ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА ГЕРМАНИЙ

Понятие и значение политической культуры

cо времени новаторских исследований в 60-е годы амери­канских социологов (ведущий из них — Гэбриэл Элмонд) изучение «политической культуры» какой-либо политической системы стало важной ветвью современной политологии. Инте­рес к политической культуре значительно возрос и в Федератив­ной республике. Однако при этом не удалось создать общепри­знанную концепцию относительно ее определения и анализа. В дискуссии по этому вопросу сохраняется, как и прежде, неяс­ность как в вопросе о содержании самого понятия и о приемле­мых методах ее изучения, так и, не в последнюю очередь, о ее функциях и месте в политической системе'. Наблюдающийся ны­не большой интерес к результатам изучения политической куль­туры свидетельствует о том, что речь здесь идет о круге важных проблем, решение которых обещает прояснить такие централь­ные вопросы, как стабильность политической системы, ее спо­собность к изменениям и внутреннему развитию.

Политическая культура не имеет ничего общего с традицион­ным пониманием духовной, религиозной, эстетической культу­ры. Она является воплощением существующих или господству­ющих в обществе представлений и верований, а также методов поведения граждан по отношению к той системе, в которой они живут. Изучение политической культуры первоначально сосре­доточивалось прежде всего на осознании субъективных компо­нентов политической системы, что стало доступно науке посред­ством современного метода опроса.

С помощью анкетирования социологи попытались выяснить, 1) чтб думают люди, принадлежащие к определенной политиче-

136

ской системе, об этой системе и ее институтах (познавательный аспект):

2) с какими чувствами они к ней относятся (эмоциональный ас­пект):

3) как они воспринимают свою политическую систему, ее важ­нейшие учреждения, ее общую дееспособность (output) и ее ре­зультативность для граждан (input - оценочный аспект) и, нако­нец,

4) как они политически ведут себя в рамках этой системы (ас­пект причастности).

По этим различным аспектам, затрагивающим субъективное отношение к данной политической системе людей, к ней принад­лежащих, появилась возможность дополнительно различать краткосрочные мнения, долгосрочные установки и глубоко укоренившиеся ценностные ориентации. Благодаря непрерыв­ным демоскопическим опросам и целенаправленным исследова­тельским усилиям в Федеративной республике собрано множест­во эмпирических данных. Однако (не говоря о проблеме взаимо­связанности данных) возникает вопрос: действительно ли при помощи этой информации можно получить достаточные сведе­ния о политической культуре целой страны? Ведь политическая культура явно не исчерпывается субъективной реакцией принад­лежащих к данной системе людей на ее политику и природу. Нет, политическая культура опосредуется историческим развитием и процессом формирования политического сознания. Она при­сутствует в учреждениях этой политической системы (причем как в ценностях, которые они воплощают, так и в поведении тех лиц, которые действуют в учреждениях, и через них) Иными словами: политическую культуру определенной системы нельзя постигнуть только с субъективной стороны; необходимо учиты­вать также те объективные условия и исторические процессы, которые зачастую имеют решающее значение для возникнове­ния субъективного отношения и эмоциональной позиции.

Политическую культуру Федеративной республики можно, следовательно, с одной стороны, распознать по позиции граждан в отношении политического строя, его носителям и его делам, а с другой — сам этот строй является решающей частью полити­ческой культуры, ибо в ней воплощаются ценностные положе­ния, в ней запечатлены более или менее типичные стереотипы поведения. Ведь им следует придавать по меньшей мере такое же значение, как и субъективным реакциям ^ыенов общества на учреждения, их позиции и вызываемые ими последствия.

137

Это — причина все еще существующей относительной неяс­ности и неуверенности высказываний о данной политической культуре Федеративной республики. Поэтому в дальнейшем речь пойдет не только о результатах опросного изучения тех или иных аспектов политической культуры вообще, а и об элемен­тах и традициях политической культуры, которые проявляются в учреждениях самой системы.

Понятие политической культуры не так давно вообще не упо­треблялось в политической риторике Федеративной республики. Оно проникло в язык политики через науку, за несколько лет за­воевало лексику немецкой политики и сегодня у всех на устах. Частое употребление этого понятия отнюдь не способствовало утешению и прояснению его содержания. Оно стало в современ­ном политическом языке использоваться как для описания пове­денческих методов и позиций в отношении политики, так и (во все возрастающей мере) в качестве воплощения норм политиче­ского действия и мышления, которые считаются демократиче­скими; со временем оно все чаще заменяет употреблявшиеся ра­нее понятия «политический стиль» или «политическая мораль». Отождествление политической культуры с нормативным кодек­сом политического поведения казалось тем более уместным по­тому, что традиционное немецкое понимание культуры, связан­ное с идеей прекрасного, истинного и доброго, как и прежде, жи­вет в гражданской традиции и легко поддается переносу на поли­тику. Эстетические мерки традиционного буржуазного понятия культуры заменяются нормами политической морали, уважение которых неотъемлемо от добропорядочной демократии.

Ставшее привычным в немецкой политике нормативное упо­требление понятия политической культуры включает в себя по­зитивное, а отнюдь не нейтральное по отношению к ценностям ее понимание и вместе с тем привело к таким сомнительным с лексической точки зрения словообразованиям, как «политиче­ское бескультурье». Но и применение понятия политическая культура в смысле кодекса поведения для политиков и подхода к политическим явлениям отнюдь не размывает характер этого понятия. Я вижу здесь лишь законное применение неологизма к центральным политическим феноменам, ибо политика и мо­раль действительно друг от друга неотделимы.

Применение понятия политической культуры как воплоще­ния демократичного политического поведения несомненно сти­мулировалось рядом событий во внутригерманской политике. Непорядки в финансировании партий посредством пожертвова-

138

ний промышленности, особенно ярко проявившееся в «деле флика», а также наиболее сильно — в методах ведения избира­тельной борьбы, продиктованной голой заинтересованностью ответственных политиков ХДС в сохранении своей власти (что имело место в так называемом деле Баршеля-Пфайфера) были восприняты общественностью как из ряда вон выходящие при­меры недостатка демократической политической культуры и, соответственно, подверглись резкой критике.

Разоблачение подобных явлений никак не способствовало ук­реплению доверия общественности к морали партий и их поли­тиков. С другой стороны, обострилось осознание того факта, что политики обязаны соблюдать нормы демократической по­литической культуры, даже если порой на практике они этой обязанностью и пренебрегают. В любом случае, никак нельзя считать низким качеством политики, если она стремится соблю­дать присущие демократии критерии ответственной политиче­ской культуры. Нет никакого сомнения в том, что публичная дискуссия вокруг некоторых скандалов и афер последних лет да­ли положительные импульсы для нормативно понимаемой поли­тической культуры Федеративной республики, даже если их воз­действие и не распространяется слишком широко и глубоко.

Некоторых политологов, придающих значение чисто эмпири­ческому пониманию политической культуры, не радует норма­тивная направленность и начавшаяся девальвация понятия поли­тической культуры в политической дискуссии, ибо это понятие грозит стать банальным и применяемым ко всем мыслимым об­стоятельствам и ситуациям. Но такова судьба всех крупных по­литических обобщений — в том числе и таких, как демократия или свобода. А потому правильно поначалу исходить из широко­го и неопределенного понимания политической культуры, а уже затем, в результате конкретного изучения и оценки многообраз­ных аспектов этой культуры, определять и дифференцировать ее место в современной демократии.

В Федеративной республике удалось создать из различных со­ставных частей такой ансамбль политических установок и спосо­бов поведения, который может рассматриваться в качестве кон­сенсуса основных политических и экономических тенденций страны. Политическое сознание немецкого населения находит­ся, таким образом, в значительной мере в согласии с новым го­сударством. Традиционные элементы, которые в других услови­ях (например, в веймарской Германии) действовали против демо­кратической системы, в Федеративной республике, из-за исто-

139

рии ее возникновения и сильного преобладания демократическо­го элемента в ведущих партиях нынешней системы, смогли быть ассимилированы без большого труда.

Конституционный консенсус в Федеративной республике был столь сильным, что тем радикальным политическим группиров­кам, для которых в традиции германской политической культу­ры имелось немало отправных точек, не удалось приобрести оп­ределяющего влияния на политику и на политическое сознание граждан. Наоборот, как раз из эмпирических опросов видно, что преобладающее большинство граждан нашей республики до­вольно положительно относится к ее государственному строю. В 1972 г. «большинство бундесбюргеров считало свое государст­во демократическим, справедливым, толерантным и надежным. Государственная структура для них ни слишком сильна, ни слиш­ком слаба, а как раз такая, как нужно. Они в большинстве своем ставят этой структуре хорошую отметку. 80% из них считают, что организация эта в общем и целом функционирует нормаль­но, большинство ею довольно. Государство поощряет экономи­ку. К тому же большинство считает его современным, откры­тым и прогрессивным»*. 20 лет спустя оценка стала менее пози­тивной.

Демоскопия часто воспроизводит ту картину, которую рису­ют официальные политики и государственные деятели Федера­тивной республики. Опрашиваемые в большинстве своем видят в Федеративной республике государство, в котором царят свобо­да, благосостояние и порядок. С другой стороны, из этих опро­сов явствует, что (как считают и граждане других демократиче­ских государств) политика отнюдь не является центром тяжести интересов граждан. Личные и частные дела и потребности зани­мают у них гораздо более высокое место, чем политические. Тем самым в отношении к государству складывается некоторая дис­танция, что охотно истолковывается критиками этой позиции как деполитизация. В эмпирических опросах, несомненно, выяв­ляется и ряд обоснований такой деполитизации. Но сразу же воз­никает вопрос: как можно представить себе целиком политизи-рованное и одновременно свободное общество, в котором поли­тические интересы имеют наивысший приоритет?

В отношении бундесбюргеров к государству находит выраже­ние и новое, охватываемое понятием «социальное государство» отношение гражданина к общественному бытию. Граждане ожи-

* Koch М. Die Deut-schen und ihr Staat. Hamburg, 1972. 140

дают от государства не только выполнения им функции поддер­жания порядка и обеспечения безопасности, но и, во все возрас­тающей мере, возлагают на него ответственность за удовлетво­рительное осуществление их социальных и экономических за­просов. В зрительном восприятии граждан возникает, дополни­тельно к его распорядительному характеру, и картина дееспо­собного, заботливого государства, оказывающего им необходи­мую помощь в жизни. Чтобы дать яркое представление об этом изменении отношения граждан к государству, говорят, что его образ строгого отца все больше сменяется образом заботливой матери.

В сущности же своей, политическая культура все еще доволь­но неоднозначна, а особенно — со времени воссоединения Гер­мании. Она еще не составляет блока закрепившихся убеждений, который мог бы найти выражение в существовании успешно действующих политических учреждений. Напротив, германская политическая история последних двух десятилетий характеризу­ется столь радикальным разрывом с традициями и такой резкой сменой политических учреждений, что единая политическая культура еще не могла сформироваться. Германское националь­ное государство, как известно, стало развиваться слишком позд­но и непоследовательно. Буржуазное общество не могло сло­житься в XIX веке в совершенном виде и полностью взять верх над феодальными интересами. Обе демократические республи­ки — веймарская и боннская — не являются (и это следует вновь и вновь подчеркивать) продуктами собственной революционной национальной воли или последовательной эволюции. Нет, они являются результатами проигранных войн.

Традиции

Нет никакой общей немецкой политической традиции и нет исторической преемственности политических учреждений ГЪр-мании. Существуют лишь элементы традиции, обладающие раз­ной силой в различные периоды, в зависимости от внешних усло­вий. Этот запас традиций отчасти и по сей день еще определяет политическое и социальное сознание. «Эпохи, налагавшие силь­ный отпечаток на немцев, а также определившие их собственное представление о самих себе, это эпохи от конца Средневековья

141

до окончания религиозных войн, пора обывательщины (роман­тизма) и времена грюндерства при Вильгельме» (И. Гросс). От­сутствие центральной государственной организации и притяга­тельной силы общегерманской столицы подкрепляли раздроб­ление политической культуры.

Романтизм породил политически неангажированного бюрге­ра, идиллический образец аполитичного немца, который в то же время, не будучи чистым идеалистом, охотно сходится с себе по­добными (общинное сознание). Вильгельмовская эпоха произве­ла, наконец, на свет то недоброе сочетание жажды национально­го престижа с жесткой реальной политикой, которое в XX веке сделало Германию столь трудным партнером в европейском концерте, поставив под угрозу с трудом стабилизировавшееся в XIX веке европейское равновесие. В годы грюндерства вырос­ло страстное желание немцев быть чем-то важным в мире, полу­чить свое место под солнцем. В вильгельминизме смешались чувство гордости крепнущей экономической мощью со стремле­нием обрести мировое значение как политическая сила.

Идеологические предпосылки такого представления об осо­бой роли Германии как сильной державы в сердце Европы, пред­назначенной исполнить историческую миссию в этой части ми­ра, были заложены романтизмом. В ту пору представители гер­манского духа противились принятию западного мышления и за­падных учреждений. В ту эпоху сформировался германский кон­серватизм, который не только заботился о защите традиционной структуры собственности, но и действовал при помощи таких впечатляющих и опасных новых формул, как: идея органично­сти в противовес якобы механически сконструированному строю западного либерализма: идея цельности и общности в противовес индивидуальности и личной свободе; наконец, мес­сианское представление, будто немецкая нация призвана оздоро­вить весь мир*, ибо в немцах-де, в силу их уникального историче­ского прошлого, особенно глубоко укоренены высокие ценно­сти человеческого бытия.

Индустриальная Германия предвоенного времени выросла вместе с шизофренической политической философией: она на­прягла все свои силы, чтобы средствами экономической и науч­ной рациональности построить индустриальное общество техни­ческого прогресса, и сделала это весьма успешно. С другой сто­роны, в идейно-политической сфере она закоснела в своенрав-

* «aui deutschen Wesen soil die Welt genesen» (нем.) 142

ном партикуляризме и иррационализме, который она — особен­но в 1914 г. — защищала внутри и вне страны. Германское по­нятие свободы, как подчеркивал еще Томас Манн, всегда имело внешнюю направленность: «Оно подразумевало право быть не­мецким, только немецким и никаким иным, ничем стоящим вы­ше него; оно было протестующим понятием эгоцентрического отпора всему, что хотело бы поставить в рамки и ограничить "народнический"* эгоизм, укротить его и поставить на службу обществу, на службу человечеству» («Германия и немцы»).

Политическое сознание немцев и их политическое поведение в современную эпоху определяются, таким образом, многими ис­торическими факторами, зачастую порожденными противопо­ложными тенденциями. Однако образ бряцающих саблей, бахва­лящихся немцев, образ Германии реакционных прусских юнке­ров, воинствующих милитаристов и подобострастно вытянув­ших руки по швам верноподданных возник только в начале XX столетия. Именно он прежде всего определил отношение запад­ных демократий к немцам. Такая Германия, запечатленная в ка­рикатурах либеральной прессы, никогда не была всей Германи­ей, а тем более не является ею сегодня.

Национал-социализм с его империалистической и преступной политикой, с его доведенной до гигантизма технократической романтикой, с бесчеловечным расовым учением и хорошо сма­занным механизмом тоталитарного государства вновь распро­странил по всему миру негативный образ немца и сформировал его как стереотип. Сегодня, когда немцы по праву считают, что они другие, когда они, наконец, серьезно воспринимают демо­кратию. им трудно понять, что их «имидж» за рубежом все еще определяется отрицательным опытом, приобретенным челове­чеством в период 1914—1945 годов.

Любой глубокий исторический перелом изменяет политиче­ское сознание, в формировании которого участвуют также и внешние условия жизни того или иного народа. Крах нацио­нал-социализма и стал таким переломом. Германия была повер­жена и как политический общественный организм она могла снова возродиться только в том случае, если была готова от­речься от тех определенных политических традиций, которые привели ее к катастрофе.

Нем.: «VOlkische». Имеется в виду реакционное, ультранационалистическое течение, ставшее позднее одним из идеологических источников национал-социализма.

143

И действительно, после второй мировой войны немцы в зна­чительной мере подавили в себе национал-социалистические, милитаристские и антидемократические традиции — не полно­стью, но настолько решительно, что те уже не смогли оказать определяющее влияние на политическое сознание немцев Феде­ративной республики. Она стала страной западной цивилизации.

Официальная политика федерального правительства и веду­щих партий действительно едва ли давала основания для тех опа­сений, с которыми в первой половине века постоянно ассоцииро­валась германская политика. Пережив катастрофу, Германия сумела развить свой западно-демократический потенциал, но внутри этих рамок все же действовали еще некоторые старые традиции, которые удерживали Германию от того, чтобы еще в XIX веке получить либеральную конституцию и парламент­скую систему. К ним относились:

а) Этатистская традиция

Среди продолжающих действовать традиций прошлого на первом месте следует назвать этатистскую, которая после века религиозных войн развилась в абсолютизм. В ГЪрмании государ­ство всегда значило особенно много. Гегель поднял его значение до реализации нравственной идеи, а его многочисленные эпиго­ны видели государство в роли укротителя не упорядоченного без него общества. Государство служило воплощением обществен­ного блага и, даже стоя до 1918 г. над партиями, оно отлично блюло интересы господствующего класса. Но ему все же удава­лось изображать свою политику как ориентированную на общее благо. Немецкое политическое мышление с середины XIX в. рассматривало несформированное общество как противо­положность сформированному государству. Оно считало госу­дарство не политической организацией общества, а неприкосно­венным инструментом обеспечения и упорядочения обществен­ных отношений. Соответственно, дисциплина, долг и послуша­ние постоянно ставились на шкале ценностей выше, чем свобо­да, индивидуальность, оппозиция.

Из этой установки выросли неприязнь к общественной спон­танности, трудности восприятия партий и представительств ин­тересов иначе, чем в качестве манифестаций партикулярных ин­тересов, направленных против государства как воплощения все­общего интереса. Консервативная критика плюрализма все еще определяется именно этой немецкой идеологией государства.

144

Она видит в политической активности общественных групп по­тенциально анархический элемент.

Однако после 1949 г. эта традиция не стала действительно сильной. Хотя в эру Аденауэра она частично и господствовала в официальной терминологии режима, которая хотела прочнее привязать гражданина к такому государству, но фактически взя­ла верх плюралистская система партий и союзов интересов — эта современная движущая сила формирования политической воли. Немецкая политология внесла свой вклад в теоретическое осмысление современной модели демократии.

6) Традиция аполитичности

В довольно непрочной связи с этатизмом находится все еще действующая традиция аполитичного немца. Она является про­должением в эпоху демократии мировоззрения верноподданного авторитарного государства. Выражается она в том, что полити­ка рассматривается не как потенциальное дело всего народа, а преимущественно как дело тех, кому надлежит ею ведать. Тра­диция аполитичности поначалу усилилась в результате негатив­ного опыта нацистского режима. Жалкий конец гитлеровской эры оживил в массе немцев желание никогда больше не иметь ничего общего с политикой. Так. заинтересованность в органи­зации партий ограничилась всего 3% населения, а многие объе­динения, существующие в Федеративной республике, насчиты­вают среди членов в большинстве своем пассивных сторонников, едва участвующих в процессе формирования мнений и воли. И наконец, тенденция аполитичности поддерживается растущей бюрократизацией государства и олигархизацией его руководя­щих политических групп. У отдельного гражданина в Германии гораздо меньше, чем в странах классических западных демокра­тией, сформировано представление, что он достаточно зримо может соучаствовать в определении общественных отношений и оставить след своего участия в политической жизни.

К традиции ограничения себя сферой своего дома и быта, преданности культу интимной жизни немцев, идущей от пиетиз­ма и филистерства, добавляется все еще распространенный взгляд, что политика — не для порядочного человека, она его только пачкает. Впрочем, такая идеология благоприятна для приспособленцев и карьеристов и именно потому она подкрепля­ет господствующее у многих граждан негативное представление о политическом гешефте и его процедурах.

145

Государственные органы старались разрушить у своих граж­дан столь предвзятое мнение о политике. При помощи организа­ции политического образования они пытаются примирить их с нею. Но не столько эти усилия, сколько возросший после 1967 г. интерес к участию в принятии решений заметно смягчил аполитичную манеру немцев и привел их к новым формам уча­стия в виде так называемых гражданских инициатив.

в) Традиция «немецкого идеализма»

В политическом мышлении Федеративной республики, а осо­бенно в политических теориях, выдвигающих абстрактные кри­терии, видны следы той традиции, которую для краткости мож­но назвать теорией немецкого идеализма. Идеалистическая тра­диция нашей политической культуры тесно связана с традиция­ми этатизма и аполитичности. Но при этом ее характерным вы­ражением служит такой образ мышления, при котором обнару­женные политические и социальные отношения измеряются идеальным масштабом, что приводит к более или менее уничто­жающему выводу насчет этих отношений. На основе подобной традиции в ГЬрмании развивалось непримиримое противоречие между властью и духом. Это объясняет крайне критическое или, по меньшей мере. скептическое отношение многих писателей к политике Федеративной республики и ее органов. Идеалисти­ческая традиция вновь и вновь благоприятствует теоретической спекуляции, выражающейся в пагубной склонности части совре­менных социологов в Федеративной республике предаваться теоретическим изысканиям, имеющим мало общего с эмпириче­ской действительностью, или же измерять эту действительность абстрактным, чуждым реальности теоретическим идеалом, к ней неприменимым.

Студенческое движение протеста приводило временами к но­вому проявлению идеалистической традиции мышления, перед судом которой политические отношения в Федеративной респуб­лике представали тотально испорченными, более того, предвес­тьем нового фашизма. Выдвигавшиеся в ходе этой политико-теоретической дискуссии проекты и ожидания (например, о вве­дении демократии Советов или теория о маргинальных социаль­ных группах как новых преемниках революционного пролетари­ата) оказались столь мало применимыми в конкретной действи­тельности, что вовсе не годились для политической практики.

Однако после нескольких лет идеологических перехлестов, а именно с середины 70-х годов, наступил «поворот тенденции»,

146

хотя известная идеалистическая струя, как и прежде, проявляет­ся в политическом мышлении Федеративной республики, поли­тическая культура которой в первые два десятилетия в гораздо большей степени характеризовалась скептическими и антиидео­логическими установками.

г) Традиция боязни конфликтов Значение традиции сказывается, далее, в неспособности большинства немцев видеть в ограниченном и упорядоченном конфликте средство продуктивного формирования общества. Немцы стремятся к гармонии, к связывающему всех воедино на­циональному сообществу, которому они охотно подчиняют ин­терес к честной конкуренции и открытому соревнованию. Так, например, порядок внутри партий для них не только проблема взаимоотношений между массой членов этой партии и ее руко­водящей олигархией, но и проблема боящейся конфликтов не­мецкой общественности, которая охотно истолковывает внут­ренние разногласия в политических группах и споры внутри них и между ними как признак слабости. Конфликты становятся в этой перспективе выражением несовершенства данного соци­ального строя.

На этом фоне можно объяснить время от времени вспыхива­ющий интерес немцев к социальным утопиям, к общественным проектам, не знающим конфликтов и разногласий, ибо все еди­ны. Такие радикальные требования лучшего строя, сочетающи­еся у многих с неукротимым нетерпением осуществить построе­ние нового мира уже сегодня и никак не завтра, проявилось в ре­нессансе правого радикализма: как и в студенческом левом ради­кализме. Поэтому казалось, что серьезно поставлена под вопрос прагматическая основная установка, содействовавшая стабили­зации политической обстановки в Западной ГЬрмании. Со време­ни студенческого бунта и в процессе воссоединения страны в германскую политику внедрился дух нетерпимости и нетерпе­ния, вновь усиливший традицию немецкого радикализма и ирра­ционализма, которая, казалось, была прервана после 1945 г. Од­нако это не смогло до сих пор всерьез затронуть стабильность политических отношений в Федеративной республике.

д) Традиция формализма

И наконец, следует упомянуть еще об одном свойстве немец­кой политической жизни, которое продолжает почти нерушимо существовать и в Федеративной республике. Это тенденция об-

147

т

лекать политические проблемы в одежду формальных правовых проблем и обсуждать их с юридических точек зрения. Данную тенденцию можно отнести прежде всего на счет юристов, обра­зующих становой хребет германской бюрократии и организаций интересов, налагающих свой сильный отпечаток на обществен­ную жизнь.

Юридический формализм зачастую копируется неюристами и даже превосходится ими, к примеру, в дебатах о порядке веде­ния дел. С этим связано то, что в Германии, будь то на Западе или Востоке, решение политических вопросов нередко ставится в за­висимость от правовых предпосылок. Так, юридические фикции многие годы обременяли политику Федеративной республики по германскому вопросу. Правовые споры сегодня, как и вчера, тормозят развитие сбалансированного федерализма, а сами по­литики имеют склонность передавать выяснение политических вопросов судебным органам. Формальное, установленное право часто мешает немцам правильно взглянуть на действительные проблемы.

Однако в общем и целом вес негативных политических тради­ций уже не столь велик, чтобы он мог привести сознание немцев в прямое противоречие с принципами демократического строя. С другой же стороны, нынешнее политическое сознание все еще не является гарантом обеспечения демократического конститу­ционного строя и в условиях кризисов. Поворот вправо после воссоединения Германии об этом свидетельствует.

Изменения в политическом сознании

Под политическим сознанием мы понимаем действующие в обществе представления о ценностях, а также связанные с ними формы и содержание аргументации и интерпретации экономиче­ских, социальных и политических отношений. В то время как по­литическая, социальная и экономическая структура в основном оставалась прежней (т.е. продолжала развиваться так же, как не­посредственно после войны и как она. выкристаллизовалась в первые годы формирования Федеративной республики), поли­тическое сознание в ней пережило несколько примечательных изменений прежде всего в период между 1965 и 1975 годом.

Если первые после войны годы характеризовались концент­рацией сил на восстановлении, а также интересом ликвидации

148

нужды и обеспечения частной жизни, то в эру Аденауэра стала все сильнее проявляться тенденция к идентификации западно­германского населения с основными ценностями того политиче­ского и экономического строя, который Федеративная респуб­лика для себя создавала. Это была идентификация с политиче­ской системой, которая очевидно была в состоянии удовлетво­рить самые насущные материальные потребности и сверх того постоянно предоставлять новые, расширенные возможности формирования личности и улучшения ее материального статуса.

В 60-е годы это сознание идентичности попало в некую кри­зисную ситуацию, причем как внутри страны, так и во внешне­политическом отношении. С точки зрения внутриполитической, оказалось, что новообретенное общество благосостояния при­несло с собой не только преимущества, но и многообразные про­блемы нового рода, на которые еще не было удовлетворитель­ного ответа. Тогда все более настойчиво стали проявляться стре­мления сильнее планировать формирование общества и коррек­тировать посредством сознательной политики охраны окружаю­щей среды и создания гуманных условий жизни господствовав­ший до той поры интерес к необузданному росту экономики. И наконец, в качестве особенно весомой проблемы выдвинулась реформа учреждений образования и их приспособления как к техническому прогрессу, так и к растущим потребностям боль­шего равенства шансов.

Все эти факторы приводили к неуверенности, к зачаткам но­вых, отчасти слишком поспешных, стремлений к реформирова­нию и усиливали в общем чувство необходимости новой ориен­тации и изменения внутриполитических приоритетов. Стал про­кладывать себе путь интерес к продолжению изменения общест­ва, что особенно бурно проявилось в студенческом движении протеста с его сильной аффективностью против любых автори­тетов. Это нашло выражение и в обеспечившем успех лозунге социал-демократической избирательной кампании 1969 г.: «Мы стоим за современную Германию!»

Казалось, словно после восстановления хозяйства в обществе впервые возникла потребность в коренных преобразованиях, во внутренних реформах, с помощью которых Федеративная республика должна будет превратиться в особенно прогрессив­ное и социально справедливое демократическое государство. Этот духовный климат определил весь период 1966—1974 годов. В студенческих волнениях, исходной точкой которых в 1966—1967 годах был Берлин, стало особенно заразительным

149

неприятие молодым поколением общественного строя и полити­ки, которые оно считало закосневшими, иммобильными и авто­ритарными. Студенческое движение протеста послужило пуско­вым механизмом для того изменения политического сознания в Федеративной республике, которое хотя и не смогло серьезно поколебать действовавший до тех пор ценностный консенсус на­селения, вместе с тем вызвало в ведущих, определяющих духов­ную ситуацию слоях общества такие последствия, которые еще долго не исчезали и после констатированного в 1974 г. поворо­та тенденции.

Речь шла об изменении политического сознания Федератив­ной республики, а также и носителей этого сознания, которые (как, к примеру, политические партии и ведущие органы обще­ственного мнения) сами по себе не проявляли особого интереса к преобразованию общества и его ценностных критериев. Но они во все возрастающей мере оказывались под давлением того критического течения, которое заставляло их вступать в спор с исходящим от этого интеллектуального движения тре­бованием критической инвентаризации Федеративной республи­ки, а также включать в свои программы и в политическую рито­рику определенные темы и основные идеи начавшихся теорети­ческих дебатов.

Под влиянием левого теоретического движения, развязанно­го студенческим бунтом, как политическая и экономическая, так и социальная структура Федеративной республики была впер­вые поставлена под вопрос значительной частью интеллиген­ции, притом настолько сильно, что требование преодоления су­ществующей системы временами находило восторженных при­верженцев среди многих представителей образованной части мо­лодого поколения.

Здесь проявился явный конфликт поколений: между тем пер­вым поколением, которое после разрушений 1945 г. двигало впе­ред дело восстановления, и его преемниками, которые в качест­ве второго поколения стали обустраиваться в новых условиях. Третье же, критическое поколение, которое свою критику об­щества идеологически обосновывало прежде всего заимствован­ными у левых, в значительной мере марксистскими теориями, больше не проявляло готовности считать восстановление пози­тивной заслугой. Оно, не обладая достаточным историческим опытом, не желало даже сравнить проделанное за послевоенные годы с условиями национал-социалистической диктатуры или первой республики. Напротив, оно подходило к существующим

150

условиям с очень высокими, частично утопическими мерками, взятыми из идеалистической традиции или же замкнутой на себя теории. Одним из следствий такой идеологизации стала с 1969 г. поляризация, произошедшая между правительственными парти­ями и оппозицией, хотя почти во всех вопросах практической по­литики расхождения между крупными партиями были скорее не­значительными.

В атмосфере порожденной правительством Брандта в 1969 г. реформаторской эйфории, связанной с ожиданиями изменений политической системы, новые идеи хотя и смогли развиться, но воздействовали в первую очередь на форму интеллектуаль­ных политических споров, не обладая преобразующей силой, до­статочной для перестройки действительности. Политическое со­знание Федеративной республики стало благодаря этому не­сколько более лабильным, а консенсус — непростым.

Если проштудировать итоги многочисленных демоскопиче-ских опросов, проводившихся в течение ряда лет для выяснения политической культуры Федеративной республики, становится ясно видно отступление на задний план авторитарных и автокра­тических установок и типов поведения, притом наиболее отчет­ливо — у молодого поколения. У него уже заметна сильная ори­ентация на ценности так называемого постиндустриального об­щества, в качестве руководящих идей которого на первый план выступают свободное самоопределение человека и отключен­ная от процесса индустриального роста идея качества жизни.

Таким образом, политическая позиция молодого поколения западных немцев, хотя и стала по традиционным критериям бо­лее демократической, но все же продолжает часто находиться в конфликте с определявшими в восстановительный период цен­ностями производительного общества. В новых установках про­являются антиавторитарные и романтические тенденции, на по­верхности которых стоит фирменный знак демократичности. Но эти установки, в своей экстремистской части оправдываю­щие терроризм, могут в высшей степени деструктивно воздейст­вовать на политическую культуру.

Политические учреждения и политическая культура взаимо­обусловлены и соответствуют друг другу. Их взаимообусловлен­ность выражается в том, что они воздействуют друг на друга. Политические учреждения (в первую очередь политические пар­тии как решающие при демократии организации сотрудничества между государством и гражданами) стремятся добиться под­держки граждан и побудить их к позитивной идентификации

151

с ними и с политической системой. И наоборот, активные граж­дане стремятся к тому, чтобы их ожидания и претензии к поли­тической системе были выполнены.

В плюралистской демократии, когда различные политиче­ские партии, группы, интересы и взгляды соревнуются друг с другом, совершенно единой политической культуры, характе­ризующейся идентичными убеждениями, манерой поведения и чувствами, не может быть. Напротив, возможна только плюра-листски разветвленная политическая культура. Она наилуч­шим образом соответствует политической системе и становится тогда также стабилизирующим резервом на случай возможных кризисных ситуаций, поскольку плюралистская политическая культура государственных и общественных учреждений в значи­тельной мере совпадает с политической культурой населения. Несмотря на ее обусловленное свободой плюралистское много­образие, принципиальное признание плюралистской системы и ее основополагающих ценностей придает силу демократиче­ской политической культуре.

Это оптимальное соответствие не может затем просто исчез­нуть, если отдельные части политической культуры (будь то на институциональной или социальной арене) поставят принципи­ально под вопрос данный характер строя и соответствующую ему политическую культуру, а также если одна ее часть ради­кально, антагонистически противопоставит себя другой и при этом, вопреки правилам, прибегнет к таким методам, которые взорвут рамки плюралистски разветвленной политической куль­туры, применят, скажем, в качестве средств политики насилие и нетерпимость.

Политическая культура Федеративной республики (которая, несмотря на реликты авторитаризма, достигла в 60-е годы срав­нительно высокой степени консенсуса по-отношению к полити­ческому строю) стала, с точки зрения демократического уча­стия, ощутимо «лучше», однако много потеряла с точки зрения консенсуса и плюралистски дифференцированного единства.

В процессе студенческого движения и последовавших за ним социальных движений вплоть до действенного массового движе­ния в защиту мира в 1983 г. проявлялись элементы антагонисти­ческой новой политической культуры, агрессивно наседавшей на господствующую политическую культуру. Эта сознательно альтернативная политическая культура считала себя вызовом господствующей политической культуре и устоявшимся учреж­дениям системы с ее политикой.

152

Поэтому дело доходило и доходит до более или менее перма­нентного конфликта между двумя противоположными полити­ческими культурами внутри одной политической системы. При этом стало заметно, что мы (притом как со стороны учреж­дений, так и со стороны стихийного потенциала протеста) еще не владеем пригодной «политической культурой конфликта» (фон Кроков). Поэтому в настоящее время политическая куль­тура Федеративной республики лишь ограниченно способна под­держивать и стабилизировать ее политическую систему.

Консервативному политическому повороту 1982 г. предшест­вовал идейный «поворот тенденции», направленный против того антиавторитарного, утопического критического потенциала, ко­торый вырос со времени студенческого движения и прежде все­го проявился в политической культуре и ее учреждениях. Этот поворот привел к утрате значения альтернативной политиче­ской культуры, которая становилась все более индивидуалисти­ческой и все более теряла свою политическую ударную силу.

В 80-е годы в политической культуре Федеративной респуб­лики господствовал все более дифференцирующийся плюра­лизм, между тем как новая правительственная коалиция во гла­ве с Гельмутом Колем прилагала усилия, чтобы вновь повысить значение тех ценностей политической культуры, которые пре­обладали яо студенческого бунта 68-го года.

Внезапное воссоединение Германии создало для политиче­ской культуры совершенно новое положение. Теперь герман­ская политика, а также ее культура встала перед неожиданной и трудной задачей найти пути к сращиванию двух политических культур, разошедшихся в разные стороны в результате 40-лет­него отделения друг от друга, — эксперимент, который в данное время находится в полном разгаре, но, очевидно, займет еще го­раздо больше времени, чем нынешнее выравнивание условий жизни в Восточной и Западной Германии.

Политическая культура демократии не должна просто расти, как дичок, она нуждается в уходе, особенно со стороны ответст­венных политиков и тех, кто определяет идейно-политические установки и оказывает на них влияние своей критикой, т.е. ин­теллектуалов. В конечном же счете политическая культура де­мократии зиждется на ответственной деятельности всех граж­дан.

153

^

ФРГ. Поскольку этот процесс выравнивания будет трудным и длительным, он растянется на много лет, пока наконец можно будет говорить об относительно укрепившейся политической культуре новой Федеративной республики. Особенно важно, чтобы возникшие и-за объединения крупные внутренние проб­лемы и трудности были преодолены с помощью той политиче­ской культуры, которая может содействовать сохранению и ста­билизации в Федеративной республике свободной демократии. Здесь в первую очередь от Западной Германии требуется следу­ющее: «Быть может, это прозвучит патетически, но это, увы, верно: будущее Германии — в опасности. Ответственность за не­го лежит не на Востоке, а на Западе Германии. Судьба демокра­тии в Германии будет решаться на Западе нашей страны» (Клаус фон Донаньи).