какой-то определенный момент в прошлом или настоящем'.

Из специфических синтаксических особенностей, присущих глаголу, инфинитив в таджикском языке сохраняет глагольное управление. По своему значению инфинитив таджикского языка

равняется имени действия: гуфтан -' говорить', 'говорение'; хопдан -'

251

читать', 'чтение'.

В качестве определения при инфинитиве, эквивалентно любому другому имени, может быть использована местоименная энклитика: забони хорщп донистанам кор дод - знание иностранного языка оказалось полезным.

В отличие от русского языка, в таджикском существуют две формы усеченного инфинитива. Второй вид усеченного инфинитива, внешне относимый с причастием прошедшего времени, употребляется только с личными формами глагола тавонистан - 'мочь'. Для русского языка подобные формы инфинитива не характерны, поэтому их значения передаются глаголами в спрягаемой форме.

Глагольные свойства инфинитива в таджикском языке по сравпению с русским более ощутимы, что выражается в способпости инфинитива проявлять себя подобно личным глагольным формам, иметь прямое, косвенное дополнение и обстоятельство. В то же время он вступает в изафетную связь и с именными частями речи.

Инфинитив в русском языке при определенных условиях, оставаясь названием глагольного признака, может и не вызывать представление о производителе признака; это имеет место там, где инфинитив выступает в качестве дополнения, где он имеет значение объекта. Благодаря этому можно различать субъектное употребление инфинитива и объектное его употребление. Объективация инфинитива не есть переход его в название субстанции: это только результат зависимого его положения, при котором он не сохраняет всей полноты своего значения.

Своеобразным свойством инфинитива в русском языке является адвербиализация, в случае, когда он не сочетается как с сопутствующим, с представлением о субъекте, производителе действия: он, видать, болен.

Так как инфинитив в русском языке потенциально содержит в себе

252

отношение к лицу, то возможны модальные употребления его в функции всех основных наклонений глагола.

Различия и сходства между таджикским и русским языками больше всего наблюдается в образовании инфинитивных словосочетаний. Инфинитив таджикского языка со своими глагольными свойствами может образовывать различные типы конструкций:


пд	и
пд

	2
кд

и - инфинитив

Hi - изафет

кд - косвенное дополнение

ов - обстоятельство времени

ом - обстоятельство места

оод - обстоятельство образа действия

пд - прямое дополнение


		1			2
0	од		пд	или	кд		и
	од		пд		кд		и





4
с	)В		кд	или		пд
	)В		кд			пд




3
ом

В современном таджикском языке инфинитив обладает функцией соединения постпозитивных членов двумя способами связи -посредством изафета и предлога, что пе характерно для русского языка. Схематически этот тип конструкций может быть выражен следующим образом:


4	И	4	рс

12 3 4

рс - распространенное слово

Таджикский язык характеризуется широким распространением инфинитивных словосочетаний с послелогами, которые не свойственны русскому языку.

В обоих сопоставляемых языках встречаются конструкции.

254

представляющие собой сочетания инфинитива или инфинитивного оборота с глаголами, выражающими начало и длительность действия.

Общность инфинитива в сопоставляемых языках проявляется также в способности сочетаться с модальными глаголами; в таджикском языке хостан - 'хотеть' и тавонистан -' мочь'. Инфинитив в русском языке чаще всего сочетается с глаголами, лексические значения которых однородны или с видовыми, или с модальными значениями {не мог сказать, он намерен приехать). Инфинитив в сочетании с глаголами модальной окраски передает прежде всего многообразие и богатство модальных значений, выражаемых в русском языке обычно формами косвенных наклонений.

В таджикском языке щирокое развитие получило сочетание инфинитива с модальными словами и оборотами долженствования.

Можно также обнаружить асимметрию в способности инфинитива в русском языке приобретать все более широкие права экспрессивного, нереносного замещения личных форм глагола, например: И царица - хохотать, и плечами полсимать (Пущкин). Подобное явление не свойственно таджикскому инфинитиву.

Что касается нричастий в соноставляемых языках, то следует отметить, что они рассматривались в качестве адъективной репрезентации глагола. В насгоящем исследовании идея категории репрезентащш, сформулированная А.И.Смирницким, впервые применяется к таджикскому материалу. При этом наиболее важным является то, что, в отличие от русского языка, в котором адъективная и адвербиальная репрезентации глагола (причастия и деепричастия) морфологически резко противопоставлены, в таджикском языке обнаруживаются формы причастий и деепричастий, характер которых выявляется лишь синтаксически. Таковы в таджикском языке формы прошедшего

времени на -а (хонда) и настоящего определенного времени на -а

255

{хонда истода). Можно утверждать, что в этих формах наблюдается, с точки зрения морфологии, нейтрализация адъективной и адвербиальной репрезентаций глагола.

Данное явление, по-нашему мнению, тесно связано с общей структурно-типологической характеристикой сопоставляемых языков. В русском языке, относящемся к синтетическим языкам, причастия, подобно прилагательным, обладают целым набором согласовательных грамматических категорий: род, число, падеж. В силу этого причастия резко противостоят деепричастиям. В таджикском язьже (преимущественно аналитическом) причастия отличаются от деепричастий, прежде всего, своей синтаксической функцией.

В русском и таджикском языках причастия образуются от основ настоящего и прошедшего времени. В то же время причастные формы таджикского языка производятся также от инфинитива.

Формальными показателями причастий в сопоставляемых языках являются специальные суффиксы -ущ ,-ющ, -ащ, -ящ, -ом, -ем, -им, -вш, -ш, епи, -ни, -т - в русском языке и -апда, -янда, -гп, -п, -а - в таджикском.

Двойственная глагольно-именная природа причастий определяет многообразие их форм, множественность синтаксических функций.

По количеству грамматических форм причастия таджикского языка намного богаче, чем причастия русского языка. В таджикском языке насчитывается 7 причастных форм (причем, три формы образуются при помощи суффикса -гп), в русском - 4 формы.

В характере синтаксического функционирования причастий в русском и таджикском языках обнаруживается значительный нараллелизм: причастия в обоих языках выполняют однородные синтаксические функции, а также имеют сходные по грамматической структуре синтаксические синонимы (определительные придаточные

предложения с глаголом-сказуемым, соответствующим причастию).

256

Первичной синтаксической функцией причастия, как и имени прилагательного, в исследуемых языках является функция определения, при этом характер связи определения с определяемым словом неодинаков. Если в русском языке атрибутивная конструкция оформляется при помощи синтаксической связи (подчинительной), то в таджикском языке согласовательные именные категории отсутствуют и атрибутивная конструкция оформляется при помощи изафета.

Одиночное необособленное причастное определение в русском языке помещается обычно в препозиции к определяемому слову, а причастный оборот тяготеет к постпозиции. В таджикском языке как для одиночных причастий, так и для причастных оборотов, более характерна постпозиция.

Что касается реализации грамматических категорий иричастий, то в русском и таджикском языках они резко различаются. Временные парадигмы русского и таджикского причастий асимметричны. В таджикском языке причастия могут выражать временные значения более дифференцированно, чем в русском. Это связано с тем, что в русском языке оттенки временных значений могут передаваться посредством категории вида, собственно временная парадигма причастий исчерпывается лищь формами настоящего и прощедщего времени.

Подобного рода асимметрия обнаруживается и при сравнении нричастий русского и таджикского языков с точки зрения выражения в них морфологической категории залога. Если в русском языке прагстически любое причастие можег бьпъ одновременно квалифицировано как действительное или страдательное независимо от коитекста, то в таджикском языке наряду с причастиями, в которых залог выражен морфологически (хондашуда), имеются формы, залоговое значение

которых может быть однозначно установлено лищь в контексте

257

{духтари хондагп, китоби ман хопдаги). Естественно, что данные формы могут использоваться для перевода русских причастий лишь в том случае, если в контексте имеется однозначное указание на направленность действия, обозначенного причастной формой. В противном случае может возникнуть нежелательная омонимия.

В русском языке аналитические формы глагола с использованием причастий служат лишь для выражения залогового (страдательного) значения глаголов совершенного вида, причем единственный тип причастий, используемый в этих формах, - это краткое страдательное причастие прошедшего времени. В таджикском языке аналитические формы с использованием причастий распространены гораздо шире. Они используются не только для выражения страдательного значения, но и при образовании ряда временных форм.

Исследование выявило способность причастий в обоих языках утрачивать процессуальное значение, отрываясь тем самым от глагольной парадигмы. Выступая в определительной функции, причастия переходят в разряд имен прилагательных. Данный процесс может иметь место и в причастиях, выступаюшнх в составе аналитических глагольных форм пассива, т.е. в причастиях, выполняющих не атрибутивную, а предикативную функцию.

В этом случае возникает конструкция статива (пассива состояния), в значении которого нельзя обнаружить глагольной процессуальности. Теория статива, разработанная на русском материале Л.Л.Буланиным, нашла нодтверждение и в таджикском языке. Стативные конструкции обоих языков могут быть синонимичны конструкциям с именами прилагательными, что проявляется и при переводе.

Рассмотренные впервые в сопоставительном плане случаи перехода причастий в разряд имен прилагательных и существительных (адъективация и субстантивация) позволили установить факт

258

расхождении между русским и таджикским языками в том, что в них тенденция к переходу в другие части речи свойствепна разным морфологическим типам причастий. Адъективации в русском языке в той или иной степени подвержены все морфологические тины причастий. Наиболее активно адъективируются страдательные причастия прошедшего времени, образованные от глаголов совершенного вида, В таджикском языке причастные формы настояще-будуш,его времени подвергаются процессу адъективации крайне редко. Практически совсем не переходят в имена прилагательные причастия настоящего определенного времени и аналитические страдательные причастия, образованные ири иомощи глагола шудаи.

Субстантивированные формы в сопоставляемых языках могут принимать в той или иной степени все морфологические типы причастий. В русском языке чаще других субстантивируются действительные причастия настоящего времени и страдательные причастия прошедшего времени, однако ни один тип причастий не нодвержен массовой субстантивации. В таджикском языке массовый характер носит субстантивация причастных форм настоящего времени на -анда {-янда).

Анализ перевода русских конструкций с причастиями на таджикский язык выявил основные закономерности, связанные с передачей категориальной семантики этих специфических глагольных форм, В зависимости от того, в какой стеиени в причастии сохраняется процессуальная семантика, велик или, напротив, мал удельный вес случаев, когда нричастие может переводиться описательной конструкцией, т.е, посредством личпой формы глагола в сочетании с относительным местоимением.

Замыкающая номенклатура неспрягаемых форм глагола -деепричастие - в обоих языках выполняет общую функцию, т,е,

259

обозначает добавочное второстепенное действие, сопутствуюш,ее основному глагольному действию:

В русском языке имеется два типа деепричастий, в основу деления на которые положен видо-временной признак:

а) деепричастие совершенного вида;

б) деепричастие несовершенного вида.

В таджикском языке выделяется три типа деепричастных форм:

а) деепричастие прошедшего времени, образующееся от основы
прошедшего времени глагола при помош;и суффикса -а;

б) деепричастие настоящего определенного времени,
образующееся от деепричастия прощедшего времени основного
глагола с помощью вспомогательного глагола истодан в форме
причастия прошедшего времени;

в) деепричастие настоящего времени, образующееся от основы
настоящего времени глаголов при помощи суффикса -он.

Своеобразие деепричастпой формы в таджикском языке наблюдается в употреблении деепричастных оборотов прошедшего времени, где у нее также выявляются глагольные свойства. Это может быть показано в следующей схеме:

Деепричастие настоящего времени в таджикском языке в большей мере сохраняет свои глагольные свойства, о чем свидетельствует образование деепричастных словосочетаний, где деепричастию предшествует слово, выражающее в предложении функцию дополнения и обстоятельства. В отличие от русского языка, таджикское деепричастие прошедшего времени может образовывать сложные обороты, в которых деепричастия выступают как однородные члены:

пд	ДПВ	ДПВ ДПВ

	2	3 4
Кд

Асимметрия наблюдается также в выполняемых деепричастиями синтаксических функциях. Деепричастия в русском языке способны употребляться в составе: главного сказуемого настоящего времени, главного сказуемого нрошедшего времени, главного сказуемого сослагательного наклонения.

Имеется также немало примеров, где деепричастия входят в односоставные предложения, образуя вместе с ними в составе придаточного предложения предложение сложное.

В русском языке (если речь идет об областном языке) встречаются деепричастия и в составе главного члена односоставного предложепия, причем, имеются обороты, где субъект действия, выраженного деепричастием, представлен формой родительного падежа в сочетании с предлогом у или деепричастием, образованным от безличных глаголов.

Для русского языка характерна интенсивность нроцесса

адвербиализации деенричастий. Сильный налет наречности лежит на

261

деепричастиях несовершенного вида, и притом на формах без -ся (-сь) в большей степени, чем на формах с -ся (-сь) (конечно, только в том случае, если те и другие деепричастия имеют непереходное значение).

Можно констатировать, что процесс адвербиализации деепричастий в современном русском языке более активно протекает внутри форм несовершенного вида. Формы прошедшего времени совершенного вида еш;е настолько глубоко и органически слиты с системой глагола, что наречия бессильны втянуть их в свою сферу.

Синтаксическая роль деепричастий в сопоставляемых языках сводится к выражению значений обстоятельства времени, образа действия, причины, условия, уступки. Кроме того, дополнительное (добавочное) действие, выраженное деепричастием, всегда относится к тому же лицу, что и действие сказуемого.

Таким образом, система неспрягаемых форм глагола в двух языках (русском и таджикском) была рассмотрена нами в трех аспектах: а) в плане выражения; б) в плане содержания; в) в плане функционирования.

В плане выражения неспрягаемые формы глагола таджикского языка характеризуются более явным аналитизмом. Аналитизм захватывает прежде всего реляционные категории, то есть те, что отражают связь слов в предложении. Вообш;е, глагольная морфология в таджикском языке более сложна, чем именная (в русском -наоборот). В глаголе аналитизм проявляется в наличии членимых грамматических форм. Таджикскому языку менее свойственно и совмешение означаемых при выражении грамматических категорий. В плане содержания оба языка характеризуются примерно одинаковым набором грамматических категорий, однако внутреннее членение категорий весьма различно.

В плане функционирования морфологических категорий таджикский язык характеризуется менее жесткой связью между

262 % ■

грамматической категорией и лексическим значением слова. Форма времени и залога также имеет меньше лексических ограничений, чем в русском языке. Вместе с тем, грамматические формы и конструкции иснользуются для дифференциации значений, выражаемых в русском языке словообразовательными средствами.

Во многих особенностях неличных форм глагола соиоставляемых языков проявляются обш,еязыковые тенденции - если не универсальные, но такие, которые часто обнаруживаются в языках самых разных систем. Среди них, например, общность происхождения неспрягаемых форм, процессы субстантивации, адъективации и адвербиализации. Эти и многие другие факты подчеркивают, что в особенностях таджикского и русского языков проявляются многие общие тенденции языка.

263

БИБЛИОГРАФИЯ НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абакумов СИ. Современный русский литературный язык. - М.:
Современная наука, 1942. - 183 с.

2. Абакумов СИ. Причастие // Русский язык в школе. - 1938, № 4. -
С 25-32

3. Абдурахманов У. Неспрягаемые глагольные формы в современном
таджикском литературном языке: Автореф. дис... канд. филолог,
наук.-Душанбе, 1983.-23 с.

4. Абдурахманов У. Неспрягаемые глагольные формы в современном
таджикском и персидском языках. -Душанбе: Дониш, 1988. -168 с.

5. Аванесов Р.И., Сидоров В.И. Очерк грамматики русского
литературного языка. - М., 1945. - 203 с.

6. Адмони В.Г. О портативности и грамматических структурах //
Морфологическая структура слова в языках различных типов. -
М.; Д.: Изд-во АН СССР, 1963. - С. 183-189.

7. Акрамов М. Адъективные словосочетания в современном
таджикском литературном языке: Автореф. дис... канд. филолог,
наук. - Душанбе, 1973. - 32 с.

8. Акрамов М. Адъективные словосочетания в современном
таджикском литературном языке. - Душанбе: Ирфон, 1973. - 84 с.

9. Аксаков К.С О русских глаголах. - М., 1955. - 47 с.

10. Андреев В. Ф. Знаменательные и служебные слова в русской речи.
- Журнал министерства народного просвещения, 1952. - 56 с.

11. Аннепский И.У. Критика "Синтаксиса русского языка" Д.Н.
Овсянико-Куликовского. - Журнал министерства народного
просвеш;ения, 1903. - 22 с.

12. Античные теории. - М. 1936. - 315 с.

13. Аракин В.Д. О сопоставительном изучении языков // ИЯШ, 1946. -

№3.-8 с.

264

14. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка "Событие". -
С. 13-19. -М.: Наука, 1988.-341 с.

15. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. - М.: Сов.
энциклопедия, 1966. - 607 с.

16. Ахмедова У. Глагольные формы с истодан в современном
таджикском языке: Автореф. дис... канд. филолог, наук. -
Сталинабад, 1960. - 26 с.

17. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. -
М, 1955.-416 с.

18. Барсов А.Р. Российская грамматика. - М.: Изд-во Московского
университета, 1981. - 776 с.

19. Баскаков Н.А. К теоретическим основам разработки
сравнительно-сопоставительного метода // РЯ НШ. - 1961. - № 4. -
С. 24-32.

20. Бахарев А.И. О соотношении причастий и прилагательных в
русском языке // Вопросы теории русского языка и методики его
преподавания. - Саратов, 1970. Вып. 2. - С. 22-26.

21. Бедняков А.С. Переход причастий в прилагательные // Русский
язык в школе. -1957. - № 6. - 22-26 с.

22. Белошапкова В.А. Минимальные структурные схемы русского
предложения // Русский язык за рубежом. - 1978. - № 5. - С. 55-59.

23. Беляева Е.И. Функционально-семантические поля модальности в
английском и русском языках. - Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та,
1985.-180 с.

24. Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М.: Прогресс, 1974. - 447 с.

25. Берка К. Функция глагола быть с точки зрения современной
формальной логики // Логико-грамматические очерки. - М.:
Высш. шк., 1961.-С. 160-180

265

26. Бернштейн СИ. Основные вопросы синтаксиса в освещении А.А.
Шахматова // Изв. отд. рус. языка и словесности АН, 1920. - Т. 25.
- С. 224-255

27. Блумфильд Л. Язык и история языкознания XIX-XX вв. в очерках
и извлечениях. - М.: Наука, 1965. - 345 с.

28. Богданов В.В. Семантико-грамматический статус инфинитива.
Оныт типологического анализа // Исследования по семантике:
Лексическая и грамматическая семантика. - Уфа, 1980. - С. 164-
182

29. Богородицкий В.Р. Русская грамматика. - Казань, 1918. - С. 164-
17

30. Бодуэн де Куртенэ И.А. О смешанном характере всех языков //
Избранные труды по общему языкознанию, т. 1. - М., 1963. - 303 с.

31. Бозидов И. Ч,умлаи мураккаби феъли х,олй // Мактаби советй. -
1957.-№6.-С. 13-20

32. Бойко А.Р. Сочетания с инфинитивом несоверщенного вида в
современном русском языке. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, - 1973. -
136 с.

33. Болдырев Р.В. Рассуждения о глаголах. - Труды общества
любителей российской словесности, 1912. ч. 2. - С. 68-84

34. Бондаренко И.В. О типах полипредикативных конструкций с
инфинитивом в функции предиката зависимой части //
Инфинитивные формы глагола. - Новосибирск, 1980. - С. 134-142

35. Бондаренко И.В. Союзные инфинитивные конструкции со
специфической зависимой частью в современном русском языке:
Автореф. дне... канд. филолог, наук. - Томск, 1982. - 23 с.

36. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола. - М.: Просвещение,
1971.-485 с.

266

37. Бортель В. О грамматическом статусе смешанных классов слов //
Вопросы грамматики и лексикологии русского языка. - Кишинев,
1979.-С. 17-36

38. Бортэ Л.В. Глубина взаимодействия частей речи в современном
русском языке. -Кишинев: Штиница, 1977. - 108 с.

39. Брицин В.М. Синтаксис и семантика инфинитива в современном
русском языке. - Киев: Наукова думка, 1990. - 320 с.

40. Будде Е.У. Вонросы методологии русского языкознания. - Казань,
1917.-56 с.

41. Будилович А.С. Начертание церковно-славянской грамматики
применительно к общей теории русского и других родственных
языков. - М., 1864. - С. 281

42. Буланин Л.Л. Трудные вопросы морфологии. - М.: Просвещение,
1977.-207 с.

43. Буланин Л.Л. К соотношению пассива и статива в русском языке //
Проблема теории грамматического залога. - Л., 1978. - С. 197-202

44. Буланин Л.Л. Категория залога в современном русском языке. -
Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.-86 с.

45. Булаховский Л.А. Русский литературный язык первой ноловины
XIX в. Фонетика. Морфология. Ударение. Синтаксис. - М., 1954. -
380 с.

46. Булаховский Л.А. Курс русского литературного языка. 5-е изд. -
Киев: Рад. шк., 1958. Т. 1. - 446 с.

47. Буранов Дж. Сравнительная типология английского и тюркских
языков. - М., 1983. - 203 с.

48. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. - М:
Учпедизд., 1959. - 622 с.

49. Васильева И.Г. Конструкции, содержакще в качесгве предикативной
основы сочегания инфинитива с именами суш;ествительными и

глаголами: Автореф. дис. канд. филолог, наук. - М., 1987. - 13 с.

267

50. Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. - М.,
1937.-105 с.

51. Вейсман Р. Заметки к истории русской грамматики. - М., 1974. -
120 с.

52. Виноградов В.В. Из истории изучения русского синтаксиса: (От
Ломоносова до Фортунатова). - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1958. -
400 с.

53. Виноградов В.В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове). -
М.: Высшая школа, 1972. - 613 с.

54. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в
русском языке // В.В. Виноградов. Избранные труды.
Исследования по русской грамматике. - М.: Наука, 1975. - С. 53-
87

55. Виноградов В.В. Русский язык. - М.: Высшая школа, 1986. - 640 с.

56. Винокур В.А. Современный русский язык. - М., 1986. - 485 с.

57. Вихованецъ И.Р. Частини мови в семантико-грамматичному аспект^ -
Киев: Наукова думка, 1988. - 256 с.

58. Воинова Е.И. Предикативные слова на -о нри инфинитиве //
Некоторые вонросы сочетаний слов и словообразование
современного русского языка. - Л., 1965. - С. 19-29

51. Волынец Т.Н. Семантика и грамматика русского нричастия в
тексте. - Минск, 1999. - 31 с.

52. Вопросы теории частей речи: На материале языков различных
типов. - Л.: Наука, 1968. - 343 с.

53. Восканян Г.Р. Инфинитив в современном персидском языке:
Автореф.дпс.канд.фплолог.наук. - М., 1958. - 23 с.

54. Востоков А.Х. Русская грамматика, изд. 12-е. - СПб., 1874. - XII.
-216 с.

55. Габинскпй М.А. К логической интерпретации вопроса // Логико-
грамматические очерки. - М., 1967. С. - 247-255.

268

56. Гак В.Г. Русский язык в сопоставлении с французским. - М.:
Русский язык, 1975. - 218 с.

57. Гак В.Г. Сопоставительное изучение языков и лингвистическая
типология // Русский язык за рубежом. - 1974. - № 3. - С. 40-45

58. Ганиева Н.Р. Семантический анализ глаголов речи микрополя
«говорить» в разноструктурных языках. - Худжанд, 2002. - 120 с.

59. Гвоздиков Б.А. Опыт классификации залогов русского глагола. -
М., 1964.-227 с.

60. Гераськина Т.Р. Адъективация причастий в русском и
белорусском языках: Автореф. дис... канд.филолог.наук. - Минск,
1981.-25 с.

61. Гехтляр С.Я. Русский инфинитив: категориальная характеристика,
функционирование. - Санкт-Петербург-Брянск, 1996. - 258 с.

62. Глаголевский П. Синтаксис языка русских пословиц. - Спб., 1972.
-С. 13-40

63. Грамматика современного русского литературного языка. - М.:
Наука, 1970.-767 с.

64. Грамматикам забони адабии ?(_;озираи тоник. - Душанбе: Дониш,
чилди 1, 1985.-356 с.

65. Грамматикам забони адабии х,озираи тоник. - Душанбе: Дониш,
чилди 2, 1987.-317 С.

66. Гришина Н.И. Место инфинитивных предложений в
синтаксической системе современного русского языка: Автореф.
дис... канд. филолог, наук.-М., 1988. -22 с.

67. Гурычева М.С. Сравнительно-сопоставительпая грамматика
романских языков: итало-романская подгруппа. - М.: Наука, 1966.
- 305 с.

68. Гухман М.М. Типологические исследования. - М.: Наука, 1972. -
118 с.

269

69. Данченко Г.В. Категория времени в нричастиях: Автореф.дис...
канд.филолог.наук. -М., 1977. - 16 с.

70. Демьянова Е.М. О переходе действнтельных причастий
прошедшего времени в прилагательные // Русский язык в школе. -
1973.-№ 5.-С. 80-88

71. Джабборова М.Т. Сопоставительно-типологическая характеристика,
система причастий в русском и таджикском языках: Автореф.
дис... канд. филолог, наук. - Душанбе, 1990. - 23 с.

72. Джабборова М.Т. Переход причастий в прилагательные в русском
и таджикском языках. - Душанбе: Дониш, 1999. - 37 с.

73. Джабборова М.Т. Переход причастий в имена суш;ествительные в
русском и таджикском языках. - Душанбе: Российско-Таджикский
(славянский) университет, 2000. - 34 с.

74. Джабборова М.Т. Система причастий в русском и таджикском
языках. - Душанбе: Российско-Таджикский (славянский)
университет, 2003. - 130 с.

75. Джавов А.Г. Структурные типы глагола современного языка
дари.: Автореф. дис... канд. филолог, наук. - М., 1988. - 18 с.

76. Джоши Шьяма. Инфинитив в русском языке и в языке хинди;
Автореф.дис...канд.филолог.наук. - М., 1986. - 16 с.

77. Джураев Р. Из истории времени и модальных значений
глагольных форм таджикского и персидского языков (на
материале сочинения «Асрор-ут-тавхид »). - Душанбе, 1962. - 31 с.

78. Дмитриев И.А. Сочетания с инфинитивом несовершенного вида в
русском языке: Автореф. дис.. .канд. филолог, наук. - М., 1948. -13 с.

79. Дуценко Н.Р. Категория вида в русских причастиях: Автореф.
дис... канд. филолог, наук. -М., 1982.-22 с.

80. Есперсен О. Философия грамматики. - М.: Рус. яз., 1982. - 403 с.

270

81. Ефимов В.А., Расторгуева B.C., Шарова Е.Н. Языки юго-заиадной
группы. Персидский. Таджикский. Дари // Осповы ирапского
языкознапия. Новоиранские языки. - М., 1982. - С. 5-230.

82. Жирмунский В.М. О природе частей речи и их классификации //
Вопросы частей речи : На материале языков различных типов. -
Л.: Наука, 1968.-С. 7-32

83. Жирмунский В.М. Лингвистическая типология - общее
языкознание. Внутренняя структура. - М., 1972. - 305 с.

84. Житомирский К. Правописание. - М., 1955. - С. 56.

85. Забони адабии х,озираи точик. Лексикология. Фонетика ва
морфология. Кисми 1. -Душанбе: Маориф, 1982. -240 с.

86. Забони адабии х,озираи точик. Синтаксис. К^исми 2. - Душанбе:
Маориф, 1985.-230 с.

87. Задорожный Б.М. Значение и употребление причастий в
германских языках: Автореф.дис.докт.филолог.наук. - М., 1964. -
32 с.

88. Залеман КГ., Жуковский В.Р. Краткая грамматика новоперсидского
языка. -Спб., 1990.-100 с.

89. Зарецкая Е.Н. Типология глагольного формообразования (На
материале русского, английского и венгерского языков). - М.:
Академический проект, 2001. - 158 с.

90. Золотова Г.А. О синтаксической природе современного русского
инфинитива // Науч. докл. высш. шк. филол. науки. - 1979. - № 5. -
С. 49-51

91. Золотова Г.А. Коммуникативные аснекты русского синтаксиса. -
М.: Наука, 1982.-273 с.

92. Нброхимов С. Глаголы движения в русском и таджикском языках.
-Душанбе, 1987.-187 с.

271

93. Иванникова Е.Р. О так называемом процессе адъективации
причастий // Вопросы исторической лексикологии и лексикографии
восгочнославянских языков.-М., 1974.-С.297-304

94. Из трудов Шахматова А.А. по современному русскому языку.
Учение о частях речи. - М.: Учиедизд., 1952. - 272 с.

95. Иомдин Л.Л. Согласование в современном языке: Автореф. дис...
канд. филолог, наук. - М., 1982. - 22 с.

96. Исаченко А.В. Грамматический строй русского языка в
* сопоставлении со словацким: Морфология. Т.1. - Братислава,

1965.-302 с.

97. Исматуллоев М. Оид ба масъалаи сифати феълй дар забони
адабии хозираи то^^ик // Учен. зап. Сталинаб. пед. ин-та. - 1954. Т.
4, Вып. 2.-С. 111-116

9S. Историко-типологическая морфология германских языков. - М.: Наука, 1978.-308 с.

99. Истрина Е.С. Синтаксические явления Синодального списка 1
Новгородской летописи. - Изв. отд. рус. языка и словесности АН,
1919. Т. 24. кн. 2.-105 с.

100. Калайдович И.Ф. Грамматика языка русского. Ч. 1. Познание
слова. -М., 1834

101. Калакуцкая Л.Н. Адъективация причастий в современном русском
литературном языке. - М.: Наука, 1971. - 227 с.

102. Калакуцкая Л.Н. Время причастий // Русский язык в школе. - 1967.
-№1.- С. 62-68

ЮЗ.Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. - Л., 1972.

-216 с. 104.Кенешбекова Н.А. Сопоставительно-типологический анализ

причастий киргизского и русского языков: Автореф. дис... канд.

филолог, наук. - Алма-Ата, 1988. - С. 22

272

ш)

105.Керимова А.А. Таджикский язык // Языки мира. Иранские языки.

Юго-западные иранские языки. - М., 1972. - С. 96-124 106.Климов М.Н. Учебник французского языка. - М.: Просвещение,

1980.-С. 231

107. 1Сиселева Л.Н. Язык дари Афганистана. -М.: Наука, 1964. -126 с.

108. Ковалев А.А,, Шарбатов Г.Ш. Учебник арабского языка. - 2-е
изд. - М.: Наука, 1969. - 687 с.

109. Корнеева В.А. Грамматика английского глагола в теории и
нрактике: время, вид, временная отнесенность, залог, наклонение. -
Снб: Союз, 2000. - 448 с.

ПО. Костомаров В.Г., Митрофанова О.Д. Методика как наука. Ст. 2.

Методическая проблематика двуязычия // Русский язык за

рубежом, 1979, № 6. - С. 68-72 т.Краснов И.Р. Нути перехода причастий в прилагательные //

Русский язык в школе. - 1957, № 3, - С. 20-25 112.Кретова В.Н. Нереход причастий в другие части речи // Русский

язык в школе. - 1955. - № 4. - С. 7-10 ПЗ.Крушельницкая Г.К. Очерки по сопоставительной грамматике

немецкого и русского языков. - М.: Нзд-во лит. на иностр. яз.,

1961.-215с. 114.Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. -

М.: Наука, 1978.-116 с. 115.Кузнецов СР. Флективная морфология русского глагола

(словоизменение и формообразование). - Спб., 2000. - 252 с. 116. Кузьмина И.Б., Немченко Е.В. Синтаксис причастных форм в

русских говорах. - М.: Наука, 1971. - 307 с 1 17.ЛИВЩИЦ В.А., Масуми Н., Таджиев Д. Таджикский язык //

Таджикская Советская Социалистическая республика. - Душанбе,

1974.-С. 280-287

273

118.Лопатин В.В. Адъективация причастий в ее отиошеиии к

словообразовапию // Вопросы языкозпания. - 1966. - № 5. - С. 37-

47 119.Лопатин В.В., Милославский И.Г., Шелякин М.Р. Современный

русский язык; Теоретический курс, "Словообразование, морфология". -

М.:Рус. яз., 1989.-261 С. 12О.Макаев Э.Н. Сравнительная сопоставительная и типологическая

грамматика // Вопросы языкознания, 1964. - № 1. - С. 17-25

121. Макеева М.Н. Система средств передачи видовременпых значений
русских причастий в современном английском языке: Автореф.
дис... канд. филолог, наук. - М., 1990. - 19 с.

122. Максимов Л.Ю. О грамматической синонимии в русском языке //
Русский язык в национальной школе. - 1966. - № 2. - С. 9-13

123.Марузо X. Словарь лингвистических терминов. - М.: Изд-во

иностр. лит., 1960. - 436 с.

124. Маслов Ю.С. Введение в языкознание. - М.: Высш. шк., 1977. - 272 с. 125.Маъсумй Н. Феъл // Асарх,ои мунтахаб. Ч^илди 2: Забоншиносй. -

Душанбе, 1980. - С. 176-287 126.Методы сопоставительного изучения языков. - М.: Наука, 1988. -

93 с.

127. Мешанинов И.И. Проблемы развития языка. -Л., 1975. - С. 386 128.Милованова Т.Р. Сравнительная характеристика глагольных

форм изъявительного наклонения таджикского и русского языков

// Очерки по русской филологии. - Душанбе, 1959. вып. 1. Т. 31. -

С. 18-26

129.Мирзоев A.M. Ибора дар забони то^^икй. - Душанбе, 2002. - 308 с. 130.Мирзоев A.M. Словосочетание в таджикском языке: Автореф.

дис... докт. филолог, наук. - Душанбе, 2002. - 55 с.

274

, v 131.Митрофаненкова Р.В, Предикативные единицы инфинитивного

типа в составе сложного иредложения // Синтаксис простого и сложного иредложения. - М,, 1973. - С. 17-29

132. Михайлова О.Э., Шендельс Е.И. Справочник по грамматике
немецкого языка. -М.: Просвещение, 1972.

133. Моисеев А.П. Употребление зависимого инфинитива в
современном русском языке: Автореф. дне... канд. филолог, наук.
-Л., 1952.-20 с.

♦ 134.Мошеев И.Б. Сопоставительно-типологическое исследование

глагольной системы русского и таджикского языков: Система

спрягаемых форм: Автореф. дис... докт. филолог, наук. - Тбилиси,

1983.-49 с. 135.Мошеев И.Б. Грамматические категории глагола в русском и

таджикском языках: Система личных форм. - Душанбе, 1983. - 132

с.
^ 136.Мошеев И.Б. Система неспрягаемых форм глагола в русском и

таджикском языках. -Душанбе, 1989. - 38 с. 137.Мошеев И.Б. О некоторых вопросах сопоставительного изучения

языков // Русский язык и литература в таджикской школе. - 1976. -

№ 4. - С. 24-32 138. Муравьева Л.П. Артикль в современном таджикском и

персидском литературных языках: Автореф. дис... канд. филолог.

наук. -М., 1956. - 16 с.
^, 139. Пабокова СИ. Модальность предложений с зависимым

инфинитивом (значения возможности и необходимости). - М.,

1981.-88 с. 140. Некрасов Н.А. О значении форм русского глагола. - М., СПб.,

1985.-702 с.

275

141.Неменова P.Л. Краткий очерк грамматики таджикского языка //

Краткий таджикско-русский словарь. - Душаибе: Ирфон, 1988. -

С. 429- 488 142.Ниёзму}^аммадов Б., Ниёзй Ш., Бузургзода Л. Грамматикам

забони точикй. К^исми 1: Фонетика ва морфология. - Сталинобод:

Нашр.дав.точик, 1951. - 128 с. 143.Ниёзму;^аммадов Б. Забоншиносии то^^ик. - Душанбе: Дониш,

1970.-396 с.

144. Новое в лингвистике. Вып. 2. - М., 1962. - 252 с.

145. Новожилова О.В. Нсевдоиричастия в современном немецком
языке: Автореф.дис.канд.филолог.наук. - М., 1983. - 22 с.

146.Норматов М. Норядок слов в современном таджикском

литературном языке: Автореф. дис... канд. филолог, наук. -

Душанбе, 1968.-28 с. 147.Обнорский С.Н. Очерки ио морфологии русского глагола. - М.:

Изд-во АПН СССР, 1953. - 252 с. 148.Овсянико-Куликовский Д.Н. Синтаксис русского языка. - М.,

СПб., 1912.-240 с.

149. Одинцова В.И. Употребление действительных причастий
несовершенного вида при подлежащем в зависимости от
препозитивного и временного значения предложения: Автореф.
дис... канд. филолог, наук. - М., 1985. - 20 с.

150. Опыт историко-типологического исследования иранских языков.
Т. П.-М.: Наука, 1975. -

151. Оранский И.М. Изучение истории таджикского и персидского
языка в Петербургском университете. // Очерки по истории
русского востоковедения. - М., 1959, сб. IV. - 154 с.

152. Оранский И.М. Введение в иранскую филологию. - М., 1960.-490 с.

276

153. Оранский И.М. О курсе "История таджикского и персидского
языков" в системе университетского иранистического образования
// Иранская филология. - Ташкент, 1966. - 194 с.

154. Очерки по сопоставительному изучению французского и русского
языков. - М., 1965. - 298 с.

155.Павский Г.П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Рассуждение второе. - Сиб., 1956. - С. 13-18

156. Панов М.В. Русский язык // Языки народов СССР. Т. 1.: Индоевропейские языки. - М., 1966. - С. 55-122

157.Панов М.В. О частях речи в русском языке // Филолог, науки. -1980.-№4.-С. 3-14

158. Пейсиков Л.С. К типологии служебных глаголов в персидском
языке // Вопросы языка и литературы стран Востока. - М., 1958. -
С. 34-41

159. Пейсиков Л.С. Вопросы синтаксиса персидского языка. - М., 1959.

160. Пейсиков Л.С. Лексикология современного персидского языка. -
М., 1975. -206 с.

161. Персидско-русский словарь. - М.: Государственное издательство
иностранных и национальных словарей, 1960. - 668 с.

162. Петровская С.С. Субстантивно-инфинитивное _^словосочетание и
его синонимы в современном русском языке (в сопоставлении с
украинским): Автореф. дне... канд. филолог, наук. - Киев, 1983.
- 23 с.

163.Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. - М.:

Учпедизд., 1957.-С. 511 164. Поливанов Е.Д. Опыт частной методики преподавания русского

языка. Ч. 1. -Ташкент: Средняя и высш. шк., 1961. - 111с. 165.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. 3. - М.:

Просвещение, 1968. - 530 с.

277

166. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. 1/2. - М.:

Учпедизд., 1958.-536 с. 167.Прокат Э. Справочная грамматика германских языков. - М.,

1954.-46 с. 168.Путина И.Р. Межкатегориальные связи в грамматике неличных

форм: Автореф.дис.докт.филолог.наук. - Ижевск, 2001. - 38 с. 169.Пялль Э.П. О двух основных формах инфинитива в эстонском

языке // Доклады и сообн1;ения Института языкознания АН СССР,

1955,№7.-С. 32-54 ПО.Размусен Л.Б. О глагольных временах и об их отнотении к видам

в русском языке. - М, 1984. - 384 с. 171. Распопов И.П. Понятие взаимодействия в лингвистике. - М., 1982.

.- 1 33 с. 172.Рассудова О.П. Употребление видов глагола в русском языке. - М.:

Изд-во Моск. ун-та, 1968. - 140 с. 173.Расторгуева B.C. К вопросу о неочевидных или повествовательных

формах таджикского глагола // Очерки по грамматике

современного таджикского языка. - Сталинабад: Изд-во АП Тадж.

ССР, 1953. Вып. 3.-27 с. 174. Расторгуева B.C. Краткий очерк грамматики таджикского языка //

Таджикско-русский словарь. - М., 1954. - С. 529-540 175.Расторгуева B.C. Очерки по таджикской диалектологии. - М.:

Изд-во АН СССР, 1956. Вып. 3. - 191 с. 176. Расторгуева B.C. Опыт сравнительного изучения таджикских

глаголов. -М.: Наука, 1964. - 188 с. 177.Расторгуева B.C., Керимова А.А. Система таджикского глагола. -

М.: Наука, 1964.-291 с. 178.Расторгуева B.C., Молчанова Е.К. Среднеперсидский язык //

Основы иранского языкознания. Среднеперсидские языки. - М.,

1981.-С. 6-146

278

179.Рахматова Р.Т. Диахроиическая типология ипфииитивиых копструкций: Автореф. дис... капд. филолог, иаук. - СПб., 1997. -19 с.

180.Розенфельд А.З. Материалы к исследованию сложиосоставпых глаголов в совремеииом таджикском литературном языке // Очерки по грамматике современного таджикского языка. -Сталинабад: Изд-во АН Тадж. ССР, 1953. Вып. 1. - 47 с.

181. Розенфельд А.З. Глагол. Очерки но грамматике современного
* таджикского языка. - Сталинабад: Изд-во АН Тадж. ССР, 1954.

Вып. 3. - 65 с.

182.Ройзензон Л,И. К типологии субстантивированных прилагательных и причастий в современном русском языке // Труды Самаркандского университета: Н.С. Выи. 118. Исследования по русскому языку. -Самарканд, 1962.-С. 121-139

183.Рубинова Э.Я. Нричастия немецкого языка приименного
V-.. определения и их эквиваленты в таджикском языке: Автореф.

дис... канд. филолог, наук. - Сталинабад, 1961. - 20 с.

184. Русская грамматика. - М.: Наука, 1982. Т. 1. - 783 с.

185. Русский язык: Энциклопедия. -М.: Сов. энциклопедия, 1979.-432 с.

186. Русско-персидский словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1965. -
1091 с.

187.Русгамов Т.З. Проблема лексико-грамматических особенностей

причастий и причастных оборотов в сопоставительно-типологическом
ц плане (на материале персидского и азербайджанского языков):

Автореф. дис... докт. филолог, наук - Тбилиси, 1989. - 37 с. 188.Рустамов Ш. Калимасозии исм дар забони адабии ?^озираи точ;ик.

- Душанбе: Дониш, 1972. - 77 с.

189. Рустамов Ш. Исм. - Душанбе: Дониш, 1981. - 218 с. 190.Рустамов Ш. Мушкилоти синтакисй. - Душанбе: Маориф, 1988. -

340 с.

279

191.Рустамов Ш. Таснифоти хиссах,ои нутк ва мавкеи исм. - Душанбе: Ирфон, 1972.-92 с.

192.Ручко Л.И. К вонросу о иридаточных нредложениях цели со сказуемым, выраженным независимым инфинитивом, и обособленных инфинитивных целевых конструкциях // Статьи и исследования но русскому языку и языкознания: Уч. зан. МГПИ им. В.И. Ленина. - М., 1971. Т. 450. - С. 264-279

193. Сазонова И.К. Адъективация // Русский язык: Энциклонедия. -
М., 1979.-13 с.

194. Сазонова И.К. Причастия в системе частей речи и лексико-
семантическая деривация // Воиросы языкознания. - 1975. - № 6. -
С. 87-99

195.Саймиддинов Д. Лексикаи забони форсии миёна: Дисс. докт.

филолог, наук (руконись). -Душанбе, 1998. -401 с. 196.Самадова Р. Проблема лингвистического конструирования

нредложно-именных словосочетаний в таджикском и русском

языках: Дисс. докт. филолог, наук (руконись). - Душанбе, 1999. -

369 с. 197.Селищев A.M. Славянское языкознание. - М., 1941. Т. 1. - 166 с.

198. Серебренников Б.А. О недостатках сравнительно-исторического
метода в языкознании // Изв. АП СССР, ОЛЯ, 1950. - № 3.

199. Серебреиников Б.А. Всякое ли соиоставление иолезно? // РЯ ПШ,
1957.-№4.-С. 5-11

200. Сидоров Е.А. О видах русского глагола. - М., 1984. - 405 с.
2О1.Сиёев Б. Очерк дойр ба таърихи феъли забони адабии точик. -

Душанбе: Дониш, 1969. - 126 с.

202. Скаличка В. Сопоставительное изучение языков. - М., 1974. - С. 3-10 203.Сленцова A.M. Инфинитивные конструкции с изъяснительными

союзами в современном русском языке: Автореф. дне... канд.

филолог наук - Воронеж, 1967. - 19 с.

280

204. Словарь русского языка (в 4-х томах) (Под редакцией

А.П.Евгеньевой). - М.: Русский язык, 1981 2О5.Смирницкий А.И. Морфология английского языка. - М.: Изд-во

лит. на иностр. языках, 1959. - 440 с. 206. Смола B.C. Сиособы и средства иередачи конструкций с

инфинитивом русского языка на таджикский язык: Автореф. дис...

канд. филолог, наук - Душанбе, 1972. - 27 с.

207.Смольянинова М.И. О снособах субстантивации нричастий в
j> современном русском языке // Вонросы истории и теории русского

языка. - Тула, 1968. - С. 56-65

208. Соболевский СИ. Грамматика латинского языка. - М., 1939. - С.
210.

209.Современный русский язык. - М.: Высш. шк. 1981. - 430 с.

210. Соколов СИ. Язык Авесты // Основы иранского языкознания.
Древнеиранские языки. - М., 1979. - С. 129-233

, 211.Солнцев В.М. Установление иодобия как метод тинологического

языкознания // Лингвистическая тинология и восточные языки. -

М., 1965. -С. 5-28

212. Суник О.П. Обш;ая теория частей речи. - М., Д.: Наука, 1966. -132 с. 213.Суник О.П. Вонросы общей теории частей речи // Вонросы теории

частей речи: На материале языков различных тинов. - Л.: Наука,

1968.-С. 33-48

214. Сунрун А.Е. Грамматические свойства слов и части речи //
,» Вонросы теории частей речи: На материале языков различных

тииов.-С 208-218

215. Сухотин В.П. Синтаксическая роль инфинитива в современном
русском языке // Ученые заниски Кабардиио-Балкарского
недагогического института. - Нальчик, 1940. Выи. 1. - С 85-97

216. Сухотин В.П. Синтаксическая синонимика в современном русском
литературном языке. - М.: Изд-во АН СССР, 1960. - 86 с.

281

217.Таджиев Д. Об одном определительном словосочетании в
к*
' современном таджикском литературном языке // Известия

Академии наук Таджикской ССР - 1952. - Вып. 1. - С. 23-26 218.Таджиев Д. Таджикские причасшо-определитепьные словосочетания

типа "китоби ман хондагй". - Доклады Академии наук

Таджикской ССР. - 1952. - Вып. 5. - С. 45-46 219.Таджиев Д. Об определительных словосочетаниях типа "Ахмада

китобаш", "гапа камаш" // Ученые записки ТГУ им. В.И.Ленина,
у серия гуманитарных наук. - 1954. Т. П. - С. 195-199

22О.Таджиев Д. Причастия в современном таджикском литературиом

языке // Очерки по грамматике таджикского языка. - Сталинабад,

1954.-Вып. 5.-С. 56 221.Таджиев Д. Способы связи определения с определяемым в

современном таджикском литературном языке. - Сталинабад,

1955.-С. 72
, .. 222.Таджикско-русский словарь. - М., 1954. - 789 с.

223.Теория функциональной грамматики: Введение "Аснектуальность:

временная локализованность". Таксис. - М.: Наука, 1987. - 208 с. 224.Тимофеев К.А. Об основных типах инфинитивных предложений в

современном русском литературном языке // Вопросы синтаксиса

современного русского языка. - М.: Учпедгиз., 1950. - С. 257-301 225.Тимофеев К.А. К вопросу об употреблении инфинитива в функции

подлежащего // Труды Благовещенского педагогического
,, института. - 1955. Т.6. - С. 12-27

226. Тимофеев К.А. Об основных типах инфинитивных предложений в
древнерусском языке // Ученые записки Ленинградского
университета. - 1959. - № 277. - С. 3-27

227. Тимофеев К.А. К вопросу о происхождении инфинитивных
предложений в русском языке // Научные доклады высшей школы.

Филологические науки. - 1962. - № 2. - С. 105-113

282

228.TOMCOH А.И. Причастия прошедшего времени в русском языке //

Вопросы теории частей. - М,, 1952. - С. 248-253 229.Тройский И.М. Определение залогов в школьных грамматиках

русских, латинских и греческих. - Филологические заметки. - М.,

1986. Выи. 2.-27-40 230.Туникова Н.А. Функции глагольной лексики в форме инфинитива

в русской демократической публицистике середины XIX в. -

Torun, 1988.-161 с. 231.Тюкшина Л.А. Функциональные особенности деепричастных

конструкций // Русский язык за рубежом. - 1972. - № 3. - С. 7-13. 232.Усманов К. Категория определенности и неопределенности имени

суш,ествительного в таджикском и английском языках:

Автореф.дис.канд.филолог.наук. - Душанбе, 1979. - С. 21 233.Успенская Л.В. Основные структурные особенности современного

таджикского языка с русским языком // Материалы 1

межреспубликанской конференции по вопросам улучшения

преподавания русского языка в национальных школах. - Ташкент,

1958.-С. 13-15 234. Успенская Л.В. Сопоставительная характеристика звуковых

систем русского и таджикского языков // В помош,ь учителю

русского языка в таджикской школе". - Душанбе, 1961. -№ 2,3. 235.Успенский Б.А. Принципы структурной типологии. - МГУ, 1964.

203 236.Фарсадманеш С.А. Семантика русских деепричастных оборотов и

их эквиваленты в современном персидском литературном языке:

Автореф. дис... канд.филолог.наук. - М., 1978. - 25 с. 237.Фарх,анги забони точ;ик. Ч^илди 1-2. - М., 1969. 238.Федоров А.В., Кузнецов П.П., Морозова Е.Н., Цыганова И.А.

Немецко-русские языковые параллели. - М., 1961. - 328 с.

283

. _i 239. Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды. - М.: Учпедгиз, 1956. Т. 1.

450 с. 240.Хамроалиев Н.Х. Глагольный внд в современном английском и

таджикском языках. - Душанбе: Дониш, 1979. - 187 с. 241.Холматова С.Д. Снособы передачи русских префиксальных

глаголов на таджикский язык: Автореф. дне... канд. филолог.

наук. - Душанбе, 1969. - 19 с.

242.Хосейни Амир. Русский инфинитив как средство выражения
t целевых отношений: Автореф. дне... канд. филолог, наук. - М.,

1996.-17 с. 243.Храковский B.C., Володин А.П. Семантика и типология

императива. Русский императив. - Л.: Наука, 1986. - 132 с. 244. Чантурашвили Д.С. К вопросу о способах передачи русского

деепричастия на грузинский язык. - Батуми, 1989. - 131 с.
245.Чейф У. Значение и структура языка. - М.: Прогресс, 1975. - 432 с.
pt 246. Чесал И. Русские глаголы, сочетающиеся с инфинитивом. - Прага,

1967.-С. 105-115

247.Чикобава А.С. Введение в языкознание. - М., 1956. - 203 с. 248.ЧКОНИЯ Н.Д. Русское причастие и способы его передачи на

грузинский язык. - Тбилиси, 1976. - 166 с. 249.Чыонг Динь Бинь. Сочетание имен сундествительных с зависимым

инфинитивом в современном русском языке: Автореф. дне... канд.

филолог, наук. - М., 1979. - 17 с.
^ 250. Шанский Н.М. О некоторых актуальных вопросах методики

русского языка как науки // Паучно-методические основы

преподавания русского языка в педагогических институтах. -

Алма-Ата, 1970.-С. 15-16 251. Шарова Е.П. Отглагольные формы с суффиксом -гй в

современном таджикском языке: Автореф. дис... канд. филолог.

наук.-М., 1953.-26 с.

284 ¥)

252. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. - М., 1941. - 258 с.

253. Шахматов А.А. Историческая морфология русского языка. - М.,
1957.-400 с.

254. Шахматов А.А. Синтаксис русского язы^са. 2-е изд. - Л.: Учпедгиз.
-1986.-528 с.

255.Шигуров В.В. Переходные явления в области частей речи в

синхронном освещении. - Саранск, 1988. - 85 с. 256.Ширалиев Ш.И. Модальные слова в современном персидском

языке: Автореф. дне... канд.филолог.наук. - Баку. 1966. - 25 с. 257.Эдельман Д.И. Предикативные сочетания с причастиямим на -гй

и на -й в современном литературном таджикском языке //

Известия Академии наук Таджикской ССР. - Сталинабад, 1955. -

Вып.7. - С. 62-68 258.Эшончонов Р. Хабархои номй ва тарзи ифодашавии онхо. -

Душанбе: Ирфон, 1969. - 82 с. 259. Юнусов К. Чанд мушохида дойр ба ифодаи хабар бо сифати

феълй // Забоншиносии тоник. - Душанбе, 1984. - С. 76-81 260.Юрасова Л.Е. Употребление и синонимика инфинитивных

предложепий в составе сложноподчиненного предложения:

Автореф. дис... канд. филолог, наук. - Куйбышев, 1971. - 18 с. 261.Ю Хан Су. Статус причастия в грамматической системе языка: К

вопросу о словообразовании и словоизменении: Автореф. дис...

канд. филолог, наук. - М., 1996. - 24 с. 262.Якобсон Г.К. К теоретическому обоснованию сопоставительного

описания языков // Русский язык за рубежом. - 1979. - № 6. - С.

7780 263.Якобсон Р.Д. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол //

Принпипы типологического анализа языков различного строя. -

М., 1972.-С. 95-113

285

264.Янко-Триницкая Н.Л. Русская морфология. - М.: Русский язык.

1982.-240 с. 265.Янко-Триницкая Н.Л. Русская морфология. 2-е изд. - М.: Русский

язык. 1988.-236 с. 266.Ярцева В.Н. О сопоставительиом методе изучения языков. //

Филологические науки. - 1960. - № 1. - С. 5-11
267.Ярцева В.Н. Контрастивная грамматика. - М., 1981. - 384 с.
268. Яхонтов СЕ. Понятие частей речи в общем китайском
У, языкознании // Воиросы теории частей речи: на материале языков

различных тинов. - Д.: Наука, 1968. - С. 70-79 269.Гаффоров Р. Шеваи нанубии забони точикй. - Душанбе: Дониш,

1973. Ч.ИЛДИ 3. - С. 360 27O.Cejpek J. Die verbale Periphrase im Neupersischen und Taglkischen //

Aechiv Orienrln, XXIV, 2, S. 171-182

271.Farhadi A.-Gh. Le persan parle en Afghanistan. Grammaire du kaboli.
jr) Paris.

272.Lazard G. La langue des plus anciens monuments de la prose persane -

1963. p. 535.

273. Lazard G. Le persan // Compendium Linguaeum Iranicarum, p. 263-293.

286

ИСТОЧНИКИ ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА

1. Айнй С. Ёдцоштх,о. К^исми 3. Сталинобод: Нашр. Дав. Точ.ик,
1954

2. Айнй С. Ёдцоштх,о. К^исми 4. Сталинобод: Нашр. Дав. Точик,
1954

3. Айнй С. Мактаби кух,на. Сталинобод: Нашр. дав. точик, 1955

4. Айнй С. Дохунда. Сталинабад: Таджикгосиздат, 1956

5. Айнй С. К^уллиёт. Ч^илди 4. Сталинобод: Нашр. дав. тоник, 1958

6. Айни С. Бухара. Собр. соч. М., т. 4. 1961

7. Айни С. Смерть ростовщика. Ятим. Душанбе: Маориф, 1976

8. Айнй С. Дохунда. Душанбе: Ирфон, 1984

9. Айни С. Восноминания. М.Л., 1960

10. Айтматов Ч. Нрощай, Гульсари.М.: Худож. лит., 1976

11. Айтматов Ч. Алвидоъ, Гульсарй, Душанбе, 1978

12. Андреев Л.Н. Дни нашей жизни. М., 1972

13. Белый А. Петербург. М., 1963

14. Бунин И.А. На край света. М.: Худож. лит., 1964

15. Герцен Н.А. Былое и думы. М., 1969

16. Гоголь Н.В. Невский проспект // Собр. соч. - М., 1984, Т.З

17. Гоголь Н.В. Нроспекти Нева // Асарх.ои мунтахаб. Сталинобод,
1952

18. Гоголь Н.В. Тарас Бульба. М., 1975

19. Гончаров И.А. Обыкновенная история, М., 1984

20. Грин А.С. Золотая цепь. М.: Дет. лит., 1952

21. Грин А.С. Бегущая по волнам. М.: Дет. лит., 1986

22. Грин А.С. Дорога в никуда. М.: Дет. лит., 1976

23. Гумилев Н.С. Тень от пальмы. М.: Худож. лит., 1964

24. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М., 1962

25. Евтушенко Е. Стихи. М.: Худож. лит., 1978

287

у. 26. Есенин С. Лирика, М.: Дет. лит., 1978

27. Икромй Ц. Духтари оташ. Душанбе: Ирфон, 1983

28. Икромй Дж. Дочь огня. М.: Худож. лит., 1979

29. Икромй Ц. Шодй. Сталинобод: Нашр. Дав. Тоник. 1954

30. Икромй Дж. Шоди. Сталинабад: Таджикгосиздат, 1954

31. Каверин В.А. Иснолнение желаний. М., 1986

32. Каверин В.А. Открытая книга. М., 1964

33. Катаев В.П. Зимний вечер. Л., 1987
JF/ 34. Карим X. Ок;шуда. Душанбе, 1969

35. Короленко В.Г. Дети иодземелья. М.: Дет. лит., 1954

36. Кунрин А.И. Лесная глушь. М.: Худож. лит. 1982

37. Кунрин А.И. Изумруд. М., 1982

38. Лесков Н.С. Очарованный странник. М.: Худож. лит., 1982

39. Маршак С. Избранное. М., Детгиз., 1983

40. Му:>^аммадиев Ф. Сози Мунаввар. Душанбе, 1978
АО 41. Ниёзй. Ф. Вафо. Кисми ] Душанбе: Ирфон. 1966

42. Ниёзи Ф. Верность. М.: Сов. Писатель, 1981

43. Олеша Ю.К. Зависть. М.: Дет. лит., 1964

44. Пастернак Б.П. Воздушные нути. М.: Худож. лит., 1962

45. Паустовский К.Г. Кара-Бугаз. М.: Худож. лит., 1989

46. Паустовский К.Г. Золотая карета. М.: Худож. лит., 1991

47. Пришвин М.М. Женьшень. М.: Худож. лит., 1984

48. Пришвин М.М. Родники Берендея. М.: Худож. лит., 1980

Л) 49. Пушкин А.С. Дубровский. Сталинабод: Пашр. Дав. Точик, 1952

50. Пушкин А.С. Дубровский. М.: Дет. лит., 1975

51. Пушкин А.С. Полтава. М.: Детгиз., 1976

52. Пушкин А.С. Евгений Онегин. М., 1982

53. Пушкин А.С. Стихи. М., 1985

54. Соколов-Микитов И.С. Пайденов луг. М.: Худож. лит., 1972

288

55. Сборник упражнений по русскому языку (СУР). М.:

Просвещение, 1988 ^6. Маршак С. Избранное. М.: Детгиз., 1983

57. Сух,айлй Ч,. Мунтахабот. Душанбе, 1968

58. Твардовский А.Т. Избранное. М.: Худож. лит., 1967

59. Телешев А.И. Избранное. М.: Худож. лит., 1988

60. Толис. П. Х,икоях,о. Душанбе: Ирфон, 1967

61. Толстой Л.Н. Война и мир. М.: Худож. лит., 1980

62. Толстой Л.Н. Ч,анг ва сул?^. Сталинобод: Нашр. Дав. Точ;ик, 1961

63. Толстой Л.Н. Анна Каренина. К^исми 1-4. Сталинобод: Нашр.
Дав. Точик, 1960

64. Толстой Л.Н. Анна Каренина. К^исми 5-6. Сталинобод: Нашр.
Дав. Точик, 1960

65. Толстой Л.Н. Х,оч;й Мурод. Сталинобод: Нашр. Дав. Точик, 1959

66. Толстой А. Гиперболоид инженера Гарина. М.: Худож. лит., 1985

67. Толстой А. Гиперболоиди инженер Гарин. Душанбе: Маориф,
1987

68. Тургенев И.С. Арафа. Сталинобод: Нашр. Дав. Тоник, 1954

69. Тургенев И.С. Бежин луг. М.: Худож.лит., 1975

70. Тургенев И.С. Накануне. Отцы и дети. М.: Худож. лит., 1978

71. Улуг-зода С. Навобод. Сталинобод: Нашр. Дав. То^нк, 1954

72. Улуг-зода С. Субхд чавонии мо. Душанбе: Ирфон, 1967

73. Улуг-заде С. Утро нашей жизни. Душанбе: Маориф, 1984

74. Улуг-заде С. Обновленная земля. Душанбе: Ирфон, 1986

75. Федин К.И. Трансвааль. М.: Худож.лит., 1965

76. Чехов А.П. Нисьма. М., 1983

77. Шолохов М. Замини корамшуда. Сталинобод: Нашр. Дав. Точик, 1950

78. Шолохов. М. Тихий Дон. Т.1. М.: Молодая гвардия, 1958

79. Шолохов М. Дони ором. Ч^илди 1. Душанбе: Ирфон, 1978

80. Шолохов М. Тихий Дон. Т.2. М.: Молодая гвардия, 1980

289

, 81. Шолохов М. Дони ором. Ч^илди 1. Душанбе: Ирфон, 1980

82. Шолохов М. Поднятая целина. М.: Худож. лит., 1987

85. Ч,алил Р. Шуроб. Сталинобод: Нашр. Дав. Точик, 1959